Текст книги "Небо и корни мира"

– Скоро здесь все будет уничтожено. Для таких мест и приготовлен небесный огонь, как сказано в Писании, – напоминал Клевен.

А потом вдали показались очертания гор, и степь перестала быть живой. Ни одна из земнородных тварей больше не показывалась – как вымерли. Отряд подошел к «плохому месту» так близко, что и днем, и ночью стал виден клубящийся туман. Вечером разбили шатры. Нужно было решать, ехать ли завтра к самому входу в Подземье. Все подавленно молчали. Клевен чувствовал, что его рыцари скованы страхом перед местами, где царствует смерть. Но одного его слова будет достаточно, чтобы из чувства повиновения они пошли и туда.

Однако Клевен приказал своим людям разбить шатры и поставить часовых, а сам решил попытать судьбу. До места, где, может быть, лежит вход в Подземье, полдня пути. К вечеру он успеет вернуться.

«Я должен убедиться сам», – думал Клевен, проезжая верхом среди островков клубившейся мглы, низко висящих над степью.

Он ехал в самое сердце тумана, и все больше казалось, Что это не туман, а тьма. Вдруг лошадь под ним попятилась и жалобно заржала. Клевен понял, что животное больше не сдвинется с места. Он спешился и пошел дальше сам. Усилился ветер. Он гнал клочья тумана и облака над головой, то заслоняя, то открывая красное тусклое солнце. Ковыль больше не рос: вокруг только черная земля, которая стала зыбкой; начиналась вонючая топь. Место, откуда поднимался туман, было совсем рядом. Клевен всматривался: не откроется ли под ногами дыра в подземные бездны?

Черная фигура выросла перед ним внезапно, как будто сформировалась темнотой и туманом. Клевен выхватил меч. Косматый, оборванный незнакомец с темными провалами вместо глаз сжимал в руке оружие тюремщика – железный крюк.

– Во имя Престола! С дороги! Властью Вседержителя! – громко повелел Клевен, занося меч для удара.

– Кто ты?! Дай мне пройти! – хрипло сказал демон на древнем наречии вардов.

– Я рыцарь Жезла, темная тварь!

– Пусти. Я человек, – был ответ.

Только теперь Клевен понял, что чудовище не сторожит вход, а само хочет выйти из бездны в Обитаемый мир.

– Отправляйся во мрак! – меч рыцаря рассек воздух в волоске от головы выходца из Подземья.

Ноги у обоих вязли, болотная жижа хлюпала у Клевена в сапогах. В сумраке у демона горели глаза. Он отбивался тяжелой цепью и ржавым крюком. Удар цепи по латной рукавице выбил меч из рук жезлоносца. Клевен выхватил длинный кинжал. Но демон обошел его сбоку, и крюк вонзился рыцарю в горло под самым подбородком.

…Когда бившееся в предсмертной муке тело затихло в болотной жиже, выходец из Подземья сипло вздохнул и подобрал меч. Неба не было видно из-за облаков, туман клубился со всех сторон. Беглец, пошатываясь, побрел вперед и наконец выбрался в волнующуюся ковылем степь. Живой мир! У выходца из Подземья перехватило дыхание. Мир живых!

Вдруг ему вспомнилось странное озеро в царстве смерти и заросший лесом берег, который обрывался в ничто. «А если и это мираж? Снова все оборвется в пустоту, и опять тьма?» Но, напряженно всматриваясь в даль, беглец из подземной тюрьмы увидел полосу окоема, и память из прежней жизни подсказала ему стороны света. «Я на свободе!» Беглец спешил, он не стал отдыхать, только несколько раз глубоко вдохнул свежий степной воздух.

«Здесь все настоящее, – думал он, когда вокруг зашумел ковыль. – И трава, и ветер, и туман. Что же за озеро было там, на пути из Подземья?» Он не мог забыть поросший деревьями и кустарником островок и лесные ягоды, которые он ел во владениях Князя Тьмы.

Дом, в котором была больница, был окружен старым густым садом. Яромир и Девонна забрели в самую глубину сада. Они держались за руки и не разговаривали, дыша запахом желтеющих листьев. Ноги обоих порой путались в полегшей траве. Сад был неухожен, трава нескошена. Яромир и Девонна остановились под яблоней. На ней еще сохранилось несколько плодов среди поредевшей вянущей кроны.

