Текст книги "Шторм по имени Френки"

Часть II

19
Некоторое время спустя

ЗВОН. ПЕРЕЗВОН.

Гул. Бормотание.

Спросонья всё как в тумане. Я попыталась открыть глаза. Постойте-ка. Я не могу открыть глаза. Я ослепла! Я умерла, а теперь ещё и ослепла?

Об этом Джилл ничего не говорила.

Дрожащими руками я дотронулась до своих глаз. Нащупала что-то прохладное, мягкое и бархатистое. Смахнула, вздрогнув, и оно легко соскользнуло с меня.

Разве в маминой и папиной спальне всегда было так темно?

Я растерянно поглядела на пушистый налёт, в котором лежала.

Только не это, только не говорите, что с меня слезла кожа. Не хочу походить на картинку из книжки-раскладушки «Твоё тело».

Ой.

Это не кожа. Это пыль. Она покрывала меня, словно толстое одеяло.

И тут я увидела пришельца – сотня извивающихся конечностей пролезла через окно родительской спальни. Щупальца обвились вокруг кровати и сковали мои ноги. Я попробовала закричать, но в горле пересохло, и, казалось, оно разучилось издавать звуки.

Спокойно.

Это вовсе не паукообразный пришелец.

Это колючий куст.

Большущий куст ежевики вырос за ночь в саду, дотянулся до окна маминой и папиной спальни и решил вломиться в дом. Вон сколько осколков на полу. Он занял весь оконный проём и заслонил небо. Его побеги проползли по ковру и завладели комодом. Кровать почти что исчезла в извилистой сети толстых стеблей.

Вдруг я снова услышала странный шум и поняла, что есть проблемы поважнее, чем кусты.

Этот шум пробудил меня из небытия.

Человеческие голоса.

Звон.

Перезвон.

Гул.

Бормотание.

«Ты проснёшься, когда кто-то войдёт в твой дом», – сказала Джилл.

А это может означать только одно.

ОНИ ЗДЕСЬ! МОЯ СЕМЬЯ ВЕРНУЛАСЬ!

Я спрыгнула с кровати, горло снова заработало, и через мгновение мне удалось выдавить хриплый возглас:

– Привет!

В ответ – приглушённые голоса.

Возле лестницы я споткнулась о серый скользкий коврик, которого раньше не замечала, но в тот момент мне было всё равно. Я как раз добралась до верхней ступеньки, когда услышала прекраснейший звук на свете – звон ключа, отпирающего замок.

И входная дверь распахнулась.

20
Берегись крыс

Мама и папа стояли на пороге, переводя дух и хохоча. Я тоже рассмеялась. В основном из-за потрясения, глядя, как сильно они изменились. Они совершенно поседели и были одеты в бесформенные коричневые комбинезоны, от которых исходил резкий запах грибного супа.

Но тут они вошли в прихожую, и моя радостная улыбка застыла на губах.

Это были вовсе не они. Двое мужчин, которых я в жизни не видела, стояли в моей прихожей.

Они не просто выглядели и пахли странно. Они и вели себя странно. Вот что они делали: морщились от боли и в то же время весело улыбались.

Один из них достал из сумки электрическую лампу и поставил её на пол. В её тусклом свете я увидела, что они вытирают капли крови со своих лиц. Но это их совершенно не беспокоило.

– Оно того стоило, – сказал мужчина с всклокоченным хвостом на голове, небрежно промокнув лицо носовым платком. – Я бы сразился с дюжиной акул-молотов, чтобы добраться до этого места.

– Салютно, – сказал его товарищ, полноватый, с розовым лицом. – Пара ссадин и царапин не такая уж большая цена. Десять иссети.

Он включил фонарь, приделанный к его лбу, и принялся осматривать прихожую.

Акула-молот? Десять иссети? Что они несут? Хотя какая разница? Этот эликсир оказался совершенно бесполезным. Какой смысл просыпаться, если моя семья так и не вернулась?

Сейчас я отчаянно нуждалась в том, что мама и папа в своих неустанных попытках перенаправить мой гнев называли «альтернативной мыслью». Останови мысли, которые не приносят тебе пользы, Френки, и попробуй подумать о чём-то другом.

