Текст книги "Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице"

Как мы видим, Петербург был заложен и застраивался первыми зданиями на правом берегу Невы. Однако уже через год он перешагнул Неву и начал развиваться на противоположном, левом берегу реки. Этому в немалой степени способствовали два обстоятельства: закладка Адмиралтейства, представлявшегося Петру одновременно и крепостью, и судостроительной верфью, и разбивка Летнего сада.

Летний сад, названный так не по времени года, как принято считать, а по однолетним цветам, так называемым летникам, которыми первоначально засаживали сад, разбили по инициативе и по личному указанию Петра I на месте старинной, ещё допетербургской усадьбы шведского майора Конау. Заразившись просветительскими идеями Готфрида Лейбница, Пётр хотел, чтобы Летний сад, как и Кунсткамера, служил просвещению. Историк и искусствовед Юрий Овсянников в книге «Доменико Трезини» со ссылкой на Якоба Штелина приводит любопытное предание, из которого, если верить фольклору, мы узнаём, что в устройстве Летнего сада принимал активное участие шведский садовник. Вот что говорит предание:

«Шведский садовник Шредер, отделывая прекрасный сад при Летнем дворце, между прочим, сделал две куртины, или небольшие парки, окружённые высокими шпалерами, с местами для сидений. Государь часто приходил смотреть его работу и, увидавши сии парки, тотчас вздумал сделать в сем увеселительном месте что-нибудь поучительное. Он приказал позвать садовника и сказал ему: „Я очень доволен твоею работою и изрядными украшениями. Однако не прогневайся, что прикажу тебе боковые куртины переделать. Я желал бы, чтобы люди, которые будут гулять здесь в саду, находили в нем что-нибудь поучительное. Как же нам это сделать?“ – „Я не знаю, как это иначе сделать, – отвечал садовник, – разве ваше величество прикажете разложить по местам книги, прикрывши их от дождя, чтобы гуляющие, садясь, могли их читать“. Государь смеялся сему предложению и сказал: „Ты почти угадал; однако читать книги в публичном саду неловко. Моя выдумка лучше. Я думаю поместить здесь изображения Езоповых басен“. <…> В каждом углу сделан был фонтан, представляющий какую-нибудь Езопову басню. <…> Все изображённые животные сделаны были по большей части в натуральной величине из свинца и позолочены. <…> Таких фонтанов сделано было более шестидесяти; при входе же поставлена свинцовая вызолоченная статуя горбатого Эзопа. <…> Государь приказал подле каждого фонтана поставить столб с белой жестью, на котором четким русским письмом написана была каждая басня с толкованием».

Летний сад. 1716 г.

О Корнелиусе Шредере известно немного. Умер в 1733 году, а создателем «лабиринта фонтанов» в Летнем саду в отечественном искусствоведении принято считать архитектора М. Г. Земцова. Но вот известный современный петербургский исследователь Виктор Коренцвит утверждает, что это по меньшей мере не точно. «Земцов, – пишет Коренцвит, – приступил к строительству водомётов лишь спустя несколько лет после того, как К. Шредер устроил лабиринт». И действительно, в архиве сохранился замечательный документ: прошение, поданное К. Шредером в 1728 году, о прибавке жалованья. Из него узнаем любопытные сведения: «Работал я, ваше императорское величество, с 1711 года при Санкт-Питербурхском Летнем доме при огородных делах садовником и был в науке у садовых мастеров у Яна Розена и Яна Шульца, а в прошлом [1]718 году по данному мне чертежу от блаженной и вечнодостойной памяти его императорскаго величества Петра Великаго, который чертеж прислан был из Франции, сделал я, нижайший, без указывания мастеров сад при Летнем доме, что называется Второй, который и ныне видим».

Рассказ о первом садовом мастере Летнего сада, шведе по происхождению Корнелиусе Шредере, было бы справедливо закончить напоминанием о подарке шведского короля Карла XIV Николаю I «в знак доброй воли после многочисленных войн между Россией и Швецией». Это – знаменитая порфировая ваза, установленная в южной части Летнего сада. Ваза была выполнена на шведской Эльфдальской королевской мануфактуре, основанной в 1714–1716 годах в городе Эльфдале. Здесь всё пронизано и объединено символикой: и Швеция, и годы основания фабрики, совпавшие с годами Северной войны; и «знак доброй воли после многочисленных войн».

