Текст книги "Гаврош"

Часть 9-ая

Приехав на работу, Валера быстро прошел по коридору, стукнув в двери кабинетов тем двоим, что написали заявление. Он еще не успел открыть свою дверь, как сотрудники стояли позади, проговаривая слова приветствия.

– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемые! Прошу, – Валерий посторонился, пропуская их первыми. – Прошу, – как можно вежливее повторил он, так как люди не спешили проходить. – Входите. Садитесь. Сейчас я вам всё подпишу.

Он стремительно зашел за ними, открыл папку, где первыми лежали аккуратно выписанные заявления, размашисто поставил визу и безмолвно подал листки навстречу потянувшимся рукам.

Сотрудники никак не ожидали подобной реакции. Они, как и все люди в данной ситуации, предполагали, что их, как лучших работников, будут упрашивать остаться, уговаривать одуматься, забрасывая доводами и призывами к ответственности. Но ничего подобного не случилось. Напротив, их жестом попросили покинуть помещение, и они, удивленно переглянувшись, покорно вышли. Поиграв желваками, Валера с минуту поразмыслил, затем порывисто вскочил с места, громко повернул в замке ключ и, нервно пролистав записную книжку, принялся накручивать циферблат.

К телефону долго никто не подходил. Одновременно зазвонил внутренний аппарат, и робко постучали в дверь. Бросив трубку городского телефона, он поднял другую и рявкнул так, чтобы было слышно везде:

– Нет меня! Нет меня, понятно?

Послышалось, как поспешно отошли от двери. По удаляющимся каблучкам он понял, кто именно порывался войти к нему. В трубке раздались отбойные гудки.

– То-то же! – Валера довольно хмыкнул и заново принялся набирать номер своей приятельницы.

На этот раз отозвались быстрее.

– Да, – ответил ему сонный голос.

– Что же это мы спим к самому закату солнца? Вредно, дорогуша, вредно… Голова болеть будет! – и, проигнорировав оправдания, продолжил: – Давай, милочка, выкладывай всё, что знаешь о том чуде, с которым так мне немилосердно удружила.

Через сорок минут он опустил трубку обратно на рычаги и отрешенно уставился в одну точку. Сидел долго, не реагируя на происходящее вокруг. Разрывался телефон, он не слышал. Стучали в дверь, он не обращал внимания. Переваривая услышанное, он не слышал ничего…

Кусая губы, он вздыхал, то и дело сокрушаясь: – Эх, Женька…Женька…бедолага ты моя…

Приятельница поведала, что девочку лет до девяти воспитывала бабушка. Затем слегла и, особо не мучась, отошла в мир иной. Всё сокрушалась, что не поставила ребенка на ноги. Сестра Ирки – Рая – тут же взяла ее к себе, окружила сиротку заботой и вниманием. Даже комнату ей отдельную выделила, потеснив собственного сына. Но Женька росла неблагодарным зверьком, и потому Рая, навсегда уезжая в Киев, не особенно сокрушалась, когда сбыла с рук шестнадцатилетнюю девчонку в другую семью. Те, скорее всего, добрые люди, взяли её с радостью. Они задумали выдать её замуж за сына, как только тот вернется из армии.

Хорошая невеста по нынешним временам – товар редкий.

Такая вот нехитрая история. Но Валера разволновался не на шутку. Он давно не верил в человеческое бескорыстие.

Понимаю, стыдно людей подозревать, – говорил он самому себе. Но в голове рефреном звучали слова: «Городская квартира-то за девчонкой осталась. Может, и позарились, кто их знает…»

Рабочий день давно закончился. В коридорах было тихо. Валерий повернул ключ в замке, распахнул дверь, выглянул наружу, неприятно отметив, что свет всюду приглушен.

Ушли, значит… Ну что ж, пойду и я…

Смотря под ноги, он неторопливо дошел до вестибюля, всё же попробовав по пути несколько дверных ручек. Кабинеты оказались запертыми.

«Правильно, то не достучишься до меня, а теперь сам же и недоволен», – проворчал он себе под нос.

Странно, но в вестибюле свет был потушен совсем и охранника нигде не видно. Такого у них не случалось. Выйдя со света в темноту, глаза не сразу привыкли к очертаниям. Так что ничего удивительного, что через мгновение он наткнулся на журнальный столик.

