Текст книги "Возвращение"

Глава 15

На следующее утро я встретился со Сьюзен Хадсон – темноволосой кареглазой женщиной лет пятидесяти, которая подходила к своей невероятно сложной работе с изрядной долей оптимизма. Почти весь день она проводила в телефонных спорах со страховыми компаниями, напоминала пациентам о просроченных задолженностях или сообщала им, что страховка, увы, не покроет ту или иную процедуру. На такой должности я бы уже давно впал в депрессию. Однако миссис Хадсон тепло меня поприветствовала. Похоже, она обрадовалась моему появлению, чего я уж совсем не ожидал. Любезно предложив мне сесть, она сразу кому-то позвонила, сообщив, что я приехал. Не прошло и минуты, как к нам присоединился мужчина.

– Доктор Эдриан Мэнвилл. – Он протянул мне руку. – Главный врач этой больницы.

– Доктор Тревор Бенсон, – представился я, недоумевая, зачем главврач пожаловал на нашу встречу с миссис Хадсон.

– Вы тоже медик? – удивился доктор Мэнвилл.

– Хирург-ортопед, – ответил я. – Но уже не практикую. Надеюсь, я ничего не испортил, пока вез Келли в больницу.

– Конечно, нет, – заверил Мэнвилл, присаживаясь рядом. – Спасибо, что приехали.

– Боюсь, я не совсем понимаю, зачем меня вызвали. – Я заглянул в глаза главврачу. – И зачем пришли вы. Я думал, речь пойдет о страховке моей бабушки.

– Мы не знали, к кому еще обратиться. – Сьюзен придвинула к себе документ, лежавший возле компьютера. – Понимаю, вы ей не родственник, но мы надеемся, что вы проясните ситуацию.

– Кто это – «мы»?

– Финансовый отдел, – объяснила женщина. – А также руководство больницы. Мы думаем, как поступить.

– Я вряд ли смогу помочь. Я видел Келли всего пару раз, даже фамилии ее не знаю, – развел руками я.

– Вот и мы тоже.

– Как же так?

– У нее не было при себе документов, и нам пока не удалось ничего о ней выяснить.

Я перевел взгляд на Мэнвилла, затем снова на Сьюзен.

– Расскажите все с самого начала. Что-то ведь удалось узнать?

– Конечно, – кивнула Сьюзен. – Я уже говорила вам, что Келли назвала номер чужой страховки. Если честно, мы чудом распознали подвох. Ваша бабушка последний раз лежала у нас в больнице много лет назад – картотека тех времен еще не полностью занесена в компьютер. Дело движется медленно, так что в данном случае нам очень повезло. Вы не знаете, как у пациентки могла оказаться чужая карточка?

– Могу только предположить. Думаю, Келли либо нашла ее, либо получила от моего дедушки.

Сьюзен замерла, занеся ручку над листом бумаги.

– Зачем же вашему дедушке отдавать ей карточку?

– Потому что он всегда жалел обездоленных.

– Что вы имеете в виду?

– Дедушка подкармливал бездомных животных, когда они забегали на участок, – объяснил я. – Возможно, Келли тоже появилась у него на пороге, и он решил ей помочь.

– Незаконно позволять человеку пользоваться чужой страховкой!

– Боюсь, его уже не оштрафовать, – вздохнул я. – Дедушка прошлой осенью умер.

Сьюзен внимательно перечитала документ, сделала пару отметок и отложила ручку.

– Ситуация непростая. Так как лечение Келли попадает под нашу благотворительную программу, нужно, чтобы пациентка честно заполнила формы согласия. Это необходимо для отчетности, ошибок допускать нельзя.

– Вы уже расспрашивали Келли?

– Да, – кивнула Сьюзен. – Доктор Мэнвилл – тоже. А перед этим – ее лечащие врачи. Вначале мы решили, что она немного путается в мыслях из-за травмы. Однако ее начальник подтвердил, что при приеме на работу она дала тот же страховой номер. Дальше – больше. На вопрос, где она проживала раньше, пациентка назвала несуществующий адрес. А когда мы ее в этом уличили, она и вовсе перестала отвечать.

Очень в духе Келли.

– А еще, – добавил доктор Мэнвилл, – она все время спрашивает, когда ее выпишут. Это тоже нас беспокоит – правда, по совсем другим причинам. Мистер Бенсон, вы точно ничего о ней не знаете?

