Текст книги "Испекли мы каравай (сборник)"

– Спасибо, дочь, – ухмыльнулся Борис.

– Это заразно? – Маришка не могла прийти в себя.

– Дядя Боря от меня заразился, – гордо поведал Димка.

– Нет, это не заразно, – сказала Таня. – Марина!

Она называла дочь полным именем в тех случаях, когда далее должно последовать – ты себя безобразно ведешь.

Миллионер встал с дивана и протянул Борису руку:

– Крылов.

– Кротов.

Обе фамилии, начинавшиеся на «Кр», прозвучали как выстрелы или удары топора. Они задержали рукопожатие. Крылов спросил глазами: «И в каком качестве ты, пятнистый, здесь пребываешь?» – «Пошел бы ты!» – взглядом ответил Борис.

– Я спустился за книгой, – сказал он и схватил первую попавшуюся, лежавшую на столе. – Не буду вас смущать своим видом. Простите великодушно. – Он слегка поклонился Маришке.

Почапал наверх, стараясь внушить своему телу: это не корабельная лестница в шторм, перестань шататься.

– Тетя Таня, можно мы сбегаем к бабе Стеше? – попросила Тося. – У нее коза окозлилась.

– Так не говорят – «окозлилась», – помотал головой Димка.

– А как правильно? – Тоська спросила Маришку, которая стояла к ней ближе всех.

Маришка пожала плечами – не знаю.

– Окотилась, – сказал Крылов. – Коза окотилась.

– Что ли, у нее муж кот? – удивился Димка.

– Спросите у бабы Стеши, – выпроводила Таня детей. – Шарфы завязать, варежки сухие в прихожей. Через два часа обед. Возьмите гостинцы. Козе – несколько морковок. Бабе Стеше – шоколадку.

Крылов ушел мыть руки, и Маришка тут же набросилась на мать:

– Коза окотилась! Корова отелилась! По дому бегают какие-то дети, мужик с лишаями живет в моей комнате, и все спиртное вылакали! Мама, что здесь происходит? Ты совсем одичала! Я же тебя предупреждала! Это крупный клиент. Его надо ублажать, под белые рученьки водить, а мы полными дураками себя выставили.

– Вот и ублажай! – огрызнулась Татьяна. – А меня уволь! Тебе, доченька, надо думать не о том, как ты перед клиентами выглядишь, а как тебя воспринимают нормальные достойные люди.

– Что? Опять мой моральный облик?

– Опять и всегда!

Маришка мелко затрясла головой из стороны в сторону, прогоняя желание ссориться и выяснять отношения.

– Все, – она молитвенно сложила руки, – поняла, исправлюсь, буду хорошей девочкой. Мамочка, Крылов на тебя запал! Ты видела, как он тебя разглядывал? Точно запал. Душечка, давай его дожмем! Ну я тебя очень прошу!

– Пригласи водителя в дом, – сказала Татьяна. – Не стыдно, что человек мерзнет на улице?

* * *

Крылов запал – это Маришка заметила верно. Вальяжная улыбка, ловкие комплименты, многозначительные шутки. С таким же успехом он мог бы запасть на монумент Родине-матери. Татьяну внимание Крылова оставило равнодушной, и поэтому ей легко было держать дистанцию. Миллионер не любил, когда ему указывали на дистанцию. Он привык сам задавать правила.

После обеда смотрели альбомы, слайды, говорили о возможном проекте.

– Много лет тому назад, еще до нашей эры, – рассказывал с усмешкой Крылов, – я учился в младших классах советской школы. И нас повезли на экскурсию куда-то за город, не помню, как место называется. Меня тогда поразило, что люди, одна семья, жили в большущем доме. Парк, сад, пруд – все было их. А мы, три поколения, семь человек, ютились в одной комнате коммуналки. Мне закралось в голову страшное сомнение – либо экскурсовод почему-то врет, либо мы живем как-то неправильно. Вы понимаете меня?

– Да, кажется, понимаю, – задумалась Татьяна. – Русская помещичья усадьба… Вроде той, что в фильме «Гусарская баллада»?

– Точно! – воодушевился Крылов. – Вы бы могли для меня нечто подобное придумать?

– Я могла бы попробовать. Сделаю эскизы, а вы уж решайте – нравится или нет.