Нелишне напомнить читателю, что в XVIII веке, в значительной степени благодаря тому, о чём мы говорили выше, южная часть Летнего сада именовалась «Шведским садом». Хотя напоминание о шведах легко обнаружить и в противоположной, северной части сада. Это монументальная скульптурная композиция «Мир и Победа», исполненная венецианским скульптором Пьетро Бараттой и установленная в 1725 году перед фасадом Летнего дворца Петра I. Скульптура представляет собой аллегорическое изображение Ништадтского мира и символизирует победу России над Швецией. Это легко прочитывается. Для этого достаточно взглянуть на одну из женских фигур, попирающую ногой поверженного шведского льва.

Наводнение в Петербурге. 1824 г.

Кстати, одновременно Баратта в числе других скульптурных произведений, присланных в Петербург, выполнил для украшения Летнего сада ещё одну беломраморную статую. Она известна под названием «Мир» и представляет собой женскую фигуру, у ног которой распластан укрощённый символ Швеции – лев. По восшествии на престол Павел I повелел перенести её из Летнего сада в Павловский парк. Скульптура до сих пор украшает композицию так называемых «Больших кругов» – участка, распланированного архитектором Винченцо Бренной в непосредственной близости к Павловскому дворцу.

Между тем к середине XVIII века количество скульптур в Летнем саду приближалось к 250. Остается только сожалеть, что большинство из них погибло в результате разрушительных наводнений 1777 и 1824 годов. Сохранилось только 89 скульптур, среди которых наиболее известна так называемая «Нимфа Летнего сада» – беломраморная Флора, выполненная в начале XVIII века неизвестным итальянским скульптором. К 1735 году, когда в Петербург приехал Якоб Штелин, в Летнем саду было устроено более 30 фонтанов, хотя в предании, отрывок из которого мы привели, упоминается о 60. К сожалению, все фонтаны погибли во время наводнения 1777 года. Впоследствии их решили вообще не восстанавливать.

До сих пор в Летнем саду сохранилось и самое старое дерево, посаженное, как утверждают его работники, во времена Екатерины II, хотя, согласно местным легендам, его будто бы посадил сам Пётр I.

P. S.

 
Как музыка старых хроник,
Звучит именной словарь.
Дуга Дороги на Кронверк,
Зелейная магистраль.
Отсюда сквозь едкий запах
Пороховых дымов
Рубили окном на Запад
Стены своих домов.
И, обливаясь потом,
Крестили судьбу свою.
Чего это в тех болотах
Понадобилось царю?
А он, лишь глазами чиркнув,
Стряхнёт с треуголки пыль.
И ноги его, как циркуль,
И обликом, словно шпиль.
И ворот всегда распахнут
Навстречу зову дорог.
И ветром солёным пахнут
Ботфорты его сапог.
И Город, как он, над топью
От плоти царёвой плоть.
По образу и подобью.
Как научил Господь.
 

Глава V
Топонимические

1

Топонимические следы финского и шведского присутствия на карте Петербурга, о чём мы уже не раз упоминали, к счастью, не изгладились до сих пор. В первую очередь, это географические объекты: острова дельты Невы, многочисленные реки, редкие возвышенности и конкретные места расселения, названия которых впоследствии становились названиями исторических районов Петербурга. Многие из них обросли многочисленными легендами, связанными с фольклорными попытками объяснить происхождение тех или иных топонимов, в разное время и по разным причинам подвергшихся за три столетия петербургской истории неизбежной русификации или искажениям при использовании в русской традиционной речевой практике.

Трудно представить себе невскую низменность, вдоль и поперек прорезанную мощными потоками вырвавшейся из тесных берегов и рвущейся к морю воды, без островов. Острова – это естественная часть всякой дельты, в том числе и Невы. Острова в устьях рек являют собой апофеоз тысячелетних взаимоотношений двух первородных стихий: Воды и Земли. И если на всём протяжении Невы от её истока и вплоть до самого устья Земля стискивала в своих тесных объятиях ускользающее тело Воды, то перед неизбежным слиянием реки с морем их роли менялись. Теперь уже Вода, заключая участки суши в свои текучие объятия, осторожно приподнимала их над своей поверхностью. Напомним, что этимология старославянского слова «остров» восходит к древнейшим понятиям «омывать» или «обтекать».