Яромир глубоко вздохнул.

– Никто на свете не знает, придет ли нынче весна. Ни я, ни ты, ни деревья.

– Деревья засыпают тревожно, – согласилась Девонна.

С тех пор как она исцелила Яромира от смертельной раны, он начал улавливать состояние мира вокруг себя. «Я сам теперь как та ящерка – Гриборкен, – усмехался он. – Сам здесь, а вижу этого большого змея в горах или сердце леса возле нашего с тобой храма». «Ты чуть не забыл свое имя и не превратился в дубровника», – грустно вспоминала Девонна.

Наконец подошли даргородские игрища. Открылась ярмарка. Хотя на ней не было ни заморских купцов, ни дорогих товаров, но после суровых, скудных лет и горячие пироги, и хмельной мед радовали людей. Начались состязания, на которых Яромирова дружина перед походом в Подземье показывала свою удаль. Это внушало северянам уверенность в будущем. Кто празднует, тот не боится! Яромир обещал людям: «После войны мы напишем свои законы. Мы отстоим Обитаемый мир – землю, луга и пашни, каменоломни и рудники, реки и леса. Все это наше, и будет нас радовать и приносить плоды. Не будет так, как в прежнее время, когда я греб на купеческой галере за гроши и за дрянную похлебку, а возил вино и пряности для пирушек богатеев». Даргородцы согласно замахали ему шапками: из них любой мог бы вспомнить о себе то же, что он сказал про купеческую галеру, но каждый – про своё. «Мы мир не для того защищали, чтобы снова идти в кабалу», – закончил Яромир.

На ярмарке шли состязания для всех желающих, кому только приходило в голову попытать силу и ловкость. А тем временем народ собрался вокруг ристалища – смотреть вольные поединки дружинников, на которые те выходили снаряженные не одинаково, а каждый со своим оружием, к какому кто привык. Толпа с удивлением глядела на высокую, крепко сложенную девушку с собранными в хвост черными волосами. Ее звали Дригген. «Вот это да! Дева-богатырь!» – шумела толпа. В руках у Дригген был боевой топор, а на плечах шкура волка. И любуясь победами внучки, скрестив на груди свои старые руки, одобрительно качала головой ее бабка, вождь великанов Тьелвис.

Кресислав в состязаниях не участвовал. После ранения он не успел еще войти в прежнюю силу. Яромир уговорил его поберечь себя для битвы в Подземье.

Среди мечеборцев взял верх парень из Залуцка. В поле под стенами Даргорода, где еще недавно стоял вражеский стан, соревновались всадники. Среди них были наездники и лучше, чем Мирко, но ни у кого не оказалось резвее коня.

Судить кулачные бои Яромир позвал князя Влашко, чтобы этим оказать дорогому гостю почет. Сам Яромир тоже пришел на площадь, но смотрел поединки вполглаза. Что-то непонятное ощущалось ему в толпе – словно дыра в полотнище. Яромир уже знал, какая жизненная сила исходит от гор, от земли, от деревьев, от людей, от всего живого. Кто-то в толпе был иным. Яромир беспокоился, поводил плечами, пытаясь стряхнуть с себя неприятное чувство. Девонна положила руку ему на плечо. Яромир наклонился к ней.

– Мне чудится, рядом кто-то есть… – Девонна запнулась. – Не человек, не земнородный и не небожитель, их я бы узнала.

– И мне беспокойно, – признался Яромир. – Будто кто-то на меня смотрит…

По старому обычаю князь и княгиня сидели рядом в креслах, которые нарочно поставили для них на площади. Вдруг бесшумной тенью возле них появился мрачный Волчок в неизменной куртке из серого меха. Он неуверенно чувствовал себя среди людей и обычно обходил стороной места, где собирались толпы, избегал улиц и каменных домов, прятался в заброшенном саду больницы, а чаще всего уходил в поля и перелески за ворота города.

– Я шел по краю площади, – отрывисто заговорил Волчок. – Там человек в плаще. За спинами. Но высокий, ему все видно. Смотрит сюда, на вас. Лицо закрыто.

Джахир настороженно оглянулся и встал ближе к Яромиру, положив руку на рукоять своей сабли.

