Текст книги "Прелестник"

7. Сомнения

Люсьен уже не в первый раз ожидал в гостиной появления Мари. Он приходил иногда по вечерам, когда у хозяйки собиралось небольшое, но интересное общество. Как ни странно, виконт не встретил среди этих господ Луи, а тот, надо сказать, знал о вечеринках.

На этот раз Люсьен пожаловал днем, и его приняли. Мари приветствовала гостя улыбкой и реверансом. Он незамедлительно встал и склонился над ее рукой. Виконт всегда очень волновался в момент встречи, стараясь сразу уловить, рады ли ему здесь. Через несколько секунд он немного успокаивался, видя на лице хозяйки благосклонную улыбку.

Сегодня Люсьен волновался больше обычного, так как решил заговорить о сокровенном. Кажется, ничто не препятствует, и Мари готова уделить ему внимание.

После обычных в таких случаях расспросов о делах и здоровье наступила небольшая пауза, когда оба еще не знали, о чем лучше заговорить, и невольно смотрели друг на друга в надежде на избавление от тишины. Вот тут-то Люсьен, вовсе не желавший смущаться и стеснять хозяйку, и задал свой вопрос:

– Сударыня, вас, верно, удивляют мои визиты? Я бы хотел знать, что вы думаете об этом.

Мари не дала виду, что обеспокоена или смущена, и ответила спокойно и ровно:

– Я бы не сказала, сударь, что сильно удивлена, но мне, разумеется, интересно знать, почему я удостоилась особого внимания с вашей стороны.

– Я хочу, чтоб вы поняли, – Люсьен стал путаться в мыслях, – то, что я раньше не добивался вашей благосклонности, не значит, что я… то есть, дело вовсе не в том, что тогда вы были, прошу прощения, горничной, а теперь вы – дама…

– О-о-о, прошу вас, – усмехнулась Мари, – мне льстит ваше обращение, но давайте забудем церемонии.

– Как же… – растерялся Люсьен.

– Нет-нет, – торопливо прервала его женщина, – я не хочу, чтобы вы заблуждались, сударь. Мое положение в обществе… – ей, конечно, было трудно объяснить это, тем более, она полагала, что виконт несколько наивен в подобных вопросах, но Люсьен благоразумно не дал ей высказаться:

– Я знаю, каково ваше положение в обществе, сударыня, но это не мешает мне считать вас настоящей дамой, аристократкой, и, скажу больше, я готов сделать все, чтобы избавить вас от этой зависимости. Вы можете располагать мною, как вам угодно.

Мари ответила не сразу, задержав на своем госте удивленно-признательный взгляд.

– Ваше бескорыстие делает вам честь, сударь. Благодарю вас, но, мне кажется, лучше оставить все как есть. Насколько я знаю, у вас еще нет своей семьи. Не будет ли благоразумнее позаботиться о вашем будущем? Я бы не хотела стать невольной помехой…

– Чем больше я узнаю вас, тем больше восхищаюсь, – торжественно произнес виконт. – Но я не так уж и бескорыстен, ведь если так, то почему бы мне не позаботиться обо всех, кому это нужно?

– Справедливое замечание. Так почему же? Что вас заставляет думать обо мне? – она уже с любопытством смотрела на него, кокетливо склонив голову.

– Так вот, о чем я и говорил: некогда, еще в Куломье, я не был искушен в делах сердечных, но признаюсь, что вы произвели на меня особое впечатление. Пока я думал, ситуация осложнилась, и мне пришлось считаться с фактами. Да, да, именно с фактами: вы сделали свой выбор, а я не решился вмешиваться, может, и правильно сделал. Но теперь все иначе. Теперь я знаю, к чему стремлюсь, и хотел бы надеяться на вашу благосклонность. Хотя, я знаю, Луи питает те же надежды.

– Вы знаете?

– Да, впрочем, как и он знает о моих.

– Я поражена. Виконт, неужели я могу поссорить вас? Мне этого не хочется.

– Нет, что вы, никто не ссорится.

– Но это может случиться.

– Не исключено. Скажите, ведь Луи приходил к вам?

– Да, он приходил, – прямо ответила Мари и так решительно посмотрела на Люсьена, что он смутился и не знал, стоило ли спрашивать, но все же продолжил беседу нерешительным предположением:

– Если мои визиты стесняют вас, скажите. До сих пор мне казалось, что вы не против.