Маришка, которой, Татьяна знала, хотелось от радости запрыгать в кресле, сохраняла безучастную мину.

– Никакой обязательности, Владимир Владимирович, – лениво сказала она. – Ни предоплаты, ни протокола о намерениях. Договор подписываем, если проект вас удовлетворит. Откажетесь – мы ничего не теряем. Мамины работы не залеживаются.

– Сколько примерно это будет стоить? – спросил Крылов Таню.

– Понятия не имею.

– Какого размера и где вы хотели бы земельный участок? – вступила Маришка.

– Сколько у вас здесь?

– Около гектара.

– Не менее двух гектаров и поближе к Москве.

На такие деньги детский сад или школу построить можно, подумала Таня, но промолчала. Вопросы задавала Маришка:

– Вы будете сами заниматься землеотводом, окучивать чиновников или предпочтете, чтобы это сделали мы?

– Вы.

– Владимир Владимирович, сейчас очень трудно назвать даже приблизительную цену. Нет проекта, нет инженерной разработки, и главное – земли. Если вы определитесь по карте Подмосковья, в каком районе вы хотели бы построить дом, то через два-три дня я вам назову ориентировочную стоимость всех работ.

– Но определенно вилла на юге Франции или в Испании обойдется вам дешевле, – сказала Таня.

Маришка нахмурилась и неодобрительно посмотрела на мать. Крылов бровью не повел:

– Меня это не волнует, и в Испании у меня уже есть вилла.

К Таниному облегчению, Крылов не попросился ночевать. Но и дочь не осталась. Уехала с миллионером на его катафалке в ночь, в Москву, в лихорадку – в бизнес. Наступит ли для Татьяны время, когда она сможет говорить с детьми на одном языке? С мужем не ПОЛУЧИЛОСЬ.

На обложке книги, которую Борис схватил в гостиной, знойная декольтированная красавица в объятиях мужественного кавалера готовилась принять его страстный поцелуй. Дамский роман, расстроился Борис. Единственный вид прозы, совершенно его не интересующий. Аспирантка Наденька, тоже маниакальный книголюб, обвиняла Бориса в мужском снобизме. Что она говорила по поводу женских романов? Они сохранили принцип описания действующих лиц классицизма. Герой – прав. Скупой жадничает. Храбрец геройствует. Обжора чревоугодничает. Злодей строит козни. Герой-красавец не может быть одновременно обжорой, скрягой и слегка подличать. Объемные, противоречивые, как люди в жизни, литературные герои появятся значительно позже. Когда писателей и общество станут интересовать загадки человеческой натуры.

Он вспоминал, что говорила Наденька, уговаривал себя прочитать дамский роман, чтобы не думать о том, что происходит внизу. Этот прибывший купчина! Они сразу почувствовали себя противниками. У Бори преимущество в том, что он не важно по каким причинам, но живет под одной крышей с Татьяной. У Крылова преимущество… Черт его знает! Держится хозяином положения. Окучивает сейчас там Татьяну. А он, Борис, как прокаженный, должен людей сторониться. При виде его девушки крик поднимают, и сам он на ногах едва стоит. Не думать об этом. Что там еще говорила Наденька?

Дамский роман – воплощенные женские грезы о счастливой любви. Но у лучших образцов жанра сюжет закручен не хуже детективного. Притом что финал известен заранее – он и она сольются в долгожданном поцелуе, – текст держит в напряжении до самой последней страницы.

Может быть, Крылов не к Татьяне, а к ее дочери подкоп ведет? Нет, вряд ли. Тогда бы он не отреагировал на Бориса как на соперника. А если Крылов – тот самый любовничек, который все эти хоромы отгрохал? Тоже мимо. Купчина держался хозяином положения, а не хозяином дома.

Дамские романы – почти тридцать процентов мирового издательского бизнеса. Колоссальная цифра. Тиражирование грез – прибыльное дело. Борис раскрыл книгу на середине. Выхватил абзац: «Горячие губы коснулись ее груди. А потом он взял в рот сосок и принялся ласкать его языком. И снова что-то странное произошло с телом Кейт. Она выгнулась дугой, запустив руки в его волосы…» Хорошие грезы. Интересно, Тоська читает эти книги? Лучше бы он кулинарный справочник захватил. Борис вздохнул и открыл первую страницу.

