Текст книги "Кратос"

– Поднимай флот, Даня! – говорит он.

– Уже. Что это?

– Ученые считают, что новый гипертоннель.

– Где?

– На орбите Рэма.

Рэм – небольшая раскаленная планета, ближайшая к нашему солнцу. Кратос – следующий. Это значит, что нас берут в тиски.

До Рэма близко. Чудовищно близко по космическим масштабам! В нашем распоряжении уже не дни – часы.

Под моим командованием линкор «Андриан» и легкие корабли. Рядом с нами, плечом к плечу, к Рэму идет Хлебников. Я рад такому соседству. У него два линкора: «Святой Владимир», на котором мне довелось побывать, и «Витязь».

Что происходит у огненной воронки, установить невозможно, слишком далеко, чтобы обнаружить корабли. Видно, как бледнеет багровое сияние – воронка гаснет.

Менее чем через час мы их засекли. Флот метаморфов идет на нас, невидимые невооруженным взглядом черные точки на фоне близкого солнца.

Их много. Численное преимущество у них, это несомненно, раза в два.

Мы изменяем строй, и в межпланетном пространстве вспыхивают первые воронки Тракля.

Слишком близко от солнца. Коварное светило искажает структуру воронок, наводящие устройства не справляются с поправками. Мои легкие корабли (первый, второй, третий!) охватывает белое пламя. Они загораются, как сверхновые, ослепляют, заставляют кусать губы и сжимать кулаки, и распадаются на покореженные куски металла или исчезают бесследно, затянутые в гиперпространственные дыры воронок Тракля.

Теперь я понимаю, насколько выгодно положение врага.

– Надо подпустить поближе, – говорит Хлебников. – Мы достаточно далеко от Кратоса.

– Да, – соглашаюсь я. – И рассредоточиться, чтобы они не могли накрыть одной воронкой сразу несколько кораблей.

Через минуту генерал теряет «Витязя». Две трети линкора сгорает в излучении воронки, от развороченного обломка в ореоле шариков расплавленного металла отделяются четыре шлюпа и идут к «Святому Владимиру». Доходят два. Остальные сгорают в новой воронке.

От моего флота осталась едва половина, метаморфы не потеряли и трети. Наконец их корабли зажигаются металлическим блеском в лучах солнца и обретают форму. Их окружает багровое сияние.

Очередная воронка возникает в сотне метров от «Андриана». Беру резко вверх по отношению к плоскости эклиптики и навожу Иглу Тракля. У них еще четыре линкора, я надеюсь достать хотя бы один.

Меня упорно вызывают по кольцу. Ставлю воронку и наконец отвечаю. У старого гипертоннеля тоже идет бой. Там пытается прорваться еще несколько кораблей метаморфов.

Их линкор я достал. Ничего, поборемся!

«Святого Владимира» больше нет. Просто нет! Это означает прямое попадание. Его утянуло в воронку Тракля. Жаль Хлебникова!

Бой распадается на сотни отдельных мелких сражений: корабль против корабля, только оставшиеся три линкора метаморфов прут на «Андриана», по пути выставляя воронки на дичь помельче.

Достаю еще один линкор. Но все равно шансов нет. Никаких!

И тогда я вижу их. Не сами корабли, конечно, а сигнал на перстне связи. Но они идут! Они возле Кратоса. Та часть флота, которую все-таки увел Страдин, послушав моего совета.

Осталось выстоять около часа. За час они успеют. Три тяжелых корабля и около сотни легких. С этими силами мы победим.

Я еще вижу будущее, чудом ухожу от выстрелов, один за другим теряя малые корабли. Вторым линкором я жертвовать не могу!

В их рядах что-то происходит. Они становятся менее активными. Один легкий корабль идет прямо на нас, беспорядочно стреляя в произвольных направлениях. Мы еле успеваем свернуть. Другой вертится, словно потерявший управление. Линкоры не стреляют.

Меня вызывают по перстню.

– Я Габриэль, Преображенный. Мы просим перемирия.

Неужели тот самый Габриэль, который возглавлял Огненное Братство Кириополя и так и не был пойман? Или другой?

Я смеюсь.

– Перемирия? Только не сейчас!