Именно так, в результате «омывания» или «обтекания», на огромной территории дельты Невы возникла ярко выраженная мозаика многочисленных островов, готовых предоставить желающим более или менее сносные условия для существования. Здесь изобиловали леса, в которых водилась дичь для охоты, и вода, предоставлявшая широкие возможности для рыболовства. Такой возможностью воспользовались сначала угро-финские племена с предгорий Алтая, добравшиеся до этих мест в поисках удобной среды обитания. Затем русичи, теснимые беспощадными татаромонгольскими ордами, а потом и московиты, загнанные в угол восточного побережья Финского залива регулярной армией Карла XII. Дальше отступать было некуда, и Пётр I, возглавивший беспрецедентную борьбу континентального Московского царства за выход к Балтике, за эти острова, что называется, зацепился.

Островов было много – это одна из самых расхожих и любимых тем истинных петербуржцев. До сих пор горожане с удовольствием рассказывают легенду о том, что Петербург раскинулся на 101 острове, добавляя при этом, что это чуть меньше, чем в Венеции, но всё же…

К началу XIX века Петербург и в самом деле располагался на 101 острове. Такое количество зафиксировали на изданной в 1864 году карте Невы, хотя уже тогда это число значительно отличалось от того, что было в предшествующем, XVIII столетии, когда островов насчитывалось 147. Сокращению их численности способствовали многие причины, как природные, так и связанные с человеческой деятельностью, техногенные. Одни острова, открытые морю и ветру, просто со временем размывались, другие появлялись при нагоне донного ила во время наводнений, третьи исчезали при прокладке каналов, четвертые сливались воедино при засыпке водотоков. Например, в XVIII веке Марсово поле считалось островом. Его границами служили воды Невы, Мойки и двух каналов – Красного на западе и Лебяжьего на востоке. Впоследствии Красный канал засыпали. Не забудем и то, что сегодняшние линии Васильевского острова, будь они превращены в каналы, как это задумывалось при Петре I, превратили бы привычный нам большой остров в сложную систему мелких искусственных островов, разделённых границами водных протоков.

Во второй половине XIX века в дельте Невы осталось всего 42 острова, а в конце 2002 года специалисты насчитали всего 33. Причём только 29 из них имеют официальные названия.

Чтобы представить сложность подсчёта островного хозяйства, приведём любопытную историю самого крупного в Петербурге – Безымянного – острова. Этот остров ограничен водами Невы, Монастырки, Екатерингофки, Фонтанки и Обводного канала. Топоним «Безымянный» известен с XIX века. В то время так назывался остров, разделенный впоследствии на четыре части: Казанский, Коломенский, Покровский и Спасский острова. В 1930-е годы к Безымянному острову присоединили Лоцманский остров, но и это ещё не всё. Долгое время этот гигантский остров был разделён на два Витебским каналом, который засыпали в 1967 году.

Ко всему надо добавить, что далеко не все петербургские острова в сознании обывателя воспринимаются как таковые. Некоторые мы просто не замечаем. К ним можно отнести такие, как уже упомянутые Казанский, Спасский, Покровский. Не укладывается в нашем сознании и то, что знаменитый Летний сад на самом деле является островом. Его омывают воды Невы, Мойки, Фонтанки и Лебяжьего канала.

Васильевским островом в обиходной речи мы называем весь Василеостровский район, хотя он состоит из двух островов – собственно Васильевского и острова Декабристов, их разделяет река Смоленка. Для отдельных островов за 300 лет существования города придуманы эвфемизмы, кажущиеся и более удобными, и менее сложными в употреблении. Адмиралтейский остров мы называем Центром, Петроградский – Петроградской стороной, Заячий – Петропавловской крепостью. Это логично. Многие острова одновременно являются и административными частями, их географический статус растворился, и в повседневной жизни петербуржцев его упоминание кажется вовсе не обязательным.

Нельзя забывать и того, что в Финском заливе существует так называемый Кронштадтский архипелаг, включающий в себя остров Котлин, а также 21 форт, и каждый из них по географическому статусу является островом. Причём 17 из них находятся в административных границах Петербурга.

