Текст книги "Илиннарэ"

6

Телефон остался во вчерашнем кошмаре, где-то в слое грязи и растоптанных вещей. Даник, может, и поискал бы – хоть симку вытащить! – но двор кругом обмотали своими ленточками менты, у подворотни торчал постовой, и никакие объяснения и жалобы его не тронули. Предстояло теперь жить без связи.

Хуже всего было то, что с симкой пропали все номера. Часть можно было восстановить – вытрясти из Машки, к примеру – но многие были «личными» и распространялись в очень узком кругу. Айрин, в том числе. Данька даже не был уверен, что он есть у Айки или Доброго Уха; его наверняка знала Тень – но где ее теперь искать? Через Мэлориан? А ее как найти? Замкнутый круг.

Вот если бы маме дозвониться… только где она сейчас…

Ладно, начнем с Машки.

Заявившись к ней без предупреждения, Даник с трудом отбился от града вопросов, выпросил возможность посидеть на городском телефоне, набрал Айку – и получил удар под дых.

– …Идите вы все нахуй, понял?! Если б я знала – я бы вас из квартиры ссаными тряпками погнала! Два лимона проебали в жопу! Ёбаные волшебницы! Не звони мне больше, понял?! Позвонишь – я тебя ментам сдам, за растление малолетних! У меня у предков связи крутые!..

Когда прошел ступор, Данька попробовал позвонить Уху. Телефон оказался выключен.

Мэлкиного номера Машка не знала. У Таньки – отчаянная попытка – тоже было выключено.

– Да не расстраивайся, – успокаивала рыжая чуть не плачущего Даньку. – Или они тебе сами позвонят… ну, найдут так… или пересечешься где-нибудь. Мир тесен, прослойка узкая, не потеряетесь! Во, кстати, тут в тяпницу будет квартирник Мартиэли – пойдем? Там все ваши точно будут! Кого-нибудь спросишь, а там по цепочке…

Никого из знакомых на квартирнике не оказалось, сплошь «поколение девяностых», с нынешней ролевой молодежью дел почти не имевшее. Зато первым, что Данька там увидел, был мгновенно узнанный серый берет с розовым помпоном на вешалке в прихожей.

В перерыве он подсел к владелице берета познакомиться, был узнан, обулыблен и принят благосклонно.

Неделю спустя они вдвоем прогулялись в Удельном парке.

В один из следующих дней Данька на работе внаглую сошел с маршрута, встретил Дашу у школы и проводил до дома.

На Рождество он пришел к ней в гости, родителям решительно не понравился – но это уже ничего не могло изменить.

На Новый Год она подарила ему новый телефон. С новым номером.

К марту он попытался вспомнить, когда в последний раз был у Машки – и не сумел. Тусовка утекала из памяти так стремительно, будто Тень поставила свою таинственную завесу прямо поперек Данькиной головы.

А пару дней спустя, глубокой ночью, рыжая вдруг позвонила сама. Сказала, что узнала номер у Ирочки, коллеги Даньки по конторе. Проболтали с ней больше часа, договорились назавтра созвониться и встретиться – но больше уже никогда не встречались и не перезванивались.

Братец Айра так и не объявился.

Добрый Ух, по долетевшим год спустя слухам, ушел сначала в хиппи, а потом в анимэшники.

Танька исчезла.

Тень растворилась.

Нюшера пропала.

Первая жизнь кончилась.

II

1

Но ты заходи.

К. Арбенин

Данька проснулся от непривычных звуков. Неподалеку от него что-то скрипело, шлепало и тихо сопело – будто большая собака устраивалась спать на кресле.

«Женя, что ли?.. А я тогда где?..»

Разлепил один глаз, высмотрел источник звуков, пригляделся – и с облегчением понял, что по-прежнему спит. Отвернулся и закрыл глаз обратно.

«…А забавно было бы – проснуться „туда“. Опять на диванчике в прихожей, с Женькой под боком… с ней даже одеяла не надо было… И экзамены можно было бы пересдать… И никакой работы…»

«Неконструктивные мысли», – отрезал суровый голос в голове. – «Вообще, давай просыпайся. Жратеньки хо!»