Татьяна принесла обед и тут же ушла к гостям. Прибегала Тоська, рассказывала о козленочке. Хорошенький-хорошенький, но их Бориска симпатичнее. Теленочек стал смешно прыгать и дрыгать задними ножками.

– Это называется телячья радость, – сказал Боря.

Баба Стеша, сплетничала дочь, говорит, что тетя Таня неправильно за теленочком ухаживает. Что его нужно было от коровы забрать, чтобы он молоко все из вымени не сосал. А Зорьку доить три раза в день. И самим молоко пить, а не теленочку отдавать. А вымя у Зорьки, папа, ты видел? Огромное, больше самого большого арбуза. Это вовсе не правильно – у Бориски молоко забирать. И Агриппина Митрофановна Зорьку и Бориску смотрела, говорит, они здоровенькие.

– Тоська, тебе хорошо здесь?

– Очень! И контрольные я по уважительной причине пропустила. Класс! И Димка, маленький, конечно, но мне с ним весело. Ой, плохо, что ты, папочка, заболел, – спохватилась Тоська, – но ты ведь уже выздоравливаешь. А ты домой хочешь?

– Нет, не хочу, – признался Боря.

– Ты с мамой по телефону разговаривал?

– Да.

– Что ты ей сказал? – замерла дочь.

– Что я болен, и пусть она о нас не беспокоится. Все, иди играть. Я почитать хочу.

– Какая обложка красивая! Интересная книжка?

– Безумно.

– Мне можно потом почитать?

– Перебьешься.

Разговор с Галиной длился десять секунд – ровно столько потребовалось Борису, чтобы выдать скудную информацию и отключиться, оборвав ее вопросы. Его более волновала ситуация на работе. Как и остальные преподаватели, Борис в течение семестра жил почти вольно, график занятий, заседаний кафедры и прочих обязательных мероприятий требовал его присутствия в университете три-четыре неполных дня в неделю. Но в зачетную неделю и экзаменационную сессию наступали горячие дни. Если кто-то из коллег выбывал из строя, то на других ложилась его нагрузка. В эту зимнюю сессию Борис должен был принять зачеты и экзамены у полутора сотен студентов. Он позвонил заведующему кафедрой, с которым у него были приятельские отношения, объяснил ситуацию. Обменялись шутками: лучше детские болезни, чем венерические.

– Саша, включайте автомат, – сказал Борис.

В переводе с их сленга это означало: ставьте зачеты автоматически, без учета посещаемости, без проверки рефератов и без опроса – всем без исключения. Заболевший преподаватель – благо для студентов.

Борис позвонил и родителям пятерых абитуриентов, которых готовил в университет: не волнуйтесь, месяц вынужденного простоя наверстаем, пусть ребята сейчас нажимают на другие предметы.

Словом, пока Татьяна принимала гостей, Борис в перерывах чтения дамского романа транжирил ее кредит сотового телефона.

Перед ужином к нему заглянул (просунул вихрастую голову в дверь) Димка: можно я к вам? Мальчишку явно что-то смущало и беспокоило. Борис подбодрил его: выкладывай, не стесняйся.

– Дядя Боря, а вы на меня не злитесь, что это я вас нечаянно заразил? – Димка испуганно округлил глаза и сжал плечи.

Выяснив, что обид на него не держат, Димка повеселел и продолжил расспросы:

– Дядя Боря, вы на самолете летали? Да? А я ни разу. А почему самолет летает? У трактора тоже мотор есть, но трактор никогда не летает.

Борис рассказал о подъемной силе крыла самолета – того немногого, что он помнил из курса физики хватило для пятилетнего почемучки.

– Дядя Боря, а вы видели, как женщины писают? Совсем не так, как мы – мужчины. Мы стоя, а они садятся. А почему?

Пришлось коснуться особенностей мужской и женской анатомии. К счастью, углубленные аспекты этой темы Димку не интересовали. Но у него были другие вопросы.

Куда девается солнце ночью, а луна днем? Почему взрослые от водки пьянеют? Можно сделать такую зубную пасту, чтобы чистить зубы раз в жизни? Что делают с коровами на молокозаводе? Как выглядит электричество в проводах? Говорят, собаки летали в космос, а почему детей не берут?