– Конечно, я не против, – оживленно заговорила она, – я рада видеть вас, сударь, мне льстит, что такой человек, как вы, не обходит меня вниманием. Вы интересный собеседник, и, знаете что, я тоже хочу кое в чем признаться: в те годы вы тоже были мне интересны, то есть, я вдруг подумала, что не будь вы другом герцога де Сен-Шели, он, возможно, и проигрывал бы в моих глазах. Понимаете?

Люсьен сосредоточенно смотрел ей в лицо. Его душа разрывалась на части, он не понимал, что означают эти слова, решительно не понимал.

– Сударыня, – тихо и будто успокоенно произнес он, – теперь вы знаете, как обстоит дело. Жаль, что на ваши плечи ложится трудное решение, но именно вам придется прояснить ситуацию.

– Что? – вопросила Мари, теряясь.

– Если вам не угодно больше видеть меня, я не явлюсь. Не бойтесь мне сказать правду, потому что я, может быть, заблуждаюсь в своих выводах.

– Я не хочу терять вашего расположения, сударь, тем более, что с некоторых пор я много думаю обо всем, что происходит со мной. И, боюсь, вы правы, такая ситуация не может длиться слишком долго, и, увы, мне придется выбирать. Но не теперь, не сейчас. Прошу вас, не требуйте от меня столь решительных шагов и не лишайте удовольствия видеть вас среди своих гостей и друзей.

Что мог ответить Люсьен? Конечно же, он пообещал, что не оставит ее своим расположением.

Мари боялась такого разговора, боялась, что рано или поздно Люсьен, с присущей ему искренностью, откроет перед ней тайники своей души. Он не признавался в любви, не говорил о чувстве, но из его слов она поняла, что, как умел, он намекнул на серьезность своих намерений. Мари и не думала подозревать в Люсьене искателя легких удовольствий, а как бы тогда все было просто!

И то, что она сказала ему, пугало ее не меньше. Зачем она тешит его надеждой? Почему не сказала, что Луи давно добился, чего хотел? Стоит ли испытывать терпение такого хорошего человека, как Люсьен, и бросать тень на его репутацию?

Теперь не проходило и дня, чтобы Мари не задавала себе подобных вопросов. Да что она может на них ответить? Она уже ни в чем не уверена: ни в себе самой, ни в своем отношении к виконту, ни в своих чувствах к герцогу.

А на дворе уже зима, и скоро Рождество.

В один из солнечных морозных дней Мари собралась поехать на прогулку. Это виконт д’Эперне пригласил ее, и она не отказалась весело провести время.

Она как раз начала одеваться, когда неожиданно пожаловал герцог де Сен-Шели. Он ворвался в комнату, очень бодрый, радостный, со здоровым румянцем во всю щеку. Хотя плащ, оружие и шляпу он уже отдал слугам, от него исходила крепкая зимняя свежесть. Мари, очень растерянная и удивленная его внезапным появлением, едва успела подняться с канапе, как Луи порывисто обнял ее. Мурашки побежали по телу.

– Здравствуй, ангел мой. Какая же ты горячая. И не продолжай одеваться: это лишнее.

Он окинул ее довольным взором и сообщил:

– У меня есть ровно два часа.

– Два часа? – приходя в себя, повторила Мари.

– Да – только два.

– И… ты пойдешь на службу?

– Да, милая, поеду сопровождать наших дипломатов. Малоприятное занятие, но никуда не денешься. Я пришел, потому что в следующий раз мы увидимся нескоро, не раньше чем через две недели. Да что с тобой? Ты не рада мне? Извини, что я так внезапно…

– О, Луи, конечно, я рада.

– Ты хочешь провести эти два часа со мной? – шутливо, но настойчиво спросил он, заглядывая ей в глаза и держа за плечи.

– Да, я проведу эти два часа с тобой, – улыбнулась она.

– Но я, точно, помешал, знаю. По-моему, ты куда-то собиралась, – он взял ее за подбородок и пристально посмотрел.

