Текст книги "Небо и корни мира"

По приезде Радош хотел увидеть Яромира, хоть подойти к постели. Воевода Колояр сказал:

– Незачем.

– Что ж, он без памяти? – спросил Радош.

– Нет… – обронил Колояр. – Но и не в разуме. Что ты там привез? Говори со мной.

Воевода Колояр не жил нигде, а ночевал в дружинном доме. Чтобы поговорить, они пошли в трактир, где поселился князь Кресислав. Крес давно уже у себя не был: он ездил окрест, гонял разбойников и следил за порядком в деревнях. Трактирщица наконец прибралась в пустом покое: при Кресиславе это ей никак не удавалось сделать, потому что и в городе князь постоянно принимал у себя людей: ходоков из деревень или ремесленников и мелких торговцев. Трактирщик отпер Колояру дверь и обещал прислать воеводе пива. Но тот велел только присмотреть за дверьми: нам-де с глазу на глаз поговорить надо. Радош сел напротив воеводы за стол и начал рассказывать.

Звониград загородил собой дорогу союзникам короля Неэра – совернским князьям. Влашко держал осаду, пока его друг Яромир бился на западной границе. Но под натиском объединенных войск из Оргонто, Флагарно и Селлы город наконец пал.

Однако он был построен на горе, и из горы когда-то брали камень для строительства. Под Звониградом образовались обширные катакомбы. Когда князь Влашко увидел, что город ему не отстоять, увел людей туда. Теперь звониградцы держат оборону под городом. Враг найдет и заложит десяток ходов, а у осажденных в запасе еще дюжина. Внутри горы лабиринт, есть, где спрятаться. Обороняться звониградцам удобно. Чужаки сунутся под землю – местные всегда найдут, куда их заманить да как обойти сзади. Вот потому-то южный рубеж еще и держится. Совернские князья отказались идти на помощь королю Неэру, пока за спиной у них войско «разбойника Влашко». Только одна беда. Вода в катакомбах есть – подземный источник, – а продовольствия и оружия больше нет. Князь Влашко послал гонца, чтобы тот попросил подмоги у Даргорода, провел бы обозы. Мирко знает ходы, которые с морского скалистого побережья ведут прямо под город. А если князь Яромир может дать не только продовольствие, но и сотни три-четыре опытных воинов, то Влашко обещает разбить врага и снять с города осаду.

– Влашко у них храбрый князь! – с уважением сказал Колояр. – Надо выручать его. Надо, чтобы у него все было.

Вместе с Радошем они пошли к Брославу: у писаря был свой покой, и бумаги, которые там хранились, считались секретными. В этих бумагах были описи имущества даргородского войска, книги приходов и расходов. Воевода велел, чтобы писарь с помощниками подсчитал, какую помощь можно послать в Звониград.

Брослав прикинул уме:

– Заранее говорю: придется пускать шапку по кругу. У нас кое-что есть, увидишь. Но чтобы поддержать звониградцев, нужно не пару мешков муки. Ведь целый город! Надо разослать посыльных по деревням. И кузнецам дополнительную работу давать.

– Да я хоть сам в молотобойцы пойду! – сжал кулак Твердислав.

Кулак у бывшего каменщика был точь-в-точь боек с кузнечной балды.

– Дай время до вечера, скажу, сколько и чего у нас есть, – с хозяйственным видом обещал Брослав. – К тому же сроку и воззвания напишу, чтобы рассыльные на улицах почитали.

– Смотри, всю правду-то не пиши, – нахмурился Колояр. – Тайное же дело. Напиши, что весной, когда дороги подсохнут, пойдем большим войском на помощь Звониграду снимать осаду. А сами выйдем сейчас же, ты нам продовольствие давай, а недостачу понемногу соберешь.

– Ну, понял, – кивнул Брослав. – Поднимай людей, сколько тебе надо, а обозы я вам снаряжу, пока ты управишься – у меня будет готово.

Передав весть от Мирко и убедившись, что дело начато, Радош остался рассказать Брославу о необычной встрече: «Знаешь, кого я видал? Помнишь, ты раненого варда нашему языку учил?» Брослав изумился: «Неужто? Стихотворец? Жив?!» Он вспомнил, что Нейви тогда сочинял стихи и пытался переводить на язык вардов песни, которые слыхал на заставе.