– Он чужой. Не опасный, не враг. Но живые люди – не такие, – продолжал Волчок. – Он и живой и мертвый одновременно…

Неожиданно Девонна сама остро почувствовала внимание этого «не живого».

– Он идет сюда, – сказала она Волчку. – Он печален, но в нем нет угрозы.

Человек в плаще с надвинутым на лицо наголовьем пробирался сквозь толпу. Люди были заняты зрелищем, кричали, толкались, переговаривались – до него никому не было дела. До места, где сидел Яромир, оставалось всего несколько шагов. Человек остановился:

– Князь Яромир!

Яромир поднял на него глаза и быстро встал, а его смуглый телохранитель выхватил саблю.

– Твой воевода Колояр шлет тебе весточку! – сказал незнакомец.

Узник подземной тюрьмы, в лохмотьях, с цепью и крюком, откинув с лица наголовье плаща, стоял перед Яромиром и Девонной.

– Я беглец из Тюрьмы мира, – сказал незнакомец. – Меня зовут Далибор. Это звониградское имя. Но моя мать была из Соверна. Сам я родился под Анварденом. Как это получилось – теперь уже никому не важно: это все быльем поросло, с тех пор прошли не десятки лет – столетия. Меня выбрали мои друзья, чтобы я совершил побег и нашел богоборца.

Яромир позвал его к себе в дом. Маленького Кресислава отвели к Кейли, а Шалый убежал в сад. В уютном покое князя словно сделалось холоднее, даже огоньки свечей трепетали, хотя не было ветра.

Кандальники в Подземье сохраняли ту внешность, какая была у них и при жизни, но на ней лежало клеймо тьмы. Заключенные утрачивали признаки возраста. Скорбь въедалась в облик. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки, вечная тень муки на лице. Яромир с ответной скорбью встречал суровый взгляд бывшего пленника, который начал рассказывать о своем побеге.

– В подземной тюрьме был заговор, – стоя посреди покоя, продолжал Далибор. – Его начали ребята на нижних ярусах… ну, небожители. Они не все превратились в демонов. И не все хотели власти над миром, когда ушли с небес с Князем Тьмы. Они тоже разные, понимаешь, Яромир? Бывшие небожители хотели добыть ключи от оков, перебить демонов и захватить тюрьму. Но что они могли сделать, пока миром безраздельно правит Вседержитель? Их все равно одолели бы и заковали снова. Пленники с нижних ярусов решили ждать богоборца. Тем временем, все эти тысячи лет, пока стоит мир, они готовили заговор и втягивали в него все новых узников. Мы перестукивались… Среди коридорных были наши люди… С нижних ярусов заговор поднимался все выше. Небожителей-заключенных охраняют чересчур строго, никто из них не сумел бы бежать. Тогда стали выбирать подходящего человека. Подошел я. Я знаю язык вардов и говорю на наречии звониградцев, при жизни я был хорошим воином, и я предан заговору.

Пыточная… Просторное помещение, где демоны-палачи на множестве станков и приспособлений терзают жертвы. Стон и крик стоит такой, что у живого лопнули бы уши. Далибору еще сокамерники сказали, зачем это делают. Так людей превращают в демонов, в тюремщиков и слуг Князя Тьмы. Говорят, у них нет свободы выбора, как и у небожителей. Но небожители исполняют волю одного лишь Вседержителя, а демоны – одного лишь своего Князя.

Обожженное тело раскинулось на решетке, от запаха собственной горелой плоти душно. Всякой боли уже давно перейден предел, поэтому демоны оставили Далибора в покое. Зацепив тело крючьями, они стащили его с решетки и поволокли назад в камеру.

Никто из палачей не предлагал Далибору согласиться стать демоном. Потом он понял, что дело не в согласии, которое у многих заключенных охотно бы сорвалось с языка, лишь бы скорее все кончилось. Демонов делали из людей точно так же, как гончар делает из глины горшок: не спрашивая глины, а только добиваясь от нее нужных свойств. Страдание, безнадежность, чувство собственного ничтожества и бессилия – это должно было вытравить из человеческой души свободную волю.

После пыток заключенного оставляли в покое. Никто не знал, на какой срок. Раз время в Подземье не шло, то самый хитроумный из кандальников не мог подсчитать, спустя сколько дней человека вновь забирают в пыточную. Из-за этого каждый в любой миг ожидал, что отворится дверь и Демоны назовут его имя. Этот страх действовал почти так же, как пытка.