Самый крупный и самый известный из всех островов дельты Невы – Васильевский. Он омывается водами Большой и Малой Невы, Финского залива и реки Смоленки, отделяющей его от острова Декабристов. Задолго до того как возник Петербург, русское название острова уже существовало. В новгородских грамотах он назывался Василев остров. Впрочем, и оно будто бы произошло от неправильного произношения одного из финских названий острова: «Vasikkasaari», что буквально значит «Телячий остров». Одновременно на других картах остров имел иные, финские названия. Одно из них – Хирвисаари (Hirvisaari), что в переводе на русский язык означает «Лосиный остров». Здесь действительно в давние, ещё допетербургские времена в изобилии водились лоси.

Между тем и других версий происхождения названия Васильевского острова довольно много. Одна из них связана с именем давнего владельца острова, новгородского посадника Василия Селезня, казнённого великим московским князем Иваном III ещё в XV веке. Хотя и это не более чем легенда, потому что в книге для сбора налогов того времени встречаются и другие новгородские посадники с таким именем, жившие на острове: Василий Казимир и Василий Ананьин. Так или иначе, но в переписной окладной книге Водской пятины Великого Новгорода это название упоминается уже в 1500 году. Существовали и другие легенды, по-своему толкующие современное название острова. По одной из них, оно происходит от имени рыбака Василия, некогда будто бы проживавшего здесь вместе со своей женой Василисой. В современном фольклоре его так и называют: «Остров имени Василия».

 
В Петербурге остров есть
Имени Василия.
Заключают браки здесь
Самые счастливые.
 

Таких легендарных Василиев, на самом деле, много. Кроме уже известных нам, это имя, согласно многочисленным легендам Васильевского острова, носили и какой-то старинный языческий князь, и местный рыбак, и некий поселённый здесь уже в Петровское время купец, и неизвестный ратник Ивана Грозного.

Долгое время остров оставался безлюдным. Напуганные оторванностью и изолированностью от остальных частей города, петербуржцы неохотно селились среди диких заболоченных и постоянно заливаемых наводнениями лесов острова. Надеясь хоть как-то активизировать жизнь Васильевского острова, на котором Пётр I предполагал создать административный центр всего города, он подарил его А. Д. Меншикову. Короткое время остров даже назывался Меншиковским, или Княжеским.

В недолгое царствование императора Петра II Васильевский остров переименовали в Преображенский. Здесь собирались расквартировать лейб-гвардии Преображенский полк. Однако императору было не до того, он занимался охотой в подмосковных лесах, в Петербурге практически не бывал, и об идее поселить здесь преображенцев, скорее всего, просто забыли.

Памятник В. Корчмину

Принято считать, что с 1729 года остров вновь стал Васильевским. С тех пор его название никогда не менялось. Со временем окончательно сложилась героико-романтическая легенда о том единственном Василии, благодаря которому остров якобы получил своё имя. Согласно этой легенде, остров назван в память Василия Дмитриевича Корчмина. В первые дни основания Петербурга он командовал на стрелке острова артиллерийской батареей. Пётр I будто бы посылал ему приказы, адресуя: «Василию на остров».

Стрелка Васильевского острова

Сегодня обобщённый образ легендарного Василия воплощён в бронзе. Памятник ему установлен на 7-й линии, в районе пешеходной зоны. Проект памятника выполнен студентами Академии художеств Г. Лукьяновым и С. Сергеевым. «Родоначальник» Васильевского острова изображён в образе бомбардирского поручика Петровского времени. Предполагается, что это скульптурный портрет Василия Дмитриевича Корчмина. Василий изображён во время отдыха, его свободная поза словно приглашает присесть рядом с ним на ствол пушки – своеобразную скамью. Торжественная церемония открытия нового памятника прошла 24 мая 2003 года, накануне 300-летнего юбилея Петербурга.

Своеобразным топонимическим памятником ещё одной неосуществленной идее великого основателя Петербурга можно считать линии Васильевского острова. Практически ни одна из них не меняла своего названия. За исключением Кадетской, которая одно время называлась Съездовской, и 15-й, носившей с 1918 по 1944 год имя Веры Слуцкой. Но к чему могла привести неизлечимая страсть к переименованиям, василеостровцы хорошо понимали. Вот только один анекдот советского времени. Ленгорисполком принял решение о переименовании линий Васильевского острова. Впредь они должны называться: 1-я – Ленинской, 2-я – Сталинской, 3-я – Маленковской, 4-я – Булганинской, 5-я – Хрущевской… Косая – Генеральной. В другом варианте того же анекдота каждой линии присваивался порядковый номер одного из съездов партии: 1-го, 2-го, 3-го и т. д., при этом Косая линия должна называться линией имени Генеральной линии КПСС.