Это было не менее тяжело, чем идти по тропе-убийце в дождливый день, но, приложив усилия, я толкнула свои мысли в более позитивное русло. Возможно, они ещё не добрались до дома, но уже недалеко. Возможно, эти люди помогут мне найти их. Или подскажут, какое у меня неоконченное дело.

– Здрасьте, – проскрипел мой голос. – Я Френки. Я умерла. А вы тоже умерли?

– Надо проверить, нет ли утечки газа, – сказал мужчина с белым хвостом, доставая из кармана какое-то устройство.

Вот я и получила ответ. И снова погрузилась в уныние.

Вопросы посыпались в моей голове, словно поваленные деревья. Кто эти люди? Почему в лучах их налобных фонарей мне попадаются на глаза очень тревожные вещи – например, горы штукатурки высотой по пояс у стен в прихожей? Кстати, откуда у них ключи от нашего дома? И почему они пахнут грибами?

Через несколько минут Хвост сунул своё устройство в карман рубашки.

– Сегодня мы просто смотрим, хорошо? Ничего не трогай, ничего не открывай.

– Ничего не трогать, ничего не открывать, – согласился его товарищ.

– И берегись крыс.

– Крыс?

– Чем дольше существует их логово, тем агрессивнее они защищают свою территорию, а они хозяйничают здесь уже давно.

– Салютно. Напомни, сколько времени уже прошло?

– Дом пустует с Клиффстоунского цунами 2019 года…

– А сейчас 2121…

– Значит, 102 года.

Что? Потрясение, будто электрический разряд, пронзило меня с головы до ног. Я не удержалась на верхней ступеньке лестницы, поскользнулась на истлевшем коврике и кубарем покатилась вниз,

стукнувшись

о каждую

ступеньку.

21
Обувь в прихожей

Два года ещё куда ни шло. С этим я бы смирилась. А вот ещё одна сотня лет далась мне нелегко. Я лежала у ног мужчин, судорожно хватая ртом воздух и трепеща, будто рыба, пойманная на крючок и выброшенная на палубу.

Их слова грохотали и гремели в моей голове. Теперь всё встало на свои места. Паутина. Саван из пыли, в котором я проснулась. Колючие кусты, захватившие спальню. Это произошло не за одну ночь, а постепенно. Происходило год за годом. Десятилетие за десятилетием.

До сих пор единственным в моей жизни, что длилось целый век, – по крайней мере, по моим ощущениям, – была математика по четвергам. А сейчас прошло даже больше века.

– Начнём с кухни? – сказал полный мужчина.

Они двигались осторожно, с любопытством оглядываясь по сторонам, будто высадились на Луне, и их сапоги оставляли следы на толстом ковре пыли. Я поплелась за ними, шатаясь, как в тумане, на ослабевших мёртвых ногах, и заглянула на кухню. И тут же пожалела об этом.

Когда я последний раз видела кухню, перед смертью, она выглядела… как наша кухня. Как кухня в любом другом доме. Как ваша кухня. Нормальная. Уютная.

Рисунки Бёрди на холодильнике. Слегка увядшие, но живучие домашние растения, книги, которые давно надо было вернуть в библиотеку, полупустые банки с клубничным вареньем на столешнице. Ну, вы понимаете. Милый сердцу беспорядок, который начинаешь ценить, только когда потеряешь.

А теперь? Кухня потемнела и заплесневела, как яблоко, брошенное гнить на скамейке; обрушилась, сложилась, словно карточный домик, запятнанный временем. Истлевшие рисунки Бёрди, не удержавшись на магнитах, рассыпались по полу. На линолеуме появилось неприглядное пятно. Наверное, от продуктов в холодильнике, – остатки индейки, которые могли спасти нам жизнь, – сгнили, протекли и засохли.

И в довершение всего дом стошнило на кухонный стол.

Я пригляделась.

Вообще-то это не совсем так. Но в какой-то момент прошедшего столетия кухонный потолок разошёлся и завалил наш стол сырыми досками, штукатуркой и, кажется…

– Здесь голубиный помёт, – сказал коротышка.

Я с отвращением поглядела на стол.

Мужчины, напротив, были очень довольны. Даже в полумраке кухни их глаза светились совершенно детским счастьем.