Флот Кратоса уже рядом, наши корабли уже могут достать их из Игл Тракля.

– Именно сейчас, – говорит Габриэль. – Скоро будет поздно. Для вас поздно!

Я не успеваю ответить.

С одного из подошедших линкоров «Святогор» выставляют воронку Тракля и накрывают вдруг ставший неповоротливым линкор метаморфов.

Голос в перстне замолкает.

И тогда на черном небе системы Кратоса возникает еще одна багровая звезда.

– Это новый тоннель! – ору я. – Выстроиться кольцом.

Я принимаю командование на себя. Я принц империи.

Их надо измотать. Почему-то они не могут вести длительного боя.

Это не так просто, я стараюсь затянуть бой, но свободы маневра у нас нет, нам нужно прикрывать Кратос.

Черное небо расчерчено аннигиляционными воронками, словно огнями прожекторов. «Святогор» сгорает в одной из них, успевая захватить линкор врага. Мимо проплывает его оплавленный борт. Я успеваю прочитать название «Изабелла». Это тессианский линкор. То есть изначально имперский, наш. У них еще один ультрасовременный линкор «Тиль», явно с Дарта, линкор «Дания» оттуда же, несколько тяжелых кораблей поменьше и около сотни легких.

А сзади на нас надвигается уцелевший линкор из первого гипера. Изысканный тессианский корабль «Экзюпери». Прекрасная смерть.

Юля вопросительно смотрит на меня.

– Что, очень плохо?

Честно говоря, хуже некуда.

– Прорвемся, – говорю я.

– Будем надеяться, – замечает Витус.

На правах старого знакомого он может позволить себе скептицизм. Но на других кораблях с надеждой смотрят на меня другие, и они вовсе не хотят умирать.

Бой идет больше часа, а я пока не вижу никаких признаков усталости врагов.

Меня вызывают через перстень связи.

– Корабли метаморфов прорвались у старого гипертоннеля, идут к Кратосу.

Значит, через неделю будут здесь.

– Сколько? – спрашиваю я.

– Четыре линкора, семь тяжелых кораблей и двадцать пять легких.

Все. Я впервые совершенно четко понимаю, что нам не удержать Кратос.

– Откуда у них такой чудовищный флот?

– Это корабли с Махди.

– С Махди? Они захватили флот Махди? Почему не было сообщений о войне?

Спрашиваю и тут же нахожу ответ: ничего они не захватывали, они договорились. Имамы Махди давно мечтают уничтожить Кратос, значит, вступили в союз. Они еще не знают, что такое Т-синдром. Не было ни одного сообщения о Т-синдроме на Махди, что подтверждает мои догадки. Тоталитарная теократическая империя изолирована от всеобщей Сети.

– К бою! – говорю я.

Мы выставляем воронку, и излучение захватывает «Данию», она пока цела, но покорежена изрядно. Ответным ударом с «Андриана» срывает батарею Игл Тракля. Мы остаемся с одним орудием. Это уже война отчаянья, без всякой надежды на победу.

Перстень связи оживает вновь. Ну, что еще?

– Выше высочество, император убит.

– Что? – до меня не сразу доходит смысл сказанного.

– Император убит, Даниил Андреевич. Вы должны принять власть.

– Да, я понял. Убийцы схвачены?

– Ищут.

Если я и хотел императорской власти, то не в такой ситуации.

Я продолжаю бой. Мы достаем когда-то нашего, а теперь их «Тиля», но это только касание, корабль ранен, но цел. В ответ у нас обрезают вторую батарею Тракля, мы безоружны. Только лазеры, но их мощность слишком мала для такого боя, это почти ничто.

Кроме «Тиля» у них еще «Экзюпери», после первого столкновения практически вышедший из боя, но теперь вернувшийся в гущу сражения. У нас кроме легких кораблей и безоружного «Андриана» полуживой «Петр», еще один линкор, пришедший от старого гипертоннеля.

Если быть оптимистом, можно считать, что силы почти равны. По крайней мере, мы вполне в состоянии перебить друг друга.

Тогда Кратос останется без защиты, и идущий от старого тоннеля флот Махди через неделю захватит его практически без сопротивления.