– Вот черти! Ведь нарочно здесь поставили, чтобы я как следует навернулся!

Отставляя столик в сторону, Валерий заметил, как под ноги слетели белые листки. Заинтересовавшись, он поднял их и вернулся к свету. В руках его находились аккуратно разорванные заявления. Изумленно выругавшись, он скомкал в кулаке бумажные обрывки и сунул их глубоко в карман.

– Ну что, граждане отъезжающие, передумали? То-то же! Размечтались, думали я за подол буду хватать, – бормоча себе под нос много разного, он вышел в вестибюль и дернулся от неожиданности.

Включился верхний свет, и один за другим со скамеек стали подыматься его сотрудники. Никто не ушел. Все сидели и терпеливо ждали, когда он выйдет.

– Передумали, – сказали те двое.

А оставшиеся, как сговорившись, одновременно произнесли: – Поработаем еще, Валерий Сергеевич!

– Ну что ж, отчего не поработать… – он улыбнулся, отметив про себя: а ведь они всё слышали; смутился, громко и облегченно выдохнул, крепко обнявшись с теми, кто стоял ближе, и, резко отстранившись, направился к выходу, чтобы скрыть, как же они его расчувствовали.

«Да, ничего нет важнее осознания того, что ты нужен, что тебя ждут…» – Валера смахнул навернувшуюся слезу и пошел прочь.

Смеркалось. Домой ехать не хотелось. Что-то потянуло туда, к ним.

Под фонарем стояли двое и хохотали на весь двор. Женька сгибалась пополам, а отец, напротив, запрокинув голову назад, смеялся во весь беззубый рот. Беззубый?

Даже завидев его, они не прекратили своего веселья.

– Что тут у вас происходит? – попадая в их настроение, Валера невольно улыбнулся.

– Ой, не могу… не могу ничего сказать… подождите… – Женька просто захлебывалась. – Мы гуляли во дворе, а потом решили на проспект выйти, там светлее. Идем себе, я Сергею Даниловичу кино рассказываю.

– Какое кино?

– Да это… как его… «Кто поедет в Трускавец».

Валере до того было интересно узнать, отчего они так смеются, что он даже не съязвил по поводу того: ну надо же, какие фильмы люди смотрят; и терпеливо ждал продолжения истории.

– А дедушка ка-а-а-к чихнет…

– Да-да, именно так всё и было: я чихнул, но мы были так увлечены, что ничего не заметили, – пришепетывал отец.

– Ага, и тут ко мне подходит какой-то парень и что-то протягивает. Я заметила, как до того он нагибался и что-то с земли поднимал. Когда же я поняла, что у него в руке, говорю ему: «Нет-нет… это не наше…», а дедушка внимательнее присмотрелся и говорит: «Наше-наше»…

Отец стоял с ввалившимися щеками, губками трубочкой и, шамкая, подтверждал каждое слово.

– Пап, ну я вижу, ты теперь тоже стал подвержен…

Отец, не дав ему договорить, заинтересовался:

– Чему?

– Приключениям, приключениям, папа. Давайте, гулёны, быстро домой и спать. Жень, ты подымайся, Сергей Данилович сейчас подойдет. – Поразмыслив, с чего начать, Валера склонился к отцу, обнял его за плечо и, виновато заглядывая в глаза, начал: – Пап, ты не обидишься, если я Женьку завтра у тебя на пару часиков свисну? – И чтобы предотвратить вопросительное разворачивание отца в его сторону, еще плотнее обхватил его и продолжил: – Понимаешь, в чем дело… Ко мне завтра приедет… – он шепнул ему на ухо имя, после озвучивания которого отец одобрительно закивал головой.

– Конечно, конечно, какой разговор.

– Ох, гора с плеч. А то я волнуюсь. Ты ж понимаешь, надо произвести впечатление… Потом на весь город будет разговоров.

– Всё понимаю. Да, но почему именно Женя?

– Женя почему?.. Ну, потому что молодая, задорная, поможет мне всё подготовить, разукрасить. Ох, вот только бы болтать не начала… Ты её предупреди вежливо, как ты умеешь, ладно?

Отец, клонясь вперед, медленно поднимался по ступеням. Отчего складывалось впечатление, что он соглашается всей своей сущностью.