– Луи, нет ничего, что бы могло нам помешать. Я собиралась к портному, но, думаю, он подождет. Я выйду на минуту. – Она выскользнула из его рук и помчалась дать указания Нини, чтобы та передала виконту записку. Уладив дело, Мари вернулась в хорошо натопленную комнату, где ее дожидался кавалер. Герцог уже сидел на диване и смотрел в камин, в котором алчно билось оранжевое пламя. Он обратил взгляд на женщину.

Мари была одета лишь наполовину: корсаж, чулки, нижняя юбка с кружевами.

Луи остановился на ее лице. Спокойные, но живые темные глаза, приоткрытые губы, потому что она дышала ртом из-за беготни и еще не успокоила своего дыхания. Каштановые волосы не убраны в прическу и свободно струятся по округлым плечам. Ее фигура за эти годы обрела стать и нежную роскошь, сохранив стройность и гибкость. Мари тоже смотрела в лицо Луи; помедлив, она неторопливо и с сознанием своей привлекательности сняла чулки, затем приблизилась к герцогу и, повернувшись к нему спиной, села рядом, чтобы он помог ей расшнуровать корсаж. Луи молча выполнил эту услугу камеристки и, не давая воли безудержной страсти, предпочел тихо наслаждаться каждой минутой предвкушения. Мари избавилась от «брони» и вновь поднялась, встав к любовнику лицом.

Луи взирал на нее, как на богиню. Сейчас ему казалось, что ее нежная и манящая грудь прекраснее всех признанных образцов античности. Что там скульптуры – камни; что за чудо – живопись? Настоящее чудо – живое, трепетное, неповторимое в совершенстве форм и линий. Ощущение гармонии портила юбка, изобретение не природы, а человеческого ума. Луи требовательно потянул ее вниз. Вот теперь он снова окинул взглядом дивную фигуру, и Мари не торопила его. Ей самой очень приятно было испытывать на себе его очарованный взгляд. Луи пребывал еще в некоем трансе, взирая на соблазнительные изгибы бедер; не удержавшись, он прикоснулся к нежному телу.

– Дивная кожа, – произнес он тихо-тихо и потянул ее за руку.

Мари села к нему на колени лицом к лицу и спокойно избавила от рубашки.

Это был странный день, памятный. Беззаботность сквозила во всех действиях и словах Мари, будто и не существовало никакого приглашения виконта д’Эперне. Два часа пролетели для нее быстро, на одном дыхании, два часа удовольствий и радости, на которые герцог никогда не скупился. Он тоже выглядел довольным и счастливым, уверенный в том, что любимая с ним.

Он часто делал ей подарки, иногда совсем незатейливые, но обычно весьма дорогие. И в этот день Луи почему-то решил подарить ей брошь, хотя визит его и не был заранее спланирован.

Брошь золотая, с бриллиантами, так что Мари не вдруг нашлась, что сказать, восторженно рассматривая переливающуюся огнистой радугой «красавицу», представлявшую собой довольно простую по форме, но милую в изящном изгибе веточку с небольшим цветочком и аккуратными листиками.

Конечно, Мари знала, что подарок от самого сердца, что Луи и не задумывался о деньгах или о достоинствах броши, но, покраснев от удовольствия, женщина попыталась ее вернуть.

– Это очень трогательно, Луи, и так приятно, я тебе признательна, но, помилуй, эта вещь очень дорогая…

Он молча смотрел ей в лицо и улыбался. Мари несмело продолжала:

– Ты и так щедро одариваешь меня. Я очень богата благодаря тебе, и мне, право, уже неудобно.

– Это слово я слышу каждый раз, – заметил герцог. – Скажи только одно: она тебе понравилась?

– Она прекрасна…

– Вот именно. Я увидел ее и подумал, что эта вещица должна быть твоей, понимаешь? Она для тебя, и больше ни на чьем туалете не могу ее представить.

Мари вздохнула, понимая, что ничего не выйдет.

– Луи, мне кажется, что я недостойна подобной щедрости. Правда, я так думаю.

Он посмеялся ее словам, считая их нелепыми. Если бы он не знал Мари так хорошо, то заподозрил бы ее в лицемерии, но, помня ее щепетильность, он только посмеялся и заметил:

– Я не понимаю, дорогая, что значит достойна-недостойна. По-моему, подобный торг уместен при заключении «нужных» браков. Но растолкуй мне, о каких достоинствах речь, если мы нравимся друг другу, хотим быть вместе и можем себе это позволить? – он вопросительно заглянул ей в глаза, и Мари, не имея что возразить, только и сказала не без удивления:

– А ты философ.