Данька вздохнул, напрягся и проснулся еще раз. Звуки, что интересно, не изменились, только стали громче. Разлепив на этот раз оба глаза, он уставился в их сторону.

«?»

«??..»

«?!?»

Видимо, услышав его бульканье, Даша повернула голову. Не прекращая при этом двигаться. Вве-е-ерх… вниз! Вве-е-ерх… вниз! Аа-а… ах! Аа-аа… ахх!

Данькин сосед Эдик, на котором она прыгала, тоже приподнял голову и стал с интересом наблюдать за реакцией. Понаблюдав и сделав выводы – улыбнулся широко и добро, протянул руку и ухватил Дашеньку за грудь. Потрепал, гыгыкнул, пробормотал: «ы, ща глазки выпадут… Дашк, иди сюда, хва на придурка пялиться!»

Та напоследок скорчила Даньке презрительную морду, а потом отвернулась и с сытым урчанием улеглась на Эдика. Не прекращая двигаться: вверх… вни-из… вперед… наза-ад…

Тогда он поднялся, оделся, взял рюкзак и молча вышел. Сначала в коридор, потом в подъезд и на улицу. А что оставалось делать – кухонным ножом их резать? Так он даже хлеб режет с трудом, полгода не точен. И вообще, как можно – это же Даша! Его Дашенька!

Удивительными были эти полтора года. В них вместилось столько, что вспомнить отдельные события не получалось. Будто все происходило одновременно: ежедневная гонка по адресам с полным рюкзаком срочных пакетов, первая зарплата и первые самостоятельно купленные ботинки, свидания и прогулки с Дашенькой – сначала тайно, затем уже в открытую, после ее дня рождения; первая попытка поаскать вдвоем, ее серьезное: «Дань, нам надо репетировать, у нас получается»; сами репетиции, сначала у нее дома, потом – после скандала с родителями – на флэтах у друзей; ее расспросы, его рассказы, разговоры допоздна; «…мне даже вино никогда не разрешали…»; первый рассвет вместе, первый автостоп, первая ссора – нелепая, от жуткой усталости, на вписке, где из-за тесноты пришлось спать под кухонным столом – и первое примирение наутро; приезд Дониных-старших, откуда-то про все узнавших, неделя криков и угроз, попытки отволочь сына к психиатру, Дашино ледяное: «…вы взрослые люди, и он не ребенок – может быть, пусть сам решает? Я считаю, что он – прав, а вы – нет!»; их печальное отбытие и ее победное «за нас с тобой!», первая «настоящая» ночь, слезы и нежность, и снова – работа, встречи, поездки, репетиции, работа, работа, работа…

«Где-то я ее упустил…», – думал Данька, механически отшагивая линию за линией. – «Где-то она от меня оторвалась… а я не заметил. Слишком быстро все случилось. Раз – она маленькая девочка со скрипкой, наивная и нежная. Два – она взрослая девушка, красивая, умная, смелая… Самостоятельная. Давно ведь на Эдю посматривала, мне бы понять, а я…»

«А что я?» – размышлял он мрачно, шагая по набережной. – «Что я такое, собссно? Да ничего! Нищее удолбище без перспектив. Дохлятина, пятнадцать кило поднять – уже подвиг. Трахаться толком не умею. Музыкант такой, что удавить мало. Лентяй принципиальный. Автостопщик… фе… не смешите мои тапочки. Так и правильно она сделала! Нечего на нее обижаться! Она достойна большего, а я получил, что заслужил! Умница ты, Дашка!»

Остановился у моста, решительно вытащил телефон и набрал заветный номер. Дашенька, что поразительно, ответила: то ли была в хорошем настроении после чудной ночки, то ли просто не разглядела спросонья, кто звонит.