– Десять иссети, – сказал высокий радостно. – Бафф-эйс.

Коротышка горячо закивал.

– Копирую. Проверка на качество безупречна.

Какими любопытными словами они это называют. Только совершенно не теми, какими нужно.

– А там что? – сказал мужчина с хвостом, направив фонарь на сырую прогнившую дверь, ведущую в мамин кабинет.

И они зашли внутрь.

Там тоже было жутковато. Чёрная плесень причудливыми кольцами покрывала стены, ковёр и письменный стол. Пробковая доска возле маминого стола выглядела плачевно. Когда мама была жива, на ней висели наши весёлые фотографии.

Теперь ничего весёлого в них не осталось, если, конечно, вы не считаете весёлыми людей, выглядевших так, будто их сожрала изнутри бубонная чума.

Хотя большинство старых снимков было испорчено плесенью, некоторые упрямо продолжали бороться за существование. Смотреть на них было ещё страшнее. Вот мы резвимся на пляже, а грибок потихоньку липнет к нашим ногам; Бёрди купается в ванне, улыбаясь во весь рот на камеру, а её кожа покрывается первыми пятнами гниения.

– Лучше бы здесь тоже обрушился потолок, – пробурчала я.

Но два чудака, забравшихся в мой дом, не разделяли моих мыслей. Они пришли в неописуемый восторг, увидев мамин старый компьютер, ворох стикеров возле её клавиатуры, фотографии в рамках на её столе. Освещая своими фонарями заплесневевшие мотивационные постеры на стенах и останки растений на подоконнике, они, захлёбываясь от радости, обсуждали, как всё это замечательно.

– Домашний офис в духе двадцать первого века, такой выразительный, – сказал Хвост.

Его товарищ одобрительно закивал.

– Гора старых кофейных кружек, – сказал он воодушевленно. – Яркий пример местного колорита, прекрасно показывает, как люди работали и питались в то время.

Я уставилась на них в недоумении. Серьёзно? Они восхищаются мамиными кружками? Будто Святой Грааль[4]4
  Святой Грааль – волшебное сокровище, легендарная чаша, из которой пил Иисус Христос. Предмет поисков рыцарей Круглого стола.


[Закрыть] нашли. Может, они редко выбираются из дома?

Мы несколько часов бродили по нижнему этажу, ахая от восторга и ужаса, – живым одно, мёртвым другое.

Я ничего не понимала. То, что мне казалось разрухой, вызывало у них ликование. Они радовались самым странным вещам. Дивану. Ёршикам для унитаза. Высохшему мылу в ванной. Школьной туфле Бёрди, валявшейся на боку под столиком в прихожей, кожа на ней истончилась и потрескалась со временем. Они называли всё это «артефактами», «оттисками времени» и «пронзительными фрагментами прошлой жизни».

В конце концов мы вернулись в прихожую.

– Осмотрим снаружи? На аэроснимках видно строение в глубине сада, со стороны моря, – сказал один из них.

Они вышли на крыльцо. Я последовала за ними. Раздался треск и шелест. Я выглянула наружу и наконец поняла, почему, когда они появились в моём доме, их лица были в крови.

22
Таинственные знаки, испуганная лисичка

Там были настоящие джунгли.

Сад исчез. Столетние заросли колючих кустов и дрока густыми кольцами опоясывали наш дом. Они выбили все окна до единого и пролезли в дымоход. Дом выглядел так, будто его едят заживо.

Но нельзя сказать, что всё было ужасно.

Бурная растительность имела хотя бы один плюс.

Она заслоняла собой море. Я не видела его. Я не слышала его. Я даже не чувствовала его запаха. Оно и к лучшему.

Мужчины поглядели на стену колючих зарослей, стоически вздохнули и двинулись вперёд.

– Надо было захватить мачете, – сказал толстяк, когда новые царапины появились на его щеках, а шипы вцепились в пузо.

– В следующий раз, – сказал Хвост, мужественно поморщившись, когда стебель уколол его в глаз.