А я погибну сейчас. Можно порадоваться, что не увижу позора. Но кто станет императором? Кто сможет хотя бы не допустить хаоса в эту последнюю неделю перед концом? Хазаровский болен, фильтрация крови и смена биомодераторов не помогла. Пока я не вытрясу из СБК противоядие, его будет интересовать только то, где бы достать веревку. Он не сможет править. Может быть, Герман? Ну, нет! Представителя СБК в качестве императора я бы не хотел для Кратоса даже на неделю.

Меня вызывают по кольцу.

– Это Михаэль, Преображенный. Мы предлагаем начать переговоры.

Слава тебе господи! За что мне такой подарок?

– Да! – только и сказал я, в первый момент даже не подумав, что это могут быть переговоры о сдаче.

В кают-компании линкора «Тиль» мягкие кресла с гнутыми металлическими подлокотниками и темно-серой обивкой.

– Садитесь, – говорит Михаэль и опускается в кресло напротив.

Над нами в огромном иллюминаторе – небо с миллионами звезд, голубым серпом Кратоса и желтым шариком Рэма.

Я не могу описать лицо собеседника, оно все время меняется, словно плывет. Я обратил внимание на одежду. Удобная и практичная военная форма, уместная на корабле, а на кармане – эмблема в виде башни, увенчанной шпилем.

– Что вы хотите нам предложить? – спрашиваю я.

– Для начала я хочу объяснить. Вы, вероятно, знаете о флоте, который вошел в старый гипертоннель и будет здесь через шесть дней. Вам с ним не справиться. Но в ситуации, когда императором стал теос, мы считаем продолжение войны бессмысленным.

– Вы уверены, что я буду проводить угодную вам политику?

– Вы не сможете проводить другую. Вы Преображенный, а значит, у нас одни интересы.

– Ваши условия?

– Во-первых, вы уступаете нам остров Ихтус в Центральном море.

Северный материк Кратоса огибает Центральное море, словно гигантская подкова или круг с вырванным неровным куском, который кто-то оттянул вниз, к южному полюсу, да так и оставил. Получился Южный материк. Между материками множество островов. Ихтус самый большой и ближе всего к Северному материку но почти не заселен. Зачем он им? В качестве базы?

– Хорошо, – сказал я. – Но вы не имеете права строить там военных объектов и размещать военный флот.

Он кивнул.

– Это нас вполне устраивает.

Странно! Я готовился к долгой торговле.

– Это не все, – сказал Михаэль. – Вы должны немедленно освободить арестованных членов Огненного Братства и снять запрет с деятельности этой организации. Храм в Кириополе должен быть открыт.

Я кивнул. Сомневаясь, скрепя сердце. Но деться мне некуда. Это не такая большая плата за мир и свободу.

– Кроме того, нам нужно право на строительство подобных храмов по всему Кратосу, – продолжил метаморф.

– Нет, – сказал я.

– Хорошо, отложим этот вопрос. Я уверен, что вскоре вы сами подпишете такое распоряжение, без всякого давления с нашей стороны.

– Посмотрим, – сказал я. – Теперь о вас. Флот Махди должен вернуться к владельцам.

– Увы! – он развел руками и улыбнулся. – Он арендован на год. Флот Махди будет находиться на орбите Рэма. Но если вы не тронете нас на Ихтусе, думаю, проблем не будет.

Я сжал губы. Но другого выхода нет, с флотом Махди нам не справиться, по крайней мере сейчас.

– Я согласен, – сказал я. – Но у меня еще одно условие: вы делитесь с нами информацией о Т-синдроме.

Он кивнул.

– Это и в наших интересах. Ваше сопротивление на восемьдесят процентов объясняется неосведомленностью об истинном положении вещей.

– Что вы имеете в виду?

– Вы считаете, что мы заражаем население захваченных планет Т-синдромом. Это не так.

Я усмехнулся.

– Я сам это видел.

– Что вы видели?

– Регистрацию. То есть впрыскивание в кровь возбудителя.

Он улыбнулся.

– А вам не пришло в голову, что это не яд, а противоядие?

– Во-первых, противоядие не впрыскивают здоровым, а во-вторых, после противоядия не начинается болезнь.