Долгое время Васильевский остров был единственной территорией, позволявшей жителям морского города Санкт-Петербурга соприкоснуться непосредственно с морем. Все остальные острова и их берега, граничащие с водой, застроили закрытыми производственными предприятиями: заводами, фабриками, мануфактурами, мастерскими, складами и портовыми причалами. Предполагалось, что именно Васильевский остров станет лицом города, открытым в сторону Финского залива. Увы, ни в XVIII, ни в XIX, ни даже в середине XX века этого не произошло. Сегодня даже Наличная улица, которая, судя по названию, должна была выполнять почетную роль «лица» города, обращённого к морю, ныне оказалась полностью от него закрытой жилой застройкой.

Противоположная, восточная оконечность Васильевского острова вошла в градостроительную историю Петербурга под именем «Стрелка». В русском языке стрелками традиционно называют всякий узкий и длинный мыс, образованный слиянием двух водных потоков. В Петербурге таких стрелок достаточно много. Некоторые из них хорошо известны, например стрелки Елагина и Галерного островов, так называемая «Малая стрелка» при разветвлении на две реки Невы и Большой Невы возле стоянки крейсера «Аврора». Однако монопольное право на это собственное имя с большой буквы принадлежит только одному петербургскому мысу – Стрелке Васильевского острова.

Едва ли не с первых лет существования Петербурга эта Стрелка стала предметом пристального внимания архитекторов. Первая идея её архитектурного оформления принадлежала Д. Трезини. В 1716 году он предложил создать здесь площадь. Согласно этому замыслу, здание Двенадцати коллегий, заложенное в 1722 году по его же проекту, определило восточную границу как площади, так и самой Стрелки. Затем здесь одно за другим появляются другие архитектурные сооружения – Кунсткамера, Таможня, Кладовой, или, как его стали называть позднее, Старый гостиный двор, Торговая биржа, Академия наук, Северный и Южный пакгаузы.

 
Васин остров с детства знаем —
Там частенько мы гуляем.
Ничего на свете, девки,
Нет красивей нашей Стрелки.
 

Со временем Стрелка превратилась в «Русскую Сорбонну». Здесь расположены Академия наук, Университет, Библиотека Академии наук, Пушкинский Дом, около тридцати различных научных институтов. Одновременно Стрелку не без основания называют «Музейным кварталом». Здесь находятся: Музей антропологии и этнографии, Музей Ломоносова, Зоологический музей, Музей почвоведения, Музей Менделеева, Литературный музей при Пушкинском Доме. До недавнего времени в здании Биржи располагался Военно-морской музей.

* * *

Каменный остров – один из островов дельты Невы, который вместе с двумя другими – Елагиным и Крестовским – в петербургской микротопонимике имеет общее собирательное название «Острова». Согласно старинному преданию, название острова связано с неким огромным валуном, поднимавшимся когда-то из невских вод напротив его южного побережья. Впрочем, камней, оставленных древними ледниками, в этих краях много. В стародавние времена весь район, включая современные Старую и Новую Деревни на противоположном от Каменного острова берегу Большой Невки, называли Каменкой. Да и на старинных картах этот остров тоже называли Каменным, только по фински: Кивисаари. Правда, такое объяснение устраивало далеко не всех петербуржцев, и они считали, что своё название остров получил в честь Петра I. Известно, что Пётр в переводе с греческого означает «камень» (petros).

Дуб Петра Великого

Одновременно с официальным среди петербуржцев XVIII века бытовало и обиходное название острова – «Каменный нос». Вероятно, по восточному мысу, который врезается в воды Большой Невки. С конца XVIII века Каменный остров становится модным местом летнего отдыха высшей петербургской знати. Всё чаще и чаще при упоминании о нём можно было услышать восторженное: «Жемчужина Петербурга».