– Все, Димка, хватит, сдаюсь! – запросил пощады Борис. – Иди поиграй с Тоськой, а я почитаю.

Димка посмотрел на обложку книги, удивился:

– Вам, дядя Боря, про любовь нравится? А мне любовь совершенно неинтересна.

– Поживи с мое, – напутствовал его Борис.

Когда Тоське было годика три или четыре, они с Галиной серьезно обсуждали вопрос о втором ребенке. Боря всю жизнь прожил с женщинами – мама, сестра, жена, дочь. Теплый дамский мирок, уютный и капризный, нежный и беспомощный. Ему захотелось усилить мужское начало, иметь сына, наследника. Галину перспектива погружения в беременность, роды, пеленки, кормления, бессонные ночи и полное самоотречение, мягко говоря, не привлекала. Борис не мог осуждать ее за это, потому что физически был не в состоянии взять на себя большую часть испытаний. Хотя другие женщины рожают и второго, и третьего! И не под дулом пистолета идут на жертвы.

Аргумент Галины: «тебе что, Тоськи мало?» – был весом. Тоськи ему в самом деле было много: она заполняла эмоциями место под названием «дети» в его сознании до краев. Другой ребенок – это из области мечтаний. Мечты имеют способность таять как дым и забываться. И только иногда напоминают о себе. Когда пацаненок вроде Димки начинает допытываться: где в моторе спрятаны лошадиные силы?

Тоська в возрасте Димки задавала вопросы по другой схеме. Она периодически впадала в циклы одного вопроса и копала вглубь.

«Папа, где ты будешь?» – «На работе». – «А где твоя работа?» – «В университете». – «А где университет?» – «На Ленинских горах». – «Где Ленинские горы?» – «В Москве». – «Где Москва?» – «В России». – «А где Россия?» – «В Европе». – «Где Европа?» – «На земном шаре». – «Где земной шар?» – «В нашей галактике». – «А где наша галактика?» – «Во вселенной». – «Где вселенная?» – «Это только Богу известно». – «А где Бог?» – «Тоська, я тебе рот пластырем заклею!»

В тот же день он мог возвратиться вечером и попасть под обстрел «почему?» – почему ты был на работе, почему надо денежки зарабатывать, почему мне требуется питаться, почему от продуктов я буду расти, почему в них эти вещества, почему вы с мамой кушаете и не растете, почему вы взрослые… Вопросы нельзя было исчерпать, их можно было только прервать.

Изводила ли их Любаша в детстве вопросами? Борис не помнил. В памяти остались ее проделки – забавные или опасные для жизни. Засунула руку за батарею – обратно никак, батарею резали. Притащила домой лишайную кошку – вся семья потом лечилась. Решила «создать форму бровей» с помощью бритвы и одну бровь нечаянно сбрила. Хотела угодить братику – постирала его белые джинсы (предмет гордости и заботы) вместе со своим красным линяющим платьем. Даже после жесткого отбеливания в хлорке джинсы годились только мусор выносить.

Когда Любе перевалило за двадцать, а ему соответственно за тридцать лет, расстановка сил – старший братик-опекун и маленькая сестричка – стала меняться. Разница в возрасте у взрослых людей, живущих примерно одними и теми же заботами, не играет большой роли. Но детские фотографии сестры и дочери Борис путал. Домашние любили его пытать: это кто? вот и неправильно! Тоська и Любаша в его сознании походили на сиамских близнецов, один из которых непостижимым образом вырос раньше другого.

* * *

Татьяна сидела в кресле рядом с его кроватью, Борис полулежал на подушках. Привычка вместе проводить вечера появилась у них после визита Крылова, когда Таня заглянула к Борису извиниться за поведение дочери.

– Как ты можешь просить у меня прощения! – нахмурился он. – Во-первых, реакция девушки была самой естественной. А во-вторых, я с головы до ног обязан тебе, и извиняться передо мной просто кощунственно.

– Глупости! Какие глупости ты говоришь! – Таня присела в кресло. – Ничем ты мне не обязан.

– Хорошо, не будем упражняться в благородстве. Таня, господин Крылов – он кто?

– Клиент.

– Чей? Твой? В каком смысле? – посыпались из Бориса вопросы.