– Дашонок! – заорал ей Данька, абсолютно счастливый в этот момент. – Любимка! Я тебе желаю счастья, честно! Ты самая классная в мире, ты солнышко, ты лучшая, ты вообще!!! Спасибо тебе за все, слышишь? За все!

– Пссиих… – сонно фыркнула Дашка, но было слышно: польщена. – …Ты это, Дон… Ты тока без глупостей, угу? Я тебе тоже, на самом деле, счастья желаю. Извини. Ага? Ну так получилось. Ну…

– Дашуунечка, – нежно пропел Даник. – Ты не виновата. Не парься, как говорится. Это я дурак. Ну, у каждого свой путь, верно? Мой – дурацкий, твой – счастливый. Ладно, пушистик, баюшки. Светлых снов. Спи спокойно, обещаю тебе глупостей не делать… ну, кроме одной…

Идея грохнула в башке, как петарда. Не прерывая разговора, Данька размахнулся и запустил телефон по крутой дуге в реку. Досмотрев, как тот долетел и булькнул – счастливо засмеялся, представив, как сейчас запаникует Дашка, отвернулся и зашагал в сторону рассвета. Надо было найти скамейку и покемарить хоть пару часов перед работой.

***

К исходу третьего дня он ощутил наконец, что «дошел» и стоит на границе. Следующий день должен был его или убить, или сделать бессмертным. Под черепной крышкой пели трубы и гремели копыта, движения стали выверенными и экономными, план действий простирался вперед на много часов и пересчитывался в деталях ежеминутно, хотелось улыбаться и поздравлять всех встречных… неважно, с чем. С наступающим. С Днем ПобедЫ!

С трудом подавив желание обнять дежурного мента в метро, Данька окинул мысленным взором карту города, и поехал ночевать на Витебский вокзал. На Московском его рожа наверняка примелькалась за две ночи, там могли докопаться – а сегодня следовало выспаться. Да и помыться неплохо бы.

Все вышло так, как он хотел (а кто бы сомневался!) – и настало Утро Великого Дня.

Вылетали из-за угла прямо на него велосипедисты – и просвистывали мимо. Перла на красный чья-то зализанная «ауди», распугивая визжащих пешеходов – Данька провожал ее взглядом, смирно стоя на тротуаре. Щелкали голодными челюстями лифты, заманивая его в ловушку – а он, хохоча, показывал им дулю и бежал по лестнице. И даже июльское солнце пряталось в облачке и ласково гладило Даньке макушку, не грозясь, по своему обыкновению, превратить его в ходячую мумию.

В офисе очередной фирмы молоденькая секретарша налила ему кофе и строила глазки. В другом месте круто прикинутый бизнесмен сунул десять баксов и проворчал: «Бери-бери, я сам у вас бегал, помню… Все под Олегом ходите? Ворона с Лизкой работают еще? Диспетчерят? Бедняги. У нас знаешь как говорили: Парад Уродов и Отчет Курьеров – это один и тот же террорист… Ну, привет им передавай, от Пашки-на-колесах.» Данька выпучил глаза и чуть не попросил автограф: перед ним был легендарный персонаж, первый и единственный в городе курьер-роллер, не снимавший колес даже в понтовых бизнес-центрах и однажды слетавший с Литейного в Жерновку и обратно за пятьдесят шесть с половиной минут, спасая фирму от гнева смуглых людей, не получивших вовремя некий важнющий документ. Лизка, правда, утверждала, что за пятьдесят восемь минут, но она всегда была врединой.

«Крутой мэн, реально!», – радостно думал Даник, вываливаясь на крыльцо и разминая занемевшую от Пашкиного рукопожатия ладонь. – «Все, с завтрашнего дня откладываю на ролики!»

Потом он снова куда-то бежал, звонил из автоматов в контору, забирал отправления, надолго завис в неприметном особнячке на Мойке, завороженно разглядывая отреставрированные лестничные витражи – и снова несся по залитым вечерним солнцем улицам, чувствуя, что почти победил, осталось совсем чуть-чуть…

– Донин, ты ненормальный! – ругалась Лизка на вечернем отчете. – Нельзя так, понял? Всех денег не заработаешь! Воронина, давай его завтра в отгул пиши, мне тут загнанные лошади не нужны. Патронов на них не напасешься.