– Она упоминала, что родом не из Нью-Берна. Сейчас она живет в трейлерном парке недалеко от моего дома, работает в «Фактории ленивого Джима». – Я взглянул на главврача. – Дело ведь не только в оплате счетов? Думаю, вы подозреваете, что за травмой головы скрывается серьезное заболевание. Потому что Келли потеряла сознание прежде, чем ударилась головой, из-за ее странной бледности, а может, из-за результатов обследования. Поэтому вы волнуетесь, когда она спрашивает о выписке.

Я озвучил свои догадки утвердительным тоном. Мэнвилл заерзал на стуле.

– Как вы знаете, существует врачебная тайна, – уклончиво ответил он. – Мы не вправе разглашать диагноз без согласия пациентки.

Я об этом знал, но по взгляду понял, что мои догадки верны.

– Мы надеялись, – вмешалась Сьюзен, – что вы, мистер Бенсон, убедите вашу знакомую хотя бы задержаться тут подольше и получить необходимое лечение. И попросите ее предоставить верные данные, чтобы решить финансовые моменты.

– Может, вам лучше самим с ней поговорить?

– Мы пытались, но девушка упорно хочет выписаться, – вздохнула Сьюзен. – Говорит, что чувствует себя хорошо.

– Вам лучше обратиться к ее начальнику, Клоду. Он знает Келли гораздо лучше, чем я.

– Он уже приходил, – сказала Сьюзен. – Он заполнял бумаги, где оставил свой номер, поэтому мы сразу с ним связались. Но и ему она ничего говорить не стала. Тогда он предложил позвонить вам. Сказал, что пациентка уважала вашего деда. Может, и вы до нее достучитесь?

Клод, похоже, не знал, что Келли чуть не наорала на меня в тот день, когда упала со стремянки.

– Вряд ли она мне доверится.

– Хотя бы попробуйте, – попросил Мэнвилл. – Ради Келли. Ради ее здоровья. Мы понимаем, что вы не обязаны…

Доктор осекся. Выждав немного, я кивнул. Дедушка хотел бы, чтобы я помог – сделал все, что в моих силах. Он заботился о Келли и был бы рад, если бы я отнесся к ней так же.

– Не обещаю, что она согласится, – предупредил я, – но охотно с ней побеседую.

– Спасибо!

– При одном условии, – добавил я.

– Каком?

– Можете оформить на меня документ, чтобы я смог просматривать ее медкарту и обсуждать диагноз с ее лечащими врачами?

– Вам придется убедить пациентку поставить подпись.

– С этим я как-нибудь разберусь.

* * *

Сьюзен выдала мне нужный бланк, и, позаимствовав ручку, я отправился на третий этаж – в палату Келли.

Эта больница – как и всякая другая – вызвала у меня ощущение дежавю. Стоило выйти из лифта, как я увидел такие же люминесцентные лампы, кафельные в крапинку полы и грязновато-белые стены, что уже видел в резидентуре, в Пенсаколе и даже в Кандагаре. Миновав указатель с номерами палат, я повернул в коридор, размышляя, как выстроить беседу с Келли. Клод и Сьюзен, несомненно, выбрали дружелюбный подход – «мы просто хотим помочь», – тогда как Мэнвилл и другие врачи, возможно, вели беседу в ключе: «мы специалисты, и ты должна слушаться». Как бы там ни было, Келли настаивала на выписке, несмотря на болезнь. Интересно, почему?

Потому что медики покушались на ее независимость?

Не исключено. Однако вероятнее всего, Келли чего-то боялась. От кого-то прячется? От семьи, бойфренда, представителей закона? Как только ее выпишут, она тут же сбежит в неизвестном направлении. Отправится в другой город, начнет все заново. Возможно, снова воспользуется страховой карточкой моей бабушки. Лично я не возражал, однако это могло привести к неприятностям. Больше всего я боялся, что она опять угодит в больницу, где ее могут уже не спасти – судя по вмешательству доктора Мэнвилла, Келли серьезно болела. В то же время она была достаточно взрослой, чтобы самой принимать решения.

Или нет?

Она и правда такая уж взрослая и самостоятельная? Или просто беспомощная девочка, сбежавшая из дома?

