Текст книги "Шторм по имени Френки"

25
Чувствуйте себя как дома

Звуки скрипок отвлекли меня от размышлений.

Кто-то оставил входную дверь открытой. Я поглядела на неё, ненадолго позабыв о таинственной книге. В саду раздался звонкий смех. Затем приглушённый разговор.

– Вы что-то там можете гордиться! Такое достижение что-то там, – сказал кто-то.

Снаружи были люди. И впервые за долгое время они не пользовались бензопилами, молотками и дрелями. Они чокались бокалами. Даже из прихожей я чувствовала их праздничное настроение. Когда я последний раз выходила в сад, он представлял собой почти непроходимые заросли колючих кустов. Теперь здесь была светло-зелёная лужайка, сияющая в лучах солнца.

Снова раздался смех. В саду явно что-то происходило. Но что?

Есть только один способ выяснить.

Я вышла на крыльцо и перешагнула через порог.

Как приятно ощутить свежий воздух на своём трупе. Я зажмурилась от солнца. Несколько мгновений я видела только ярко-белую, ослепительную россыпь бриллиантов. Но глаза довольно быстро привыкли к свету.

Старая вишня, под которой мы парковали автомобиль, стояла в цвету. «Наверное, сейчас весна», – подумала я удивлённо, когда три официанта в красных пиджаках прошли мимо меня, неся подносы с хрустальными бокалами. Весна ещё бывает, хоть это радует.

Я последовала за официантами в сад позади дома, откуда доносился шум.

Там была вечеринка.

Кто-то развесил флажки и разноцветные фонарики. Собрались люди, в которых я с трудом узнала команду реставраторов. Все нарядные, хотя одеты они были странно: шёлковые халаты, длинные ночнушки. Будто собрались на пижамную вечеринку для взрослых. У пары гостей были маски для глаз, натянутые на макушку, будто солнечные очки; кое-где в толпе сверкали тапочки, усеянные цветными драгоценными камнями, словно ломтиками тропических фруктов.

Что ж, хотя бы стильно.

Я взглянула на себя, с ужасом вспомнив про свой сгнивший рождественский джемпер и тело, покрытое синяками и ссадинами. В кои-то веки я порадовалась, что меня никто не видит.

Колючие кусты вырубили, вновь открыв вид на море. Я бросила на него самый сердитый взгляд, на какой была способна. Затем моё внимание привлекло кое-что другое. На том месте, где раньше стоял папин сарай-мастерская, теперь построили одноэтажное здание. Совершенно не похожее на сарай. Во-первых, оно не заваливалось набок, словно Пизанская башня, и не было сколочено из старых досок. Это было добротное современное здание с прямыми углами, окнами и табличкой:

Над буквой é нарисовали крошечную кисточку. Будто это достойное оправдание. Будто это компенсирует то, что они снесли папин сарай.

Кроме кафé тут стояли патио-столы, декоративные кусты и лежаки, а также ухоженные клумбы, такие аккуратные, будто искусственные.

На дубе появился совершенно новый домик. Мне стало ужасно тоскливо. Строительство дома на дереве для Бёрди и меня значилось чуть ли не первым пунктом в папином списке важных дел. А теперь слишком поздно.

Примерно через час, когда солнце поднялось высоко и было выпито несколько бутылок золотистой шипучей жидкости, стройная женщина в красной пижаме и с волосами, отливавшими серебром, прошла через толпу. Люди хлопали ей. Она с довольной улыбкой оглядела собравшихся. На её лацкане был бейдж:

Когда аплодисменты смолкли, Оливин заговорила.

– Спасибо, – сказала она. – Было одиннадцать иссети восстанавливать этот исторически значимый семейный дом.

И вновь раздались аплодисменты. Я почувствовала странную смесь гордости и замешательства. Спасибо, что восстановили. И навели порядок. Очень мило с вашей стороны. Но не пора ли вам восвояси?

– Признаюсь, – сказала она, – без трудностей не обошлось. Мы превысили бюджет, ля-ля тополя… но в конце концов достигли цели! И вот результат: живой фрагмент начала двадцать первого века, самый что ни на есть настоящий, аутентичный, совершенно невиртуальный, неэкранный. Дом с видом на море подробно показывает нам жизнь одной семьи из далёкого прошлого.

Кто-то сказал «браво».

