Текст книги "Илиннарэ"

***

– Илиннарэ, ну ты пойми…

– Аец!

– Ой! Извиняюсь. Тань… пойми, я и так родителей еле держу, они в любой момент могут передумать. Ну не умею я, как вы, хоть сколько ты мне сил дай, не умею! А если меня сейчас выпнут, если я сорвусь – это все! Или сдадут квартиру, или продадут вообще. Что тогда будет? Куда она пойдет? Вы от меня зависите, мне противно это говорить, но это правда! Поймите, наконец!

– Да никто тебя не выпнет, Аюш! Ну что ты себе вбила в голову!

– Ага, не выпнет! Видала, как они шарахнулись? Лайхэ, ну вот объясни мне: вот нахрена было это делать?

– Да это сразу надо было сделать, я тебе раз двадцать пять говорила! Ты же реально всех подставляешь! Айра, ну скажи ей, брат? Ты ж тоже во сколько лет пришел?

– В четырнадцать. Но Лай, ты не права. Айку никто бы не раскрыл, если б не ты. Я – другое дело…

– Конечно! Ты же нормальный, ты не просил себе сиськи четвертого размера… в двенадцать лет!

– Третьего!! Какое тебе дело, кто что просил!

– Да никакого мне дела! Только вон Даник из-за тебя сядет, а так – вообще никакого!

Услышав свое имя, Данька встряхнулся. Дерганый и малопонятный разговор нагонял на него дремоту, тем более что было уже сильно за полночь. Попытался сложить последние минуты во что-нибудь осмысленное – и убедился, что как минимум половина ему приснилась. Кто такая Линара, например? Что за квартира? Почему вдруг Танька и Нюшера зависят от Айки? Как можно «попросить себе сиськи», хоть третьего размера, хоть какого? Сплошной бред, короче.

– Слушайте, народ… – он совсем не демонстративно зевнул. – Отпустите меня спать, а? А то я все равно левый в ваших терках, ни фига не врубаюсь.

Спорщицы уставились так, будто Данька у них на глазах возник из пустоты. Первой опомнилась Айка – и почему-то рассмеялась. За ней заулыбались все остальные. Танька решительно поднялась из-за стола:

– А и правда, ребятки. Давайте уже баиньки. Основное вроде утрясли…

– Ничего мы не утрясли. – Айка снова помрачнела. – Илин, давай честно: ищите запасной полигон. Я вас не гоню, буду прикрывать, сколько смогу… но ты же видишь.

– Вижу, вижу… – Танька была безмятежна. – Не паникуй пока. Я скажу, когда начинать. Кстати, ваш спор остается в силе?

– А как же!

– Сто процентов!

– Ах, сто? А ты понимаешь…, – она повернулась к Нюшере, и в глазах у нее заплясали чертики, – …что ты свое уже попросила и получила? И тетушка Луннаур тебе больше не помощница? Что вырастет теперь – то и вырастет!

Секунду или две на Нюшеру было жалко смотреть. Потом она как будто встряхнула себя за шкирку: выпрямилась, хлестнула взглядом злорадно разулыбавшуюся Айку, и с вызовом отчеканила:

– И хендэньар вэньи нар, эмилиньа Илиннарэ! Cаман нарэньа!1111
  «Мои глаза – зеленые, мама Илиннарэ! У меня есть свой огонь!» (квэнья)


[Закрыть]

«Опять сплю», – подумал Данька, и ради проверки ущипнул себя за ухо. Ничего не изменилось: Айка и Айра так же стояли, отвесив челюсти, Танька молча и с нежностью глядела на сестру. Потом проговорила тихо:

– Саматьэ, неттиньа титта. Саматьэ1212
  «У тебя есть, моя маленькая дочь. Есть.» (квэнья)


[Закрыть].

– Фига себе вы даете… – первым очнулся Айра. – Высокая речь! Я на синдарине-то двух слов связать не могу!

Айка нервно захихикала:

– Ой, да не прикидывайся валенком. На «варкрафте», когда нас киднепнули – с той троллялей1313
  эльф – эльфийка, гном – гномиха, тролль – тролляля :)


[Закрыть] кто болтал? С соседнего племени приходили смотреть! Но Лайхэ, ты крута, конечно… Слушайте, научите меня тоже, в конце концов?