Я миновал сестринский пост и, немного постояв у палаты, решительно шагнул внутрь. По телевизору глухо тараторило дневное ток-шоу. Келли лежала на койке; рука – в гипсе, голова замотана бинтами: вероятно, девушке провели трепанацию черепа, чтобы устранить субдуральную гематому. Жизненные показатели на мониторах выглядели нормальными. Увидев меня, Келли демонстративно отвернулась к телевизору. Я ждал, что она заговорит, но девушка молчала.

Подойдя к окну, я посмотрел на припаркованные машины и затянутое облаками небо. Хотя дождь закончился днем раньше, погода оставалась пасмурной. Немного подождав, я отошел от окна и сел на стул поближе к кровати. Келли продолжила меня игнорировать, поэтому я заговорил первым – так, как обычно беседовал с пациентами.

– Здравствуй, Келли. Мне сказали, что ты отказываешься отвечать на важные вопросы и хочешь покинуть больницу. Это правда?

Девушка поджала губы, больше ничем не выдав, что меня услышала.

– Тут все желают тебе добра, так что отбрыкиваться от врачей – не лучшая идея. Полагаю, кроме перелома у тебя нашли скопление жидкости в черепе. Жидкость должны были отсосать. Как ты теперь себя чувствуешь?

Она молча моргнула.

– Падение было серьезным. Ты знаешь, что это я привез тебя в больницу? Помнишь что-нибудь о том дне? Мне сказали, ты потеряла сознание, прежде чем ударилась головой.

Келли наконец повернулась ко мне.

– Когда мне можно будет уйти? – проворчала она.

– Когда поправишься, – сказал я. – Травмы головы – дело не шуточное.

– Доктор говорил, что мне нужно полежать от силы пару дней. А я здесь торчу гораздо дольше!

Они еще не знали, насколько серьезно ты больна.

– Может, стоило ответить на вопросы?

– Я ответила.

– Не на все. И ты солгала.

Ее глаза сузились.

– Уйдите! Не хочу с вами разговаривать!

Я спокойно выдержал ее взгляд.

– Тебе уже сделали биопсию костного мозга? – спросил я наугад.

Ее рука машинально дернулась к бедру. Оттуда обычно брали образец ткани для биопсии, так что я решил, что ответ – «да». Сообщили ли ей результаты – другой вопрос, с которым я решил повременить. Я взял с прикроватной тумбочки журнал, положил сверху документ и ручку, а затем протянул Келли.

– Мне нужно, чтобы ты это подписала, – объяснил я. – Это форма согласия на разглашение медицинской информации. Она даст мне право беседовать с твоими врачами, смотреть твою медкарту и обсуждать твое состояние. Буду тебе кем-то вроде адвоката. Веришь или нет, я хочу помочь.

– Обойдусь без вашей помощи, – огрызнулась Келли.

– Откуда ты знаешь? Я смогу ответить на все твои вопросы, рассказать про диагноз, обсудить варианты лечения с врачами. Только отвечай на их вопросы честно. И пока тебе лучше побыть в больнице.

– Вы не можете решать за меня!

– Почему же, могу. – Я откинулся на спинку стула и непринужденно продолжил: – Если уйдешь из больницы, случится одно из двух: попадешь либо в другую больницу, либо в тюрьму.

– Я всего лишь упала! – вспыхнула Келли. – Я не просила тащить меня сюда! Я бы сразу сказала, что больницы мне не по карману!

– Дело не в деньгах, – осадил ее я, – а в том, что ты воспользовалась страховой карточкой моей бабушки. Это – федеральное преступление. А еще ты взломала заднюю дверь моего дома, чтобы пожить в нем, когда твой трейлер сгорел. Это – проникновение со взломом и нарушение частной собственности. К тому же я могу сообщить властям, что ты – несовершеннолетняя и сбежала из дома. – Я сделал паузу. – Если, конечно, мы с тобой не договоримся.

Честно говоря, я сомневался, что какое-либо из этих деяний заинтересует полицию, разве что побег из дома, да и то не факт. Но так как дружеский и профессиональный подходы не сработали – возможно, подействует угроза. Я демонстративно вытащил из кармана телефон.

– Пожалуй, позвоню в полицию прямо сейчас. Послушай, если хочешь.