Все захлопали. Смотрю, хлопать эта компания любит.

– А теперь осталось сделать лишь одно, – сказала женщина по имени Оливин. – Следуйте за мной!

Толпа хлынула вперёд, обогнула дом и остановилась перед входной дверью. Тут-то я и заметила красную ленту, которой дверь была обвязана посередине. Будто дом – подарок.

– С превеликим удовольствием объявляю Дом с видом на море официально открытым, – сказала женщина с серебристыми волосами, перерезая ленту большущими золотыми ножницами, и все снова захлопали, – чтобы их порадовать, много ума не надо.

Мне не понравились её слова. Особенно «официально» и «открытым».

Вот чем они занимались последние полтора года! Вот почему они с таким трудом восстанавливали наш дом. Они и не собирались уходить. Они присвоили его себе в тот день, когда впервые вошли в него.

– Добро пожаловать, и позвольте представить вам совершенно особенных людей, – сказала Оливин.

И толпа вошла через входную дверь, которая когда-то была моей.

26
Вы здесь!

Было тесновато. Непрошеные гости заполнили крыльцо и всю прихожую. Когда они смолкли, совсем близко от меня раздался звук, – он кольнул меня в сердце ещё прежде, чем я поняла, что это.

Вдруг я услышала его снова, на этот раз совершенно отчётливо, и мои губы стали растягиваться в улыбку. Ощущение было такое, будто моя кожа вот-вот лопнет от забытого движения. Я услышала, как кто-то насвистывает мелодию: выдуманную, нестройную мелодию, которую могла напевать только… Похоже, это…

– Бёрди? – ахнула я.

– Френки, – сказала Бёрди.

Она стояла наверху. Мне захотелось плакать и смеяться одновременно.

Я протолкнулась через толпу, борясь с неоднократными приступами тошноты, но мне было всё равно – разве это имеет какое-то значение?! – и я бросилась наверх. Не успела я подняться до середины лестницы, как…

– Мам? Пап?

Вот же они. Все трое! Стоят наверху и улыбаются мне. Они вернулись. Они вернулись за мной.

– Вы здесь, – сказала я, всхлипывая, и перепрыгнула через последние ступеньки.

Я потянулась к Бёрди и хотела обнять её, мечтая ощутить её нежное тёплое прикосновение, и…

… ничего не почувствовала.

Я открыла глаза.

И с тревогой взглянула на сестру. Может, в последний момент она отстранилась. И теперь ведёт себя так, будто меня вообще не существует. А, ясно. Она дуется.

– Бёрди? – сказала я. – Бёрди, прости меня…

Я снова попробовала обнять её, но мои руки прошли сквозь неё.

В ужасе я поглядела на родителей, которые, как и Бёрди, смотрели прямо перед собой.

– Пожалуйста, пожалуйста, простите меня, – взмолилась я. – Я так соскучилась…

Бёрди снова хихикнула, но на этот раз было очевидно, что она хихикает толпе. И толпа наслаждалась этим, глядела на неё с восторгом, будто увидела ягнёнка в нарядном платьице.

Внизу Оливин прочистила горло и заговорила.

– Леди и джентльмены, познакомьтесь с Бриджит Рипли.

– Всем здравствуйте, – сказала Бёрди не своим, искусственным голосом.

Говорила она странно, будто…

– Добро пожаловать в наш дом.

… дёрганая.

Я перевела растерянный взгляд на маму и папу. Они тоже смотрели на собравшуюся толпу, улыбались и кивали. Но мы же умерли, разве не так? Почему же… почему же они улыбаются? Неужели толпа видит их, но не меня?

– Пожалуйста, ответьте мне! Объясните, что происходит!

Папа, делая вид, будто я вообще ничего не говорила, и даже не взглянув в мою сторону, улыбнулся маме, а затем посмотрел на Бёрди.

– Где Френки?

В папиных словах чувствовалось то же отрывистое стаккато, будто слова выдаёт механизм.

– Кто-нибудь видел её? Где Френсис Фрида Рипли?

Я уставилась на него.

– Пап, – сказала я. – Я же здесь, перед тобой.

А затем я услышала самый невероятный звук на свете.

Мой голос. Мой собственный голос. Но говорил кто-то другой.

– Иду!

Девочка, которая вышла из моей комнаты, была одета в мои джинсовые шорты, мою любимую футболку и мой браслет вечной дружбы, который сделала для меня Айви.