– Ну нет, – запротестовал герцог, – не хочу я быть философом, это скучно.

Она засмеялась.

– Хорошо, оставайся, кем хочешь, только будь всегда таким веселым и замечательным.

– А у меня и нет оснований меняться, – дерзко заявил он. – А раз так, ты возьмешь мой подарок без разговоров. И запомни, наконец, что неприлично отказываться.

– Неприлично? – удивилась Мари.

– Во всяком случае, я этого не люблю, поэтому тебе придется терпеть мое расточительство, ведь я не нарушаю уговора: денег между нами нет.

– И не будет, – строго выпалила Мари.

– Поживем – увидим, – загадочно отозвался Луи, и было в его глазах что-то неуловимое в эту минуту, он подумал о чем-то, но не поделился.

Если бы не время, они бы развлекались, пожалуй, до ночи и до самого утра. Но именно сознание краткости свидания наполнило его незабываемыми впечатлениями.

Когда Луи, почти одетый, стоял у зеркала, приводя себя в порядок, Мари наблюдала за ним с кровати. Подавив чувство сладкой лени, она все же неторопливо поднялась, чтобы помочь ему.

Луи был уже сосредоточен и, кажется, недоволен тем, что пора покидать уютное гнездышко. Он раскраснелся от жары, но как бы не замечал этого и спокойно принял помощь Мари.

– И что странно, – негодующе говорил он, – я не должен был сопровождать их.

– Хорошо, что не война, – задумчиво произнесла Мари.

Луи усмехнулся:

– Ну, этого добра на наш век хватит, и долго ли в историю попасть?

Мари вдруг словно оледенела, стояла притихшая и молча взирала на него, и бог весть какие мысли лавиной пронеслись в ее голове в считанные секунды. Он заметил ее отстраненно-тоскливый взгляд и спросил:

– Что так смотришь? Я же не на войну еду.

Мари промолчала и порывисто обняла его, будто и в самом деле провожала туда, откуда не возвращаются. Она даже чуть не заплакала от нахлынувшей нежности. Луи растроганно поцеловал ее и ушел безумно счастливым, зная, что она будет ждать, куда бы его служба ни забросила.

Мари не провожала его до входных дверей. Так уж повелось: он прощался в ее покоях и как бы не позволял идти дальше. Поэтому она видела его из окна, и Луи посмотрел в ее сторону, помахал рукой, улыбнулся.

Вот его уже нет, а она невидящими глазами смотрит на улицу, и на душе тревожно.

Мари вдруг вспомнила один разговор трехнедельной давности. В тот день она заметила, что Луи как-то странно поглядывает на нее, вздыхает, будто сдерживая какие-то слова, которые не решается сказать. Она же не рискнула его спросить. Иногда его нежность казалась невыносимой до слез. Почему так? Мари не понимала, что происходит, но чувствовала, что Луи чем-то тяготится. Вдруг он сказал:

– Я хочу, чтобы ты знала: если у нас будет ребенок, я не откажусь от него.

– Что? – поразилась Мари, остановив на нем растерянный взгляд.

Луи не смотрел на нее и говорил будто себе самому:

– Ну, ты ведь можешь забеременеть… я и говорю, что не буду против, чтоб ты не рисковала жизнью, чтоб не избавлялась от него…

Она даже улыбнулась, и хорошо, что Луи не видел этой улыбки.

– Не волнуйся, у нас не будет ребенка, – спокойно заметила она и удивилась реакции герцога.

Он посмотрел разочарованно, будто в тайне надеялся на что-то.

– Не будет? – переспросил он. – Но ты же не можешь быть уверена абсолютно.

– Луи, я не могу быть уверена абсолютно. И все же я достаточно грамотна для того, чтобы не подвергать себя риску и не компрометировать тебя. О чем мы говорим? Я не должна иметь детей. Незаконнорожденный ребенок никогда не смоет печать позора со своего имени.

Луи покраснел от возмущения.

– Когда это дети были позором? Одумайся! Наш король и тот признал и узаконил своих внебрачных детей.

– Это позор, – твердила Мари с достоинством. – Позор для всех французов, а вы гордитесь! Удивительно!

