Текст книги "Возвращение"

Глава 7

Я не лгал, говоря Натали, что в понедельник у меня есть дела. Обычно я коротал дни, валяя дурака, отдыхая, а затем снова бездельничая, однако порой обязательства давали о себе знать, пусть мне и не приходилось чуть свет бежать в офис или в больницу.

Во-первых, близилась середина апреля – время платить налоги. Бумаги уже неделю ждали меня в картонной коробке, которую любезно доставила почтовая служба «Ю-Пи-Эс». Я пользовался услугами той же бухгалтерской фирмы, что и когда-то мои родители, ведь я совсем не разбирался в финансовых делах и боялся новых хлопот в дополнение к существующим. Если честно, мысли о деньгах всегда нагоняли на меня скуку – возможно, потому, что я никогда не бедствовал.

Я с трудом ориентировался в налогах из-за родительского наследства: многочисленных фондов, инвестиций и ценных бумаг. И все же порой, проверяя свои финансы – каждый февраль бухгалтеры педантично составляли балансовую ведомость, – я гадал, почему так упорно стремлюсь стать врачом.

Уж точно не из-за денег. Проценты, которые капали на мои счета, приносили больше средств, чем я когда-либо зарабатывал в госпитале. Оставшись без родителей, в глубине души я все еще жаждал их одобрения. На выпускном в университете я представлял, как они аплодируют мне из зала: в маминых глазах блестят слезы, а папины сияют гордостью. Тогда я четко осознал, что никакое богатое наследство не заменит живых родителей. Финансовый отчет, ежегодно приходивший по почте, напоминал о моей утрате, и порой я не в силах был заглянуть в конверт.

В ресторане я пытался рассказать о своем горе Натали, заранее зная, что не подберу нужных слов. Будучи единственным ребенком в семье, я не просто потерял родителей – я разом лишился всех ближайших родственников. С годами я пришел к выводу, что семья – будто твоя тень солнечным днем, она тут, прямо за спиной, незримо идет следом, что бы ни случилось. Семья всегда рядом.

Слава богу, у меня оставался дедушка, чтобы взять на себя эту роль – как и другие роли, когда я был маленьким. После его смерти небо совсем затянулось тучами, и теперь за спиной у меня никого нет. Знаю, я не единственный, с кем такое приключилось, но мне от этого отнюдь не легче.

Поразмыслив над этим, я задумался, хочу ли на самом деле продать дедушкин дом. Я говорил себе: как только завершу ремонт – свяжусь с риелтором. Однако дом оставался последней ниточкой, соединявшей меня с мамой и дедушкой. А если оставлю участок себе – как быть дальше? Я не мог запереть дверь и уехать – вдруг сюда опять влезут бродяги? Сдавать участок я тоже опасался – не хотел, чтобы кто-то нарушил чудаковатую прелесть дедушкиного жилища.

В комнате, которая в детстве служила мне спальней, на дверце стенного шкафа сохранились карандашные черточки: дедушка регулярно отмечал мой рост там же, где когда-то замерял рост моей мамы. Мне даже думать не хотелось, что эту страничку семейной истории закрасят. Квартиру в Пенсаколе я считал всего лишь обиталищем; в этом же доме – доме моего деда – витали призраки важных вех моей жизни.

Помня, что предстоит много дел, я совершил довольно сносную пробежку, принял душ и нацедил себе чашку кофе. Усевшись за стол, пролистал документы. Как обычно, самое важное бухгалтеры разъяснили в сопроводительном письме, а закладками-стикерами пометили строчки, где я должен расписаться. Неудивительно, что на тридцать второй отметке у меня заболели глаза, и лишь две чашки кофе спустя я наконец разложил бумаги по заранее подписанным конвертам.

Около десяти утра я уже дожидался своей очереди на почте, чтобы поставить на письма штемпели. Вернувшись домой, я включил ноутбук и уведомил бухгалтеров, что дело сделано.

Затем мне предстояло заняться ульями. Надев привычный защитный костюм, я погрузил в тачку необходимое оборудование, включая пустые магазины и разделительные решетки. Главное – не опоздать. Без разделительной решетки пчеломатка может покинуть улей в поисках нового гнезда, а вслед за ней улетит весь рой.