– Проявления болезни, – уточнил он. – Вы так уверены, что они были здоровы? Какая часть населения Кратоса, по-вашему, заражена?

– Около двадцати процентов.

– Сто, – сказал он. – В крайнем случае девяносто. Может быть, где-то в глухой провинции и есть люди без биомодераторов в крови. Они здоровы. Остальные заражены. Программа распространяется по Сети, по крайней мере, десятки лет. Она должна была сработать в некий час икс, и он настал около года назад, процесс начался.

– Вы ее нашли? – спросил я.

Он кивнул.

– Поделитесь кодом?

– Да, конечно.

Я вспомнил Анатоля.

– Почему те, кому вы вводили «противоядие», все равно умирают?

– Наши методы несовершенны. Мы не можем спасти всех.

– Вы дадите нам метод?

– Да.

– Тогда еще один вопрос. Корабли флота, который появился из первого открытого вами гипертоннеля, в конце сражения стали странно себя вести. Это объясняется тем, что начались приступы среди экипажа, поскольку излучение Тракля способно их инициировать. Я прав?

Он помолчал. Наконец кивнул.

– Да.

– Значит, вы начали переговоры только потому, что еще немного и ваш экипаж тоже был бы в таком состоянии. Возможно, уже есть. Так?

– Не только потому, – сказал он. – Всего лишь одна из причин. Что это меняет? Вы можете уничтожить нас, но флот Махди не остановите. Он сожжет вас до того, как экипажи станут небоеспособными из-за проявлений Т-синдрома.

– И значит, никакого средства нет, – предположил я.

– Средство есть. У вас будет возможность его проверить.

– Ну, хорошо. Я согласен на ваши условия.

Мы раскланялись, и я отправился к выходу.

Меня уже битый час вызывают по перстню связи, но во время переговоров я не мог ответить.

Теперь я разрешил доступ. Это Ройтман.

– Даниил Андреевич, Хазаровский свободен.

– Как!

Я слишком хорошо понимал, что это означает.

– Пришли из СБК с запиской от Страдина. Он завещал немедленно освободить Леонида Аркадьевича в случае своей смерти. Хорошо, что лечение закончено. Но реабилитацию мы только начинали проводить. Единственное, что я мог сделать, – это загнать его под биопрограммер и восстановить гормональный уровень. То, что было возможно. Зато теперь он куда более склонен к активным действиям.

– Иди за ним и глаз с него не спускай!

– Не могу. Он запретил мне сопровождать его. Он свободный человек, я не имею права вмешиваться. Черт бы побрал эти амнистии! При наших методах амнистировать – это выгнать человека из больницы с кровоточащими ранами, не зарубцевавшимися после операции! Отмените их, ради бога!

– Это я сам решу, Евгений Львович, – спокойно сказал я. – А вы делайте свое дело. Вы за него отвечаете!

По возвращении на Кратос в тот же день я отправился в СБК. Мне нужен был код-противоядие для Хазаровского. И еще одно…

Я вызвал к себе Германа. Просто, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Герман, убийство Страдина ваших рук дело?

Он выдержал этот взгляд.

– Нет, Даниил Андреевич.

– Ну, что ж, – усмехнулся я. – Тогда расследуйте.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Даниил Андреевич Данин

Леонид Хазаровский вскрыл себе вены. Казалось бы, дамский способ. Однако экзальтированные девушки в большинстве случаев только пытаются это сделать. Довести дело до конца способен мужик – разрезать себе руку трудно физически. Лео спасло то, что он как истинный сибарит выбрал этот неспешный римский способ. Причем по всем правилам: в теплой ванне с розовыми лепестками в своем роскошном загородном особняке. Я бы не удивился, если бы он пригласил врача. Но у нас не Тесса, за помощь самоубийце могут по головке не погладить, так что пришлось ему поработать самому.

Стремление к роскоши – забавная человеческая слабость, бессмысленно ее осуждать, но посмеяться хочется. До Психологического центра Леониду Аркадьевичу хватало рассудительности держать ее в узде, но теперь все стало безразлично, и она вылезла наружу во всей красе.