– Ах, какая невиданная добродетель! – воскликнул герцог, меряя ее взглядом. – Это, к твоему сведению, мужество и ответственность. А позор в другом, совсем в другом. Позор, милочка, – это когда общество презирает детей, которые не виноваты в том, что их родители трусливо отказываются от них. Вот в чем позор. Я-то думал, ты понимаешь это.

Мари вдруг сделалось стыдно. Неужели она не права? Ах, стоит ли слушать Луи, у которого все наоборот, все не так, как принято. Он всегда противится приличиям. Каким приличиям? Уж не потому ли она с ним, что он не помнит приличий? Как бы там ни было, а он ни разу не попрекнул ее прошлым, не дал понять, что она всего лишь куртизанка.

8. Визит

Если бы Люсьен знал истинную причину отказа Мари, то весьма бы огорчился. Но он не знал, а потому лишь испытал недолгий приступ досады, как это обычно случается, когда мы на что-нибудь надеемся и планы срываются.

На другой же день виконт д’Эперне отправился к своему другу в гости, ибо накануне Луи изъявил желание видеть у себя приятеля. И хотя не было официального приглашения и точной договоренности, Люсьен решил зайти по-простому, благо время у него было. Но и тут молодого человека преследовала неудача. Герцогиня Анна, приветливо встретившая виконта, как ни в чем не бывало сообщила:

– Луи вчера уехал. Его неожиданно вызвали, дали задание, кажется, сопровождать кого-то. Он примчался взбудораженный, собрался, и только мы его и видели. Сказал, что недели две-три его не будет… а что, он не предупредил вас?

– К сожалению, нет, – огорченно вздохнул виконт.

– Выходит, времени не было, вы уж простите его. Вы знаете, сударь, с тех пор, как Луи в гвардии, таких неожиданностей много. Мы привыкли, а я все равно волнуюсь. Две недели в такие холода где-то кого-то сопровождать… – Анна сокрушенно покачала головой.

Люсьен же собрался было откланяться, но не тут-то было. Анна стала уговаривать его еще остаться. А пока он думал, как лучше и удобнее поступить, подоспели Элен и Леонора. Уж они-то ни за что бы не выпустили виконта без разговора.

Леонора не упустила возможности сесть поближе к гостю и без зазрения совести бросала на него томные взгляды, так что Люсьен чувствовал себя рыбой на горячей сковороде. Тем не менее разговор невозмутимо тянулся, и не было видно конца и края. Уже через пять минут все легко забывали, о чем говорили, но ничего поделать не могли. Оно и понятно: Анна не очень-то любила шумное общество, но и в собеседниках нуждалась. Элен не могла заменить ей все необходимое общение, тем более что с тех пор, как их дети поженились, возникало множество неприятных ситуаций и, как это обычно бывает, все усердно искали виноватого. Поэтому некогда близкие, как родные сестры, женщины перестали ладить между собой. Все чаще возникали у них недомолвки, претензии. Обе вздыхали, сожалели и впадали в тоску по былым временам, но совсем обойтись друг без друга не могли.

Элен перестала рваться к развлечениям и больше жила домом, потому и ей приход виконта был интересен. И вот, пока женщины оплетали молодого человека вечной болтовней, Леонора, которой все их рассказы и старые сплетни были абсолютно неинтересны, все смотрела и смотрела на Люсьена, многозначительно вздыхала и, наконец, будто никого рядом не было, спросила:

– Сударь, почему вы так редко бываете у нас? Я успеваю забыть, как вы выглядите. Вы же знаете, что мы всегда вам рады, так что не ждите приглашений и приходите, когда пожелаете.

– Благодарю вас, – растерянно проговорил Люсьен, – не сердитесь на меня. У Луи много забот, но и у меня они есть.

– Расскажите нам он них, виконт. Расскажите о вашей службе – это интересно, – попросила Леонора, и ее поддержали старшие.

– Что же рассказывать, – растерялся Люсьен, не находивший ничего замечательного в своей повседневной работе. – Вот у герцога, верно, бывает, что рассказать: он всегда в какую-нибудь историю попадает. У военных жизнь подвижная, полная неожиданностей.