Келли снова отвернулась к телевизору, и я продолжил:

– Я довольно быстро обо всем догадался. Одного не знаю: как вы познакомились с дедушкой. Наверное, ты поздним вечером проходила мимо его дома? Шел дождь, или ты просто устала – и тут заметила амбар. Ты прокралась внутрь, увидела раскладушку и крепко заснула. Возможно, осталась еще на несколько ночей. В конце концов дедушка тебя обнаружил и, скорее всего, накормил. Может, даже разрешил переночевать в гостевой спальне. Он был добрейшим человеком. После этого ты стала ему доверять. А однажды нашла страховую карточку в коробке под кроватью. Потом ты помогла дедушке собрать мед, а когда он предложил Клоду нанять тебя на работу, воспользовалась страховым номером моей бабушки. Затем дедушка умер. Твой фургон сгорел, ты проникла в опустевший дом и жила там, пока не накопила на аренду нового трейлера. Ты ела сэндвичи с арахисовым маслом, варенье и яблоки, содержала дом в чистоте, а так как электричество отключили, вечерами зажигала свечи. Ну, я прав?

Девушка не ответила, однако ее изумленный взгляд подтвердил, что мои догадки близки к истине.

– Знаю, о чем ты сейчас мечтаешь, – продолжил я. – Сбежать отсюда, как только я выйду из палаты. Боюсь, в нынешнем состоянии ты далеко не уйдешь. К тому же я расскажу медсестрам, что именно ты задумала, а сам посижу внизу – спокойно дождусь полицейских. – Я сделал паузу, чтобы Келли обдумала услышанное, а затем постучал ручкой по бланку. – Есть и другой выход: ты подпишешь бумагу и останешься в больнице, пока не поправишься. Если выполнишь эти условия, я не вызову полицию.

Келли и пальцем не пошевелила. Тогда я снова взял мобильник.

– Мое терпение скоро иссякнет. – Я грозно посмотрел на девушку, чтобы она поняла: я не шучу.

И тут, к моему облегчению, Келли взяла ручку и расписалась в нижней части бланка.

– Я не крала карточку, – пробормотала она. – Ваш дедушка мне ее отдал.

Возможно, подумал я. А может, и нет.

– Откуда ты родом, Келли?

– Из Флориды, – выпалила она так быстро, что я сразу понял: откуда угодно, только не оттуда.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

Нашла дурака.

Вспомнив ее реакцию на вопрос о родителях, я осторожно поинтересовался:

– У тебя есть родственники? Я мог бы им позвонить.

– Нет, – отвернулась Келли. – У меня никого нет.

И снова я не поверил ни единому слову.

* * *

Я отнес подписанный бланк на сестринский пост, где мне пообещали подшить документ к медицинской карте Келли. Я узнал имена и расписание обхода ее лечащих врачей. Одна из докторов оказалась онкологом, что только усилило мою тревогу. Предупредив, что заеду попозже, чтобы поговорить с врачами, я вернулся в палату к Келли. Попытался ее разговорить, спросил о любимых книгах и фильмах и снова убедился, что мое общество ей неприятно.

Когда я вышел из больницы и пошлепал по лужам к своему внедорожнику, небо уже немного прояснилось. Дома я приготовил запоздалый обед, почитал про биопсию и трансплантацию костного мозга, а затем – чтобы убить время – позвонил недавно нанятому подрядчику. Я попросил его приступить к починке крыши, как только я уеду в Балтимор. Не всегда же полагаться на брезент.

Из головы не выходило вранье Келли – особенно про родственников. Не могла же она быть одна на белом свете! Я подозревал, что кто-то из родителей жив – а может, и оба. Положим, она не хочет с ними общаться, но есть ведь другие близкие? Братья и сестры, тети и дяди, дедушки и бабушки? Хотя бы любимый учитель или подруга? Кто-нибудь? Оказавшись в больнице, люди ищут поддержки; когда жизни что-то угрожает, стремление к близким становится неодолимым. Похоже, это заложено в человеческой природе. И если Келли отреклась от своих родных, они, должно быть, совершили нечто ужасное.

Конечно, и в семье люди сталкиваются с плохим обращением, а порой и с жестоким. В таком случае я понимал нежелание Келли общаться и видеться с близкими. Однако, в зависимости от вердикта онколога, упрямство в семейном вопросе могло стоить девушке жизни.