«…Так вот оно что!» – заторможенно соображал Данька. – «Это и есть их эльфийские языки! Кенья, синдерин, еще какие-то… И что, они на них реально говорят?! Боже жь мой, куда я попал?»

Шушера, смущенная и сердитая одновременно, побуравила Айку взглядом и проворчала:

– А тебе самой что, религия не позволяет? Учебников – навалом! Печкина1414
  Популярный учебник «Квенья для начинающих» под авторством С.М.Печкина


[Закрыть] тебе принести?

Та страдальчески скривилась:

– Да ну! На русском – это фигня же, а на английском – я его не знаю! Ну Ла-а-аечка! Ну ла-а-апочка!

– Нюшк? – неожиданно для самого себя влез Данька. – Я тоже хочу. Прикольно. Давай мы тебе группу соберем?

– А что?.. – задумчиво поддержал Айра. – Я бы подписался. Машка Белая тоже хотела, я слышал. Лайхэ, давай, классная идея!

– Реально, будем всех пугать! Идти по Невскому и трепаться на квэнье!

– И на играх пригодится! Драконов заклинать!

– Нашли себе училку, – бурчала Шушера среди всеобщего энтузиазма. – Я вас научу. Драконов им… Вы у меня первое, что выучите – это «Нюсенька, вытаси у меня паяльник из зопы!»

– А как на эльфийском «паяльник»? – немедленно спросил Данька.

Нюшка подумала и честно призналась:

– Не знаю. «Люсина танвэ», я бы сказала.

– Люсина что?!

– Танвэ!!

– Ыыы! – Айра схватил хохочущую Айку за руки и пустился с ней в пляс по коридору. – Люси инзе ска-ай виз та-анвэ! Люсин ин зе скаа-а-аай виз таа-а-анвэ! Я люблю эльфийский!! Я люблю эльфий!! Ский!! Я люблю вас всех!!!

3

Жить по полной луне!

О. Медведев

Данька втайне надеялся, что его уложат спать где-нибудь неподалеку от Аюшки. Хотя бы в одной комнате. Но, видимо, он слишком плохо зашифровал свою тайну – и теперь между ним и вожделенной сестренкой пролегли две двери и коридор. Данькины навыки телекинеза и телепатии на такие масштабы, увы, не распространялись, так что донжуанские планы пришлось отставить в сторону.

Зато в противоположном углу комнаты расстелил свои пенку и спальник неприхотливый Айра – и сейчас Данька дожидался его возвращения из душа, старательно тараща глаза и обдумывая, как лучше завязать разговор. Такой случай упускать было просто грешно.

Только когда в коридоре зашлепали легкие шаги, ему вдруг открылось одно Непредвиденное Обстоятельство. Состояло оно в том, что Айра – как его ни зови и кем ее ни считай – физически и телесно все-таки была девушкой. Правильно ли это – разглядывать в упор, как малознакомая девушка укладывается спать? Не лучше ли закрыть глаза и притвориться…

Заскрипела дверь.

…все, поздняк мета…

…ух тыы…

Айра в неглиже оказался… оказалась! – удивительно привлекательной. Тонкая пропорциональная фигурка – не совсем женская, но и не мальчишеская отнюдь, как казалось в одежде. Гладкие округлые плечи, острые грудки, нежный узкий животик, почти такие же узкие бедра с темным треугольничком между ними, аккуратные маленькие «булочки», изящные голени и ступни с высокой, четко обрисованной пяточкой. Короткая стрижка и отсутствие косметики только подчеркивали эту стройность, скромность и аккуратность.

Дойдя до середины комнаты, Айра повернулась – и Данька, не способный уже отвести взгляд, увидел, что она улыбается, почти смеется. Улыбнулся в ответ – сначала робко, потом радостно, уже без всякой боязни.

– Не ожидал?

Даже голос у нее сейчас был другой: ниже, мягче… теплее.

– Не ожидал. Айра, ты… красивая. Очень.

Девочка медленно прикрыла глаза.

– Спасибо, солнышко. Я боялась, что ты испугаешься…

И распахнула их, как огромные яркие крылья:

– Пустишь меня к себе?

***

– …По жизни я Оля. Но это уже давно только для предков и учителей, меня даже сестренка зовет Айрой. Предки бесятся, конечно…

– Да ладно им, чего беситься! Такое классное имя! А что оно значит?

Девочка хихикнула.