Брослав обещал Радошу встретить семью хозяйки Кейли, когда они приедут в Даргород, и помочь им устроиться. Потом Радош, который несколько дней скакал без отдыха, отправился наконец в дружинный дом спать. Он с трудом стащил с себя сапоги, рухнул на лавку и уснул, напоследок поймав себя на грустной мысли: что с князем Яромиром, что значит «не в разуме»?

Большой купеческий дом в Даргороде был отдан под больницу. У дома было много пристроек. В одном крыле нашлось место для семейства Кейли. Брослав сам проводил хозяйку туда. Он рад был повстречать Нейвила, но на этот раз в помощники к себе его не звал из-за тайной подготовки помощи Звониграду.

Кейли сказала, что присмотрит за Мирко сама: «Пусть поживет с семьей, ему только покой сейчас и нужен». Мирко сам был не прочь «пожить с семьей», хоть это и была семья славной хозяйки Кейли. Как будто после всего пережитого эти люди еще могли быть ему чужими!

Девонна с сыном жила в соседнем крыле. У них был теплый покойчик совсем недалеко до больницы, и маленькая каморка для ее ступок, зельниц и высушенных трав. Старый пес Шалый жил в покойчике у Девонны: ей жалко было выгонять его на улицу, на мороз. Вдобавок Шалый, к ее удивлению, научился помогать приглядывать за маленьким Кресиславом. Крес охотно оставался с собакой, не боялся, не плакал, если мать уходила надолго.

Мирко уже слышал, что Яромир был ранен во время переговоров. Ему сказала лекарка Ликсена. Она передала гонцу, что к нему под вечер зайдет воевода. Мирко догадался: поговорить о подмоге для князя Влашко.

Но еще раньше проведать Мирко заглянула сама Девонна. Парень услышал из сеней сперва хозяйку Кейли, которая звала кого-то войти. А потом – усталый голос молодой женщины:

– Мне рассказали, что это вы спасли Мирко. Я к нему пришла. Спасибо вам! Я Девонна, жена Яромира.

У Мирко забилось сердце, даже потемнело в глазах. Пришла! Значит, Яромир не при смерти. Звониградец с волнением думал, что сейчас увидит прекрасную вестницу. Он испугался: она войдет, а он лежит, в нижнем белье, с лицом, покрытым старыми кровоподтеками.

Девонна уже вошла следом за хозяйкой. Кейли с участием посматривала на молодую женщину. Простое платье, кисти тонких руки покраснели от мороза: торопилась, выбежала из дому, не надев рукавиц. Светлые волосы гладко прибраны, лицо исхудало и осунулось, под глазами залегли тени; не спит толком, поняла Кейли. На вид бессмертная вестница казалась чуть старше Лени.

Девонна прошла за занавеску к Мирко и улыбнулась ему. Тот ждал, затаив дыхание, и, увидев Девонну, вздохнул, приподнялся на локтях.

– Пресветлая княгиня! – и осекся, не зная, что ей сказать.

Он боялся даже спросить ее о муже.

– Здравствуй, Мирко, – Девонна села на край кровати. – Я пришла тебя лечить. Яромир знает, что ты здесь, только он не может тебя навестить. Он болен, но он поправится… Теперь дай я сниму одеяло.

Мирко молчал. Он понял, что Девонна хочет исцелить его наложением рук. Он был рад доброй вести о Яромире, но стыдился сильнее прежнего, что Девонна будет лечить его своими руками.

– Тебе надо быстрее встать на ноги, – пояснила небо-жительница. – Скоро тебе вести обоз для князя Влашко, – добавила она шепотом, наклонившись к Мирко. – Лучше, если ты сам покажешь нашим ход в катакомбы.

– Я все сделаю, пресветлая княгиня! – ответил Мирко.

Девонна опять улыбнулась усталой, грустной улыбкой, откинула его одеяло и простерла руки. Мирко почему-то зажмурился – наверное, от смущения. Он почувствовал, как тепло от рук вестницы расходится по всему телу, и ноющая боль под ребрами и в животе стала затихать.

– Совсем хорошо! – тихо сказал он, когда Девонна снова накрыла его одеялом. – Как только встану, приду к вам с Яромиром. Можно?