– Папа, спасибо. Я позвоню еще. Уверен, мы там недолго пробудем, стол накроем, часок посидим и по домам. Женьку предупреди только.

– Ладно, ладно, Валерик. Не волнуйся. Сделаю всё, что в моих силах.

Оглоушенный Валерий стоял на лестнице, смотрел в удаляющуюся спину, прислушиваясь к себе. Так ему показалось или отец в действительности назвал его забытым детским именем, и шепелявость тут вовсе не причем?..

– Спасибо, папа, – сказал он и пошел, выразив тем самым, совсем иную благодарность.

Валеру обещал навестить друг детства. Тот поднялся в своих успехах до поднебесной, и чем-то удивить его сейчас, здесь, на местном уровне, это просто голову расшибить. Потому, Валерий волновался не понапрасну. Он решил подготовиться основательно и прихватил из дома уйму красивой посуды, хрусталя, большие блюда, мельхиоровые столовые приборы, белоснежную крахмальную льняную скатерть, салфетки к ней, собираясь накрыть стол во дворе: просто, но в то же время изысканно. Да и сам принарядился не на шутку, размышляя теперь, как в белых штанах будет жарить шашлык. На шею повязал и просунул под ворот бледно лимонной сорочки шелковый коричневый платок с национальным орнаментом «бута». От души сбрызнул себя одеколоном. Ботинки надел высокие замшевые на бежевой рифленой подошве с плотной шнуровкой на умопомрачительных крючках. Куртку выбрал укороченную и приталенную на поясе, с ярким золотистым железным замком: сшитую из тонкого шелка, но с утепленной подкладкой.

«Артист из погорелого театра, не иначе», – приглаживая непослушные вьющиеся волосы, он еще утром заметил, как внове испробованный шампунь предательски заретушировал седину голубоватым оттенком, и теперь один только черт знает – какой цветовой гаммой они отзовутся на солнечные лучи.

За Женькой не пришлось даже подниматься. Она ждала его у подъезда, серьезная и торжественная.

«Не перестарался ли отец?» – взглянув на девчонку, Валера почувствовал, как справляется с пожирающим душу волнением.

Открыв дверь, он в обычной насмешливой манере ее приветствовал:

– Привет пионерам! Ты пионерский галстук прихватила?

– Я с конца седьмого класса комсомолка. Меня раньше всех приняли, – дрогнувшим, но гордым голосом ответствовали ему.

– Подумать только… Простите, что задеваю Ваше самолюбие, – он развернулся к девчонке во всей своей красе и напугался. Женька откинулась на сиденье, закатывая глаза.

– Что с тобой?!

– …Ничего… …от Вас так хорошо пахнет… у меня голова закружилась…

– Тьфу ты… напугала, поехали скорее, еще на базар надо, и там дел полно. Вот только девичьих обмороков мне с утра не хватало.

Проехав какое-то расстояние, он всё же самодовольно ухмыльнулся в усы, и как самый главный девочкин друг, доверительно зашептал: – Женька, ты вот мне только честно скажи: я что, на самом деле такой красивый, что ты при виде меня в обморок бахаешься?

– Не от Вас же… от запаха…

– Да ну тебя… А я-то думал, что все дело во мне… – разочаровался Валера и насколько мог, развернулся от нее в водительском сидении.

– Вы что? Обиделись? – она несмело тронула материю на рукаве.

Он капризно отдернул руку, наблюдая краем глаза какую этим жестом вызвал реакцию.

Женя встревожено поглядывала на него, не зная, что сказать и как выпутаться.

– Валерий Сергеевич, – тихо начала она.

– Да, – еще тише ответил он.

– Вы красивый…

– Да ну… не верю я тебе. Это ты просто так говоришь, чтобы меня успокоить… – Валера капризничал профессионально, но естественно, и оттого правдоподобно.

– Честное слово, – прошептала Женя и отвернулась к своему окну.

….

– Ты куда смотришь? – он спросил лишь для того, чтобы нарушить тишину, и сменить становившуюся скользкой тему.

– Елки красивые… – она показала на редкий перелесок.

– Елки? Угу, красивые, я каждую зиму в них охочусь.

– Охотитесь? – обалдела Женька и снова развернулась к нему. – А на кого?