– «Святая». Не пугайся, это косяк. Lost in translation. Меня когда Танза и Эндор называли, им попался в сети какой-то кривой словарь, они там нашли слово «волколак» – ну, и окрестили меня Айрой. А на самом деле правильный перевод – «науро». Это я уже потом узнала. Но все успели привыкнуть, я и не стала менять.

– Волколак?..

– Оборотень. Вервольф.

Слово звякнуло. Данька повернулся – и уставился в расширенные ночью зрачки… уже не понять, чьи. Реальность поплыла, просачиваясь сквозь пальцы.

– Айра? Или… Науро?

– Науро. Будем знакомы, моя сладкая добыча. По-пался, который кусался!

Темнота затягивала и тащила вглубь. Заныло под ложечкой.

– Попался… Ты меня укусишь?

Она одним движением поднялась и оказалась сверху. Склонилась к лицу:

– Укушу. Когда ты сам попросишь.

– Это что-то новенькое…

Сверкнула глазами, ласково и весело:

– А я современный вервольф. Воспитанный. Почти что волк-вегетарьянец.

Выдохнув, опустилась всем телом, прижавшись сильно и нежно. Потянулась к шее, облизнула пониже правого уха.

– Вот сюда я тебя укушу. Здесь твоя жизнь. Слышишь, бьется? Когда будешь готов – я ее заберу, а тебе дам новую. Нашу жизнь.

– И новое имя?

– И новое имя. Вместе его найдем, без всяких кривых словарей. Ты достоин. Ты наш. Ты сегодня не оттолкнул девочку, хотя я чуяла твой страх. Сильный… Отважный… Честный…

– Науро…

– Молчи. А не то укушу… без спроса. Мне хочется. Ты вкусный…

***

– Мы все – дети Танзы. Род Илиннарэ. Ты, я, Айка, Добрый Ух и Мэлка. Говорят, у нее где-то еще есть дети, но я пока не встречала.

– Забавно. Я думал, нас больше. А Нюшера?

– Лайхэ… – Науро запнулась. – С ней сложно. Она с нами, но она не наша. Не совсем наша, вернее. Слышал, что она сегодня сказала Танзе?

Данька уныло хмыкнул:

– Слышал… набор звуков. Я же не понимаю ни фига. «Хендени» да «вендени»…

Науро лизнула его в нос и утешила:

– Научишься. Все мы были маленькими. Знаю-знаю, я смешная.

– Ничего ты не смешная, – Данька в ответ лизнул ее за ухом. – Я правда маленький. Расти мне еще и расти. А что это было, что Нюш… Лайхэнди сказала?

– Что у нее свой огонь. Зеленый.

– А у нас… синий?

– Голубой. Илин. С цветом глаз это связано, но не напрямую.

– Погоди. Тогда Илин… нарэ… Нарэ – это огонь, получается? А что такое «огонь»?

Девочка улыбнулась.

– Не знаю. Что такое «электрон»? Или «красота»?

Данька немедленно принял важный вид.

– Ну, тоже, бином Ньютона. Электрон – это шарик такой. Заряженный. Очень-очень-очень-очень маленький.

– Шарик, – фыркнула Науро. – Для пинг-понга. С неонкой внутре, да? Драгоценный братишка, чтоб ты знал: твоя зубастая сестренка пару раз брала второе место на горолимпиаде по физике, и мечтает о первом. Не лечи ей острые ухи, а то она тебе объяснит, чем пахнет странный кварк!

– Ничего себе у меня родственнички! – восхитился Данька. – Сестра – физик-оборотень, другая говорит на эльфийском, у мамы в двадцать пять лет пятеро детей… Огонь какой-то таинственный…

– Да-а, сплошные тайны и чудеса в решете!..

Отсмеявшись, Науро вдруг вздохнула и погрустнела.

– Счастливый ты, Данька. Ничего не знаешь пока, все для тебя новое, блестящее, яркое… Я тоже была такой, еще помню. А на самом деле-то… у нас больше гадостей, чем радостей. Как везде. Вот укушу тебя однажды – как посмотришь вокруг, да как взвоешь: мааууумаа, забериименяотсююууудаа!

– А я и так каждый день вою, – тихо отозвался Даник. – Именно это. Так что разницы нет. Только тут есть вы, а там… вообще никого. Науро… сестренка… укуси меня прямо сейчас?

– Ты просишь?

– Прошу. Я хочу быть с вами, насов…

– …Ой!