– Сейчас тебе надо поспать. – Девонна разгладила одеяло. – Мы уезжаем из Даргорода, подальше от войны. Наверное, ты сможешь нас немного проводить. Яромир будет рад тебя видеть.

Когда Девонна вышла в общую комнату, хозяйка Кейли уже накрыла на стол. Лени понесла миску за занавеску, к Мирко. Теперь у семейства Кейли было что бросить в котелок. Брослав распорядился довольствием семьи очень просто. С момента спасения Мирко он рассматривал все семейство как боевой отряд. В итоге Кейли, как военачальник, получила довольствие, которое полагалось на каждого ее «воина» за известный срок, в том числе и на Мышонка.

– Садись, поешь горячей похлебки, княгиня. – Кейли ласково улыбнулась небожительнице.

Девонна торопилась домой, но после исцеления Мирко она так ослабела, что присела за стол. Кейли придвинула к ней миску, кружку с травником.

– Поешь. Тяжело болеет муж, да? – спросила она.

Голос старшей женщины прозвучал так тепло, что у Девонны комок подступил к горлу. Она опустила глаза, чтобы скрыть слезы, и еле слышно ответила:

– Тяжело…

Хозяйка Кейли села рядом, взяла ее руку и накрыла своей ладонью.

– Все наладится. У тебя же еще сынок, весь дом на тебе. Давай-ка я к тебе приду завтра утром, помогу по хозяйству? А ты с мужем сиди. Тут мои и без меня справятся, я за них спокойна.

Девонна молчала, сдерживая слезы.

– Давно я в доме хозяйство не вела, и дочку заново приучать надо, – продолжала Кейли. – Парни мои тебе и дров наколют, и воды принесут. А ты мужа тем временем на ноги поставишь.

От уверенного, спокойного голоса Кейли Девонне делалось легче на душе. Вестница вспомнила, что слышала о ней: как Кейли водила свое семейство по дорогам, никого не потеряла, несмотря на голод и холод и многочисленные дорожные тревоги, только приобрела себе еще сыновей. Вестница глубоко вздохнула. Девонне подумалось, что и у нее найдутся еще силы.

Вернувшись к себе, Девонна первым делом подошла к постели мужа. Он лежал за занавеской, все так же, как она его оставила – глядя в потолок остановившимся взглядом, беспокойно комкая рукой одеяло на груди. Подменявшая Девонну Ликсена встала, уступая ей место.

– Не может уснуть, – тихо сказала она вестнице. – Меня не узнает. Твое имя называл несколько раз.

Девонна взяла в руки ладонь Яромира, погладила пальцы. Он устало перевел на нее глаза – узнал. Ликсена вышла и тихо затворила дверь. Яромир тяжело вздохнул. Девонна наклонилась к его подушке:

– Я больше не уйду. Сейчас поиграю тебе, ты успокоишься и уснешь, – ласково сказала она.

В старом богатом купеческом доме, где расположилась больница, нашлось много вещей, ненужных по военному времени. Среди них была большая тяжелая арфа. Девонна уже давно попросила дружинника перенести инструмент в свой покой, настроила и иногда играла на ней, пока Яромир еще был здоров, и тихо пела на языке небожителей. В последние дни, когда он тяжело болел, вестница заметила, что музыка успокаивает его. Девонна села за арфу, несколько раз провела рукой по струнам и начала играть тихую, медленную, но не печальную мелодию – в ней был и шелест ветвей, и пение птиц, и журчание ручья. Мелодии рождались у Девонны сами, и она передавала ими то, что хотела бы сказать словами. Сейчас ей хотелось, чтобы эта песня стала песней исцеления… Она играла, пока Яромир не уснул, и еще потом, словно охраняя своей игрой его сон, а по ее лицу текли слезы.

Яромир получил рану в первую же неделю перемирия.

С утра Девонна готовила у себя в каморке снадобья, а за дверью в покойчике Крес играл с Шалым. Мальчик хватал его за нос и за жесткие черные усы. Пес всегда успевал отстраниться совсем чуть-чуть, но так, чтобы не попасться.

Яромир собирался встретиться с лордом Эймером для заключения мира с Орис-Дормом вопреки воле короля Неэра. Эймер был тот самый человек, который позапрошлой осенью попал в плен на заставе. Девонна отложила пестик и ступку и встала. На душе у нее почему-то стало тревожно. И тут в сенях послышались шум, голоса, в каморку вбежал дружинник:

– Княгиня, твой муж ранен, скорее! Умирает!