– …Слушай, князь Яромир! Если бы нам только вырваться из цепей, мы голыми руками, мы зубами разорвем палачей! Нас много, нас очень много, князь, и так, как мы ненавидим свою тюрьму – никто, никогда и ничто не ненавидел! – с загоревшимися глазами потряс кулаками Далибор и умолк, опустив голову. – Мы готовились, – продолжал он. – Среди нас, кандальников, нашлись такие, что к любому замку подберут отмычку… Несколько раз Князь Тьмы разоблачал заговор. Но у нас было правило: ни один заговорщик никогда не знал всего обо всех. Тюремщику удавалось обрубить несколько звеньев заговора, но не погубить нас совсем. Даже я не знаю многих из тех, кто тайно готовил для меня путь на волю. И из них большинство ни разу не слыхало, кому они открывают выход из Подземья.

В камере около сотни заключенных. Теснота такая, что нельзя ходить: везде сидят или лежат кандальники. Вина у каждого своя. Тут и убийцы, и воры, и богохульники. В углу в полубеспамятстве что-то шепчет новичок. Он нарушил тюремный порядок, его избили сокамерники. Парень здорово защищался – один против всех. Видно, на воле был не дурак подраться, а может, зарабатывал себе на хлеб кулаком и мечом. Встав спиной к стене, он долго отбивался от сокамерников, еще и грозил:

– Ах вот вы как! Ну, я вас научу бояться!

Но тут его смяли числом, и пошла совсем другая потеха. Демоны-тюремщики не разнимали кандальников. Все равно им, мертвецам, друг друга уже не убить. А тела кандальников на то и предназначены, чтобы каждый раз восстанавливаться после муки. От всего выздоравливают, собаки, дай только срок.

Новичка, избитого и окровавленного, наконец-то оставили в покое. Он долго лежал не шевелясь. День? Два? Но о том, как проходят дни, заключенные забыли давно. В Подземье не бывало вечера, утра, полдня… Наконец новичок чуток оклемался. Попросил у соседа воды. Тот отмахнулся:

– Зачем тебе? Все равно не сдохнешь.

Новичок уже знал, что не только не сдохнет, но и не напьется. Тюремная вода не утоляла жажду, а пустая баланда – голод. Все же кандальникам приносили баланду и воду. Это еще больше усиливало их страдания. Баланда – зловонная жижа – напоминала голодным людям: они ничто. Но даже за эту вонючую лужицу в оловянной миске заключенные готовы были перервать глотку друг другу. Всякий раз они грызлись за кормежку, как крысы. Каждого охватывало чувство, что если он захватит еще одну, еще две доли, то наконец приглушит терзающий нутро голод.

Распоряжался всем вожак, которого здесь называли «крысиный пастух», и его «крысаки» – прихлебатели. Остальные назывались «огарками» – «Да кто ты такой, огарок!» Новичок сказал, что так больше не будет. Что для начала каждый станет честно получать свою долю похлебки, и простые кандальники перестанут прислуживать крысакам. Это было так неожиданно и непонятно зачем, что даже последние из огарков подумали: ну и баламута к нам подсадили, видно, он еще хуже хозяина-«пастуха».

Тиметрио из Флагарно, в прошлом – мелкий воришка, которого убили в кабацкой драке совсем молодым, невольно жалел баламута.

– У меня кое-что для тебя есть, – усмехнулся он. – Немного воды. Спорим, ты бы никогда не додумался, как спрятать воду?

Настороженно зыркнув по сторонам, Тим выжал на запекшиеся губы сокамерника подол рубашки. Воду у огарков тоже отнимали, но бывший воришка догадался – намочил край рубахи прежде, чем отдать крысакам свою долю. Несколько горьких капель скользнули Далибору в рот, и он тихо застонал.

– Далибор, брось ты их подначивать… – продолжал Тиметрио. – Ты же сам понимаешь, это пустая затея. Что ты привязался к баланде? Все равно никто из нас никогда не будет сыт. Какой же смысл тебе с ними драться, если от твоей справедливости никому нет пользы?