Татьяна объяснила, чем зарабатывает на жизнь, откуда взялись деньги на строительство дома и берутся на его поддержание. Рассказала о фирме, в которой работают дети.

Деликатно осведомилась о роде его занятий. Борис поведал о римском праве – прародителе современной юриспруденции. Вспомнил несколько занимательных и забавных пассажей из своей вступительной лекции перед первокурсниками. Рассказал, как зубрил латынь, чтобы читать источники в оригинале, и избавлялся от желания к месту и не к месту вставлять в речь крылатые латинские выражения.

В дальнейшем их вечерние беседы скакали с темы на тему: воспоминания детства (дедушки-бабушки, забавные проделки) и проблемы воспитания собственных детей (эх, упустили время, мало пороли), литература (о твоих дамских романах мне есть что сказать) и искусство (Боря, нельзя относиться к прекрасному как к сладкому – ведь не кондитерское производство), дальние страны (поездили, видали их контрасты – между сытостью и обжорством) и ближайшее деревенское окружение (дураки, дороги, пьянство и непаханые поля).

Борис переселился в другую комнату. Он не рискнул пожаловаться Татьяне, что ему до смерти надоела обстановка карамельной бонбоньерки. Но как-то пошутил: «Каждый раз, просыпаясь, я со страхом думаю, не подвергся ли операции по изменению пола». Татьяна предложила переехать в комнату Павлика, обставленную по-спартански рационально. Но она располагается далеко от Тоськиной – в конце коридора. Ничего, дочь уже взрослая, по ночам не заходится в крике, и пеленки ей менять не требуется.

* * *

Уже третий Новый год Татьяна встречала в своем доме. Два предыдущих – в шумных молодежных компаниях, в качестве повара-официантки-горничной-уборщицы-мамы-доброй тети у своих детей и их приятелей. Нынче Павлик и Маришка справедливо рассудили, что тащить в дом ватагу друзей не с руки, и даже не заикались об этом. Маришка торопила с проектом для Крылова, который уже дважды звонил, выражал желание встретиться с Татьяной. Она отмахнулась – не до картиночек сейчас и уж тем более не до встреч с заказчиком. «Я работаю, – соврала она дочери, – все идет своим чередом». У Татьяны не было даже красок и бумаги – их истратил Василий.

Она решила, что елочку (варварство, конечно) срубит на своем участке. Не идти же в лес по непролазному снегу, а Федора Федоровича нет, просить некого.

Борис смотрел в окно: Татьяна на лыжах пробралась в глубь участка. Раскидала снег рядом с небольшой елочкой и принялась ее рубить. Не умеет топором работать – голову себе разобьет или ногу оттяпает.

Он быстро спустился вниз, накинул чье-то пальто, вышел на улицу. Вторых лыж не было. Добрался по сугробам до Тани. Дыхание паровозное, перед глазами марево, сердце в ушах стучит.

– Зачем ты?! Кто тебе позволил?! – в сердцах воскликнула Татьяна.

Ему было не до споров. Забрал топор, собрал последний порох в пороховницах, два раза махнул. Готово. Деревце упало. Борис тоже упал. Сделал вид, что присел отдохнуть – в романтичной позе пьяного, откинувшегося на сугроб.

– Совершенно неуместное геройство! – возмущалась Татьяна. – Я бы сама прекрасно справилась.

– Да, – согласился Борис, – конечно, «есть женщины в русских селеньях…» коня на скаку… в горящую избу… с ружьем… с топором… совсем нас, понимаешь, задвинули. Сама елку дотащишь? Вот и волоки, подвижница.

Его хватило еще на один подвиг – установить елочку в тяжеленное ведро с мокрым песком. Потом три часа валялся в постели и рассматривал качающийся потолок.

Тося и Димка с энтузиазмом взялись наряжать елку. Татьяне не удалось внести в этот процесс элементы эстетики. С точки зрения детей, игрушек много не бывает, и они желали повесить все имевшиеся в наличии. Зеленые ветки прогнулись и скрылись за перламутровым блеском шаров и мишуры.