Она бросилась вперед так стремительно, что воин едва успел посторониться. В дружинный дом поспеть было нетрудно: через улицу. Вестница даже не накинула полушубок.

Девонна вбежала в покой. Ранивший Яромира вард стоял, схваченный за руки двумя дружинниками.

– Что за яд?! Говори, что за яд?! – в бессильной ярости воевода Колояр трепал его за грудки, вард шатался, но молчал.

Воины столпились вокруг лежащего на дощатом полу Яромира. Увидев Девонну, они сразу дали дорогу. Яромир хрипел, его били судороги. Один из дружинников поддерживал голову Яромира, ему распахнули рубашку на груди. Малый Гриборкен – блестящая черная ящерица – в испуге бегала по его телу. Яромир был ранен, но Девонна знала: так от раны не умирают.

– Отравленный кинжал… – переговаривались дружинники. – Яд пошел в кровь. Ну что ты тут сделаешь?!

Девонна бросилась на колени рядом с мужем, схватила за руки. Ледяные пальцы были сведены. Она видела, что он уходит и сам понимает это. Яромир отдал все силы борьбе с ядом, но как он ни был силен, отрава уже разошлась по крови.

– Девонна, прости, – прохрипел Яромир: он встретился помутившимся взглядом с Девонной и узнал ее.

Она поняла: он держался ради этого взгляда, ради того, чтобы еще раз увидеть ее, собрал всю свою волю. Яромир знал, что уходит во мрак подземной тюрьмы, где уже никогда не увидит вестницу.

– Нет, – вдруг крикнула Девонна. – Ты не умрешь! У меня есть противоядие. Сейчас я его принесу. Жди меня, жди! – ее голос сорвался, но прозвучал с силой, как повеление. Она знала, что еще несколько мгновений Яромир не уйдет – снова соберет всю волю, чтобы выполнить этот приказ.

Скользнув взглядом по растерянным, бледным лицам дружинников, Девонна выбежала в сени. Там стояла кадка с колодезной водой. Оглядевшись, Девонна нашла взглядом ковшик и зачерпнула.

Придерживая ковш снизу ладонью, чтобы не расплескать, Девонна вернулась и снова опустилась на колени рядом с Яромиром. Дружинник, все еще державший его голову, взглянул на вестницу с надеждой.

– Посмотри на меня! – сказала Девонна мужу, ловя глазами его уже стекленеющий взгляд. – Вот противоядие. Сейчас ты выпьешь его, и смерть отступит. Ты будешь жить! Ты выпьешь и будешь жить!

Девонна поднесла ковш к губам Яромира, не отпуская глазами его взгляда, в котором, ей показалось, сквозь предсмертную пелену тоже блеснула надежда. Скрюченными пальцами Яромир потянулся к ковшу, и Девонна поддержала его руку. Так они оба держали ковш, пока он пил, на самом деле только проливая, но думая, что пьет, что это спасение. Дружинники затихли, не смея вздохнуть, и было слышно только, как тяжко и хрипло дышит Яромир, пытаясь проглотить воду…

Пальцы Яромира разжались, и Девонна положила ковш на пол – в него сразу же скользнул испуганный Гриборкен. Девонна протянула руки над грудью Яромира, чувствуя, что всей ее силы хватает лишь на то, чтобы заставить биться останавливающееся сердце. Судороги стихли, дыхание стало ровным, и она поняла, что его боль отступает, становится далекой, тупой и тяжелой.

Но это было только начало. Несколько ночей Девонна не спала и не отходила от мужа, прислушиваясь к его дыханию, и еще много раз ей приходилось простирать руки над его телом, творя то, что люди называют чудом. Понемногу лицо Яромира перестало напоминать лицо мертвеца. Гладя его ладонь, Девонна чувствовала: ладонь теплая, живая, ему становится легче. Ликсена, ее рыжая подруга-полукровка с окрасом волос, как у полосатых деревенских кошек, пришла сменить Девонну:

– Тебе надо поспать. Если ему станет хуже, я сейчас же тебя разбужу.