– От справедливости всегда есть польза, – едва слышно шевеля губами, проговорил Далибор. – Когда люди живут в справедливости, справедливость начинает жить в людях… Вот поглядишь.

– Да ты и не справишься с крысаками один, – усомнился Тим. – Против тебя вообще все наши, потому что хотят выслужиться перед пастухом.

– А пес с ними, – прошептал Далибор. – Это сейчас трудно. А потом сам посмотришь, что будет. Им меня не изжить. Мы тут все бессмертные…

Далибор знал, что огарки в глубине души рады, когда он ставит палки в колеса крысиному пастуху. Они думают: что, пастух, небось не нравится, когда против тебя бунтуют? Но Далибор бунтовал не просто так, а заступался то за одного, то за другого из сокамерников. Сперва от него шарахались, как от огня: «Разозлит крысаков – а они на нас отыграются!» Потом стали жалеть: человек за всех страдает! Поддерживать его все-таки было страшно. Поддержишь – а он сломается, и останешься на бобах. Но Далибор не ломался. Он, наоборот, говорил:

– Это в Обитаемом мире всяким крысакам легко. Там бы вы меня убили, чтоб меня не было. А тут вы меня только драться лучше учите и злите больше. Ты, пастух, смотри, бойся меня, потому что я до тебя доберусь!

– Ну ладно, – объявил однажды Тиметрио из Флагарно. – Я перехожу на твою сторону. Теперь меня будут молотить так же, как тебя, и я не обещаю, что выдержу долго.

– Тим, не надо долго. Найдется за нас еще трое-четверо – мы этих крысаков по стенке размажем. Будь их поменьше, я бы и в одиночку: ты же видишь, кулаками махать я умею.

Далибор не просчитался. Он наконец-то перетянул огарков на свою сторону, и восставшая камера здорово отделала и пастуха, и его крысаков. Поддерживать новый порядок оказалось легче, чем его добиться. Честно делить баланду, хоть немного заботиться о больных – как еще можно было развернуться в тюремной камере?

– Ты хороший парень, Далибор. Не сердишься, что я тебе сразу не помогал? – спросил как-то раз Тим. – Я просто думал, ты побуянишь и бросишь.

Это было что-то новенькое. Далибор нахмурился, посмотрел на него.

– С чего ты вдруг?

– Ну… – Тиметрио хмыкнул в темноте камеры. – Я насчет тебя кое с кем связался… И мне разрешили тебе рассказать. Слушай, только ни о чем не спрашивай, так? – И добавил, вздохнув: – Мне без тебя тоже очень несладко приходилось. Крысаки совсем замучили, а что я мог…

Так Далибор узнал, что Тим – один из связных заговорщиков, и тут же дал согласие участвовать в заговоре против Князя Тьмы.

– Не бойся нас, князь Яромир, – говорил Далибор. – Людоеды и кровопийцы давно стали демонами. Большинство из нас когда-то были простыми людьми, многие – отверженными, а иные попали в тюрьму за то, что были недостаточно покорны Вседержителю. Но там из нас пытались сделать нелюдей, в тысячи раз худших! У нас, в Тюрьме мира, может быть, не все знают, что такое справедливость, но уж точно знают, что такое несправедливость. Ее мы ненавидим больше, чем все живые. Я вестник из Подземья, князь, я знаю, что говорю. Мы ждем твоей помощи. Ты должен в открытую пойти на приступ тюрьмы. Пусть наша охрана выйдет на стены и во внутренний двор. Демоны слишком хорошо смотрят за нами. Отвлеки их, князь, задай им работы – ты увидишь, как быстро мы придем тебе на помощь. Мы безоружны, но мы вооружимся собственными цепями.

Речь Далибора звучала необычно. У заключенных подземной тюрьмы был свой жаргон, смешанный из разных языков мира. Но с Яромиром он говорил на старом языке северян, понятном, хоть и звучащем немного странно для уха нынешних людей.

Яромир пытливо вглядывался в лицо узника из Подземья. Он чувствовал: парень не лжет. Рядом была Девонна, вестница, способная всегда распознать неправду. Но она встала со скамьи и, пока Далибор говорил, стояла как завороженная. Рассказ беглеца о ее собратьях-небожителях в Подземье камнем упал Девонне в душу. Она знала их по именам, когда-то на заре времен они жили вместе в вечно цветущих краях и верили, что сотворены благим существом для вечного блага.