Ройтман заступался за своего подопечного:

– После лечения в Центре необходим постепенный выход из состояния психологической зависимости, не менее месяца. Мы не успели провести реабилитацию. Так что нервные срывы будут и без кода СБК. Государь, будьте с ним потактичнее.

Еще немного, и попросит вернуть Хазаровского в Центр. На это я, естественно, не пойду. Слишком жестоко.

Евгений Львович действовал грамотно: он предупредил его жену, при этом напугав до полусмерти. Меня всегда поражала способность Хазаровского сохранять прекрасные отношения со всеми своими женщинами. Жена любила его, несмотря на все донжуанство и нашумевший роман с императрицей.

Ирина дежурила под дверью ванной, а Евгений Львович с машиной реанимации у ворот особняка. Когда она не смогла до него достучаться, тут же вызвала Ройтмана.

Они с врачами выбили дверь и увидели ванну с багровой водой. Хазаровский был жив. Его спасли биомодераторы, они слишком активно пытались залатать раны, и кровь вытекала медленно. Чтобы гарантированно убить себя, надо сначала поработать с биопрограммером. Последний у Хазаровского конфисковали во время ареста, а быстро купить абсолютно запрещенное оружие – задача нетривиальная. Думаю, Лео помешала депрессия.

На следующий день, когда Хазаровский приходил в себя в больнице, у меня уже было противоядие от СБК, и я передал его Ройтману и Саше.

Итак, я сделал то, что должно, помешал Лео убить себя. Вопрос, что делать дальше. Отдать ему перешедшее ко мне императорское кольцо я не могу: по договору с метаморфами они сохраняют мир до тех пор, пока империей правит теос. Честно говоря, я и не хочу его отдавать.

Удовлетворится ли Хазаровский малым кольцом? Не наживу ли я себе врага?

Вариант не дать Лео вообще ничего и удалить его от власти кажется бесчестным. Кроме того, мне нужен преемник. Как работает противоядие от Т-синдрома, которое обещал Михаэль, я пока не видел, а значит, и не верю в его эффективность. Рассчитываю на худшее: в моем распоряжении несколько месяцев.

Сразу после моего возвращения Алисия Штефански переехала за город в небольшой особняк, который я для нее купил, еще будучи принцем империи.

– Гонорар за консультации прошлые и будущие, – объяснил я.

Реальная причина была иной. Просто здесь мои посещения будут менее заметными и не столь странными, как в черте города.

Алисия приняла подарок как должное, только улыбалась с видом премудрой Исиды.

Она принимает меня одна в просторной столовой на втором этаже дома и кормит пирогами с икрой. Я не сомневаюсь, что пироги пекла кухарка, единственная кухня, с которой Алисия когда-либо имела дело, есть кухня политическая.

В столовой трехгранный эркер, ветер шевелит раздвинутые шторы и срывает последние листья с деревьев за окном. Удивительно теплый вечер.

Я объяснил ей ситуацию.

– Меня интересует реакция Хазаровского. Никто не знает его лучше вас.

Она усмехнулась.

– Пожалуй, пожалуй. Но, говорят, пребывание в тюрьме сильно меняет человека. Я бы хотела с ним встретиться. Как ты думаешь, он в состоянии?

– Думаю, да. Еще один вопрос… или предложение. Вы бы не хотели вернуться?

Она подняла на меня насмешливые глаза: «Вот как?» А вслух спросила:

– Когда догадался?

– Когда получил вот это кольцо и узнал, на каком пальце его носят.

Я поставил правую руку на локоть и указал на малое кольцо. Я автоматически унаследовал императорскую власть, что вроде бы не вызвало возражений в обществе, но большое кольцо пока официально никому не принадлежит.

– Анастасия Павловна, то обстоятельство, из-за которого вы оставили трон и инсценировали собственную смерть, больше не препятствие для обладания короной. Более того, необходимое условие. Метаморфы будут сохранять мир, пока империей правит теос.

– Госпожа Штефански, – поправила она. – У меня нет ни малейшего желания воскресать из мертвых. Похоронная церемония, знаешь ли, хорошо прошла, не хотелось бы превращать ее в фарс.