Вечерние часы тянулись медленно. Наконец пришло время возвращаться в больницу. Я ненадолго заехал в «Факторию» – выпить кофе и перекинуться парой слов с Клодом. Он, как и я, недоумевал, что творится с Келли и почему она не отвечает на вопросы врачей. О подмене страхового номера Клод ничего не сказал – скорее всего, ему об этом не сообщили.

Позже, уже заходя в больницу, я кое-что понял: с тех пор, как Келли сорвалась со стремянки, у меня прекратилась дрожь в пальцах, да и нервозность прошла. Я снова спал как младенец и чувствовал себя почти прежним. Похоже, пытаясь спасти Келли, я каким-то образом спас самого себя.

* * *

Обход врачей еще не начался, пришлось подождать. Большинство докторов вели частную практику в центре города и не приезжали в больницу, пока не примут последнего пациента. Дежурные медсестры описали мне Молли Ноблз, онколога Келли, как голубоглазую блондинку со стрижкой «боб» – женщину несомненно эффектную. Невролог же, по их словам, мог не прийти вовсе, так как уже делал обход утром.

Я ждал в лифтовом холле на третьем этаже. Наблюдая за проходившими людьми, я отметил, как расторопно медсестры снуют из одной палаты в другую. Мне всегда казалось, что медсестер недооценивают.

Прошло полчаса, затем час, но за пару лет ничегонеделанья я приноровился ждать. Один за другим из лифта вышли четверо врачей, правда не те, что нужно: я как заправский детектив сразу подметил, что все они были мужчинами.

Голубоглазая блондинка со стрижкой «боб» появилась позже: взгляд – обеспокоенный, в руках – медкарты.

– Доктор Ноблз? – Я встал со стула.

– Да? – повернулась она.

– Я хотел бы поговорить с вами о Келли. – Представившись, я сообщил, что пациентка подписала согласие о разглашении. – Понимаю, вы очень заняты, и больных, наверное, много, и все же нам нужно побеседовать.

– Вы ее близкий?

– Вроде того, – уклончиво ответил я. – Во всяком случае, сейчас.

– Вы хорошо ее знаете?

– Не очень. Я приходил к ней сегодня днем, но я не родственник. Она даже вряд ли считает меня другом. Тем не менее я очень хотел бы обсудить с вами ее состояние.

– Кто же вы?

Я рассказал, откуда знаю Келли, добавив про свое врачебное прошлое, – в общем, повторил то же, что и доктору Мэнвиллу.

Выслушав, Ноблз перевела взгляд на дверь палаты, а затем снова на меня.

– Ладно, – вздохнула она. – Говорите, форма согласия уже в медкарте?

Я кивнул.

– Мне нужно будет это проверить, – продолжила доктор. – Давайте встретимся в ее палате через пару минут?

– А мы не могли бы поговорить наедине?

Взглянув на часы, женщина быстро прикинула что-то в уме.

– Хорошо. Только недолго. Сегодня тьма пациентов. Пойдемте в комнату ожидания?

Она проверила компьютер на сестринском посту, а затем мы спустились на лифте в небольшую комнату, где сели за свободный столик.

– Чем могу помочь? – спросила доктор Ноблз.

– Вы уже получили результаты биопсии костного мозга?

– Если вы почти не знакомы с пациенткой, то откуда знаете, что ей делали биопсию? И почему Келли дала вам разрешение беседовать со мной?

– Пришлось прибегнуть к шантажу, – признался я.

– К чему, простите?

– Я пригрозил ей вызвать полицию. Долгая история. Пока смело мне все рассказывайте.

– Из-за шантажа документ признают недействительным, – проворчала Ноблз.

– А может, и нет, – пожал плечами я. – Я не юрист. В любом случае документ уже прикреплен к медкарте, так что технически вы ничего не нарушаете.

Не думаю, что я ее убедил. И все-таки она кивнула.

– Честно признаться, я рада, что можно с вами поделиться. Это все упростит. Келли – проблемная пациентка, и я не понимаю, как с ней быть.

– О чем вы?

– Такое чувство, что она не сказала мне ни слова правды.

Мне – тоже, подумал я.