– Лииза! – взмолился Даник. – Не надо меня в отгул, я работать хочу! Ань, скажи ей! Чего она кадрами разбрасывается?

– Пошел нафиг, Стаханов! – заржала Лизка. – Иди к бабам, отдыхай, водку пей, или пиво… я в твои годы только об этом и мечтала – КТО-НИБУДЬ, ДА ВОЗЬМИТЕ ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ ТЕЛЕФОН!!! Воронина, бляха-муха! Донин, свободен, зови следующего урода. Быстро!! Я домой хочу, все слышали?!!

Данька тоже хотел домой. Принять ванну, улечься на кровать, задрать ноги на стену, и в этой блаженной позе пить пиво. Много пива. Холодного. Вкусного. А завтра, проснувшись к обеду, достать из нычки кое-что поинтереснее, а к вечеру позвать друзей и достать еще…

Не было у него больше нычки. И дома не было. И ванны. Друзья, правда, остались – но им сегодня отрываться было не в тему. Ну разве что чуть-чуть. Завтра ж работать, да еще вторник, день тяжелый (а какие у нас легкие?) … так что давай по-бырику, по бутылочке светлого – и хватит. А че, Лизка говорит, ты реально Пашку-на-колесах видел? И че, какой он? Крутой? Да… поднимаются люди. И мы поднимемся. Давайте за это. А я вобще сначала думал, это нарик какой-то, типа обхавается колес и бегает без остановки…

***

«Мне б вот щас бы таких колес бы…» – думал Данька, старательно передвигая ноги. – «Я б их бы захавал бы и улетел бы отсюда нафиг. Все бы сразу захавал бы, и как бы улетел бы! Рразогнался б по Московскому, руки в стороны, шасси убрать – и бжжжжжж!.. Оу, блин, понаставили домов! Полетать негде. А че эт` за мес`нсь, ваще? Идея нахожуся? Штурман, кррдинаты! И времь неплохо бы. Во, у тех ща спросим! Э, вы не п'дсксжc… Тфу! Ска-жи-те, вре-мя-есть-у-вас? Скока… О, как дунули! Че, я такой страшный, штоль? Я ж мирный! Я ж не кусаа-юу-усь! Вуу-у-уу!! Ну и ладно, бегите се… А мы пока опр`длимсь` на мс`нсcи. Вниммание, не входитть, идетт ссканирование! Зы-зы-зы-зы-зы!..

Оппаньки…»

В числе талантов, которые Данька в себе открыл за время работы, было умение «фотографировать» местность и узнавать ее после в любых условиях, в любой сезон и при любом освещении. Неотличимые для других Линии В. О., переулки Петроградской стороны или (о, боже!) панельные кварталы Пискаревского проспекта – для него давно уже были строго индивидуальны и узнаваемы.

Что уж говорить об этом месте.

«Интересно, моя мобила до сих пор где-то тут валяется?» – отстраненно думал он, делая шаг в подворотню. – «Щас вот как найду…»

Заброшенный дом, с просевшей крышей и выбитыми окнами, надвинулся на него из ночи.

***

На лестнице было темно, как у негра в желудке, и вся она была завалена каким-то хламом – видимо, набросали жильцы в день эвакуации. Даник едва не переломал ребра, запутавшись ногой в ремнях огромного рваного баула и навернувшись в загроможденную стульями площадку. Грохоту было – прямо как в тот изрядно забытый вечер…

– Нахерра я сюда поллез?! – яростно спросил он у лестницы, выбравшись из груды бывших стульев и растирая едва не вывихнутую лодыжку.

– …Аэс… эс… – тупо и гулко отозвалась лестница.