Так, например, случилось в 1957 году, когда бразильские ученые вывели африканизированных пчел – так называемых «пчел-убийц», – полагая, что те лучше приживутся в тропическом климате. Пчеловод-куратор убрал разделительные решетки – думал, что они мешают насекомым передвигаться внутри ульев. В результате двадцать шесть пчеломаток вырвались на свободу, а за ними – все обитатели пасеки. Их потомки обосновывались все севернее и в конце концов добрались до США.

Я покатил тачку привычным путем, собираясь начать с самого левого улья. Внезапно я заметил Келли: девушка шла по дороге, направляясь, видимо, в «Факторию». Как и в прошлый раз, она шагала, опустив голову, с какой-то мрачной решимостью во взгляде.

Подойдя к забору, я помахал ей рукой.

– Спешишь на работу?

Вздрогнув, Келли остановилась: мое внезапное появление ее напугало.

– Опять вы!

Те же слова я услышал в парке от Натали. Похоже, в скрытности и загадочности Келли могла бы с ней посоперничать.

Вспомнив, что стою в защитном костюме, я пояснил:

– Собираюсь поработать на пасеке, чтобы пчелам хорошо жилось.

Келли посмотрела на меня с плохо скрываемым недоверием. Когда она сложила руки на груди, я заметил синяк возле локтя.

– Это же пчелы, – буркнула девушка. – Разве они не могут сами о себе позаботиться?

– Могут, – согласился я. – Пасека – не муравьиная ферма, кормить пчел не нужно. И все же порой за ульями надо присматривать.

– Они вас любят? – спросила Келли.

– Пчелы?

– Ага.

– Не знаю, – пожал плечами я. – По-моему, они не против моей компании.

– Вы в костюме. Не помню, чтобы ваш дедушка его надевал. Во всяком случае, когда я проходила мимо.

– Он был храбрее меня.

Впервые с тех пор, как мы с Келли познакомились, я заметил на ее лице проблеск улыбки.

– Вы что-то хотели? – поинтересовалась девушка.

– Да нет, – ответил я. – Просто увидел тебя на дороге и решил поздороваться.

– Зачем?

Зачем?

Вопрос застал меня врасплох, я даже не сразу нашелся с ответом.

– Ну, так обычно делают соседи…

Келли отрешенно поглядела вдаль.

– Мы не соседи, – проронила она. – Я живу не здесь.

– Пожалуй, ты права, – признал я.

– Мне пора. Не хочу опоздать на работу.

– Ладно. Я тоже не хочу, чтобы ты опоздала.

– Зачем тогда окликнули меня? – осведомилась девушка.

Я думал, тезис про доброе соседство все прекрасно объяснил, однако Келли, похоже, ничего не поняла. Она явно стремилась поскорее уйти – совсем как Натали на фермерском рынке.

– Просто решил поболтать, – ответил я на вопрос. – Удачи!

Девушка немного постояла, а затем отправилась восвояси. Даже не оборачиваясь, я понял: она и взглядом меня не удостоила напоследок. Да и какое мне, собственно, дело?

Я надел защитную маску с сеткой, перчатки и подкатил тачку поближе к первому улью. Зажег дымарь, нагнал побольше воздуха, чтобы успокоить пчел, и спустя минуту-другую снял обе крышки. Я вставил разделительную решетку в пазы над главным корпусом улья, закрепил сверху пустой магазин и вернул крышки на место. То же я проделал со вторым, третьим, четвертым ульями, загружая и вновь разгружая тачку. Поглощенный монотонной работой, я думал о дедушке. Наконец дело было сделано.

К счастью, все пчеломатки оказались на месте – исправно ели и откладывали яйца. Я справился меньше чем за три часа. День клонился к обеду; заключив, что утро выдалось плодотворным, я побаловал себя бутылкой пива и сэндвичем.

Порой душа требует подобных мелочей. Так ведь?

* * *

После обеда мне предстояли еще два дела, и оба я считал важными для душевного спокойствия.

Натали подсказала мне поискать ответы в дедушкином пикапе. Не менее разумным я счел совет первым делом позвонить в больницу. Пока я точно знал лишь то, что дедушку привезли туда из соседнего округа.