И эта самозванка подошла к маме и папе, обняла их, ухмыльнулась Бёрди, а затем повернулась к толпе, улыбаясь.

– А вот и вся семья. Представляю вам Рейчел, Дагласа, Френсис и Бриджит Рипли, – сказала Оливин. – Наши новые голограммы.

И все снова захлопали. Кто бы сомневался.

Копии Рипли спустились по лестнице, блаженно улыбаясь толпе.

Пока они обходили прихожую, здороваясь с гостями, любезно, безэмоционально, словно хорошо обученные поп-звёзды на светском рауте, Оливин объясняла:

– Благодаря нашим реставраторам цифровых архивов мы сумели скачать домашние видео семьи Рипли с их компьютеров, мобильных телефонов и планшетов. Мы также скопировали и реконструировали их голоса с помощью найденных записей. И теперь эта семья из двадцать первого века может приветствовать гостей из двадцать второго века в своём доме.

Другими словами, она говорила следующее:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД.

В немом ужасе я глядела, как наши голограммы прогуливаются среди гостей.

– Они будут переодеваться в зависимости от времени года, играть в игры с детьми и общаться со взрослыми. Они могут давать уроки живописи, играть в прятки, демонстрировать, как они пользовались теми или иными приборами, и ответить практически на любой вопрос о своей жизни.

– О-о-о, – сказала толпа.

– Попробуйте. Спросите их о чём-нибудь.

– С удовольствием, – сказал мужчина. – Миссис Рипли, вам нравится, как отремонтировали ваш дом?

Мама тут же повернулась к нему, будто прислуга, которую позвал хозяин. Сделав глубокий реверанс и чуть не коснувшись коленями пола, она ответила:

– Я в восторге. Мы так рады приветствовать вас в нашем доме. У вас ещё остались вопросы?

Пока я смотрела, остолбенев – с каких это пор мама делает реверансы? – в толпе раздались одобрительные возгласы.

Кто-то крикнул:

– Что ты любишь на завтрак, Бёрди?

Бёрди наклонила голову набок, задумавшись.

– Мы очень гордимся этим движением, – сказала Оливин. – Пока она это делает, программа подбирает верный ответ. Выглядит так естественно.

– Папины оладушки, – сказала наконец голограмма Бёрди сладким голосом. – У вас ещё остались вопросы?

Я мрачно уставилась на неё.

Вылитая Бёрди, с её личиком в форме сердечка и двумя кривыми передними зубами, но она не сияла, как Бёрди. Лицо Бёрди всегда словно блестело, как сад после дождя. А это мерцающее нечто передо мной было всего лишь подделкой, собранной каким-то умником в лаборатории.

Но никого это не заботило, кроме меня. Они тут же перевозбудились и засыпали голограмму Бёрди обескураживающими вопросами, перекрикивая друг друга.

– Каким был твой бафф-эйс предмет в школе?

– Кем ты хотела стать после полного скачивания?

– У тебя когда-нибудь был босс-министр?

В конце концов она перепугалась, бросилась к маминой голограмме и зарылась лицом в её одежду.

– А-а-ах, – воскликнула толпа.

– У неё перезагрузка, – сказала женщина. – Пусть немного отдохнёт. Может, у кого-то есть вопросы к Френки?

Повисла тишина. Несколько человек повернулись в сторону моей голограммы, которая, к сожалению, именно в эту минуту решила поковыряться в носу. (Спасибо, пап, что заснял этот волшебный момент на камеру.)

Кто-то пробурчал:

– Я пас, спасибо.

И все смутились.

Женщина, которая явно была здесь главной, решительно кивнула, будто подводя итог:

– Что ж, для общего впечатления мы увидели достаточно. Большое вам спасибо, что пришли.

Все снова захлопали.

Затем сказали:

– Какое достижение! Будто вернулись в прошлое на машине времени и прогулялись по их дому!

Но они ошибались. Это был вовсе не наш дом. Ощущение было такое, будто кто-то содрал кожу с нашего родного дома и натянул её на совершенно другое здание. Самый настоящий Франкенштейн. Меня бросили одну в этом заштопанном доме-чудовище, моя семья никогда не вернётся за мной, и никто не хочет разговаривать с моей голограммой.