Под звон курантов в четыре глотки завопили «Ура!» и сдвинули бокалы с клюквенным компотом. Татьяна вручила всем подарки. Тосе – джемпер с ввязанными кусочками материи, кожи, меха, кружев (готовила для Маришки, для Тоськи пришлось распустить нижние ряды и убрать манжеты). Борис получил лыжную шапочку и шарф со скандинавским орнаментом (вязала Павлику). Димка – почти новую машину на радиоуправлении (нашла в коробке с игрушками сына, батарейки вытащила из настенных часов). Гости рассыпались в благодарностях.

– А сейчас!.. – Тоська вскочила с дивана и потянула Димку, который не хотел расставаться с машинкой. – Сейчас концерт по заявкам, то есть без заявок. Мы быстро.

Дети убежали.

– Вот почему они шушукались, – улыбнулась Татьяна, – и к тебе все время бегали.

– Нашли в библиотеке книжку с частушками. Большая часть – оглушительно вульгарные. Поэтому источник я реквизировал и отобрал несколько, детям позволительных. Хотя надо признать: чем ниже градус скабрезности, тем менее смешна частушка. Сейчас сама услышишь.

Тоська нарядилась парнем – нацепила картуз, полосатые шелковые брюки от пижамы, рубашку на поясе перетянула отцовским ремнем. Димка превратился в девочку – короткая юбочка, платочек на подбородке завязан.

– Выступает, – прогорланила Тоська, – народный хор деревни Смятиново имени тети Тани… фамилию я не знаю. Частушки! Ну, папа! Музыка!

Борис нажал на кнопку магнитофона. Прозвучал короткий проигрыш. Поставив руки в боки, дети закружились на месте. Борис выключил звук. Тоська шагнула вперед:

– Я цветочки поливала на балконе леечкой…

– Почему-то стал вдруг мокрый дядя на скамеечке! – во весь голос закричал Димка.

Он стал на цыпочки, подцепил Тоську под локоть, и они закружились на месте под музыку, которую включил Борис.

Умолкла музыка, Димка отцепился от девочки и истошно завопил:

– Оторвали, оторвали! Оторвали у попа!

– Не подумайте плохого – от жилетки рукава, – закончила Тоська, и они снова закружились на месте.

Дети старательно выполняли рекомендацию Бориса-режиссера: петь громко и четко. Попросту говоря, они орали во всю глотку.

Тоська, склонившись над Димкой, грозила ему пальцем:

 
Ты зачем сорвал
Розу белую?
Ты зачем завлек
Меня, несмелую?
 

Димка прижал ладошки к груди и фальцетом отвечал:

 
Ты поверь, как я страдаю,
Ты поверь, как я люблю:
День и ночь как свечка таю —
Свою молодость гублю.
 

На слове «молодость» зрители покатились со смеху. Димка, сделав несколько приседаний под музыку, вытянул в сторону Бориса руки:

 
Идет Боря по базару
И всем улыбается:
Оказалось, зубы вставил —
Рот не закрывается.
 

– Этого текста в первоисточнике не было! – возмущенно смеялся Борис, пока дети отплясывали «оп-ля», «оп-ля».

Тоська «наказывала» Татьяне:

 
Не ходи, Танюша, замуж
Не за милого дружка.
Лучше камнем утопиться
Со крутого бережка.
 

Эту частушку Борис вставил в репертуар с особым удовольствием.

– Дальше забыл! – громким шепотом признался Димка Тоське.

– Я работаю, работаю, – подсказала Тося. Димка кивнул, упал на пол и, подложив под голову ладошку, запел:

 
Я работаю, работаю,
Я работы не боюсь —
Если правый бок устанет,
Я на левый повернусь.
 

Он перевернулся и громко захрапел.

– Концерт окончен! – объявила Тося, пнула ногой Димку – вставай, и вместе они проскандировали заключительное:

 
Мы частушки вам пропели,
Новогодний шлем привет!
И желаем вам в сам деле
Много-много новых бед!
 

– Дурак, – Тоська отвесила Димке оплеуху, – не «бед», а «лет». Это я сама сочинила, – пояснила она публике.

Между артистами завязалась перепалка. Димка возмущался, почему Тоська все время дерется, он тоже ей двинуть может, и не он перепутал, а она, потому что громче поет, и так он девчачий платок надел, а она еще выступает.

Борис похлопал в ладоши, привлекая их внимание:

– Господа артисты! Прощальный поклон благодарной публике!