– Как это на кого? – не реагируя на её заинтересованность, Валера принялся перечислять, как нечто обыденное: – На зайцев, на лис, на… – тут он задумался, – …на медведей. – Затем, спохватившись, прокричал: – Женя, черт тебя надирает! Мы базар с твоими медведями проехали! Разворачиваемся взад! Тоже мне охотница нашлась! Сидит тут, голову мне морочит!

– Медведями…

– Еще поучи меня!

Весь обратный путь он проворчал, подыскивая, надо признаться, приличные выражения. Затем притормозил машину возле крошечного поселкового базарчика, куда ходил совсем простой люд.

– Давай, выкатывайся, пойдем шухера им наведем. Посмотришь сейчас, какой фурор твое появление вызовет.

Валера достал из багажника большую плетеную торбу, перекинул на руку и, подталкивая Женьку в спину, направлял ее к рыбным рядам.

Завидев знакомого покупателя, продавцы, улыбаясь во весь рот и перегибаясь через прилавки, начали наперебой подзывать его к себе. Гвалт поднялся страшный. Женька то и дело тормозила, и Валера, не рассчитав, натыкался на ее спину.

– Это еще что такое? – воровато поглядывая по сторонам, зашикал на нее Валерий.

Женька обернулась к нему и, с мольбой во взгляде, искала спасения и защиты.

– Видишь, я тебе что говорил, вон, как тебя приветствуют. Глупыш, да чего ты испугалась? Их? – Валера продолжал ей нашептывать, брезгливо касаясь в это время уснувших осетров. Рыба ему сегодня определенно не нравилась.

Не то, не то, всё не то…

Пару раз он даже выразительно цыкнул на перешедших в своем рвении «продать» всякие границы невежливых торговцев. Те, сокрушенно помотав головой и махнув рукой, что э-е-е-е-х, такой покупатель ушел, эмоционально болели за своего соседа. Может, у него купят…

– Так дело не пойдет. Женя, я тебя для чего сюда взял, спрашивается? Не понимаешь? Ладно, объясню. Я взял тебя, чтобы ты впереди меня шла, пальчиком показывала: это взять, то взять. Ну, где твой хозяйский глаз? Что нам с тобой нужно?

Женька стояла, как парализованная.

– Я не знаю… я не умею… я боюсь…

– Ты подумай. Может, зелень нужна?

– Нужна.

– Лимон нужен? – он нажал на кожицу, и едкая капелька эфирного масла стрельнула Женьке в глаз.

Та ойкнула, закрылась и принялась его растирать.

– Ничего. Это даже полезно, – посмеиваясь, заметил Валера. – Сейчас такие яркие глаза у тебя будут, не представляешь!

Еще раз глянув на нее, он не выдержал и от души рассмеялся. Окружившие их базарные зеваки его в этом смехе дружно поддержали.

………………

Часть 10-ая

Счастье можно иметь, и не замечать его. А можно закрыть глаза и посидеть какое-то время в тишине. Затем в мелькающем калейдоскопе мыслей задержаться на одной, прошептать волшебное слово «д а ч а» и понять, что можно быть счастливым даже в…в… Вот незадача, слово не проговаривается… Ну что ж, тогда иначе: можно быть счастливым даже в воспоминаниях. А именно: «…с благодарностью за то, что было…»

Бакинская дача. Что это такое? Да что-то совершенно необъяснимое! Минут двадцать в машине, по наезженной дороге, которая и ночью, в кромешной тьме, как родная, не заберет большего времени. Ведь ты торопишься на праздник. Праздник жизни.

Да, осталось совсем немного. Правда, не мешало бы заскочить в поселок, чтобы купить настоящего деревенского хлеба: так называемого тендырного чурека, или, как его еще называют в народе – «тандыр чурек», что делают в специальных, так называемых «тендырных» печах, куда его лепят на стены. Но это просто беда, если он окажется в машине… Опьяняющий, дурманящий запах тепла, уюта, благополучия. Как тут удержаться? Даже если здравый смысл и напоминает, что машина битком набита вкусными серьезностями, то рукам – трын-трава. Пальцы бесцеремонно отрывают куски с хрустящей корочкой и тут же отправляют в рот, который с наслаждением уписывает дань, преждевременно срывая цветы удовольствия. Что, конечно же, небезопасно. Момент, и ты натыкаешься на строгие, укоризненные глаза… Но кто из нас не был молодым и красивым? Вернее – молодой и красивой?..