Телефон больницы я нашел в интернете. Мне ответила пожилая дама с таким сильным акцентом, что его следовало бы заспиртовать для музея. После долгих минут бормотания и мычания – женщина к тому же растягивала слова – она заключила, что ничем не может помочь, назвала кого-то из больничной администрации и предложила соединить меня с ним. К сожалению, на этом связь прервалась.

Я позвонил в больницу снова, назвал нужное имя, и меня перевели на автоответчик. Я оставил свои контакты и краткое сообщение, попросив со мной связаться.

Впрочем, помня о беседе с первой дамой, я сомневался, что мне перезвонят. И все же я сделал первый шаг на пути к разгадке.

* * *

На разных этапах жизни – в старших классах и в Аннаполисе, в резидентуре и во флоте – я встречал интересных людей. Всякий раз я сближался с узким кругом знакомых, наивно полагая, что мы останемся друзьями навсегда. Раз уж мы вместе тусуемся, думал я, так продолжится и дальше.

Оказалось, дружба работает иначе. Жизнь меняется, люди меняются тоже. Одни взрослеют, женятся, заводят детей. Другие становятся врачами, едут служить в Афганистан, и там их карьера летит в тартарары. Спустя годы лишь несколько приятелей – и то, если повезет – продолжают с тобой общаться. Очевидно, дружба не бывает односторонней. Мне повезло: у меня сохранились школьные друзья. Тем не менее я не раз задавался вопросом, почему одни люди остаются с тобой на годы, а другие – отдаляются. Чтобы дружба жила, в нее должны вкладываться двое.

Я завел об этом речь, потому что порой гадаю, считать ли доктора Боуэна другом. В какой-то мере мы очень близки. Беседуем каждую неделю, и он знает меня лучше, чем кто-либо еще. Только ему известно, как часто я думал о самоубийстве, вернувшись из Кандагара, – каждый день, если вам любопытно, – и только Боуэн знает, как мне бывает паршиво, когда я вспоминаю о смерти родителей. Он знает, как долго я сплю, сколько пива выпиваю за неделю и с каким трудом подавляю гнев, вместо того чтобы вздохнуть и вернуться к своим делам.

Однажды – около девяти месяцев назад – я зашел в строительный магазин. Я стоял в очереди, и тут открылась соседняя касса. Служащий сказал, чтобы к нему подходили по порядку. Первым был я, однако мужчина, стоявший сзади, меня опередил. Подумаешь, скажете вы. Досадно, конечно, но что с того? Ну, подождал бы еще пару минут. Все равно спешить некуда.

Ситуация не должна была меня задеть – и тем не менее задела. Потом разозлила, а следом – эмоциональный накал все рос – привела в ярость. Я буравил взглядом затылок обидчика, а когда бедолага вышел, поспешил вслед за ним. Наблюдая, как он идет к машине, я сражался с желанием догнать его и повалить на землю. Представлял, как молочу его кулаками, пусть даже кулак у меня получился бы только один; представлял, как бью его коленом по почкам или пинаю в живот; представлял, как отрываю ему ухо – чтобы он почувствовал себя в моей шкуре. Стиснув зубы и готовясь к схватке, я ускорил шаг – и внезапно понял, что переживаю один из симптомов ПТСР, о чем неоднократно предупреждал доктор Боуэн. Его голос – трезвый глас рассудка среди шума эмоций – четко объяснил мне, что делать.

Остановись и поверни обратно. Заставь себя улыбнуться, расслабься. Пять раз глубоко вдохни и выдохни. Прочувствуй эмоцию, а затем отпусти. Ощути, как она рассеивается. Взвесь все «за» и «против», прежде чем что-то предпринять. Хорошенько подумай и пойми, что в масштабах жизни случившееся ровным счетом ничего не значит.

Когда гнев утих до приемлемого уровня, я поехал домой. Позже я все поведал доктору, но ничего не рассказывал никому из друзей. Не говорил я им и про ночные кошмары, бессонницу и другие вещи, превращавшие мою жизнь в испытание. Вот я и задался вопросом: почему я все выкладываю Боуэну, а не людям, которых считаю друзьями?

Думаю, дело в страхе: я боюсь, что меня не поймут, боюсь разочаровать и разозлить, боюсь осуждения. Проблема скорее во мне, чем в окружающих, однако беседуя с доктором, я чувствую себя иначе. Почему – не понимаю сам. Возможно, потому, что я плачу ему деньги. А может, потому, что спустя множество бесед я знаю о нем ничтожно мало.