Первоначально остров принадлежал царской фамилии, затем был подарен канцлеру графу Г. И. Головкину, который в 1714 году возвёл на острове загородный дворец. В гостях у графа часто бывал Пётр I. Однажды, как утверждает старая петербургская легенда, во время прогулки по графской усадьбе Пётр собственноручно посадил дуб, который до сих пор привлекает внимание посетителей острова. В дни празднования основания Петербурга к этому немому свидетелю первых лет города приносят цветы. Петровский дуб в народе считается хранителем Каменного острова. Некогда старый дуб был обнесён металлической оградой, и даже дорога, доходя до легендарного дерева, осторожно раздваивается и обходит его с двух сторон. За три столетия своего существования дуб состарился, сгнил и превратился в мемориальный пень. В юбилейные дни 300-летия Петербурга на его месте посадили молодой дубок, выращенный из жёлудя одного из старинных дубов Екатерининского парка города Пушкина, который, по легенде, также был посажен лично Петром I. Каменноостровский дуб и сейчас называют «Хранителем Каменного острова».

От Головкина остров перешёл в собственность следующего канцлера, графа А. П. Бестужева-Рюмина. Новый владелец переселил сюда из своих украинских сёл сотни крестьянских семей, которые занялись очисткой леса и осушением болота. Для постройки своего загородного дворца Бестужев-Рюмин пригласил архитектора Бартоломео Растрелли. При дворце был разбит сад, в котором устраивались великосветские гуляния с маскарадами и фейерверками.

В 1765 году императрица Екатерина II вернула остров в собственность императорской фамилии, подарив его наследнику престола, цесаревичу Павлу Петровичу. В следующем году по проекту архитектора Ю. М. Фельтена, согласно указанию Екатерины II, для Павла Петровича начались строительство Каменноостровского дворца и перепланировка парка. Дворец строил Юрий Фельтен, один из авторов решётки Летнего сада, а парк планировал не менее знаменитый Тома де Томон, автор Биржи и Ростральных колонн на Васильевском острове.

В советские времена в Каменноостровском дворце располагался закрытый военный санаторий, поэтому с тех пор всю восточную часть Каменного острова в народе называют «Малой землёй». В настоящее время Каменноостровский дворец передан детям. В нём разместилась Академия юных талантов.

* * *

К западу от Каменного острова расположен Елагин остров. Это один из самых известных островов Петербурга.

Своё название он получил после 1777 года, по имени одного из первых владельцев – обер-гофмейстера Императорского двора Ивана Перфильевича Елагина. Об этом времени сохранилась память в фольклоре. Два старинных дуба у Елагина дворца до сих пор в народе называют «Елагинскими».

Остров несколько раз менял своё название. Первоначально, в 1703 году, он назывался Мишиным, или Михайлиным. На старинных шведских и финских картах так и обозначено: Мистулансаари, что в буквальном переводе означает «Медвежий остров». Возможно, так его называли финские охотники, по аналогии с названиями других островов дельты Невы: Заячий, Лосиный (ныне – Васильевский), Кошачий (ныне – Канонерский), Вороний (ныне – Аптекарский) и так далее. Однако вот как объясняет происхождение этого названия легенда, пересказанная Столпянским.

«В одну из светлых майских ночей 1703 года маленький отряд преображенцев делал рекогносцировку на островах дельты Невы. Осторожно шли русские солдаты по небольшому крайнему к взморью островку, пробираясь с трудом в болотистом лесу. Вдруг послышался какой-то треск. Солдаты остановились, взяли ружья на приклад и стали всматриваться в едва зеленеющие кусты, стараясь разглядеть, где же притаились шведы. И вдруг из-за большого повалившегося дерева, из кучи бурелома с ревом поднялась фигура большого серого медведя. „Фу, ты, пропасть, – вырвалось у одного из русских, – думали шведа увидеть, а на мишку напоролись, значит, остров этот не шведский, а Мишкин“».

Елагин остров находится в северной части дельты Невы. Во второй половине XIX века он стал местом великосветских гуляний петербургской знати. Петербургский городской фольклор связывает это с именем графини Юлии Павловны Самойловой. Урождённая фон дер Пален, графиня Юлия Павловна была отдалённой родственницей Екатерины I, о «чухонском» происхождении которой мы уже говорили. По матери Юлия Самойлова – внучка графа Скавронского. В столице её называли «Последняя из Скавронских». Петербургский губернатор Пален, в 1801 году возглавлявший заговор против императора Павла I, приходился ей дедом по отцу. Официально Юлия Павловна считалась падчерицей знаменитого государственного деятеля Юлия Помпеевича Литта. Однако в свете поговаривали, что он её подлинный отец. Так это или нет, сказать трудно, но известно, что по завещанию Литта оставил Юлии Павловне несметные богатства.