Но, внимание! Нельзя отвлекаться. Мы в пути. А вот и мясная лавка у дороги. Надо купить самого молоденького барашка, ребрышки у которого толщиной с дамский мизинчик. Да и называют его ласково: гузу, гузушка. Тут, правда, главное условие, чтобы в жизни он непременно был самцом! Ведь, если самочкой, то это совсем не то, только всё настроение людям портить. Это не шашлык! А прямое оскорбление для шашлыка! А всё почему? Да потому, что издавна бытует мнение, что мясо самки быстро стынет на губах и становится неприятно… А может правда? Но у мясников всегда – исключительно правильное мясо! Так что, если у кого, когда ненароком и застыл жир, то это его лишь вина: долго растягивал удовольствие. Небольшое отступление сделано непроста. Будете в этих краях, на этих дорогах, блесните эрудицией перед местными продавцами. Кому не приятно иметь дело со специалистом?

Последняя и обязательная остановка – колодец. У всех давным-давно водопровод, но эту традицию никто не решится нарушить. Надо запастись особой водой. Только из неё получается настоящий самоварный чай. И опять, пользуясь положением, да-да, молодой и красивой, запросто возлагаешь на свои плечи благородную роль восторженного наблюдателя. Еще одно удовольствие – видеть, как проявляется удаль в вытягивании разных ведер из всяких там колодцев. Но и здесь не без сюрпризов. Порой, у колодца нет не только ведра, но и цепи… Наглядный пример тому, как человека приучают иметь всё свое и носить его с собой. Хотя бы в багажнике машины. Кто живет и знает, как жить, ни одной ситуацией не будет застигнут врасплох.

Минута за минутой поглощают, сокращают расстояние от пункта А (пыльного, душного, утомившего города) до пункта Б (бакинской дачи)…

… – – – – – – – –…

Еще немного и завершится путь. Валера остановит машину и отворит ворота в маленький рай, что создали простые человеческие руки. Конечно же, они с Женькой сделали всё, как положено: купили мяса, хлеба, который она, разумеется, нещадно пощипала, запаслись водой… Но нет, он проехал мимо, гремя, побрякивая, позвякивая бутылками и посудой. Дорога стала неровной и песчаной. Еще один поворот и глазам открылось…  м о р е.  Без подготовки к подобному зрелищу, это так просто: не сдержать эмоций… Можно задохнуться, а потом задышать часто-часто, и не будет стыдно. Можно взвизгнуть, но не зардеться алым румянцем. Можно радостно захлопать в ладоши, и это тоже – нормально. А лучше всего – выскочить на простор, проваливаясь во влажную неровную песочную насыпь, подбежать к самому берегу, где придется то и дело отскакивать от набегающей пенистой волны. Но она достанет, всё равно достанет. Волна, она такая, непременно достающая и окатывающая… Поначалу обидно стоять в мокрой одежде, но, осмыслив, становится еще радостнее и смешнее. Захочется раскинуть руки и кричать, что есть мочи. Что? …да какая разница… А потом развернуться и помчаться навстречу к тому, кто показал, каким бывает негаданное счастье. Не сбавляя скорости, врезаться ему в грудь, чтобы он сам еле устоял на ногах.

– Ненормальная…

Валера, отстранив Женьку, чувственно рассмотрел доверчивое личико, затем прижал ее к своему боку, приобнял за плечико и развернул к морю.

– Нравится?

– Угу… очень…

– Ну, раз нравится, то дарю. Оно теперь твое, Женька.

– Моё?

– Ну конечно! Подарил же… значит – твое! Никому не передаривай, поняла?

– Угу…

– Смотри у меня! Такие подарки раз в жизни случаются.

Они переглянулись и смеялись потом долго-долго… громко-громко…

– …из-за Вас у меня теперь щеки болят…

– Главное, чтобы задница не болела. – Валера поднял с песка высохший росток камыша, тот, что подлиннее, и хлестнул Женьку. – Эх, жалко, согнулся… – он сделал вид, что сильно расстроился. – Ничего, дома отлуплю.

– Это еще за что?!

– За что, Женька, у хорошего человека всегда найдется. Давай, быстро в машину! Меня человек ждет. Наверно час, как под дверью стоит, а она меня тут к морю вывезла… Благодетельница великая нашлась!