– Понимаю, – сказал я. – Вы хотите остаться в памяти народа великой императрицей, а не правительницей полузависимого государства, только называющего себя империей, когда на Ихтусе обосновались метаморфы, а на орбите Рэма в часе пути от Кратоса – их флот. Ох, как понимаю и не смею настаивать.

– Ты все делаешь правильно, Даня. Начало твоего правления кажется тебе сплошной неудачей, но при таких начальных данных лучше просто нельзя. Ты заключил мир и сохранил остатки флота – набирайся сил. У тебя еще есть время на реванш. У меня, увы, нет. Это и есть основная причина. Мой Т-синдром постарше твоего. Почти на полгода. Вот и считай. У меня уже было пять приступов. Для тебя это неожиданность? Просто я предпочитаю биться в конвульсиях в одиночестве. В моем распоряжении в лучшем случае несколько месяцев. Задавай вопросы, пока я способна отвечать. Это все, что я могу сделать для Кратоса.

– Не все.

Она вопросительно взглянула на меня.

Я улыбнулся.

– Когда будет шестой приступ, свяжитесь со мной.

– У тебя есть средство?

– Не уверен, но стоит попробовать.

– Хорошо, – кивнула она.

– Как думаешь, кто расправился с Вовой? – спросила она, когда мы спускались по лестнице.

У Владимира Страдина была одна опасная слабость, которая, в конце концов, и стоила ему жизни. Император был неравнодушен к любви народной, что выражалось в многочисленных популистских встречах с теми или иными слоями населения. Пока я пытался справиться с флотом метаморфов, дядя Вова естественным образом поехал на фирму «Астралис», занимающуюся строительством военных кораблей, поднимать дух коллектива. Вместо этого на него кто-то поднял биопрограммер. Дело было в высоком цехе, где строился новый линкор. Стреляли откуда-то сверху. Охрана, недостаточно знакомая с тайными закоулками завода, не успела среагировать. Император умер мгновенно. Убийцу так и не нашли. Пока.

– Следствие началось. Версий много. Основная – месть Огненного Братства. Но я бы не стал на этом замыкаться, у Владимира Юрьевича и без того было достаточно врагов.

– Это понятно, а сам на кого думаешь?

Я пожал плечами.

– На сто процентов я уверен только в том, что это не я.

В палату Хазаровского я явился в шитом золотом белом камзоле, белых перчатках и с белой тростью. Не то чтобы я вознамерился изобразить ангела, но встреча, которую я намереваюсь ему устроить, право, того стоит.

– Как вы себя чувствуете, Леонид Аркадьевич?

Он бледен, но это, пожалуй, ему идет. Как доброму вору.

– Превосходно! Спасибо вам.

Я кивнул.

– В таком случае жду вас в гравиплане. Собирайтесь. У вас есть придворное платье?

Я вспомнил эпизод из «Лунь-юй», когда Конфуций, будучи больным, встречает императора лежа в постели, но облаченный в подобающие одежды. Хазаровский встретил меня в халате, который по цене вполне мог соперничать с иными придворными нарядами.

– Найду, – сказал он.

Он заставил меня ждать почти четверть часа, зато рассыпался в извинениях, так что я гадал, чем объясняется этот сеанс самобичевания: пребыванием в Психологическом центре или моим положением фактического императора. На Хазаровском черный камзол с серебром. Идея поработать моим негативом показалась мне сомнительной.

– Мы не на исповедь в церковь и не на похороны, – заметил я.

– Мне есть что хоронить, – сказал Хазаровский.

– Об этом и поговорим.

Мы сели в красный императорский гравиплан, огромный, сияющий, с помещением для охраны и фениксом на борту. И я задал пункт назначения.

Машина плавно поднялась вверх, и под нами замелькали улицы города.

– Мне известно о завещании императрицы, – начал я.

Он кивнул, помолчал и все же ответил на незаданный вопрос.

– Сейчас это невозможно, – сказал он. – После тюрьмы и попытки самоубийства – исключено. Народ не примет.

– Это было покушение на убийство, – заметил я.

– Неважно, чем это являлось на самом деле, важно, как это выглядело. У вас самоубийство традиционно считается проявлением слабости, хотя это далеко не всегда так. У Наполеона было две попытки самоубийства.