– Не торопись, сына. Рановато тебе к нам. Науро, брысь на коврик! Я тебе потом хвост надеру, ух, надеру! На минуту нельзя оставить, сразу или влюбится, или покусает кого-нибудь!

– Или и то, и другое, – пробормотала остроухая, утягиваясь поглубже под одеяло и там прижимаясь к Даньке.

– Ят-те дам «и то и другое»! – шепотом громыхнула Танька. – Он у меня для Айки предназначен! Не обижайся, сын, – обратилась она к раскрывшему рот Даньке. – Понимаешь, бывают ситуации: или побыть расчетливой сволочью, или… В общем, или. Такое или, что лучше не надо. Так что – поддержи для меня Аечку, пожалуйста? Подружись с ней. Поухаживай. Сделай так, чтобы она от нас не ушла, хотя бы до лета. Ну она же тебе нравится, я знаю! Она хорошая девочка, хоть и маленькая. Сын, ну я прошу тебя?

Даник некоторое время мрачно изучал Таньку – состоящую сейчас, как ему показалось, из одного огромного умоляющего взгляда. Потом выдавил:

– Ни хрена себе у вас игры…

– …Это не у нас, Даничка.

Науро хмуро выбралась из-под одеяла, спрыгнула с дивана и прямо на четвереньках пошла в свой угол, продолжая на ходу:

– Я ж тебе говорила, тут своего дерьма выше холки. Сначала все классно, все друг другу братья-сестры, мир-дружба-фрилав, а потом приходит такая вот… и начинается. Вам нельзя рядом сидеть, им нельзя целоваться, этот для этой, эта для того… В куклы не наигралась в детстве, да, Танечка? И еще и сестру тому же учит!

– Науро…

– Я не Науро!.. – рявкнула девчонка чуть ли не в полный голос.

За полгода знакомства с Танькой Даник впервые увидел ее испуганной.

– …я Айра! – чуть тише закончил фразу Айра, и мамочка откровенно выдохнула. Данька, честно говоря, тоже: после всего сказанного вполне могло прозвучать «я Ольга», и ломать выстроившуюся стену пришлось бы воистину героическими усилиями.

А пока воцарилось молчание. Танька сидела, глядя в стену, Айра еле слышно сопел и поскуливал в углу, а Даник медленно летел над поверхностью сонного океана, все реже взмахивая крыльями и все чаще цепляя лапами гребни волн. Потом летящая рядом птица повернула к нему лицо (Данька узнал в ней «пухляшу» Зойку), и проговорила печально:

– Эх, вы, дети. Сами тащите за собой… злобу, ревность, жадность… а на меня потом рычите. Будьте вы добрее, а? Как мне вас научить?

Вытянула ставшее огромным крыло, невесомо огладила им Даньку по клюву, потом вовсе сложила крылья и ушла на цыпочках за горизонт. Прямо по воздуху.

Данька удивился и посмотрел вниз. Выяснилось, что он висит над небольшой лужей на асфальте, в которой отражаются подошвы его туфель, и в одной подошве застряла какая-то блестящая проволочка. Подняв ногу к самому лицу, он с ужасом разглядел, что это раздавленный клапан от сакса. За спиной засмеялись, Айкин голос произнес длинную фразу, полную сочетаний «щц» и «кй», из которой Данька сумел понять только слова «сексофонист позорный». Разозлившись, он попытался приземлиться – но под ногами открылся канализационный люк, оттуда высунулась мохнатая зубастая морда, взвыла множеством голосов «йа-а-а – Лю-цы-феерр!»1515
  Строчка из известной песни А. Хвостенко и А. Волохонского


[Закрыть], и попыталась цапнуть его за лодыжку. В панике задрыгав ногами, Данька почувствовал, что теряет равновесие, беспорядочно забил крыльями, перекувырнулся и плюхнулся в воду. На мгновение все тело прожгло холодом, но тут же очередная волна, шепнув «…тише, солнышко…», бережно накрыла его сверху —

и стало наконец-то тепло, спокойно и уютно. До самого утра.

4

И однажды из берлоги утащила медвежонка.

Н. Матвеева

За две недели, прошедшие до Айкиной днюхи, успело случиться много интересного и важного.