– Боюсь, тут я бессилен. Мне просто хотелось бы обсудить ее состояние.

– Что именно вы хотите узнать? – спросила доктор Ноблз.

– Можете коротко рассказать о диагнозе? Хотя бы самое основное?

– Кое-что вам лучше обсудить с неврологом и ортопедом.

– Я и с ними поговорю, если понадобится.

Она кивнула.

– Келли поступила к нам с черепно-мозговой травмой и открытыми переломами руки. Компьютерная томография головы показала субдуральную гематому. Девушка то приходила в себя, то снова теряла сознание, и мы неусыпно за ней наблюдали, дожидаясь, пока стихнет буря. У нас тут не лучшие условия для операций на голове, таких пациентов обычно отправляют в другие больницы. Однако вертолеты в тот день не летали, дороги все еще были затоплены, к тому же мы опасались, что поездка ухудшит состояние больной. Жидкость продолжала накапливаться, поэтому мы приняли решение провести краниотомию[48]48
  Краниотомия – трепанация свода черепа для оперативных вмешательств.


[Закрыть] здесь. К счастью, сюда, несмотря на погоду, приехал нейрохирург из больницы «Вайдент». Операция прошла успешно. У Келли прошли головокружение и дизориентация. С тех пор она больше не теряла сознания. Говорит теперь четко, моторика восстановилась.

– Келли выглядела бодрой, когда я с ней разговаривал.

– Мне тоже так показалось, – сообщила Ноблз. – Если нужны подробности, поговорите с неврологом. По-моему, он уверен, что Келли поправится.

– А что насчет руки?

– Ортопед занялся переломами в воскресенье. Операция вышла сложной и длилась дольше, чем он планировал. Впрочем, он тоже уверен, что все прошло успешно. И все же советую расспросить его подробнее.

Женщина замолчала, и я поинтересовался:

– А что было дальше?

– Сами понимаете, к делу привлекли врачей разных специальностей. Сотрудников скорой, неврологов, ортопедов, теперь вот – онколога.

– Когда вас вызвали?

– В воскресенье вечером. Перед операциями Келли сдала стандартный комплекс анализов, и врачи обнаружили проблемы с кровью – нехватку эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов. Потребовалось переливание. Внутреннего кровотечения врачи не обнаружили, поэтому начали подозревать лейкемию – и пригласили меня.

– Вот, значит, зачем делали биопсию костного мозга.

– Несколько дней мы крутились как белки в колесе – осмотры, процедуры… С Келли побеседовали несколько врачей. И с этим связана другая проблема.

– Какая?

– Келли всем говорила разное, – вздохнула Ноблз. – А правды никто не знает. Например, она утверждает, что ей девятнадцать, чему я ни капельки не верю. На вид ей пятнадцать-шестнадцать. Она сказала мне, что ее родители год назад погибли в автокатастрофе, а другой родни у нее нет. Мол, с тех пор она живет одна. В то же время ортопеду она заявила, что родители умерли во время пожара. Нестыковочка, да?

– Может, она просто заговаривалась? – предположил я.

– Раньше – возможно, но не в воскресенье. Она нормально себя чувствовала, без ошибок складывала числа, знала, кто сейчас президент, какой день недели и так далее. Во время воскресного анкетирования она также заявила, что родом из Таллахасси.

– Она и мне сказала, что выросла во Флориде.

– Я сама из Таллахасси, – призналась Ноблз. – Я родилась там, училась в университете Флориды, провела там бо́льшую часть жизни. Когда я спросила, где училась Келли, – просто так, разговор поддержать, – она ответила, что в старшей школе имени Джорджа Вашингтона. Я о такой не слышала, поэтому проверила в интернете. Так ничего и не нашла. Затем я поспрашивала про другие места: парк Альфреда Маклая, заповедник Сейнт-Маркс… Келли сделала вид, что знает о них, однако я уверена в обратном. В итоге я прямо спросила, правда ли она из Таллахасси, и пациентка вообще перестала отвечать на вопросы. А мне нужно знать, есть ли у нее родственники, ведь девочке понадобится пересадка костного мозга. Полагаю, довольно скоро, иначе врачи будут бессильны. Поэтому нам нужно отыскать ее семью.

– Какая у нее стадия лейкемии? – спросил я.