Я отметил это «у вас». Значит, «у вас» на Кратосе, а «у нас» на Тессе.

– Успеете еще в ванну с розовыми лепестками, – усмехнулся я. – Есть малое кольцо.

– Благодарю вас, но не сейчас. По тем же причинам. Так что мне есть что хоронить. Я не собираюсь против вас интриговать, не беспокойтесь. Вы спасли мне жизнь, а я не настолько бесчестный человек, чтобы забыть об этом.

– Будем надеяться, – сказал я.

Мы приземлились у ворот особняка экс-императрицы.

– Идите, – кивнул я Хазаровскому. – Вас ждут.

Он посмотрел на меня с некоторым недоверием, но послушался и вошел в ворота.

На обратной дороге я думал о цене слова Хазаровского. Говорили, что она не очень велика. Впрочем, говорили с подачи Страдина.

Я бы остался, чтобы дождаться, чем кончится разговор, но это слишком не соответствовало моему статусу, так что пришлось поднять машину и лететь в резиденцию.

Императрица связалась со мной сама.

– Он очень изменился, – задумчиво проговорила она. – Делай так, как он сказал.

В тот же день я надел императорское кольцо, уже официально, но пока без фанфар и торжественной инаугурации.

Утром, глядя на себя в зеркало, я заметил, что мои черты плывут, как на картинах импрессионистов или у Михаэля. Судя по всему, это говорит о новой стадии Т-синдрома, возможно, последней стадии.

Никакого средства метаморфы пока не дали, обещали построить на Ихтусе некую установку. Я не возражаю, хотя и сомневаюсь в ее назначении. Велел СБК держать все под контролем.

Зато дали код программы-возбудителя. Ее почти мгновенно отловили в Сети и подвергли повсеместному уничтожению, сохранив только в закрытой базе СБК. Честно говоря, я сомневаюсь, что такая чистка поможет. Если Михаэль не лгал, когда говорил, что носителями вируса являются сто процентов населения империи, то это бесполезно.

Поиском средства против Т-синдрома теперь занимается исследовательский отдел СБК и несколько научных институтов. Я уже не мечтаю о выздоровлении – хотя бы замедлить течение болезни.

Речь идет не только о безопасности Кратоса, если болезнь не удастся остановить, погибнет вся цивилизация, которую традиционно принято называть европейской. Планеты империи заселят махдийцы. Уж не они ли запустили в Сеть код? Среди арабов встречаются умные головы. Код чрезвычайно сложен. По отзывам специалистов, такое мог создать только поистине гениальный и крайне извращенный ум.

У меня есть еще одно неотложное дело: убрать с предсердия подарочек Страдина. Исследования микроаннигилятора Анатоля ничего не дали: очевидно, что это жучок, работающий в режиме допросного кольца, но других функций пока не обнаружено. Меня убеждают, что это пустышка. Вполне в духе Страдина, очень экономично: эксплуатация надписи «Осторожно, злая собака» всегда дешевле содержания настоящей собаки.

Утро выдалось пасмурным и холодным, по небу летят серые клочья облаков, накрапывает дождь. И многогранник СБК выглядит таким же серым, как небо. Операция будет здесь.

Почему-то я волнуюсь.

Руководителем СБК я назначил Германа, и вчера он принял дела, так что за отношение ко мне сотрудников ведомства я более или менее спокоен. Я, конечно, не настолько свой человек, как Страдин, но особенно не любить меня у СБК нет причин.

Мы снижаемся, и меня вызывает Герман.

– Государь, остановитесь!

– Еще не государь, – замечаю я. – В чем дело Герман Маркович?

– Ваш микроаннигилятор настоящий. При попытке извлечения он сработает.

– Ерунда! Я проверял. Пустышка. Обыкновенный жучок.

Мы приземляемся. Охранник открывает дверь левой рукой. Я шагаю на темно-серый искусственный камень посадочной площадки.

– Было три настоящих, – говорит Герман. – У тебя и двух военных пилотов, которые командовали кораблями. Остальные – да, пустышки. Это очень дорогая технология.

– Герман, ты у себя?