– Мы, заговорщики, легко добывали сведения о войне, князь Яромир. Твои убитые товарищи заточены на нижних ярусах и ждут подмоги: ты должен освободить их! Воевода Колояр рассказал нашим людям, как найти дорогу в Даргород, как узнать тебя, – продолжал Далибор. – Я проведу твою дружину к подземной тюрьме самой короткой дорогой. Князь Тьмы заплатит нам за все!

Девонна не дождалась ответа мужа, у нее первой вырвалось:

– Мы освободим Подземье, наша дружина готова, мы можем выступить в поход! Правда? – она обернулась к Яромиру, смутившись своего порыва. – Да, Яромир?

– Да, Девонна, мы идем, – сдвинув брови, подтвердил он. – Мы идем, Далибор. Ждать осталось меньше недели. Мы сделаем, как ты говоришь, и ударим по Тюрьме мира открыто.

Когда Яромир и король Неэр подписали перемирие, они оговорили срок, когда оба войска должны отправиться в поход к Небесным Вратам. Выйти раньше был не вправе ни тот, ни другой. Далибору пришлось ждать.

В окно стучали ветви деревьев. Он никуда не ходил и не хотел видеть живых людей. Целыми днями он сидел на лавке в углу, опустив голову. После совета у князя его поселили рядом с княжеским покоем, освободив для него просторную кладовую. Там поставили и кровать, и сундук, и стол, и подсвечники, так что гостю должно было быть уютно. Но Далибор не мог ни насытиться пищей, ни уснуть.

Приоткрылась дверь. Через порог переступила невысокая светловолосая девушка: принесла обед.

– Меня зовут Лени, – сказала девушка. – А тебя – Далибор, я знаю. Я принесла поесть. Открыть окно? Сегодня тепло…

Далибор отрицательно потряс головой, не подавая голоса. Он по-прежнему прятал лицо под накидкой. Лени накрыла на стол и ушла. Вечером она же принесла ему ужин и смену одежды.

– Это моего брата Элста, – сказала Лени. – Он такой же высокий, как ты. Ты старую потом положи в углу: она совсем износилась и не годится.

Выбежав ненадолго, девушка вернулась с кувшином горячей воды.

– Чтобы умываться, – пояснила Лени.

Она затопила печку и застелила постель теплым одеялом.

«Как для живого», – тоскливо подумал Далибор.

С тех пор, входя в комнату, Лени каждый раз видела, что гость сидит, забившись в угол и пряча лицо. При ней Далибор никогда не начинал есть, и поэтому она не задерживалась, когда приносила еду. Но однажды, убирая пустую посуду, она присела на лавку.

– Тебе одному тоскливо. Не хочешь выйти в сад? Там сейчас никого нет.

– Никуда не хочу, – глухо ответил Далибор. – Мне и так хорошо.

Девушка помолчала.

– Мне почему-то кажется, что тебе не очень хорошо, – робко сказала она. – Хочешь, я буду приходить? Буду брать с собой шитье или корешки тереть.

– Лекарка, да? – догадался Далибор.

«Точно, лекарка. Корешки тереть… и сидеть со мной, как с больным, хочет». Далибор повернул голову, из-под наголовья украдкой посмотрел на девушку. Светлые внимательные глаза, совсем еще юное лицо. «Она только недавно родилась, ей еще долго жить, – подумал он некстати. – А я уже давно родился и давно умер».

– Зачем тебе сидеть со мной? Я мертвый. Живые с мертвыми… Им нечего делать вместе, – с трудом подобрал он слова. – Живым страшно с мертвыми.

– Я тебя не боюсь, – покачала головой Лени. – Я знаю, ты пришел, чтобы быть нам проводником в Подземье. И я пойду с дружиной. Мне нисколько не страшно.

Весть о появлении выходца из подземной тюрьмы облетела весь Даргород. Но для всех Далибор был только проводником, Яромир пока никому не рассказывал о заговоре заключенных.