– Опять я?

– А кто? Ну не я же!..

– Вообще уже!.. – возмущенная Женя направилась к машине.

– Поворчи мне еще, поворчи… От кого только научилась!

– Ну не от дедушки же… – она обернулась.

Но он, едва перехватив взгляд, нагнулся за какой-то ракушкой.

Блестки из слез и лукавства – ослепляющая картина.

«По подаркам мы сегодня квиты», – отметил себе Валерий.

………………..

Часть 11-ая

* * *

Сентябрь выдался ветреным, а вот последние деньки стояли погожие, солнечные. Валерий, оказавшись по делам в этом районе города, заскочил домой, но застал в квартире лишь отца. Женя, по его словам, минут пятнадцать, как спустилась в гастроном за какой-то мелочью.

Перекинувшись с отцом парой фраз и удостоверившись, что всё у них в порядке, Валера с ним попрощался, попросил передать девчушке пламенный привет и, посвистывая, весело сбежал по ступенькам. Уже сидя в машине, он заметил возвращающуюся Женьку и махнул ей рукой. Та тоже, различив за лобовым стеклом его силуэт, переложила сумку в левую руку и радостно помахала в ответ.

Ну вот, и её увидел. Теперь можно ехать, – Валера протёр очки и уже трогался с места, как правая дверца приоткрылась, и показалось счастливое Женькино лицо.

– Здравствуйте, Валерий Сергеевич! Я за хлебом бегала!

Он аж вздрогнул. Ведь только что была далеко, а в мгновенье ока оказалась рядом… Вот она шустрая молодость.

Машина же в это время покатилась, будто сама по себе. Со стороны вполне могло показаться: что еще чуть-чуть, и она врежется во впереди стоящий автомобиль соседа! Вмиг напугавшаяся Женя изо всех сил вцепилась пальцами в дверной проем машины, налегла на корпус, стараясь притормозить движение. Но силы были неравные. И её невесомое тельце потянуло вперед по траектории.

– Что Вы сидите? Нажимайте на что-нибудь скорее! Ну, скорее же! – в панике закричала она.

– Женька, Женечка. Скажи, на что нажать? Ты только скажи: на что? – Валерий прыснул, представляя, как позднее, они от души посмеются над этим происшествием. А пока… Он судорожно шарил по приборной доске, хватался за рычаг переключения скоростей, пригибался к рулю, громко вздыхал и охал. В общем, суетился, как мог, откровенно сея панику и нервозность.

А машина неторопливо катилась под уклон.

– На этот, ну не знаю… на тормоз! На тормоз скорее жмите! – нашлась Женя.

– Что ты говоришь?.. – искренне изумился Валера. – На тормоз! Женя, ты не ошиблась? – в волнении переспросил он. – Точно надо на тормоз жать? – получив утвердительный кивок, он так и сделал.

Машина остановилась.

– Надо же! Женька, ну как же хорошо, что ты тут рядышком оказалась. Ты мне жизнь, получается, спасла. Как бы я сейчас хряпнулся ему в зад, – Валера, шлепнув ладонями, издал своеобразный звук, как вроде это могло бы быть.

Девчонка сияла, как медный таз.

У него ёкнуло сердце. Как же она, такая дуреха, на свете дальше жить-то будет? Пропадет…

Он разозлился в своём бессилии что-то в ней изменить, и от того, видимо, его слова прозвучали так беспощадно:

– Эх, Женька… Ты чего такая наивная, а? Ты разве не поняла, что это я снял машину с ручного тормоза? Она и покатилась… Ну, нельзя, нельзя в нашей жизни быть до такой степени тупым и ограниченным человеком! Причудливая ты до невменяемости! – он пригнулся, чтобы лучше её видеть, и обалдел.

Женя, взмокшая и раскрасневшаяся, как в замедленном кадре отступала назад с поблескивающими стеклянными глазами и подрагивающей нижней губой.

Валера, пытаясь улыбнуться, обнял спинку пассажирского кресла и прижался к ней щекой. Глазам из-за странной рези стало больно…

– …Вы издевались надо мной? Так Вы – издевались? Мамочка моя… я всё поняла!.. Вы постоянно надо мной издеваетесь! Постоянно… – она прижала к себе сумку с хлебом, что до того болталась на руке, и стояла теперь, как вкопанная. Слезы полились градом. Но Женя их не вытирала. Она плакала и, не отрываясь, смотрела ему в глаза, шепча что-то хрипло-неразборчивое.