– Простите. – Ноблз тряхнула головой. – Я не очень ясно выразилась. У Келли не лейкемия. Биопсия показала апластическую анемию[49]49
  Апластическая анемия – заболевание кроветворной системы, при котором костный мозг пациента перестает производить достаточное количество основных видов кровяных клеток – эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов.


[Закрыть].

– Это лучше или хуже лейкемии?

– Как сказать… По сути, апластическая анемия означает, что организм производит слишком мало кровяных клеток. В случае Келли болезнь вступила в тяжелую форму, поэтому ситуация критическая. Подождите… Вы вообще слышали о трансплантации костного мозга?

– Не так много, как вы.

Ноблз улыбнулась.

– Найти подходящего донора непросто, – объяснила она. – Обычно первым делом ищут доноров с подходящими лейкоцитарными антигенами. Есть шесть основных антигенов, и у самого лучшего донора все шесть должны совпадать с антигенами пациента. Если пять – уже хуже. С четырьмя пересадка тоже возможна, но есть риски. И так далее. Получив результаты биопсии, я проверила антигены Келли по базе доноров, и пока самое лучшее, что мы имеем, – пара совпадений с тремя антигенами. Мало. Хорошие варианты обычно находятся среди родственников.

– Вы сказали об этом Келли?

– Еще нет. Результаты пришли сегодня днем. Впрочем, Келли уже знает, что пересадка может потребоваться. Сейчас я сообщу ей все как есть, и тогда, надеюсь, она расскажет мне о своей семье. Неужели нет родных? Она ведь не старушка.

– А если она ничего не скажет? – предположил я. – Или снова начнет про автокатастрофу?

– Тогда нам останется только молиться, чтобы в базе появились новые доноры.

– Сколько времени есть в запасе?

Доктор Ноблз пожала плечами.

– Мы можем давать пациентке лекарства, делать переливания, чтобы сохранить ей жизнь. Но для этого она должна оставаться в больнице и выполнять все предписания. А страховки на длительное лечение у нее нет. Так что нужна трансплантация. Девочка должна быть с нами честной, чтобы ее взяли в гринвиллскую «Вайдент». Ее не примут, если она продолжит темнить.

– А зачем переводить ее туда?

– Здесь не проводят лучевую терапию, – объяснила Ноблз. – С переводом проблем не будет. Я уже связалась с Фелицией Уоткинс – онкологом из «Вайдент» – и отправила ей анамнез Келли. Я как-то раз работала с Фелицией, она потрясающий врач. Если найдем донора, Келли попадет в хорошие руки.

– Рад слышать, – кивнул я. – Сообщите, как пройдет разговор.

– Вы подождете?

– Буду здесь.

* * *

Ноблз записала мой номер и пообещала вскоре набрать, а я сел в больничной столовой и заказал себе чашечку кофе. Келли занимала все мои мысли.

Сколько ей лет? Откуда она приехала? Что именно их связывало с дедушкой? Как она втерлась к нему в доверие? А главное, живы ли ее родители и есть ли у нее братья или сестры? Почему она то лгала, то упрямо молчала, когда лишь семья могла спасти ей жизнь?

Конечно, она пока не знала результатов биопсии и того, что в базе доноров не нашлось удачных совпадений. Возможно, она сопротивлялась, поскольку верила в скорое выздоровление? И что же делать, если она продолжит молчать?

Что может быть хуже смерти?

На это я ответить не смог, поэтому перефразировал вопрос с точки зрения Келли, немного по-иному: «Я лучше умру, чем буду жить с…»

Теперь на ум пришло несколько вариантов. «С отцом», например, или «с родителями». «С жестоким дядей» – и так далее. Это объяснило бы ее скрытность.

Или не объяснило бы?

Допустим, ей не девятнадцать, она подросток и с ней жестоко обращались. Тогда почему бы ей не пойти в суд, не освободиться от опеки? Она почти год жила одна, работала, имела крышу над головой, оплачивала счета. Она была самостоятельней, чем многие взрослые люди. Ей необязательно жить с родными.

Не сумев прийти к однозначным выводам, я допил кофе и вернулся к стойке, чтобы купить яблоко. Пока ел его, я немного отвлекся от размышлений и понаблюдал за посетителями столовой. И вот наконец я получил эсэмэс от Ноблз. Она спрашивала, не уехал ли я. Когда я ответил, что сижу в столовой, доктор попросила подождать пару минут.