Я тащилась за ними, словно подружка невесты, которая втайне мечтает оказаться совершенно в другом месте. Ощущение было такое, будто мы идём по разросшемуся дождевому лесу. Тут и там среди кустарника встречались напоминания о моей прежней жизни – несколько досок на траве, где когда-то стоял стол для пикника, рама от детского велосипеда, обломки дорожки из красного кирпича, которую выложили родители.

После долгой и тяжёлой борьбы с колючими кустами они поднялись на вершину холма.

– Вот оно, – сказал Хвост, стоя перед ветхой полуразрушенной халупой.

Папин сарай.

Выглядел он плохо. Хотя, если честно, сарай ещё при папиной жизни дышал на ладан. Всё же время и морской воздух оставили свой след. Обвалившаяся крыша сгнила, а когда открыли дверь, она замерла на мгновение и рухнула с петель, потревожив маленькую лисичку, обитавшую в сарае. Лисичка, возмущённо пискнув, убежала. Деревянный пол уступил место траве, возвышавшейся над нашими головами. Сквозь стебли я заметила останки папиного мольберта.

Я повесила голову. Мне почудился запах краски, терпентина и сигарет.

.

«Ну что ты стоишь без дела, – представила я его голос. – Спроси, есть ли у них домашние питомцы! Мы ведь сами куём свою удачу, правда? Давай, дочка, подсуетись!»

Мужчины ушли в сторону дома.

Я с тоской принюхалась к воздуху, но запах исчез.

В движениях толстяка появилась какая-то медлительность и задумчивость. Его прежний восторг как рукой сняло.

– Включи ещё раз, что ты знаешь о Клиффстоунской трагедии, – пробормотал он. – Нам рассказывали в школе, но моя закачка тормозит.

Мужчина постарше поморщился.

– Это десять иссети печально, – сказал он, отпихивая колючие кусты на ходу. – Во французском городке произошло аномальное землетрясение, что само по себе трагично, – много людей погибло. Но никто и не догадывался, куда двинется сейсмическая волна. Она пронеслась по морскому дну прямиком в Дорсет, и Клиффстоунс принял на себя основной удар. Вся деревня – три тысячи жителей – была стёрта с лица земли.

– Ну, знаете, – проворчала я, – не вся.

– Кто бы мог подумать, – сказал его товарищ печально.

– Дом Рипли – единственное уцелевшее здание, потому что он стоит выше всех в деревне. А вот семье не повезло. Их не было дома, и они тоже утонули. Ох уж эта Френки, такая эгоистка – она бы тебе не понравилась, поверь мне, – родилась в шторм…

– Как и все худшие люди в мире.

– …она заставила их пойти в ресторан, хотя у них холодильник был забит до отказа, а по телевизору показывали хороший фильм. Ужасный ребёнок.

– Я слышал об этом. А ещё у неё волосы пушились в дождь, да?

– Точно.

– Очень подозрительно.

– Согласен.

– Слушай, босс?

– Да?

– Этот разговор происходит на самом деле или он порождён нечистой совестью Френки?

– Какая разница? Главное, что это правда.

Уже во второй раз я слушала историю своей смерти.

Лучше не стало.

Хвост остановился на минуту и вытер лоб носовым платком.

– Деревню так и не восстановили. Этот дом никто не хотел покупать. Заботливые родственники решили заколотить его. Потом, когда природа взяла своё… – он кивнул на колючие кусты, – люди забыли, что здесь кто-то когда-то жил.

– До сегодняшнего дня.

– Салютно, – сказал Хвост. – Находка века. Не терпится взяться за работу.

А это что значит? И почему они сказали, что в следующий раз принесут мачете, чтобы срубить кусты?

И чему Хвост ухмыляется? Вы только посмотрите, с каким торжествующим видом он обрывает ветки, будто львов усмиряет, расхаживает по нашему саду словно хозяин. Смотрит на дом – наш дом! – оценивающим взглядом, будто судья на шоу талантов, который раздумывает, нажимать на золотую кнопку или нет.

И почему – раз уж мне приспичило задавать себе сложные вопросы – почему он помогает своему товарищу повесить какую-то табличку на входную дверь?

На табличке сказано:

И почему они оба так довольны собой?