Все было ясно, как день. Херова ностальгия! Подловила, сука, стоило только нажраться! Но ничего: с другой стороны, давно надо было закрыть эту тему. Вот оно, твое волшебное прошлое. Любуйся. Заходи в любую квартиру, пинай мусор, ори, сколько влезет. Нет здесь никого, и никогда не было. Всё – глюк. Давай выбираться, пока есть на чем…

Пролетом выше скрипнула дверь, и сонный голос осторожно спросил:

– Дандон? Это ты там, что ли?

***

– Ну так что? Не пустишь?

– Нет.

Помолчали, каждый со своей стороны двери. Потом он поднялся:

– Ну ладно. Тогда я пошел. Слушай, дай хоть фонарик, или свечку? Убьюсь же нах, спускаться по этому…

– Ща.

Слышно было, как Шушера внутри отделилась от стены и зашлепала вглубь квартиры. Три шага, четыре… если сейчас свернет – значит, на кухню… ага. То есть, свечку даст. Ну хоть что-то.

– Держи. И зажигалку. Оставишь внизу. Только потушить не забудь.

– Да уж не тупой. А на память забрать можно?

– А нафиг тебе эта память?

Как-то неожиданно горько это прозвучало. Данька поискал, что бы ответить, не нашел, и бросил грубовато:

– Правда, нафиг. Оставлю внизу. Пока… Шушера.

Дверь захлопнулась ему в лицо.

***

– Слышь, я не врубаюсь? Как мне выйти? Можешь объяснить?

Она демонстративно зевнула.

– Как вошел, так и выйди. Ножками.

– Нюха!..

– Пятнадцать лет Нюха. Не знаю я, как тебе выйти. Знала бы – сама бы выкинула.

***

– Анька, что за бред? Я же не сплю, я уже все перепробовал! Что за ебанатство тут творится?

– Идешь по двору – оказываешься на чердаке? Да?

– Угу…

– А из окон пробовал вылезать?

– Пробовал! Чуть не охуел!

– Жалко, что чуть. А подвал?

– Подвал… нет еще. А где вход?

– Не скажу. Не лезь туда, там затоплено. А еще в паре мест пространство выврз… вывернулось, окна тебе детским лепетом покажутся.

– Бля, а куда? Что делать-то?!

– Не знаю. Ищи. Пролез же ты сюда как-то. Значит, есть дырка. Ищи.

***

К утру Данька обнаружил вход в подвал – и сразу полез внутрь. Свечка давно догорела, но ему уже было все равно.

Час спустя, тихий, мокрый и остекленелый, он вылез обратно и поплелся в Шушерин подъезд. Не замечая даже, что автоматически срезает путь через «сшивки», от которых пять часов назад шарахался и бился в истерике.

Ломиться в дверь не стал, сообразив остатками сознания, что Шушера и так всю ночь из-за него не спала. Злая, наверное, как стадо бешеных слонов. Мало ли что она вытворит, после здешних мухоморных фокусов чего угодно можно ждать… Так что устроился в уголке на полу, подложив рюкзак под голову, закрыл глаза – и мгновенно вырубился, несмотря на холод.

Только это мало что изменило. Даже во сне он продолжал лазить по каким-то руинам и совать руки и голову во всевозможные дырки – обнаруживая за ними то каменный мешок, то чердак, то грязную застоявшуюся воду, то просто глухое бесконечное ничто. Правда, за одной дыркой – совсем крошечной, размером с пару выпавших кирпичей – мелькнула его комната и сидящая за столом зареванная Даша, но пока он добирался туда по узкому карнизу, Эдик успел нагнуть Дашу над столом, и дырку пришлось с рычанием застегнуть. Последним, что Данька запомнил, была эмблема на застежке (самой обыкновенной «молнии»): два пересеченных крест-накрест лестничных пролета в пунктирном круге.

На этом месте у него над головой щелкнуло, звякнула цепочка, и недовольный голос Шушеры произнес:

– Заходи давай… ищейка. Нефиг бомжа изображать. Где диван, не забыл еще? Вали туда, проспишься – подумаем, что с тобой делать.