– Да, поднимайтесь.

– Вызови мне того, кто занимался микроаннигиляторами.

– Уже.

Кабинет Германа находится в верхней части многогранника, так что прозрачные стены наклонены под острым углом к полу. Я сел в серое кресло рядом со столом руководителя ведомства, напротив меня вытянулся во фрунт специалист по микроаннигиляторам. Зовут Антон Лиснянский. Я внимательно изучаю его лицо, прежде чем начать разговор. Антон больше похож на ученого, чем на службиста, глаза умные, но не холодные, и некоторый беспорядок в одежде: пара пуговиц на камзоле расстегнута и волосы выбиваются из косы. Он испуган. Интересно, что ему наговорил Герман?

Я улыбнулся. С этим типом людей мне всегда было легче устанавливать контакт, чем со службистами.

– Господин Лиснянский, есть какой-нибудь способ заставить микроаннигилятор не сработать? – спросил я.

– Можно попробовать заблокировать сигнал. Но это ненадежно.

– Насколько ненадежно?

– Вероятность успеха процентов пятьдесят. Этот вид оружия Тракля еще недостаточно изучен.

Герман умоляюще смотрит на меня: «Это слишком рискованно!» Да, конечно, СБК очень хочется иметь полностью подконтрольного императора.

По позвоночнику течет тепло, пальцы окружает темно-синее сияние. Больше незачем скрываться, все знают, кто я. Антон и Герман, оба смотрят на меня во все глаза. Работаю с Аджной, изучаю вероятности.

– Кто еще может сделать эту операцию? – наконец спрашиваю я.

Антон отвечает не сразу, в этом состоянии мой голос звучит странно, возможно, ему кажется, что он звучит только в его голове.

– Смените хирурга, – говорю я.

Первым опомнился Герман.

– Это лучший хирург госпиталя СБК.

Я игнорирую.

– Антон, вы можете порекомендовать другого?

– Да.

– Вызывайте!

Госпиталь в средней части многогранника. Я спускаюсь на лифте и сам подхожу к дверям операционной. Охрана следует за мной.

То, что мне предстоит, напоминает жертвоприношение у древних ацтеков: раскрыть грудь и вынуть сердце. Правда, последнее останется в моей груди, надо только удалить микроскопическую бусину на предсердии.

Хирургия в наше время почти экзотическая профессия, и хирург – нечто вроде спасателя в чрезвычайных ситуациях. Все могут биомодераторы. Почти…

Мне даже собираются делать общий наркоз, что уж совсем редкость.

– Так спокойнее, – говорит рекомендованный Антоном хирург.

Вокруг меня – синее свечение. Я смотрю на врача и изучаю вероятности.

Он опускает глаза.

– Простите, мне еще не приходилось оперировать теоса.

Я кивнул.

– Если все пройдет нормально, я отблагодарю и вас, и господина Лиснянского. Не скажу, что сделаю все, что ни попросите, но в разумных пределах – да.

Он бледен, у него дрожат руки, и мой голос звучит, словно из иной реальности.

Я смотрю вероятности, видения будущего сменяются, как в калейдоскопе.

– Успокойтесь, – улыбаюсь я. – Все будет хорошо.

– Черт! Обычно это я говорю своим пациентам.

Кажется, он смог взять себя в руки, выпрямился, в жестах сквозит уверенность.

– Ну, раздевайтесь, ложитесь, и с Богом!

Все прошло успешно. Через несколько часов я очнулся в реанимации госпиталя СБК, и мне ввели очередную дозу обезболивающего, хотя я и так ровно ничего не чувствовал.

Через сутки смог подняться с кровати и посмотреть на себя в зеркало. Заметил маленький шрам на груди.

Через два дня вернулся в императорский дворец. Я должен принять дела.

Мы спустились под здание СБК и идем по коридору, освещенному голубоватым светом. Герман работает проводником, нас сопровождает моя охрана и два сотрудника СБК, составляющих эскорт Германа.

Перед нами круглая металлическая дверь, напоминающая ворота шлюза военного линкора. Ее может открыть только сигнал с императорского перстня: там, за толщей металла, хранятся документы пятой степени секретности.