Во-первых, Данька встретил Дашу. То есть еще не встретил, просто она прошагала мимо, размахивая головой и скрипичным футляром в такт «Lullaby of Birdland», и розовый помпон на ее берете возник и растворился в сумерках, как топовый огонь рыбачьей шхуны – но Данькины береговые наблюдатели бдительно отследили излишне вольное суденышко и зафиксировали в положенных журналах. Что это за носовые фигуры такие, в самом деле? Что за пропорции? Почему корма нестандартная? Появится еще раз на горизонте – сходим проверим эту «рыбачку»!

Во-вторых, Даньку укусила Женя. Все утро после той его ночевки у Таньки – ходила вокруг, обнюхивала с подозрением, а потом вдруг молча кинулась и цапнула за щеку. Непонятно даже, чей шок был сильнее: хозяев Жени, которые до сих пор не без оснований считали свою питомицу самым добрым доберманом в мире, или Даньки, который последние четыре месяца честно делил с ней диванчик, подушку и чуть ли не миску (случилось пару раз хлебать с бодуна из Женькиной поилки – благо, воду в ней меняли ежедневно). Когда он появился на ближайшем сборище с пластырем в полщеки, девчонки в один голос ахнули, весь вечер его наперебой жалели – и только Айра, улучив момент, постучал по лбу пальцем и прошептал: «братишка, ты псих… после вервольфа – к доберману лезть!..» Данька потом несколько дней доказывал себе, что вервольфов не бывает (по жизни, по жизни!), просто у Жени накопились к нему претензии, которые она и высказала единственным доступным ей способом. Было бы что-то серьезное – вообще бы глотку порвала…

У самого Даньки, надо сказать, претензий тоже накопилось немало. Натурально же собачия жызнь, одна радость, что блох нет. Нафиг такое «бесплатно»? Кусать он, правда, никого не стал, но поднял волну среди уже многочисленных знакомых пиплов – и со второй попытки сумел вписаться1616
  поселиться, устроиться (хип.)


[Закрыть] в довольно приличную «коммуну» в старом доме на Васильевском. Приличную, конечно, по меркам тусовки: то есть здесь кое-как следили за чистотой «общественных мест», курили преимущественно в форточку, более-менее соблюдали тишину после двух часов ночи, и решительно, вплоть до физических мер воздействия, не одобряли опиаты. Не «Танькобаза», короче, но все равно – по сравнению с собачьим диванчиком в прихожей, Данька переехал в звездатый отель. У него даже появилась собственная половина рабочего стола, достаточная для рисования чертежей: до сих пор это приходилось делать на уложенной на колени доске, отпинываясь от Жени, чтоб не рвала и не слюнявила лист.

Впрочем, последнее обстоятельство уже особой роли не играло. Ибо, в-третьих, к концу октября в Данькином универе вывесили списки представленных к отчислению, где среди множества прочих значилась и его скромная фамилия. Что было вполне ожидаемо, после инициативной замены июньских экзаменов по «линейке» и физике развеселым двухнедельным автостопом – но одновременно все-таки неожиданно и неприятно. Была некая дурацкая надежда, что «как-нибудь рассосется»: перепутают что-нибудь, поставив ему чужую отметку, или позвонят из деканата и строго скажут: «Даниил, пересдача во вторник в девять утра в аудитории четыреста восемь, не опаздывайте!» – тогда он, безусловно, сел бы за учебники и пересдал хотя бы на тройку. Такое на него действовало.

Вместо этого позвонила Оксанка, староста его группы, и нервно сообщила: «Донин, дурак, тебя у деканата повесили! Приезжай прямо щас, попробуем снять.»

Разумеется, никуда он не поехал. Спозаранку наблюдать себя повешенным у деканата, да еще участвовать в собственном снятии, под презрительными взглядами однокашников – это было выше его сил. Промямлил в трубку, что «постарается как можно быстрее», а сам выключил телефон и бухнулся обратно спать. По невеселом пробуждении выпросил у соседа по комнате «пяточку», чуток ей успокоился, пожевал сухой овсянки – и решил отчаянно, что «да пошли они все». Проживу и так, мол, без всяких ваших высших образований. Повеселел слегка, взял сакс и поехал в центр аскать. Оксанка названивала ему еще пару дней, потом написала: «Гудбай, Донин, жди повестку», и исчезла. Судя по всему, его недолгое студенчество было окончено.