– Лени, приходи завтра? – неожиданно попросил Далибор. – И потом уже больше не приходи, ладно? Один раз…

Она шила при свече, разложив шитье на столе. Далибор сидел на лавке в углу. Рассматривая из-под надвинутой на глаза накидки склоненную голову девушки, ее пальцы, придерживающие ткань, он вспоминал свою давно прошедшую жизнь. Мать так же шила за столом. И сестра… А вот невесты у него не было. У нее, у Лени, наверно, тоже еще нет жениха – иначе, наверное, не пустил бы ее к беглецу из Подземья…

– У тебя жених есть, Лени?

– Нет. Некогда, ведь война, – мотнула головой девушка.

– У тебя все впереди, – вздохнул Далибор.

– Ты вернулся в мир живых, – осторожно сказала Лени. – У тебя тоже впереди будущее.

– Нет, мне здесь не место, – оборвал Далибор. – Я не знаю, где мне теперь место. Эта жизнь, эта воля… – он бросил взгляд за окно, где сгущались сумерки, – уже не для меня.

Лени не поверила.

– Ты очень сильный. Ты уже победил… предопределенность. Ты вышел оттуда. Раньше думали, что никто этого не может. А теперь ты падаешь духом.

Далибор молчал.

Вечером Лени позвала его в сад. Далибор согласился, напоминая себе, что видится с девушкой последний раз, и если она еще будет приходить – не станет с ней даже разговаривать. Было темно, на земле лежали черные тени. Беглец из Подземья глубоко вдохнул запахи прелых листьев, ощупал рукой ствол старой груши.

– Я видел такое место, в Подземье, – тихо сказал он. – Там все как живое. Никак не могу забыть. Может быть, оно исчезло, как только я сквозь него прошел. Похоже на этот сад, только еще есть озеро.

– Удивительно, – сказала Лени. – Может быть, я еще сама увижу это волшебное место. Мне хочется поглядеть… Ты никогда не поднимаешь накидки с лица, – добавила она вдруг. – Наверное, тебе хочется посмотреть вокруг без накидки, чтобы ничто не заслоняло глаза. Хочешь, сними ее, Далибор. Уже стемнело. Я не испугаюсь. Я бы и при свете не испугалась… – тихо добавила она.

Далибор отшатнулся, словно боялся, что она сама откинет его наголовье.

– Лени, лучше не проси меня об этом. Ни за что. Ты лучше вообще ко мне не приходи. Забудь обо мне. Не надо, Лени.

– Что с тобой?

– А как ты думаешь? – подавленно спросил Далибор. – Ты приходишь и говоришь со мной, как будто с живым. И мне кажется, что я живой. Я понимаю, это все равно обман. Ты, может, просто забываешь, кто я на самом деле. А мне кажется, я тебе лгу. Ты хочешь поглядеть, какой я? Может, это и хорошо… Будет честно. Но мне… я боюсь этой минуты. Не хочу видеть твое лицо, когда ты…

– Когда я что? – быстро спросила Лени.

– Отшатнешься и убежишь, – отрезал Далибор. – А потом… придешь, преодолеешь себя… ты добрая. Но я не хочу.

Лени решительно взяла Далибора за руку. Рука была прикрыта плащом, и сквозь плащ Далибор ощущал тепло ее ладони.

– Не надо, Лени. У меня очень холодные руки, – онпопытался освободиться.

– Это ты боишься, а не я, – печально ответила Лени.

Ее светлые глаза смотрели так серьезно и ласково, что Далибор подумал: «Хочет увидеть – пусть. Вскрикнет и убежит – пусть. Я переживу, я бессмертный. Я и не то пережил…» Он резко откинул наголовье плаща с лица и встал так, чтобы свет луны падал на его лицо. Беглец из Подземья ожидал, что сейчас Лени ахнет от страха и отвращения. Он закрыл глаза. Но Лени не отпускала его руки, и он услышал ее тихий, ласковый голос.

– Ты столько твердил, будто ты страшный. А ты просто очень уставший и печальный. Как будто был долго болен.

Далибор открыл глаза. Лицо Лени в лунном свете было бледным, в глазах стояли слезы.

– Так и есть. Мне грустно смотреть на тебя, потому что жалко, и я думаю о подземной тюрьме, и сколько ты пережил. Но нисколько не страшно.

– Правда?.. – Голос у Далибора замер.