Женькин хрупкий мирок с только ей понятными в нём идеалами крушился на глазах.

Валерий схватился за виски. В голове жахнуло посильнее, чем при последней ссоре с отцом. «Боже мой, что же это я за такой мерзкий обидчик стариков и детей?..»

– Женя, ладно, не стой, как вкопанная. Для чего нам еще один соляной столб… Иди, сядь сюда, поговорим, – произнёс он севшим голосом, призывно похлопывая по сиденью.

Она, поколебалась было, но пересилила себя и покорно села рядом. Валерий внутренне содрогнулся. Объяснить эту в ней перемену было невозможно, но интуитивно он почувствовал, что рядом сидит уже не прежняя Женька, а кто-то новый и чужой, незнакомый и неведомый, и потому не торопился разряжать тишину.

Прошла целая вечность, прежде чем послышалось хриплое:

– Я больше к вам не приду.

– Почему? – голос сел окончательно.

– Вы же знаете. Я замуж выхожу. И они все уезжают отсюда.

– Как? Так скоро? Погоди, какое сегодня число? – Валера, перебрав числа в уме, спохватился: – Ах да… Вот время летит, – и через долгую паузу продолжил: – Женя, не глупи. Не нужно тебе ни в какой замуж! Ты его не любишь. Не калечь себе жизнь.

– Люблю, – настырно произнесла она.

– Не пори ерунды… Мне-то уж не пори. … … … Ну что, так и будем молчать? Ладно, пойдем домой, отец там наверно с ума сошел – куда это ты запропастилась, – он открыл дверцу и вышел из машины. – Ну да. Вон наш крокодил, в окне нарисовался. Волнуется. Бери свой хлеб, пошли наверх…

Надо же, опять хлеб. Прямо закономерность какая-то. С него всё началось, им и заканчивается.

Поднимаясь первым, он резко остановился и спросил:

– Так… ты мне скажи, …а Сергей Данилович знает?..

– Да.

– Слушай, Жень, – он уткнул палец ей в плечо. – Раз тебе так важно замуж выйти, давай, за отца тебя отдадим. А? – и, встретившись с вновь наполнившимися влагой глазами, быстро заверил: – Да не издеваюсь я, не издеваюсь! На полном серьезе ведь говорю!

Но Женя как-то надрывно всхлипнула.

– …Да ну тебя! Как Гаврошем была, так Гаврошем и осталась. Давай, реви громче, пусть завтра весь город узнает – какой я изверг!

Продолжая ворчать в усы, он рванул вперед, в две ступеньки преодолевая лестничные марши, и, разумеется, не слышал, как сквозь слёзы из Жени выпорхнуло отчаянное признание:

– …я Вас люблю…

Шепот потрескавшихся губ растворился в тиши подъезда…

Валерий открыл своим ключом дверь. Отец, как всегда, стоял у стены, взволнованный, ни на шутку встревоженный. Будто верный компаньон, колючий Фенька пристроился в ногах, уперев розовые лапки в его теплые тапочки, и нервно водил носом. Подавшись навстречу сыну, Сергей Данилович запнулся об ежа, поскользнулся и, судорожно хватаясь широко разведенными руками за воздух, по стеночке осел на пол. Валерий завозился с замком и не успел его подхватить, но заметил, что отец даже если и ударился, то не больно. Это раз. А два – приметил, как ошарашенный ёж пулей метнулся в комнату.

К тому времени поднялась Женя и, охая, бросилась к деду.

– Ты осторожнее его поднимай, а то он на еже сидит.

Женя застыла, а отец в испуге стал ощупывать себя снизу.

– Не чувствую…

Фенька же, высунув мордочку из комнаты, оценил обстановку и посеменил мимо них на кухню: допивать утреннее молоко.

– Жень, а ты прям сейчас что ли уезжаешь от нас? – промямлил Валерий.

– Нет, через два дня…

– Так у нас еще целых два дня? Женька, да это же целая жизнь! Посмотришь, как невозможно много мы за это время успеем!