Если так рассуждать, мы с ним вовсе и не дружим. Судя по обручальному кольцу, доктор Боуэн женат, но я понятия не имею, на ком и как долго они вместе. Я даже не знаю, есть ли у него дети. Судя по дипломам на стене кабинета, он сперва учился в Принстоне, а затем – на медицинском факультете Северо-Западного университета. Однако я не знаю, чем он увлекается в свободное время, в каком доме живет, что любит есть, какие фильмы и книги предпочитает. Иными словами, мы вроде и друзья, а на самом деле нет.

Он просто мой психотерапевт.

Я посмотрел на часы: близилось время еженедельного созвона с доктором. Вымыв посуду, я приоткрыл заднюю дверь, чтобы немного проветрить дом, и поставил ноутбук на кухонный стол.

Доктор Боуэн хочет видеть мои глаза во время разговора, чтобы понимать, когда я лгу или скрываю что-то важное. Мне, в свою очередь, гораздо удобнее беседовать с ним онлайн, нежели встречаться лично. Дома я могу запросто выйти по нужде, не прерывая сеанс: беру ноутбук в туалет и спокойно делаю свои дела.

Шучу.

Я зашел в скайп, и программа автоматически набрала номер. Когда связь установилась, я увидел на экране доктора Боуэна. Он, как обычно, сидел за рабочим столом. Сколько же раз я бывал в этом кабинете!

Лысоватый, в круглых очках с тонкой оправой, Боуэн больше походил на профессора математики, чем на психиатра. Думаю, он лет на пятнадцать старше меня.

– Здравствуйте, Тревор.

– Как у вас дела, док?

– Спасибо, хорошо. А у вас?

Если я спрашивал из вежливости, то вопрос доктора требовал подробного ответа.

– Дела идут неплохо, – начал я. – Ни кошмаров, ни бессонницы. Сплю хорошо. На прошлой неделе четыре раза пил пиво, по одной-две бутылки. Пять раз занимался спортом. За неделю ни одного приступа гнева. Тревоги или депрессии тоже не ощущал. Иногда прибегал к методам КПТ и ДПТ.

– Прекрасно. – Доктор одобрительно кивнул. – Вы ведете вполне здоровую жизнь.

Он замолчал. Боуэн постоянно делал многозначительные паузы.

– Нам еще есть что обсудить? – наконец спросил я.

– Если хотите – обсудим.

– Вы меня выслушаете?

– Разумеется.

– О, вспомнил анекдот! – воскликнул я. – Сколько психиатров потребуется, чтобы поменять лампочку?

– Не знаю.

– Всего один. Но только если она сама захочет меняться.

Боуэн рассмеялся, как я и предполагал. Он хохочет над всеми моими анекдотами, но потом резко замолкает. Однажды он сказал, что шутки – это, возможно, мой способ держать людей на расстоянии.

– В общем… – начал я и поведал ему все свои новости за неделю.

Во время первых сеансов я недоумевал, для чего нужны эти отчеты. Позже я выяснил, что мои откровения помогают Боуэну точнее оценить текущий уровень стресса, что немаловажно при лечении посттравматического расстройства. Если усугубить стресс, при этом исключив полезные привычки, то либо накроет – как тогда, в очереди, – либо снова наступит эра пьянства и GTA.

Поэтому я все выложил. Признался, что на прошлой неделе еще сильнее тосковал по дедушке и родителям. Доктор ответил, что мои чувства объяснимы: видимо, работа на пасеке и ремонт лодки всколыхнули тоску. Я упомянул и то, что в дедушкином доме, похоже, жили бродяги. Когда Боуэн спросил, чувствую ли я гнев или досаду, я ответил, что мне скорее любопытно, ведь не считая задней двери, в доме ничего не сломано, да и пропаж нет. Затем я пересказал разговор с Клодом и, наконец, – уже не впервые – вернулся к последним часам, проведенным с дедушкой.

– Значит, его слова по-прежнему вас беспокоят, – произнес Боуэн.

– Да, – кивнул я. – Это бессмыслица какая-то.

– Потому что он попросил вас уехать?

Похоже, доктор Боуэн запоминал абсолютно все – совсем как Натали.

– Зачем ему так говорить?