27
Ваша памятка

ДОМ С ВИДОМ НА МОРЕ: САМЫЙ ОБЫЧНЫЙ ДОМ, СТАВШИЙ НЕОБЫЧНЫМ ПОСЛЕ ЧУДОВИЩНОЙ ТРАГЕДИИ.

ЗДРАВСТВУЙТЕ, НАШ ДОРОГОЙ ГОСТЬ! НАДЕЕМСЯ, ВАМ БУДЕТ ИНТЕРЕСНО ВЗГЛЯНУТЬ НА ДОМ СЕМЬИ РИПЛИ.

ВЫ У НАС ВПЕРВЫЕ? ОЗНАКОМЬТЕСЬ С ОТВЕТАМИ НА ЧАСТО ЗАДАВАЕМЫЕ ВОПРОСЫ, КОТОРЫЕ НАВЕРНЯКА БУДУТ ВАМ ПОЛЕЗНЫ!

1. Почему здесь так темно?

Меблировка дома чрезвычайно старая, а обои, занавески и обивка ветшают с каждым днём. Естественный свет наносит дому невосполнимый ущерб. Если задёрнуть занавески и приглушить свет, дом проживёт чуть дольше.

Если вам всё же не хватает естественного света, мы приглашаем вас в сад позади дома, где в уютном кафеˊ, помимо традиционных домашних блюд двадцать первого века, вы сможете отведать лучшие блюда из синтетического мяса и овощей, а также вкуснейший, свежий КуппаГрубба (экзопомол также есть в наличии), сваренный из лучших кофейных личинок.

2. Где уборная?

Уборная для посетителей расположена в кафеˊ. Также небольшую уборную можно найти возле кабинета миссис Рипли, но она закрыта для использования, поскольку является частью дома, то есть экспонатом нашей выставки.

3. Почему время от времени я слышу вздохи, стоны и другие необычные звуки?

В отличие от современных домов с цифровым управлением, старые дома всегда «разговаривают». «Вздохи», которые вы можете слышать, иногда напоминающие неодобрительное цоканье языком, вызваны тем, что кирпичи и трубы смещаются и сдвигаются под воздействием изменения температуры.

Волноваться не о чем.

4. Почему в доме всегда пахнет сыростью? И почему в некоторых комнатах вдруг становится так холодно, что зуб на зуб не попадает?

Мы согласны с вами, в доме частенько появляется необъяснимый запах морской воды, странным образом перемещающийся из одной комнаты в другую. Иногда он чувствуется даже в саду! Мы пока не нашли причину, но скорее всего, дело в сантехнике. Вот и всё. Просто безобидная сантехника! И никаких причин для беспокойства. Совершенно никаких!

Что касается похолодания – опять же во всём виновата сантехника. Мы не спешим модернизировать отопление в Доме с видом на море, поскольку считаем, что это нарушит целостность – и аутентичность – сооружения. Если вам холодно, пользуйтесь шарфами и шапками, которые мы развесили для вас в комнатах.

Мы настоятельно просим вас соблюдать с голограммами правило «двух вопросов на одного платящего клиента», поскольку слишком большое количество вопросов может перегрузить нашу систему и привести к сбоям.

Уходя, не забудьте оставить отзывы в книге для посетителей, которую вы найдёте в прихожей.

Спасибо за поддержку Общества охраны исторических зданий: благодаря нам прошлое оживает. Узнайте у наших сотрудников о привилегиях постоянных посетителей!

28
Затишье перед бурей

Вот так мой дом стал туристической достопримечательностью.

Первые несколько безумных дней после церемонии открытия я искренне старалась помнить о хороших манерах. Несложно догадаться, что сказали бы мама и папа, окажись они здесь. «Хватит сверлить их взглядом, Френки, и помни, что они наши гости». Я не путалась под ногами и помалкивала.

Я даже придумала простое правило: призрак с одной стороны заграждения, туристы – с другой.

Заграждения представляли собой толстые красные канаты, привязанные к двум бронзовым столбикам, стоявшим в каждом дверном проёме дома. Они удерживали туристов снаружи, за дверью, позволяя лишь заглянуть через порог. Хотя иногда я чувствовала себя невидимым животным в зоопарке, по крайней мере комнаты остались за мной.

Почти. Приходилось делить пространство с охранниками.