В эти дни Ликсена присматривала за маленьким Кресом, взяв его вместе с Шалым к себе. Девонна наконец согласилась ненадолго уснуть, только сперва забежала к сыну. Ее силы были на исходе.

Через день Яромир пришел в себя. Колояр каждый день заглядывал к вестнице узнать новости про князя. Заглянув в этот раз, он увидел: Яромир лежит с открытыми глазами, а Девонна сидит рядом, обеими руками держа его за руку.

– Девонна, – понизив голос спросил Колояр. – Это в самом деле было противоядие? Ты великая целительница, Девонна…

Вестница приложила палец к губам.

– Сейчас…

Ослабевший Яромир уснул. Девонна потихоньку вышла из покоя. Ей нужно было хоть кому-нибудь сказать о том, что она пережила. Друг и воевода Яромира лучше всего подходил для того, чтобы довериться ему:

– Это была вода.

– Какая вода? Целебная?

– Обычная, из кадки в сенях.

Колояр недоуменно посмотрел на нее.

– Я знала, что он мне поверит, – сказала Девонна. – Он должен был верить, что не умрет.

Когда-то давно, когда Яромир еще только поступил в дружину князя Войтверда Даргородского, он получил во временное владение деревеньку Лихово – «на прокорм». Прежде эта деревня принадлежала другому дружиннику, погибшему по несчастной случайности в схватке на игрищах.

Яромир в Лихово никогда не ездил. Подать ему привозил в город староста – чего и сколько хотел. Яромир никогда даже не интересовался, что на телеге. Еще жива была его мать, так что «разбирать гостинцы» было ее дело. Из-за этого Яромира хоть и не видали в глаза, но любили в деревне. Сам он брал награды на игрищах – и коня, лучшего, чем купил бы за счет своей деревни, и золотые монеты с даргородским гербом.

Когда Яромир попал на каторгу, Лихово перешло к другому. С тех пор Яромир позабыл даже название деревушки. Зато его там вспомнили, едва он явился в Даргород князем Севера, заступником Обитаемого мира.

Узнав, что раненого князя нужно перевезти куда-нибудь в спокойное и безопасное место, лиховские мужики позвали Яромира с женой и сыном «домой» и принялись приводить в порядок двухъярусный терем: в дни смуты его не сожгли, но он обветшал без хозяина, пристройки и забор соседи растащили на бревна, разобрали печи – в общем, попользовались: не пропадать же добру.

Услышав, что дом большой, Девонна позвала с собой хозяйку Кейли с детьми. Женщины подружились: Кейли по-матерински понимала беду Девонны, а вестница с облегчением оперлась на крепкое плечо хозяйки Кейли, которой не раз приходилось на время превращать в дом для своих детей и овраг, и лесную поляну, и шалаш, и заброшенную избу. Хозяйка в два счета навела уют в полупустом тереме с недавно сделанными, пахнущими свежей стружкой лавками и столами. Она обошла терем, запомнила расположение всех покоев, клетей, подклетей и светелок, выбрала, где лучше лежать больному, где поставить кроватку маленького Кресислава, и в знак своего воцарения на новом месте затопила печь.

Несколько дней Нейви с Элстом пилили, а Ершех колол дрова во дворе. Мышонок был на посылках, Кейли готовила на всю семью, а Лени сидела с маленьким Кресом. Мышонок быстро подружился с местными детьми, и теперь под вечер убегал кататься на санках с горы. Ершех иногда уходил вместе с ним: ему было скучно в доме, когда вся работа оказалась переделана.

– Я привык к бродячей жизни, а тут в четырех стенах от скуки подохнешь, – говорил он Мышонку. – Да и за ворота выйдешь – хоть вой. Направо посмотришь – снег, налево – снег. Впору запить.

Мышонок быстро учился даргородскому наречию. Креса он иногда брал с собой, как берут младших братьев все деревенские дети. Пес Шалый предпочитал свернуться калачиком дома возле лежанки Яромира.

В светелке Кейли посадила дочь за шитье, и сама усердно шила и вязала на всю семью. Деревенский столяр сделал прялки и ткацкий станок для Лени и для Девонны. Они обещали со временем отдать полотном. Деньги в то время уже не ходили: кому нужны деньги, если миру грозит Конец? Поэтому в Лихово, как и почти везде, был заведен другой обычай Ткацкий станок хозяйка Кейли, считалось, получила «от деревни», и полотна она должна была теперь тоже «деревне», так велись теперь расчеты всех и со всеми.