***

То ли это комната разбудила тревожные воспоминания, то ли еще что – но спалось на диване куда беспокойней, чем на лестнице. Нет, ни землетрясения, ни цунами не снились, зато прыгал и кривлялся в снах их предвестник, уродливый пластиковый чертик с присоской: его маленький Даня когда-то привез из Крыма, прилепил на зеркало – и через полчаса округу начало жестоко трясти, и трясло двое суток, изводя и не давая спать, пока Даник не сообразил сорвать чертика и вышвырнуть в окно. Толчки после этого прекратились почти на год, а таких сильных с тех пор вообще не случалось.

А теперь этот уродец вернулся и грозился отомстить, и никак не получалось его снова изгнать: что толку выкидывать вещь в окно, если она тут же падает обратно с потолка или влетает в дверь?

И все-таки, после убийственной гонки четырех предыдущих дней, это было блаженство. Кто не ночевал на вокзальных креслах и уличных скамейках – тому не объяснить, как прекрасен мягкий диван в закрытой от ветров, ментов и дождей комнате. Даньке уже начало казаться, что он никогда не встанет: так и будет раз за разом выныривать из кошмара, потягиваться, успокаивать дыхание, переворачиваться на другой бок – и снова проваливаться… в очередной кошмар.

Однако в конце концов реальность взяла его за шкирку, встряхнула и оставила в себе. Потому что, во-первых, по квартире поплыл запах еды («…овсяа-анка, сэ-эр!» – издевательски прогнусавил Данькин чертик, отразившись вместо него в стеклянной двери бизнес-центра и тут же сгинув вместе с дверью). А во-вторых, напомнили о своем существовании некоторые… хм… внутренние органы. Чьи требования игнорировать было… скажем так, чревато.

«Интересно, канализация у нее тут работает?» – гадал Даник, галопируя по коридору в направлении удобств. – «Должна, наверно, иначе как?!»

Канализация работала, к счастью. И электричество функционировало исправно. А вот газа в колонке не оказалось, и это был горький облом: мечта «об помыться» преследовала Даньку даже в кошмарах. Не считать же мытьем полуплавание в затопленном подвале?? Хотя, кажется, пока придется считать…

Кое-как обтеревшись холодной водой, он с отвращением влез обратно в грязную одежду, задумчиво поскреб двухдневную щетину на щеках, вздохнул, матюкнулся шепотом – и отправился, наконец, искать хозяйку.

И не нашел.

Квартира была пуста. Входная дверь заперта на замок, цепочка наброшена – а в квартире никого.

От обалдения он вломился даже в спальню, пооткрывал шкафы, заглянул под кровать…

Пусто.

Нет, следы человеческого пребывания наличествовали в изобилии: свежевымытая посуда на кухне, продукты в холодильнике, в спальне – аккуратно убранная кровать, на столе книжка с закладкой (Данька с удивлением разглядел, что это «Catcher in the rye» на английском), чистая одежда и постельное белье в шкафу… Шушера ему не приглючилась, она здесь явно жила, скромно, но постоянно – и в одиночестве. Тарелка на сушилке, во всяком случае, была одна. С другой стороны, чашек было две, и обе со следами регулярного использования.

«То есть какой-то гость у нее бывает. Гостья. Сто процентов, гостья. Или Танька, или Тень…»

Данька вдруг понял, что хочет отсюда сбежать как можно быстрее. Это была уже не его жизнь. Все эти загадки, глюки, выверты пространства и мозгов – пусть другие этим балуются. Кому делать нефиг. А ему надо выбраться наружу, смотаться на Ваську за вещами и срочно искать вписку2424
  жилье (хип.)


[Закрыть] на ближайшее время. Жизнь не кончилась, работа есть, деньги тоже… на Дашке свет клином не сошелся… Только сбежать отсюда!

– Я иду искать, бля! – громко объявил он своему отражению в старинном ростовом зеркале, украшавшем прихожую, наверное, с дореволюционных времен. – Кто не спрятался – тот сам себе злобный Буратино!