Анна лишь устало заметила:

– Наш Луи сам сплошная неожиданность. Если б вы знали, сударь, как я боюсь за него. Сколько раз он являлся то с синяками, то с царапинами, то хромой… и все смеется, совсем не бережет себя.

– Анна, дорогая, вот и опять вы нашли повод волноваться, – мягко перебила ее Элен.

– Да, да, – согласилась герцогиня извиняющимся тоном, – это верно. А вы, сударь, напрасно думаете, что в вашей службе мало интересного. Вы же адвокат, через вас разные люди проходят со своими судьбами.

– Да, это так, сударыня. Правда, я вынужден иногда заниматься совсем иными делами, так что адвокат я больше по названию. Людей много всяких, но в последнее время мне не везет. Я вынужден защищать тех, кого защитить невозможно.

– Как это? – удивилась Леонора.

– Попробуйте, сударыня, найти аргументы в защиту гугенота! Сейчас, после отмены Нантского эдикта, это практически невозможно.

Анна омрачилась и, глядя как бы сквозь Люсьена, строго спросила:

– А вы, сударь, что думаете по поводу отмены эдикта?

Элен бросила на герцогиню недоуменный взгляд, но промолчала. Люсьен, ничуть не смутившись, ответил:

– Что я могу думать, сударыня? Такова воля государя, и мы, его подданные, обязаны ее выполнять. Разумеется, трудно теперь сказать, к чему приведет это решение, но, я уверен, оно направлено на общее благо. И на месте гугенотов я бы подумал над этим.

– То есть?

– Почему бы и не перейти в католичество, если так выгодно Франции, большинству? Ведь, в сущности, гугеноты верят в того же Иисуса Христа…

– Возможно, вы и правы, виконт, – неохотно согласилась Анна и вдруг спросила:

– А что, если бы близкий вам человек был гугенотом? Скажем, Луи?

Элен многозначительно повела бровями, а Леонора только хлопала глазами, не понимая всех этих знаков и вопросов.

– Если бы Луи был гугенотом… – Люсьен помедлил, – право, мне трудно сказать вам что-либо определенное. Думаю, это не нарушило бы нашей дружбы; я бы, со своей стороны, попытался его убедить перейти в католичество.

– Он бы не согласился, – уверенно заявила Леонора.

– Ну, тогда… я бы все равно постарался ему помочь, как мог, ведь дружба важнее.

– Это приятно слышать, – заключила Анна, – на наше счастье, все мы католики.

Разговор снова сделался пустым и малоинтересным, поэтому Люсьен, посидев еще немного ради приличия, откланялся и ушел. Женщины остались в зале и не разошлись по своим комнатам. Неожиданно Анна сделала замечание невестке:

– Леонора, дорогая, вы уж слишком много себе позволяете по отношению к виконту. Это неприлично.

– Что неприлично? – невинно вопросила Леонора.

– Как что? Вы сели рядом с ним, не спускали с него глаз, говорили так, будто он имеет к вам какое-то отношение. Я не могла не заметить, что виконт смущен вашим поведением. И все это в отсутствие Луи.

Леонора сердито молчала. Элен, предвидя, что Анна выскажет ей свои претензии, тоже обратилась к дочери:

– Действительно, Леонора, нельзя вести себя столь откровенно. Если вам и приятно общество Люсьена, то это не означает, что и он того же мнения. Хорошо, что никого больше не было.

– Конечно, мне и взглянуть нельзя. Да, если хотите, мне нравится виконт. Он весьма приятный молодой человек, хорошо воспитанный и неиспорченный. Но мне нельзя на него даже посмотреть. У нас в доме только моему мужу все можно: и ходить по кабакам, и волочиться за каждой юбкой, и обращаться со мной, как с девкой, – ему можно все, а я плохая жена!

– Леонора, – строго выговорила Элен.

Анна изумленно смотрела на невестку не в силах вымолвить и слова. Она чувствовала себя так, будто ее бьют по щекам. Леонора же поспешила наверх, но, остановившись на лестнице, с обидой и ненавистью сказала:

– Если вам это не нравится, можете не слушать и продолжать считать меня плохой женой и плохой дочерью, ведь его вы любите больше. И вы, мадам, – это к Анне, – ведь он ваш единственный и неповторимый сын, и вы, мама, да, вы его любите больше, чем меня, я никогда вас не волновала! И вы не хотите видеть, что он ничуть не лучше других. У вас на глазах изменяет жене с прислугой, а вы будто не замечаете. Так позволяйте ему все, позволяйте! Ваш бесценный Луи еще покажет себя, вы еще наплачетесь с ним! – она быстро отвернулась и побежала в свою комнату, не обращая внимания на крики матери, пытавшейся ее остановить.