23
Летучие мыши во тьме

Через несколько дней, после того как они повесили это объявление, в мой дом стали приезжать первые из многочисленных посетителей. А когда я говорю «посетители», я имею в виду совершенно незнакомых людей, которых никто сюда не приглашал. То есть никакие они не посетители вообще-то. Я бы сказала, непрошеные оккупанты. Как божьи коровки-каннибалы, которых никто не любит, или уховёртки…

Они творили, что хотели, у них были ключи от нашего дома, они приходили, когда им вздумается, и не важно, как я их называла, потому что ни один из них меня не слышал.

На них были сиреневые футболки с надписью «Общество охраны исторических зданий: бригада уборщиков». Они пили много чая. Они ели много странных на вид серых печений. Они слушали много незнакомой поп-музыки.

Первое время они по большей части убирались.

Только и делали, что скребли и чистили. Если запустишь свой дом на целый век, мусора, как оказалось, накопится немало. Но предлагаю не углубляться в подробности, у вас ведь наверняка найдутся дела поинтереснее, чем читать про домашнюю уборку длиной в восемнадцать месяцев. Я избавлю вас от этого. Может, я и умерла, но я же не чудовище!

Какое-то время я одним глазом поглядывала на входную дверь. Вдруг вернутся мама, папа и Бёрди. Кто знает. «Ты же не думала, что мы бросим тебя, правда?» – скажут они.

Но когда прошло шесть месяцев, а они так и не появились, я всё поняла.

Папа никогда не следил за часами, но даже он сумел бы подняться на холм за это время. Пора взглянуть фактам в лицо. Если они не вернулись за сто два года да ещё шесть месяцев, значит, они не вернутся никогда.

После того как бригада уборщиков закончила своё дело, прислали команду реконструкции и восстановления.

И вот тогда я поняла, что готова отдать всё, что угодно, чтобы вернуться к чистке. Потому что, когда ты мёртв и группа незнакомых людей перестраивает твой дом, это грустно и печально. Не знаешь, куда себя деть. Не остаётся ни одного родного знакомого места. Кто-то где-то всегда обсуждает несущие балки.

Иногда мне удавалось побыть одной в своей спальне, но несколько месяцев подряд там тоже работали строители и реставраторы, и мне оставалось только прятаться в затхлых неуютных местах. Но даже это было довольно рискованным занятием. Однажды я застряла в сушильном шкафу на целый месяц. Такая вот кошмарная версия пряток.

Я долго не могла понять, зачем они всё это делают. Зачем отдраивать и восстанавливать дом, который им не принадлежит? Почему бы не заняться своими собственными домами? Какая им от этого польза? На ум мне приходил только один ответ – по доброте душевной. Такие уж они. Совершают благородные поступки от избытка человеколюбия. А когда они не ремонтируют дома мертвецов, они наверняка снимают котят с деревьев.

А знаете, что самое странное? Они делали всё это в полной темноте. Они установили специальные жалюзи на окнах, чтобы свет почти не попадал внутрь, и работали в полумраке, как летучие мыши. Может, они так привыкли.

Или прошлое можно разглядеть только при тусклом свете?

Самое страшное в этой грандиозной уборке началось, когда они стали выбрасывать вещи. Они искренне старались восстановить всё, что только можно, в этом им не откажешь. Но многие наши вещи спасти не удалось.

Стёганые одеяла, коврик в моей ванной, моё любимое полосатое покрывало, почти все наши книги и все плюшевые мишки Бёрди отправились на свалку. Мамина и папина одежда, разбросанная по комнате. Даже самодельные рождественские украшения, забытые на ёлке на целый век, бесцеремонно сунули в мешок и выбросили вон. Ёлка, теперь не более чем лысый сучок высотой с палочку от мороженого, тоже оказалась в мусорном контейнере.

Раз или два я пыталась остановить их. Вставала на пороге, преграждая дорогу, протягивая к ним руки и умоляя разрешить мне сохранить всё это. Я даже хваталась за мешки.

Но – в лучшем случае – мои пальцы соскальзывали с них. В худшем – тот, кто переступал через порог, проходил прямо сквозь меня, и я, содрогаясь и отплёвываясь, старалась избавиться от его вкуса у меня во рту. В конце концов я сдалась.