Сама Девонна работала у себя в покое, чтобы Яромир мог всегда видеть ее. Но иногда она забегала к женщинам в светелку и обучала Лени ткать так же искусно, как умела сама. Кейли, штопая одежду, посматривала на Девонну и Лени, склонивших рядом светловолосые головы над ткацким станком, и улыбалась. Ей чудилось, у нее две дочери.

Свои травы, зельницы, ступки Девонна разместила в пристройке. Лени часто забегала туда, и они вместе занимались приготовлением лекарств. Конечно, как помощница Лени не смогла заменить Ликсену, но была усердной, старательной и обещала стать хорошей лекаркой. Как всегда, к Девонне потянулись больные из деревни. Она не могла отказать им, к лежачим, случалось, бегала сама, а потом посылала Лени проведать, передать снадобья. Этим семья быстро расплатилась с местной общиной, и в ответ община всегда готова была послужить ей своим трудом.

Встав до рассвета, хозяйка Кейли замешивала тесто, пекла хлеб, а то и пироги. С утра она раздавала поручения всей семье и до обеда начищала дом. Девонну Кейли старалась полностью освободить от домашних забот.

Яромир, казалось, никого не замечал и не узнавал, кроме жены. Если бы Девонна не выводила его то в трапезную, то во двор, он просидел бы в полутемном покое весь день. От света у него болели глаза, и Девонна занавешивала окна. Днем, опираясь на руку жены, Яромир выходил к столу, седой, тяжело передвигая ноги. Шалый вертелся рядом, клал косматую голову ему на колени. Мышонок пытался утащить пса бегать, увидев, как деревенские дети запрягали в санки своих дворовых собак, но старый пес не любил шума и беготни и не хотел уходить от больного хозяина. Может быть, в это время Шалый вспоминал, как его самого до полусмерти избили в портовом кабачке и он потом долго видел страшные сны и просыпался с лаем.

Яромир тоже ночами спал плохо. С ним вместе бодрствовала и Девонна – сидела рядом, крепко обхватив руками и прижав к груди голову мужа, – так ему было спокойнее, и он мог задремать ненадолго. Сны Яромира были тревожными, тяжелыми. То, что смерть все же коснулась его, не прошло без следа: ему снились пропасти и подземные лабиринты, наполненные тьмой и ужасом. Глухим, ровным голосом Яромир рассказывал это жене. Часто они не ложились до рассвета. Девонна утешала мужа, говорила с ним, хотя он и отвечал редко.

Яромиру почти всегда бывало холодно, и он не мог согреться, но сам бы даже не накинул на себя кожух и не пересел ближе к огню. Малый Гриборкен с блестящими глазами-лазуритами бегал по всему дому и иногда забегал в печь. Языки пламени не причиняли ему вреда, только лизали черную спинку с гребнем.

Девонна укрывала мужа потеплее, растирала ему руки, поила горячим. Чудилось, у него больше нет душевных сил, даже чтобы позаботиться о себе. Она жалела, что зимнее солнце не греет, – ей казалось, что ему помогло бы тепло летнего дня.

– Помнишь нашу поляну? – говорила она ему. – Там, возле храма… Будет лето, и мы пойдем с тобой в лес.

Яромир сидел, опустив голову, глядя в пространство остановившимся взглядом.

– Не будет, – тихо сказал он. – Лета не будет.

Ему казалось, что зима пришла навсегда. Девонна готова была задохнуться от подступивших слез, но сдержалась, и твердо сказала:

– Я обещаю, что будет лето, и что ты будешь здоров.

Яромир снова поверил ей – как тогда, с противоядием, – и кивнул.

Эймер ожидал казни, запертый в подвале дружинного дома. Пока сидел в заключении, он думал только об одном. Сын погибели умер не сразу. В круг дружинников вбежала его жена. Она пыталась спасти мужа. Когда Эймера уводили из горницы, богоборец был еще жив. Но падшая вестница, должно быть, давно лишилась своей небесной силы. Сына погибели уже нет в живых, полагал Эймер. Видно, под Дар-городом сейчас идут последние бои, демоны вышли из глубин Подземья, Князь Тьмы сделал выбор, Обитаемый мир погружается во мрак.