Анна так и стояла ни жива ни мертва. Элен, сохранив сдержанно-неприступный вид, взяла ее под руку и пообещала:

– Она непременно извинится, я этого так не оставлю, – с этими словами графиня собралась идти за дочерью, но Анна ее удержала:

– Не сейчас. Давайте присядем.

Ее голос звучал слабо и просительно. Глаза уже блестели от слез.

– Скажите мне, Элен, разве я не любила вашу девочку, как свою дочь? Разве не вступалась за нее, когда Луи переходил границы приличий? Разве я дала повод так упрекать себя?

– Не преувеличивайте, дорогая. Досталось не только вам.

– Но, Бог мой, откуда такая неблагодарность? – Анна достала платочек, вытирала слезы, а они все не прекращались.

– Не принимайте близко к сердцу. В чем-то она права. Я знаю, что была плохой матерью, и вот теперь… у меня столько поводов бояться за нее.

– Я знаю, Элен, знаю, что вас тревожит. Думаете, я не говорила с Луи? Я не раз его умоляла помириться с женой. Но он не слушает меня. Он такой же неблагодарный.

– И я говорила с Леонорой. Ничего, поговорю еще. Анна, мы должны их убедить, должны заставить, иначе это плохо кончится. Я не хочу, чтобы моя девочка заболела или умерла в руках врача.

– Вы не понимаете, Элен. Луи сейчас поглощен своей бывшей страстью – помните Мари? Я уверена, что они давно уже сговорились. Уверена.

– Я тоже так думаю. Вы заметили, он перестал пить, как прежде?

– Но нам от этого не легче. Я бы вмешалась, я бы поехала к ней и потребовала… но это пустое. Мой сын настолько своенравен, что я уже не могу на него влиять.

– И все равно, – настаивала Элен, – мы должны помирить их. Я приложу к этому все силы. И если будет нужно, то не побрезгую и съезжу к этой женщине. Похоже, она достойна похвал, раз привела его чувства и мысли в порядок. Увы, моей дочери этого не удавалось сделать.

Женщины долго сидели рядышком на диване и делились накипевшими бедами. Они все обдумали за своих детей и были настроены решительно. На сей раз они поняли друг друга. И вновь ощутили родство душ, как некогда, еще в юности. Надолго ли?

* * *

Элен не стала ждать возвращения герцога и, ничего не сказав Анне, решила побывать у Мари.

Этот визит застал Мари врасплох. Не то чтобы она была очень занята или ждала кого-то. Просто, услышав имя посетительницы, она оказалась не готова к разговору, да и к чему быть готовой?

Мари любезно приняла гостью и, пока та осматривалась, напряженно ждала, пытаясь определить, в каком тоне с ней заговорят. Элен бросила короткий, но внимательный взгляд на хозяйку. Что ж, одета скромно и прилично, держится с достоинством. Повзрослела, расцвела.

– Я думаю, вы догадываетесь о причине моего визита, – дружелюбно начала Элен, уже внимательно глядя ей в лицо.

– Не знаю, какова причина, но раз уж вы здесь, вероятно, разговор коснется герцога.

– Да, но не только. Я прошу вас забыть все, что случилось некогда в замке Куломье. Мое отношение к вам изменилось, и я не хочу, чтобы вы видели во мне врага и недоброжелателя.

– В свою очередь, хочу заверить вас в том же, – сдержанно отозвалась Мари, хотя в ее сознании неприятно копошилось воспоминание о том разговоре Элен и Луи, когда она подслушивала за дверью.