Единственным утешением в эти мрачные минуты было осознание того, что когда-нибудь всё это закончится. В один прекрасный день они все уйдут, и мой дом снова станет моим, и в тишине и покое я наконец смогу понять смысл своего существования. Почему я ещё здесь и что мне надо сделать, чтобы воссоединиться с мамой, папой и Бёрди.

А если кому-то кажется, что это чудесно – время для самоанализа и размышления о своём предназначении и месте в мире, перед тем как войти в великие врата смерти на небесах, – то почему бы вам не попробовать самим, а уж потом рассказывать мне, как это чудесно?

24
Здесь творится что-то очень подозрительное

Однажды утром все эти люди явились в ещё более приподнятом настроении, чем обычно. Не как раньше, когда они находили наши пришедшие в негодность вещи и впадали в такой необъяснимый восторг, что мне было стыдно за них.

Сейчас ликование было вполне понятным. Весь дом наполнился праздничным предвкушением, как накануне Рождества. И если прежде они сосредоточенно трудились, засучив рукава, то теперь их лица светились от счастья, как после выполненного дела. Вместо того чтобы доставать свои инструменты, они убирали их. Чувствовалось, что они наносят последние штрихи и работа подошла к концу.

Может они…

…уходят?

Меня охватила радость. Я обошла весь дом. Да, они совершенно точно собирают вещички.

Счастье боязливо закралось в сердце, будто занудные родственники, которые гостили у вас целую вечность, наконец сказали вам за завтраком: «Думаем, нам пора, а то гортензии полить надо».

Ещё больше я порадовалась, когда увидела, каким красивым стал дом. Намного чище, чем при моей жизни, почти безупречным. На крыльце даже положили новый коврик с надписью ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. Может, мне будет не так уж и грустно пожить здесь одной какое-то время.

Надо же, команда реставраторов даже восстановила нашу фотографию – ту, где мы сидим на тюках сена на свадьбе. Но кое в чём они ошиблись.

Вместо того чтобы поставить фотографию на камин, где она и должна стоять, её повесили в прихожей. А под ней была подпись.

Семья Рипли, 2019

Гм.

Я снова обошла дом, чувствуя, что мрачнею. Что-то здесь не так. Всё косо и криво, как бывает, когда кто-то приберётся в твоей комнате без разрешения и положит все вещи не на свои места.

Из маминого кабинета вынесли бумаги. Её стол оставили, лэптоп тоже, но это был не её лэптоп, – чёрный и без стикеров, – к тому же исчезла башня из кофейных кружек и все горшечные растения с подоконника. Вместо них там стоял аккуратный ряд кактусов, довольно симпатичных, но совершенно лишних.

В гостиной, где когда-то висел чудесный папин морской пейзаж в серо-розовых тонах предрассветного неба, теперь висела…

… распечатка одного из папиных портретов домашних животных в рамочке. Мопс, с ламинированной подписью:

ПЕРСИ, МОПС

Автор: Даглас Рипли

Но папа никогда не вешал портреты домашних животных дома. Он писал их ради денег и отправлял заказчикам. А наш дом украшали его морские пейзажи. Неужели мы похожи на семью, которой нравится сидеть на диване под изображением чужого мопса и смотреть телевизор?

Перечень всего, что стало неправильно, рос с каждой секундой. Стены были выкрашены в неправильный цвет. Повсюду лежали странные вещи. В моей комнате, возле моей фотографии, кто-то повесил на стене в рамке мою школьную форму. Моя кровать стояла не с той стороны – и вообще это была не моя кровать.

Внизу в прихожей, там, где мы всегда держали ящик для старых шлёпанцев, стоял круглый столик. Зачем он здесь? И что это за книга в красной твёрдой обложке на столе? Тоже что-то новенькое.

Я подошла посмотреть.

На обложке книги стояло название, выполненное золотым тиснением:

А ниже я прочитала самое загадочное предложение из всех, что когда-либо попадалось мне на глаза:

Будем рады вашим отзывам о посещении Дома с видом на море, чтобы мы смогли сделать ваш следующий визит ещё лучше!

Я долго смотрела на эту надпись, но, хотя все слова оказались знакомы, смысла в них было не больше, чем в иероглифах.

Мои глаза снова и снова возвращались к одним и тем же пяти словам:

Посетители? Ваши отзывы? Следующий визит?