Эймер не унижался до того, чтобы спросить охранников, когда они приносили ему поесть, правда ли, что с небес уже сошло войско небожителей? Все само откроется в свое время, вот-вот. Эймер лишь недоумевал, почему его не казнят? Может быть, нечестивцам не до него? Или сам Вседержитель сохраняет его для какого-то замысла?

А воевода Колояр и думал было повесить проклятого варда. Но эта казнь казалась ему слишком милостивой. По его делам, надо бы четвертовать или посадить на кол! И дружина была согласна. Только Колояр – простой каменщик, и дружинники – кто ремесленники, кто крестьяне, бывшие ополченцы, которые в трудные времена избрали ратное дело. Им и хотелось посадить Эймера на кол, и духу не хватало на такую суровую казнь. Колояр не знал, кому поручить это дело, да и сам браться не хотел.

Воевода не решался тревожить судьбой Эймера и Девонну. От мысли, чтобы пойти к ней, пока она еще не уехала из Даргорода, и спросить: «Что велишь делать с убийцей твоего мужа, княгиня?» – Колояру было не по себе. Ей и так много горя… Поэтому Эймер оставался взаперти, и, вспомнив о нем, воевода только хмурился и бормотал бранное слово.

Кейли любила, чтобы вечером все собирались вместе. В трапезной за длинным столом Нейви читал, или писал, или вполголоса учил Мышонка грамоте. Элст потихоньку вырезал что-нибудь из дерева. Лени и Кейли шили. Девонна по вечерам иногда приводила в трапезную и Яромира, но он лишь безучастно сидел на лавке. Девонне становилось грустно за него. Она чувствовала, что Яромир быстро устает – особенно когда Ершех начинал рассказывать веселые истории из своей прежней воровской жизни. Поэтому Девонна чаще оставалась с мужем в его покое. Там она пряла, освещая работу собственным сиянием, и в такие минуты ей казалось, что Яромир смотрит на нее по-прежнему живым, восхищенным взглядом.

Ершех скучал. Вначале он пытался развлекать себя и других. Он подсаживался к Лени, шутил, заводил забавные россказни. Однажды вздохнул, кивнув на стенку, за которой был покой Яромира:

– Наверно, Девонне-то скучно там одной.

– Ты что?! – с упреком посмотрела на него Лени. Мышонок поднял голову от листа бумаги, на котором по заданию Нейви писал буквы.

– Ну, тут, в глуши, и так невесело, а если еще сидеть в одиночестве… Она же молодая, ей бы хоть с людьми развеяться… – пояснил Ершех.

– А разве она одна? Она же с Яромиром, – вмешался Мышонок.

Ершех только рукой махнул:

– Эх, Мышонок, ты что, сам не видишь? Он же не в себе.

– А он с ней разговаривает, я сам слышал! – возразил Мышонок.

Ершех пожал плечами.

– Жалко мне ее, – продолжал он, обращаясь к Лени, видно, решив, что Мышонок по малолетству не все понимает. – Будь они обыкновенная семья, и то было бы жалко. Молодая, красивая – и живи с немощным мужем… А тут еще хуже. Муж – враг Престола. Жена даже на небесах награду не получит, как попы обещают за супружескую-то верность…

– Что ты такое говоришь? Она его любит, и он ее тоже, – строго посмотрела на Ершеха Лени.

Тот слегка усмехнулся.

– Пока – может и да, она еще любит, по старой памяти. Но он будет и дальше таким, и тогда какая любовь? Останется один только, как поучает наш Нейви, долг.

Нейви настороженно прислушался к разговору.

– Ну-ка прекрати! – Кейли с силой воткнула в ткань иголку. – Не смей так о них в их же собственном доме говорить.

Элст перестал строгать ложку и насупился.

– А разве я говорю что-то плохое? – огрызнулся Ершех. – Это же правда, так всегда и бывает. Если немощный, старик или совсем выжил из ума, молодому и здоровому он всегда обуза. Что притворяться-то?