Дети под аплодисменты зрителей отвесили им поклон, потом поклонились вправо, влево и даже повернувшись к Татьяне и Борису спиной.

Новогодний торт, который испекла Татьяна, получился громадных размеров – почти метр по большей стороне овала. Зато в цифры 2002 удалось вписать кремовые портреты участников празднования. В двойках расположились ее и Бориса изображения – Татьяну можно было узнать по растрепанным волосам, а его – по зеленым пятнышкам на теле. В нулях красовались Тоська со смешными хвостиками и Димка в шортиках. Дети принялись выдвигать один другому претензии – ты меня не ешь, и ты меня не кусай. Порешили на том, что художественная часть торта останется нетронутой, а на тарелки положат только внешнюю часть бисквита.

Когда Борис укладывал сомлевшую от долгого бодрствования дочь спать, Тоська, уже закрыв глаза, спросила:

– Папа, почему вы с мамой не родили мне братика? А еще можете?

Он ничего не ответил. Дождался, пока она не задышала ровно – уснула, поцеловал и вышел из комнаты.

* * *

Утром следующего дня пришли на лыжах Любаша и Василий. Вручили Татьяне щедрый подарок – написанную маслом картину. Зимний пейзаж. Восход солнца. Вид на реку из окон ее дома. Очень хорошая работа и как трогательно!

Жарили в камине на решетке мясо и пекли картошку. Дети «на бис» повторили свое выступление. Потом отправились в бассейн и по обыкновению расплескали воду. В наказание Борис заставил их вымыть пол на первом этаже.

Василий, шепнула Любаша, по утрам еще не принимает – добрый знак, только после обеда. Много работает. Не согласился остаться на ночь, рвался к своему мольберту. Татьяна снова загрузила их провизией. Ее стратегические запасы основательно уменьшились. Прежде к новому урожаю оставалась масса консервов и овощей, она раздавала их всем и каждому. Теперь маринованных и соленых огурцов, помидоров, грибов, капусты вряд ли хватит до июня. Очень хорошо, что все пригодилось. Магазинные продукты тоже стремительно таяли. Поздравляя детей с Новым годом, Таня продиктовала список Маришке – надо пополнить склад в подвале.

– Мама, ты роту солдат кормишь? – спросила дочь. – Или гуманитарную помощь раздаешь?

– Обрати внимание на марку муки, – Таня пропустила мимо ушей ее сарказм, – не всякая годится для выпечки хлеба. Да, и у меня кончились рисовальные принадлежности.

– Ты закончила проект? – обрадовалась Маришка.

– Нет, – Таня не стала объясняться, – просто закончились.

– В брак ушло? Мамочка, без фанатизма! Не изводись с этими эскизами. Крылов профан в архитектуре. Главное – пышность и барство из всех щелей.

– Хорошо, – быстро согласилась Татьяна. – Когда вы пришлете машину с продуктами?

– Завтра, в крайнем случае – послезавтра.

Интересно, если бы не краски и альбомы, стала бы дочь торопиться?

* * *

У них в доме не держали ни кошек, ни собак, ни попугайчиков – Андрей и Маришка были аллергиками. Опыт с курочками окончился печально. А тут сразу – корова и теленок. От сведений, почерпнутых из статьи «Кормление телят в начальный период жизни», голова у Татьяны пошла кругом.

Суточная масса цельного молока не должна превышать восьми процентов от веса теленка. Сколько весит Бориска?

Перекормленный теленок скорее заболеет, чем недокормленный. Бориска не отрывается от Зорьки. И еще ему требуются витамины A, D и Е, зерно кукурузы грубого помола, зерно овса плющеное, соевая мука и мука льняного семени, пшеничные отруби, патока кормовая, мел, минеральные добавки, дикальций фосфат, оксид магния, йодированная соль… Кроме человеческих поливитаминов и оставшихся от курочек прикормок, Татьяна Бориске ничего предложить не могла. Попросить Маришку достать «овса плющеного» и «дикальция фосфата» Татьяна и заикнуться боялась – дети взъелись на рогатый скот, будто в доме крокодилов поселили.