Внезапно я понял, что, похоже, знаю ответ на перефразированный вопрос, который мучил меня чуть раньше. Впрочем, известно мне было не все, в том числе и причины. Будто подхваченный сильным потоком, я плыл в неведомом направлении.

* * *

Несколько минут спустя Ноблз подсела ко мне за столик.

– Как прошел разговор? – спросил я.

– Я рассказала Келли о результатах биопсии, описала ей ситуацию и возможные варианты лечения. – Голос женщины звучал устало. – Поведала ей о рисках, которые предполагает трансплантация, о последствиях. Обо всем. А потом спросила, где и когда погибли ее родители, чтобы я могла поискать других родственников. И снова пациентка занервничала, словно почувствовала, что ее поймали на лжи. Она опять заявила, что уже взрослая и решит все сама. Чем дольше я настаивала, тем упорнее она твердила, что будет ждать, пока в базе появится донор. Надеюсь, вам повезет больше.

– Если она вам ничего не сказала, почему скажет мне?

– Не знаю. – Ноблз потерла пальцами виски. – Может, ваш шантаж снова сработает.

* * *

Когда я подошел к палате, часы посещений почти закончились. На этот раз дверь была открыта; по-прежнему бубнил телевизор, а Келли демонстративно уставилась на экран. Вполне предсказуемо.

Я снова сел на стул у койки, сложив руки на груди. Настало время пойти ва-банк: во всеоружии, рискуя всем и сразу.

– Итак, – начал я, – ты все-таки лгунья. Твои родители живы.

Вздрогнув, девушка повернулась ко мне, и я понял, что попал в яблочко.

– Уйдите!

– Мне стоило догадаться раньше, – не обращая внимания, сказал я. – Люди вроде тебя – те, кто нарушает закон – никогда не бывают честными. Но зачем было врать о смерти родителей? Зачем говорить, что нет никакой семьи?

Зная, что Келли не ответит, я продолжил:

– Я долго размышлял, какие причины побудили тебя солгать о гибели родителей. Ни одна не показалась мне достаточно веской. Даже если бы мой отец был главным подонком на свете, я бы все равно позвал его сдать анализы – и, возможно, спасти мне жизнь. Хотя бы для того, чтобы выжить и плюнуть ему в лицо. А если твой папа не подонок – каково ему придется, когда он узнает, что ты умерла, а он мог бы тебя спасти? Как думаешь?

Келли промолчала.

– А твоя мама? Она тоже чудовище? Если так, то зачем тебе жертвовать собой? Ведь тогда она добьется своего. А если она не так уж плоха, тебе не кажется, что ей не все равно?

Девушка моргнула, и я продолжил наступление.

– Теперь поговорим о братьях и сестрах. Ты не подумала, что они почувствуют себя виноватыми в твоей смерти, – если окажется, что кто-то из них мог помочь?

– Да им плевать, – проворчала Келли.

Бинго! Значит, братья или сестры имелись.

– А ты сама? Тебе все равно, умрешь ты или нет?

– Я не умру.

– Тебе нужна пересадка костного мозга.

– Знаю, – буркнула Келли. – Доктор Ноблз мне говорила.

– Ты все поняла насчет трансплантации?

– Да.

– Тогда ты знаешь: если в ближайшее время не найдут подходящего донора, тебя могут не спасти.

– Мне найдут донора.

– А если нет? Что тогда? – не отставал я.

Она не ответила.

– Вижу, ты боишься, – сказал я уже мягче. – Пойми, что бы там у вас в семье ни случилось – это не повод умирать. Но именно к этому все идет, разве нет? Ты скорее умрешь, чем будешь жить… с самой собой. Из-за того, что ты когда-то натворила.

Келли прерывисто вздохнула, и я продолжил:

– Что бы ты ни сделала, это не катастрофа. Уверен, родные не хотят тебе смерти.

Глаза у девушки заблестели.

– Давай поступим так. Если не желаешь их видеть – врачи сделают так, что личной встречи не потребуется. Главное, чтобы твои родные сдали анализы. Им необязательно делать это здесь. Просто расскажи, как с ними связаться.