Повестки, впрочем, Данька не боялся, потому что имел «белый билет» сразу по зрению и по болезни позвоночника. В универе он решил больше не появляться, родителям пока вешать лапшу на уши – а дальше «будем посмотреть».

Оставался еще вопрос, рассказывать ли об этих траблах пиплу. С мамой Данька сразу решил поделиться – бо она же его насквозь видит, все равно начнет выпытывать – а вот с братьями-сестрами имело смысл подождать. Спросят – ответит как есть… но, скорей всего, не спросят. Внесистемную жизнь у них обсуждать было – за редкими исключениями – не принято.

После инцидента с Айкой, откровений Айры-Науро и странных намеков про Танзу с Нюшерой, Данька укрепился в давнем подозрении, что у каждого из Истинных Пиплов имеется за душой какая-то тайная неприятность, какой-то дефект, погнавший его (или ее) в «систему» и не позволяющий уйти. Те же, у кого все было нормально в голове и в доме – для тех тусовочная жизнь была просто развлечением, легко отставляемым в сторону ради учебы или работы. Сестричка Орли, например, частенько пропускала сборища, даже на игрушке легко могла представиться по-цивильному («…Ира, хоббит-полуэльф, менестрель… уносите мастера…»), и беспокоилась, когда не имела возможности позвонить родителям. Даньку это раздражало, и он прекрасно понимал, почему: Орли себя вела, как положено нормальному человеку. Играла, но не заигрывалась. А самому Даньке, еще недавно гордившемуся своей нормальностью, это давалось все труднее с каждым месяцем. Выходило, что и у него есть какая-то проблема, не дающая жить по-человечески? И если он ее выследит и удавит – наверное, все наладится?..

И опять придется вернуться в универ, чертить ненужное и программировать бессмысленное, читать учебники вместо нормальных книг, пропускать посиделки и игрушки…

Ну его нафиг!!!

***

– Да, сынок, это испытание. Принять решение, а потом за него отвечать. И никто его за тебя не примет, и ответственность – только твоя. Привыкай.

Танька, слава Эру1717
  Эру Илуватар – верховное божество в мире Средиземья


[Закрыть], все поняла как надо. Не ругалась, не переубеждала, но и не ободряла – мол, прорвемся, все фигня, кроме пчел. Спокойно объяснила, что будет тяжело, по-настоящему, по-взрослому. Развеяла походя пару иллюзий – например, что теперь станет больше времени на тусовочную жизнь: меньше его станет, если вообще. Напомнила, что в универе всегда можно восстановиться («…выйти из мертвятника…» – с мрачным юмором подумал Данька), и не надо этого бояться или стесняться. Посоветовала сразу же, не откладывая, искать работу – и рассказать все родителям после первой зарплаты, но ни в коем случае не раньше.

– Ты с ними только ссориться не вздумай! – она строго погрозила Даньке пальцем. – Самостоятельность – это круто, но тебе до нее еще… ууу, сколько. Ты еще долго будешь от них зависеть. Нечего морщиться! Потом еще спасибо скажешь, что они у тебя были и помогали! У некоторых, вон…

Она осеклась и прикусила губу. Выждав немного, покосилась на сына: тот, сощурившись исподлобья, ждал продолжения.

– Есть у нее родители, – неохотно призналась Танька. – Только не надо их упоминать, понял? Ни при ней, ни при ком. Когда-нибудь расскажу, но пока – забудь. Пожалуйста.

Данька молча кивнул, помялся немного и начал:

– А ты ей…

– А тебе я?.. – перебила Танька.

– Ясненько, – разрешив давнюю загадку, он вздохнул даже с некоторым облегчением. – Увела, значит, ребенка из законной семьи. Посадила на полянку, воспитала, как цыганку. За тобой милиция не гоняется, случайно? Листид энд вонтид? А то нагрянут и повяжут нас, вот будет моим старикам удар! Отпрыск-то, вместо того штоб учицца – в банду пошол, дитёв похишшат! Да прям в адиетанты к главной бондитке! А главна-то у них – глазом синя, власом густа, ростом с березу, и в кажном рукаве по ножику, а пушка и вовсе в такомном месте припрятана, што срам сказа-а-ать… Танька, не бей меняа-а, я пошутил, ты маленькая белая и пушыстаяа-а, оймама-а!

– Люди добрые, он меня блондинкой обозвал! Небр… ритой! Несовер! Шенно! Летней!! Куд-ды побег, подлец!