По совету Агриппины Митрофановны, бабы Стеши и бабы Клавдии корову и теленка разделили. Строители, работавшие у Знахаревых, сделали в гараже два загончика. Сердце кровью обливалось смотреть, как Зорька и Бориска, отгороженные досками, тянутся друг к другу и жалобно мычат. Но теленку нельзя было переедать, а у Зорьки требовалось сцеживать молоко, чтобы не развился мастит. Иными словами, ее нужно было доить. Три раза в день.

«Не велика наука», – сказала Агриппина Митрофановна любимое присловье. Показала – не тянуть сосок, а перебирать, нажимая по очереди пальцами.

У Татьяны не получалось, у Любаши не выходило, зато Тоська сразу освоила доение.

– Это потому что я на пианино играю. – Девочка гордилась своим первенством и оправдывала взрослых неумех. – Доить интереснее, чем пьесы разучивать, – заключила Тоська.

Она приходила в гараж-коровник, подражая бабе Стеше и Агриппине Митрофановне, повязывала голову платочком, мыла руки, ополаскивала Зорьке вымя, ставила ведро, садилась на маленькую скамеечку и начинала доить, покрикивая:

– Стой, окаянная! Я тебе попереступаю! Куда копытом? Чуть ведро не опрокинула.

Потом сбивалась и по-детски упрашивала корову:

– Зоречка, потерпи, пожалуйста! Тебе же не больно? А Бориска кушать хочет.

Деревенские приучали телят лакать из мисочки. Но в книге было написано, что лучше кормить теленка из бутылочки – во время сосания у него вырабатывается слюна, очень полезная для пищеварения. Решили действовать по-научному. Бутылочку сделали из пластикового баллона от кока-колы, соску – из резинового шланга.

Тоська, выдоив корову, процеживала молоко, переливая его из одного ведра через марлечку в другое. Затем по воронке – в бутылочку. И шла кормить Бориску. Тоське нравились все животноводческие процедуры, но кормление теленка – особенно. В качестве поощрения за хорошее поведение она могла изредка доверить Димке подержать бутылочку, пока теленок кушает.

Маленькая помощница оказала Татьяне большую услугу. Благодаря девочке, ее ловкости и энтузиазму, не случился падеж животных, и Татьяна перестала со страхом ожидать повторения куриного мора.

У Татьяны и Тоськи постоянно находились поводы для общения: здоровье Бориса и Бориски, воспитание Димки, страсти и драмы 7 «В» класса и жизнь вообще.

После развода, когда Татьяне требовалось найти работу, она серьезно раздумывала над тем, чтобы предложить свои услуги в детском саду – в качестве воспитательницы или на крайний случай нянечки. Таня любила детей, они не утомляли ее, как утомляли многих. Подруги Ольга и Лена начинали стенать, проведя полчаса с малышами. А Таня могла прийти в гости, посидеть немного за столом и улизнуть в детскую. Играла с ребенком в кубики, читала книжки, устраивала кукольный спектакль и ощущала не утрату сил, как Ольга и Лена, а прилив энергии. Почти каждый ребенок обладал способностью поразить тебя, открыть нечто (возможно, описанное в умных книгах, но их Таня не читала), что делало знание жизни объемнее и веселее.

Тоська о шоколадно-коричневом Бориске говорила, что он похож на голубой (!) пучок лазерных лучиков. Котлеты у Тоськи пахли розово-зеленым, а шкура медведя у камина напоминала дерущихся чаек. В Тоське уживались восторженность Любаши и рациональность Бориса. Она могла радостно объявить Василию, что его пейзаж по вкусу (!) напоминает карамель, и предложить исключительно рациональный график кормления животных. Она пропела отрывок из этюда Шопена, который «точно про тетю Таню», и заставила Димку (вот неуч!) научиться счету до десяти.

Беседуя вечером с Борисом, Татьяна завела речь об удивительных цвето-вкусо-обонятельных фантазиях Тоси. Борис знал, как по-научному именуется подобный дар – синестезия (способность переводить наблюдения из одного чувства на язык другого), или «цветовой слух». Но никогда не обращал внимания на синестетические способности дочери. Хотя в первом классе Тоська ненавидела писать букву «К», потому что от нее стреляет как из розетки, если воткнуть мамину шпильку. И не любила цифру «9», которая пахла по-туалетному коричневым.