Несмотря на заверения Валерия, дни пролетели быстрее, чем хотелось. Наивно полагать, что в этот смешной срок можно вместить то, чего не успели за полгода…

Прощание вышло скомканным, сумбурным…

После долгих волнительных совещаний, Валера с отцом решили преподнести Женьке колечко. Простенькое, но душевное. Эта безделица на тонком девчоночьем пальчике, по их мнению, не позволит забыть двух старых дурней.

Женька, не ожидая подобного преподношения, растрогалась, но упиралась так долго, что Валерию пришлось для порядка изрядно нахмуриться, а затем, потрепав ее малость, не менее умиленно произнести:

– Придет такое время, что превратишься ты, Женька, в древнюю старушку. Будешь сидеть, укрытая теплым пледом, чтоб не поддувало, в ветхом кресле, сгорбленная, морщинистая, и клевать носом. Тут к тебе подойдет внучка, крошечная любопытная толстушка с ясными глазами и засыплет вопросами, что откуда у тебя, бабуленька, это колечко? А ты глянешь на него, задумаешься, и унесут тебя мысли в сегодняшний день. Ох, и бедная ты тогда будешь, Женька… Ни одну слезу обронишь, когда вспомнишь про дедушку. …Ну и про меня, разумеется… Но веришь, это будут хорошие слезы. От понимания того, что всё это у тебя было… Ну, вот как-то так приблизительно…

Валера надел колечко ей на палец, а Женька уставилась на него, будто и вправду перенеслась в нарисованное будущее.

– Спасибо…

– Это тебе спасибо, глупая… Ладно, опять разболтались, – Валера собрался. – Жень, вот здесь все наши телефоны… Ты звони.

– Ладно, – пообещала Женя.

Но он понимал, что она больше не с ними, а на пути в новую жизнь.

Отец стоял в коридоре, подпирая свою стеночку. Опять ровный, высокий и даже улыбающийся. Лишь дрожание пальцев выдавало его волнение.

«Хорошо держится старая гвардия», – одобрительно подумал Валерий.

– Женечка, будь счастлива, деточка моя, – отец выпятил слюнявые губы и смачно впился в Женьку.

И это получилось так продолжительно, что Валерию пришлось её вызволять. Затем все весело рассмеялись.

– Пап, оставайся дома, я провожу её.

– Да меня внизу ждут, – замялась Женя.

– Вот. Уже её ждут, – проворчал Валера. – Да не волнуйся, не волнуйся, я только вниз спущусь.

Спускались они молча. И с каждой ступенькой ощущали, как безвозвратно утекает время, их время, когда еще можно сказать что-то важное… Но нужные слова, как обычно кажется, не должны быть обрывистыми, короткими, произнесенными наспех. Разговор предполагается серьезный, и обстановка нужна соответствующая: уж никак не затёртый подъезд. И потому – навсегда утекающее время получается таким молчаливым. А людям жить в состоянии удручающей невысказанности…

Не понимали они также, что теперь – обрекают себя на тяжкое состояние. Человеку становится невыносимо одиноко, когда он лишается возможности видеть того, кого любит.

Внизу стоял паренёк. Ничего особенного.

Женя первой вышла из подъезда, и, завидев её, он подался вперед, но когда понял, что она пока не одна – остался стоять на месте. Знакомиться он явно не собирался.

«Ну, а мне это тем более не нужно», – сказал самому себе Валера, но почувствовал, что таки оскорбился.

Женя стушевалась. В другой бы ситуации Валера не преминул малость почудить, но сейчас, когда нервы оголены до предела, он сам желал, чтобы представление быстрее закончилось. Он всучил Жене сумку, подтолкнул в спину:

– Иди.

Она прошла пару шагов, а потом, как что-то вспомнив, вернулась.

– Я же тетрадку Вам не отдала!

– Какую еще тетрадку? – опешил Валерий.

– Как какую? Толстую, с рассказами! Помните, Вы же мне сказали каждый день записывать…

– И что? Ты каждый день писала?..

– Да.

Она положила сумку на землю, порылась в ней и достала ту самую старую знакомую тетрадь на четверть с математическими примерами. Теперь же, с другой стороны, она была убористо исписана кривоватым Женькиным почерком. Валерий взял её, пролистал и сухим горлом еле сглотнул слюну.