В большом свете Петербурга Самойлову звали царицей салонов. Ей поклонялись и называли «Петербургская религия». Молодая красавица, обладательница незаурядного ума и значительного состояния являлась хозяйкой родовой загородной усадьбы под Петербургом, вблизи Царского Села – Графской Славянки, устроенной на месте сожжённого во время Северной войны старинного поселения Карлберг, построенного шведским дворянином Карлом Юлленъельмом ещё в начале XVII века.

С 1826 по 1839 год Юлия Павловна жила в Италии. В её роскошном загородном доме под Миланом собирались известные музыканты, художники, литераторы. Среди них были Ференц Лист, Джоакино Россини, Орест Кипренский, Александр Тургенев, Карл Брюллов. Её отличали любовь к искусству, демократический образ мышления и независимость в отношениях с сильными мира сего – качества, сложившиеся вдали от «всевидящего ока и всеслышащих ушей» и одинаково ценимые во все времена, как в Италии, так и в России.

Стрелка Елагина острова

В мрачную последекабристскую пору николаевской реакции петербуржцы особенно дорожили редкими примерами гордого достоинства и независимости. Свидетельства о них бережно сохранялись. Передаваемые из уст в уста, они становились прекрасными легендами, украшавшими историю города. Одна из таких легенд, героиней которой стала Юлия Павловна Самойлова, рассказывает о зарождении в Петербурге традиции летних вечерних гуляний на Стрелке Елагина острова.

На приёмы, которые Самойлова во время своих приездов в Россию устраивала в Графской Славянке, съезжался буквально весь Петербург. В такие дни заметно пустело Царское Село, что, естественно, раздражало Николая I. Император решился пойти на хитрость. Он предложил Самойловой продать ему Графскую Славянку. Предложение царя выглядело приказанием, и Самойловой пришлось согласиться. Но при этом она дала понять Николаю, что до неё дошел смысл иезуитской хитрости его предложения. Как передаёт легенда, она просила передать императору, «что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой, и, где бы она ни была, будут продолжать ездить к ней».

На следующий день, к вечеру, в сопровождении узкого круга поклонников Юлия Павловна поехала на стрелку безлюдного в то время Елагина острова. «Вот сюда будут приезжать к графине Самойловой», – будто бы сказала она. И действительно, с тех пор на проводы заходящего солнца, на пустынную в прошлом западную оконечность Елагина острова стало съезжаться всё больше и больше петербуржцев, пока эта стрелка не превратилась в одно из самых любимых мест вечерних гуляний столичной знати.

В XIX веке стрелку Елагина острова питерские умники прозвали «Пуант». То ли по схожести острия стрелки с носком женской балетной туфельки, позволяющей танцовщице принять положение с точкой опоры на кончики пальцев вытянутой стопы одной или обеих ног, то ли в воспоминание о нетерпеливом желании стать на цыпочки, вытянуться и замереть в ожидании момента полного захода солнца за горизонт Финского залива.

Между тем Елагин остров с тянущимися вдоль всего побережья Невской губы беднейшими рабочими поселками пивоваренных и бумагопрядильных фабрик, ситцевых и деревообделочных предприятий, судостроительных и металлообрабатывающих заводов являл собой резкий контраст между аристократической роскошью светского Петербурга и беспросветной нищетой его пролетарских окраин. Это породило известную пословичную формулу бедности, вошедшую в золотой фонд петербургской фразеологии: «Вошь да крыса до Елагина мыса».

В 1932 году на Елагином острове открыли Центральный парк культуры и отдыха, широко известный по аббревиатуре ЦПКиО. Парк сразу получил в народе прозвище «Цыпочка». Что здесь сыграло главную роль – звуковые ассоциации, связанные с произношением аббревиатуры, вид чинно гуляющей воскресной публики или память о «Пуанте», как называли стрелку Елагина острова в XIX веке, сказать трудно. Скорее всего, и то, и другое, и третье.

В 1934 году парку присвоили имя С. М. Кирова. С тех пор Парк культуры и отдыха более известен среди населения, как «Кировские острова». Именно так, во множественном числе. Имелись в виду все три северных острова дельты Невы, предназначенные для отдыха горожан, – Каменный, Крестовский и Елагин.