– Возможно, вам просто послышалось.

Боуэн уже не раз это предполагал. Как и прежде, я отмел это объяснение.

– Не послышалось, я уверен.

– А еще он сказал, что любит вас, – напомнил доктор.

– Да.

– Вы упомянули, что у него случился обширный инсульт. Ему дали много лекарств, и он, возможно, пребывал в замешательстве.

– Да.

– И только спустя сутки он начал с вами разговаривать.

– Да.

Тут доктор Боуэн задал вопрос, который не давал мне покоя уже много дней:

– Несмотря на все это, вы по-прежнему считаете, что дедушка хотел сказать вам нечто важное?

Я кивнул под пристальным взглядом доктора.

– Вы же понимаете, – продолжил Боуэн, – что слова могут так и остаться непонятными?

– У меня никого не было ближе дедушки, – вздохнул я.

– Думаю, он был достойным человеком.

Я отвернулся. За приоткрытой дверью виднелась речка – темная и древняя под мягкими лучами южного солнца.

– Я должен был поехать с ним, – пробормотал я. – Наверное, он не выдержал дальней дороги. Будь с ним я, у него не случился бы инсульт.

– Не факт, – произнес Боуэн. – Мы этого никогда не узнаем. Испытывать вину – нормально. Однако нельзя забывать, что вина – это тоже эмоция, которая, как и прочие, когда-нибудь пройдет. Если, конечно, за нее не держаться.

– Натали посоветовала искать ответ в дедушкиной машине, – добавил я. – Ответ на вопрос, зачем он поехал в Южную Каролину. Я уже начал разыскивать пикап.

– Натали? – переспросил Боуэн.

– Помощник местного шерифа, – объяснил я, а затем поведал, как с ней познакомился, вскользь упомянув о наших разговорах в парке, дома и в ресторане.

– Вы с этой девушкой немало времени провели вместе, – заключил доктор.

– Ей захотелось взглянуть на пасеку.

– Вон оно что, – протянул Боуэн, и так как я знал его давно, то сразу понял, о чем он думает.

– Да, она красива. И умна. И да, мне понравилось с ней общаться. Как она ко мне относится – понятия не имею, так что больше добавить нечего.

– Ладно, – кивнул доктор.

– Мне правда нечего добавить, – развел руками я. – По-моему, у Натали кто-то есть. Я не уверен, но кое-что подметил.

– Понимаю.

– Тогда почему мне кажется, что вы мне не верите?

– Верю, – возразил доктор. – Мне просто стало любопытно.

– И что же тут любопытного?

– Натали – первая женщина, о которой вы говорите с тех пор, как расстались с Сандрой.

– Неправда! – возмутился я. – Я же рассказывал про Фитнес-леди.

С этой девушкой я сходил на два свидания минувшей осенью – примерно тогда меня приняли в резидентуру. Мы приятно провели время, но к концу второго ужина поняли, что ничего у нас не выйдет.

Глядя на меня с монитора, доктор Боуэн надел очки.

– Ах да, – произнес он со вздохом. – А помните, как вы ее назвали, когда впервые о ней поведали?

– Честно говоря, нет, – я принялся вспоминать ее имя.

Лиза? Элиза? Элис? Вроде того.

– Вы так и назвали ее – «Фитнес-леди», – подсказал Боуэн. – А имя не упомянули.

– Я точно называл ее по имени! – заупрямился я.

– Вообще-то нет, – возразил доктор. – Мне это тоже показалось любопытным.

– К чему вы клоните? Считаете, я влюбился в сотрудницу местной полиции?

Уголки его губ поползли вверх. Похоже, мы оба заметили, что на этот раз я не произнес имя «Натали».

– Не знаю, – наконец ответил доктор. – Думаю, не мне судить.

– Я даже не уверен, что увижу ее снова.

К моему удивлению, часы в углу экрана показывали, что прошел уже почти час, и сеанс близится к концу.

– Кстати, насчет встреч, – заметил доктор. – Хотел вам сообщить, что через неделю мы могли бы побеседовать вживую. Если, конечно, вы не предпочтете удаленный сеанс.

– Хотите, чтобы я вернулся в Пенсаколу?