Их разместили в каждой части дома. Они выполняли две обязанности: если поблизости не было голограмм, охранникам можно было задать вопросы о доме и нашей жизни. А ещё, мне кажется, они следили, чтобы никто ничего не украл и не сломал.

Всего охранников было восемь. На первом этаже: Крикс (гостиная, любит варёные яйца), Брэ (кухня, большущая татуировка на шее, иногда помогает в кафé, если не хватает персонала), Медоу (мамин кабинет и кладовка, носит необычные ожерелья) и Эда (прихожая, куча бородавок). На втором этаже дежурили: По (моя комната, постоянно что-то записывает в блокноте), Йос (мамина и папина комната, широченные плечи, вид устрашающий), Тёрл (комната Бёрди, часто напевает себе под нос) и Скиффлер (коридор и ванная, от него всегда плохо пахнет).

Весь июнь и большую часть июля я жила по следующему распорядку:

8:45. Ключи звякают во входной двери. Значит, мне пора вставать, кое-как зачесать волосы назад, смахнуть пыль с лица и поправить гниющие лохмотья на своём трупе – надо же прилично выглядеть.

8:50. Приезжают сотрудники Общества охраны исторических зданий, заваривают свой странный фиолетовый чай, обсуждают планы на день и включают голограммы.

9:00. Дом с видом на море открыт для посетителей – в основном людей среднего возраста и вежливых туристов из других стран. Они ведут себя тихо и относительно смирно, активно перешёптываются.

9–12. Всё утро я провожу на втором этаже.

12–13. Туристы плавно перетекают в кафé, где пьют странные напитки из молотых насекомых и обедают. Теперь мне можно спуститься вниз и не бояться, что кто-то пройдёт сквозь меня.

13–17. В зависимости от погоды я либо сижу в гостиной за ограждением, либо гуляю по саду.

17:00. Дом с видом на море закрывается. Голограммы наконец выключают.

17–18. Приезжают Дёрк и Дебс, уборщики, чтобы пропылесосить, вытереть пыль, вынести мусор.

18:00. Дёрк и Дебс уходят.

18:30. Уходит администратор Оливин.

А в конце дня я:

18:45. Читаю последние записи в книге для посетителей, которая лежит на столике в прихожей, всегда открытая.

Выбор у меня невелик – это единственное, что я могу читать из-за своих непослушных пальцев, не способных открыть даже книги в мягкой обложке. К сожалению, этой книге не суждено удостоиться Нобелевской премии по литературе – слишком уж она однообразная.

Большинство отзывов можно было разделить на три категории:

1) Восторженные, пафосные комментарии о том, как всё замечательно. (Со множеством восклицательных знаков.) Например:

ПОТРЯСАЮЩИЙ ФРАГМЕНТ ЖИЗНИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА!!!!!!!!

– БИЛЛИ И ДЖЕНАКС из ЮТЫ!!!!

2) Презрительные комментарии по поводу угощения, например:

Жаль, что КуппаГрубба не так прекрасен, как вид на море.

– Колин, Лемингтон-Спа

3) Отзывы с мудрёными выражениями, такими, как «пища для ума».

Так я и жила.

Ничего интересного, но я приспособилась.

А потом началась пора летних отпусков, и всё изменилось.

29
Когда убрали заграждения

Низенькие.

Высокие.

Большие вонючие грубияны.

Стеснительные.

Шумные.

Сопливые нытики.

И это только родители.

Родители, конечно, были с детьми…

После первого дня летних каникул, когда двери наконец закрыли, Оливин обратилась к персоналу с ошарашенным выражением лица и сказала:

– Придётся убрать комнатные заграждения. Только так мы сможем всех вместить.

– Но заграждения нужны для защиты комнат, – возразила Эда. – Ковры, паркет – они не переживут такую толпу.

Я взглянула на Эду с благодарностью.

Но Оливин покачала головой.

– Крыша сама себя не починит. Содержание голограмм тоже дорогое удовольствие. Обойдёмся без заграждений. Уберём их на склад! Чем больше народа, тем лучше! Куй железо, пока горячо!

Она добилась своего. Заграждения убрали. За один вечер я лишилась всех своих убежищ. Не осталось ни одной комнаты, где я могла бы размять косточки. Только крохотные островки. Например, моя кровать. Ещё я могла вжаться в узкую щель между холодильником и стеной, пока мимо проходила одна семья за другой, жалуясь на дорогую парковку. Ни одно место в доме я не могла назвать своим.