– Неправда! – рассердился Мышонок. – Даже когда мама будет старая, я ее буду любить. А Яромир вовсе не выжил из ума, он просто после раны еще не поправился…

– Тихо! – прикрикнула Кейли. Когда она бывала в гневе, доставалось всем. – Старая! – возмутилась она, обернувшись к Мышонку. – Не дождетесь! Я из ума выживать не собираюсь. А ты, Ершех, имей совесть. Я пока жива, все сделаю, чтобы им помочь. Девонна мне – как дочь, и мы все ничего не пожалеем, чтобы у них с мужем жизнь пошла на лад. И про князя не смей так говорить. Я сама мечтала, чтобы Обитаемый мир стоял, чтобы семьи не расставались и дети росли, – а он для этого воевал. И еще повоюет!

– Одно название, что князь, – про себя пробормотал Ершех. – Ну, ясно… – Он с легким презрением осмотрел сидящих. «Кейли – просто наседка. Ее посадили на гнездо, позволили своих птенцов устроить, и больше ей ничего не надо», – с досадой подумал он. – Пойду пройдусь.

Он вышел во двор.

– Если он еще так скажет, – послышался голос Элста, – я окуну его в прорубь головой.

– Не надо, – махнула рукой Кейли. – Сам на морозе проветрится.

– Ершех… – обиженно засопел Мышонок. – Он не такой раньше был.

Нейви молча потрепал его по волосам.

Ершех действительно проветрился. Он к ночи вернулся в дом, на следующий день вел себя как ни в чем не бывало. Только с Мышонком они сторонились друг друга. Днем Ершех поднялся в светелку к Лени и подсел к ней.

– Лени, ты зря обо мне плохо думаешь, – сказал он.

Лени чуть подвинулась и ответила:

– Мне не хочется о тебе плохо думать. Может, это ты так говорил… просто…

– Я почему так сказал? – произнес Ершех. – Вы не поняли меня и сразу накинулись. Ну, не могу я смотреть, когда молодой, красивой женщине приходится трудно. Гляжу всякий раз и думаю: не такую бы ей жизнь! Хоть и тебя взять, Лени. Когда по лесам скитались, у меня аж сердце щемило. Голод, холод, опасности. Понимаешь, маленькая? Мы все ладно – здоровые, взрослые, сильные. А вы-то с Мышонком за что мерзли?.. Ты милая, нежная. Вот какая у тебя ручка – тоненькая… – Ершех взял Лени за руку и погладил ее пальцы. – Я бы для твоих пальчиков нашел колечки покрасивее, – продолжал Ершех, не выпуская руки Лени и наклоняясь к ней все ближе.

Лени отодвинулась от Ершеха, отняла руку.

– Этого не нужно, – сказала она сухо.

Ершех вскочил с лавки:

– Ладно, жди, когда тебя деревенский мужик замуж возьмет и заставит за свиньями ходить, – и вышел, хлопнув дверью.

Лени ни о чем не сказала матери. Ершех терпел несколько дней, не заводил ни одной ссоры. Но вскоре опять не выдержал. В трапезной было тихо, Нейви что-то писал, часто зачеркивая строчки, Мышонок играл, как будто учит маленького Кресислава буквам, а тот что-то калякал на дощечке углем.

– Что пишешь? – Ершех перегнулся через стол к Нейви.

Тот рассеянно поднял голову.

– Стихи… Я хочу сочинить поэму.

– Знаю, какие стихи, – Ершех закинул руки за голову, потянулся. – Про светлого князя Яромира. Мне Мышонок рассказывал.

– Почти про него, – спокойно ответил Нейвил. – Правда, я задумал изобразить его в виде одного древнего героя. Это будет удобнее, потому что в любой поэме есть вымысел.

– Вот что! Смешно мне на вас смотреть. Как вы все обрадовались теплому углу… Когда мы бродили по лесам, мы были свободнее и дружили, хоть нам приходилось трудно. А нынче вы готовы за эту сытую и скучную жизнь – кто на что. Хозяйка Кейли на меня накинулась: мол, не смей про князя!.. А я ничего не сказал, только пожалел Девонну. Ты, Нейви, про него стихи складываешь, уж не знаешь, как и подлизаться, хотя ему-то все равно. Ему сейчас хоть хвалебные стихи прочитай, хоть хулу в глаза говори, он все равно не понимает. Всем заправляет на севере воевода его, Колояр, а этот – одно название, что князь. А жизнь они устроили тут паршивую, хоть и посытнее, чем на Западе.