– Нет, что вы. Мне следовало выразиться яснее. На базе Кэмп-Лежен в Джексонвилле пройдет конференция по посттравматическому расстройству. Один из докладчиков, к сожалению, отказался, и меня пригласили на замену. Мероприятие во вторник, прилетаю в понедельник. Если хотите, встретимся в Джексонвилле, или я приеду к вам в Нью-Берн. Как будет удобнее?

– Давайте ко мне! – обрадовался я. – А во сколько?

– Может, как обычно? – предложил Боуэн. – Я прилечу утренним рейсом и возьму напрокат машину.

– Вам точно будет по пути?

– Конечно. Я очень хочу у вас побывать. Вы так красочно все описали.

Я улыбнулся: мои рассказы ни в какое сравнение не шли с настоящими впечатлениями от дедушкиного дома.

– Тогда увидимся через неделю, док. Я напишу вам подробно, как доехать.

– Не нужно, я и так вас найду. Берегите себя!

* * *

Часа через два раздался звонок. Незнакомый номер, судя по коду – Южная Каролина. Может, из больницы?

– Слушаю, – ответил я.

– Здравствуйте! Это Томас Кинг из Баптистской больницы в Исли. Я получил ваше сообщение; правда, не понял, что именно вы хотели бы узнать.

Томаса Кинга, в отличие от секретарши с необычным говором, я понял без труда. Поблагодарив за звонок, я изложил суть дела.

Мужчина попросил меня секундочку подождать.

Ждать пришлось совсем не секундочку. Я слушал фоновую мелодию не меньше пяти минут, пока наконец мой собеседник не вернулся.

– Простите за ожидание. Пришлось кое с кем переговорить. Обычно мы работаем с двумя службами скорой помощи. – Он продиктовал мне контакты. – К сожалению, у нас сведений о поступлении вашего дедушки не сохранилось. Рекомендую спросить у работников скорой, им положено все записывать.

Натали так и советовала.

– Благодарю за помощь, – сказал я.

– Не за что. Примите мои соболезнования по поводу дедушки.

– Спасибо.

Службы скорой помощи я решил обзвонить с утра. И почему я не сделал этого раньше – когда дедушка лежал в больнице? Кто знает, как долго придется все распутывать теперь?

После разговора с Боуэном я то и дело вспоминал Натали: длинные ноги и пленительные изгибы фигуры под облегающим платьем, восхищенный взгляд, когда она смотрела на пчелу, ползущую по пальцу. Я вспоминал задушевные разговоры и ту мимолетную грусть вперемешку с притяжением, что я уловил под конец последней встречи.

Я прекрасно понимал, почему назвал Натали по имени, беседуя с Боуэном. Как бы я ни старался скрыть свои чувства, себя не обманешь: я хотел снова увидеть Натали, и чем раньше – тем лучше.

* * *

После ужина я немного почитал на веранде. Решив, что у Натали, должно быть, закончилась смена, я, сам того не ожидая, потянулся к мобильнику. Сперва хотел позвонить, но передумал и набрал сообщение:

Только что вспоминал вас. Как прошел день? Надеюсь, все хорошо.

Может, поужинаем на выходных?

Вместо того чтобы отложить телефон, я решил проследить, сразу ли Натали прочтет мои послания. Убедившись, что они прочитаны, я уселся ждать ответа. Однако не дождался.

Весь остаток вечера я не сводил глаз с телефона. Ребячество? Зацикленность? Незрелость? Порой я подмечаю за собой все сразу. Как говорил Боуэн, люди – незавершенные творения.

Я уже ложился спать, когда раздалось долгожданное «динь»:

Спасибо. День прошел обычно. Ничего особенного.

Что-то не тянет на безудержную страсть или хотя бы симпатию. Да и приглашение на ужин она проигнорировала.

Я положил телефон на прикроватный столик, чувствуя… замешательство? Обиду? Я отогнал эти мысли прочь, напомнив себе, что для сильных эмоций рановато. К тому же, не желай она со мной разговаривать, не ответила бы вовсе.

Я выключил лампу, залез под одеяло, и вдруг мобильник вновь ожил. На экране высветилось:

Я подумаю.

По крайней мере, это не отказ. Я буравил взглядом телефон, пока он опять не завибрировал:

:-)

Я улыбнулся и, закинув руки за голову, уставился в потолок. Найду ли я ключик к этой загадочной женщине?