– Не буду спрашивать, каковы ваши отношения с Луи: ни для кого не секрет, что он, да и виконт д’Эперне, знают о вашем пребывании в Париже. Подчеркиваю, каковы бы ни были ваши отношения, я уверена в одном: Луи интересуется вами, и в этом, к сожалению, все затруднение, – Элен вздохнула почти сокрушенно и продолжала, словно жалуясь: – Вы знаете, что он женат на моей дочери, что у них растет сын, единственный сын. Увы, их брак несчастлив. Луи несправедлив к моей девочке, груб с ней (вам и не верится?). Она… предоставлена себе самой, блуждает, совершает ошибки, угрожающие ее здоровью, самой жизни. И я, и герцогиня только и думаем, как бы помочь нашим детям, как примирить их. Какой же брак без наследников? Но все наши усилия бесплодны. Мы с ужасом думаем о том, что ожидает детей в будущем. Вы появились неожиданно, и, должна вам сказать, я не могла не заметить перемены, произошедшей с моим зятем. Представьте, он стал куда меньше пить. Это, безусловно, ваша заслуга. Вы имеете над ним особую власть. И вы не такая, как другие. Вы не эгоистка, вы не сделаете ничего, что бы могло навредить Луи. И я пришла вас умолять о милости. Да, я пришла к вам и готова просить на коленях, не удивляйтесь. Может, вам покажется странным, но сейчас для меня нет ничего важнее счастья детей. Помогите нам, вы способны влиять на Луи.

Мари в полном недоумении взирала на графиню и все больше путалась. Верить ли своим ушам?

– Но что я могу сделать, сударыня? Чем я могу помочь? – пролепетала она.

– Не отбирайте его у нас. Убедите его вернуться в семью.

– Почему вы думаете, что это в моей власти и что я стану так поступать?

– Я вижу, каким он стал. Я знаю, Луи своенравен и упрям. Если что-нибудь вобьет себе в голову, никто его не переубедит. Но женщина, имеющая над ним власть, может вить из него веревки. Это так, девочка моя. Рядом с такой женщиной он подобен домашнему котенку, он ласков и послушен и все отдаст за одну улыбку. Но если женщина не знает ключа к его характеру, упаси ее бог связаться с ним. Вы, может, и не видели никогда, каков он в гневе, – это зверь, сметающий все на своем пути, он агрессивен и жесток, и, что хуже всего, груб, как деревенщина, и циничен. Я видела его всяким, но мы не ладим, он чуждается меня, а мать не слушает. А вы могли бы на него повлиять, я знаю, я уверена. Не удивляйтесь, что я прошу вас об этом, ведь вы, верно, неравнодушны к нему. Но, в отличие от других, вы порядочная женщина (просто вам не повезло); вы же не хотите, чтобы наша семья страдала? И… подумайте, Луи, как бы он ни был влюблен, не обладает постоянством. Я отношусь к этому терпимо, но сумеет ли ваша нежная душа устоять перед изменой? Вы и не представляете, как мы сами все измучились от его похождений. Стоит появиться смазливой служанке, и Луи – хвост трубой и без раздумий в атаку. И это дома. А на улице, в кабаках… и думать не хочу.

Мари, видя перед собой несчастные глаза, почти слезы, только и могла выговорить:

– Я не могу ничего обещать, сударыня, но, клянусь вам, я и не думала разрушать семью и всегда боялась этого. Не знаю, почему вы решили, что я имею какое-то влияние на герцога: мне всегда казалось наоборот… но, конечно, я постараюсь поговорить с ним, впрочем, что я говорю? Какое я имею право? – она совсем растерялась, но Элен было достаточно и этого смущения.

Графиня заверила Мари в своей дружбе, даже предложила деньги, от которых хозяйка предусмотрительно отказалась. Разумеется, было взято обещание хранить разговор в тайне, после чего Элен, ласково распрощавшись, удалилась.

Мари как села у окошка, так и сидела подобно истукану, глядя на улицу пустыми глазами. Зачем? Зачем приходила графиня, эта нечестная и коварная женщина, от которой и она, и Луи только пострадали в свое время? Что ей было нужно? Мари не верила, что Элен действительно обеспокоена судьбой Луи и Леоноры. Чего она хотела? Она уверена в том, что Луи здесь бывает и что он в близких отношениях с хозяйкой. Возразить было нечего. Но зачем она хочет разлучить их снова? Мари по крупицам собирала произошедший разговор. Вот же, Элен ее похвалила, сказала, что Луи стал лучше благодаря ей. А потом вдруг заговорила о его непостоянстве и нелегком нраве. Ну и что? Мари всегда это знала, и ей ничто не мешало его любить. Зачем же приходила Элен?