Хотя я знала, что меня никто не видит, всё равно было страшно застревать в таких ловушках, стоять там часами, пока орда взрослых и детей бродит по моей жизни, наматывает круги вокруг меня, бросает на меня невидящие взгляды. Будто я стою без одежды посреди школьного двора и жду, что в любую секунду кто-то засмеётся. Именно так я себя чувствовала в течение всего дня. Каждый день, с понедельника по воскресенье. Хотя дом закрывали в воскресенье после обеда. Но дело не в этом.

Каждый раз, когда хотелось глотнуть свежего воздуха и передохнуть, мне приходилось мужественно продираться через толпу, сквозь двадцать человек, не меньше, затем, обессилев, падать на траву в саду, борясь с тошнотой. А когда пора было возвращаться, ситуация повторялась, но в обратном порядке.

Мало того, я, словно магнит, притягивала к себе собак, которым хотелось справить нужду, потому что я была мёртвой, а собаки любят писать на мертвечину. А ещё мухи. Мухи обожали меня.

Через несколько недель моё существование напоминало бесконечную игру в «Монополию», где дом был игровой доской, а я – невольным игроком. Я знала наперёд, что проиграю, у меня в собственности не было ни одного поля, но меня вынуждали продолжать игру. Оставалось только ходить кругами по доске, зная, что, куда бы я ни попала, придётся платить.

Когда я не пробовала человеческую плоть на вкус, не отмахивалась от мух и не шарахалась от собак-поводырей, которым приспичило написать на меня, я пыталась уклониться от толпы сопливых малышей, морщилась, когда меня пихали большими громоздкими сумками, слушала, как люди задают нашим голограммам одни и те же глупые вопросы, или смотрела, как они хихикают над портретом мопса.

Ни одного безопасного места, всё вокруг принадлежало чужим людям, мне уже давно не было весело, и я знала, что никто никогда не позволит мне выйти из игры.

А если эта метафора смущает вас, позвольте сформулировать иначе:

ВСЁ БЫЛО УЖАСНО.

И эмоции, которые, как я думала, давно угасли, забурлили с новой силой.

Не прошло и месяца после начала летних каникул, как ковры на втором этаже облысели, голограммы стали зависать из-за слишком частого использования, а в книге для посетителей появились каляки-маляки цветными карандашами и комментарии типа:

Мой старший брат – вонючий бомж, ха-ха-ха-ха-ха!!

А они всё шли, шли и шли.

Я совсем опустилась. Сутулилась, валялась весь день на своей кровати, тяжело вздыхала и распевала непристойные песни, орала на малышей.

Но вот что странно. Хотя собиралась прорва народа, и люди, очевидно, приложившие немало усилий, чтобы добраться до нашего дома, терпеливо отстаивали очередь и платили деньги за осмотр – они в большинстве своём не очень-то радовались. Вид у них всегда был озабоченный. Они часто бранили своих детей и каждую секунду интересовались, не нужно ли им в туалет.

В основном они фотографировались на телефоны и отправляли фотографии своим знакомым. Хоть что-то у нас было общее: и я, и они привыкли, когда другие глазеют на нашу жизнь. Может, они тоже переживают, что их забудут.

Даже у тех редких посетителей, которые действительно интересовались домом, записывались на мастер-класс «Нарисуй своего домашнего питомца» с папиной голограммой, взаимодействовали со всеми интерактивными экспонатами и добровольно смотрели документальный фильм про Клиффстоунское цунами – даже у них в конце концов появлялось одно и то же выражение лица.

Ошеломлённое. Будто они чувствовали, что чужая жизнь обступила их со всех сторон, и им это не нравится.

Они натянуто улыбались. Бросали взгляд на окна и предлагали «Выйдем?», будто задыхались. А в саду они облегчённо переводили дух, потихоньку приходя в себя.

Они спешили в сторону парковки, ни разу не оглянувшись назад. Затем усаживались в свои летающие автомобили и исчезали в смоге двадцать второго века. И я знала, что больше их не увижу.

Потому что никто к нам не возвращался.

Кроме одного мальчика.

Чудно́го мальчика в чудно́й футболке.

Которого тянуло в дом, будто тут мёдом намазано.