– Правда, – серьезно подтвердила Лени. – У тебя красивое лицо, ты похож на нашего друга, Мирко. Только ты много лет видел одно горе и был в темноте… А сейчас ты отдохнешь, и увидишь еще и радость…

С тех пор Далибор встречал Лени без накидки. Он нарочно откидывал наголовье, когда слышал за дверью ее шаги. Ему становилось легко от мысли, что она видит его таким, как он есть, и нисколько не смущается от этого. Лени приносила с собой работу. Далибор держал на руках шерстяную пряжу, пока Лени сматывала ее в клубок.

– Когда мы так сидим, я иногда думаю, что я живой. Это все же плохо, Лени, – сказал наконец Далибор. – Мне лучше так не думать, не обольщать себя.

– Не говори глупостей! – вспыхнула Лени. – Ой, прости… я хотела сказать: не надо так думать. Ты и есть живой. Почему ты мне не веришь? Ты думаешь, что я только из жалости с тобой сижу, как с больным? – она встала с лавки и сделала шаг к Далибору. – Конечно, и с больным бы я сидела, ничего плохого тут нет. Но я же не только потому, что жалею. Ты живой, ты хороший, и ты добрый. Что в тебе не так?

– Будто ты не понимаешь? – Далибор опустил голову, чтобы не смотреть ей в лицо. – У тебя своя жизнь. У тебя семья, старшие братья, младший… А потом будут муж, дети. Я не могу стать твоим домашним… чудовищем. Где мне место в твоей жизни? Даже в конуре, на дворе, мертвецов не держат. Только в могиле.

– Опять! – Лени взяла его голову обеими руками, заставила поднять лицо, посмотрела в глаза. – Ты живой, Далибор. Ты навсегда останешься живым, когда падет Подземье.

Девонна снарядила мужа в поход и собралась сама. Ей было жаль оставлять дом. Который раз они с Яромиром уже оставляют свое жилище! Была у них избушка у заставы в приграничье. Там Девонна училась хозяйничать. Был дом в глубине даргородских земель, в деревне Лихово… Только приживешься, наведешь порядок, почувствуешь уют – пора в путь. Девонна бросила прощальный взгляд на два небольших покоя, которые стали их с Яромиром приютом. Недавно постиранные, вышитые занавески. Арфа на деревянной подставке в одном углу, ткацкий станок, пяльцы и прялка – в другом. В пяльцах незаконченное вышивание – скатерть. На стене небольшое полотно – цветущая сирень. У Девонны было мало времени на рукоделье…

Под вечер вестница вывела погулять во двор сына. За ними потрусил Шалый. Маленький Крес уже бойко разговаривал.

– Мама, это дерево уже спит, – говорил он, поглаживая ствол вишни. – Мама, а когда ты вернешься?

– Вот смотри, – говорила Девонна. – Скоро выпадет снег. Помнишь, был снег? Вы катались на санках с Мышонком?

– Помню! Мышонок уронил меня в сугроб! – всплыло у малыша воспоминание еще с прошлой зимы, и он засмеялся.

– И вот, Крес, сначала выпадет снег.

– Скоро? Завтра?

– Нет… – Девонна помолчала. – Деревья еще постоят без листьев, пойдет дождь, а потом выпадет снег. Меня все еще не будет. Мне надо поехать на войну.

– Ты будешь драться мечом, как отец? Ты победишь врагов?

– Нет, я буду лечить, если кого-то ранят.

Крес отлично знал, как мама и «сестрица Лени» лечат раненых. Он сам часто играл, как будто трет корешки, и перевязывал Шалого полотенцем, за что ему влетало от хозяйки Кейли – полотенце было чистое.

Девонна села на корточки рядом с сыном, крепко обняла его. Мальчик обхватил мать за шею.

– И вот жди, когда выпадет снег, – тихо говорила ему на ухо Девонна. – Деревья совсем уснут. Ты ведь любишь зиму?

– Мы будем бегать с Мышонком, – обрадовался Крес. – И с Шалым.

– А потом придет самый короткий день. И дни начнут прибывать…

– Ты тогда вернешься?

– Может быть, уже тогда. Но ты жди, когда снег начнет таять. Вот тогда мы с отцом точно вернемся. Слушайся бабушку Кейли, помогай ей и Мышонку, ладно? Лорд Олверон будет рассказывать разные истории. Не мешай Мышонку учиться, а лучше сам слушай и запоминай.