Текст книги "Возвращение"

Многого я не знал, однако ее рассказ меня не удивил.

– Дедушка правда отдал тебе бабушкину страховую карточку?

Немного замявшись, Келли покачала головой.

– Нет, я сама нашла карточку в коробке под кроватью. Когда впервые ночевала в вашем доме. Простите, что я ее взяла: я просто не знала, как быть. Если бы я использовала свою, родители сразу меня нашли бы.

– Как ты догадалась?

– Телик смотрю, – пожала плечами Келли. – Поэтому и мобильник брать не стала, поехала на автобусе и сменила имя.

– Разумно, – отметил я с ноткой восхищения.

– Мой план работал, – вздохнула Келли, – пока не вмешались вы.

– Позволь еще несколько вопросов?

– Валяйте. – Девушка, похоже, смирилась. – Вы все равно обо всем разузнаете.

– Почему ты назвалась Келли?

– Потому что я родом из Калифорнии.

– Серьезно?

– Я родилась в Сан-Диего. Отец служил во флоте.

Об этой детали – не очень, впрочем, важной – я услышал впервые.

– А как дедушка понял, что ты больна?

– Ах, это… Не уверена, что я тогда болела. А может, болела. Не знаю. В общем, я упала в обморок на пасеке. Когда очнулась, ваш дедушка сказал, что я его чуть ли не до смерти напугала. Хотел отвезти меня в больницу, но я отказалась. Решила, что врачи станут задавать вопросы. И была права, да?

Я удивленно поднял бровь: не ожидал от Келли такой прозорливости. В ее возрасте я вряд ли пошел бы на такую авантюру. У меня осталась лишь парочка очевидных вопросов.

– Думаю, после продажи дома твой отец нашел работу в Хелене? – предположил я.

– Да, он устроился в отель. Когда я убежала, мои как раз готовились к переезду.

Интересно, не в этом ли отеле я ночевал. Возможно, мужчина, у которого я утром одолжил ручку, – отец Келли?

– А как дедушка узнал, что твоя семья перебралась в Хелен?

– Однажды вечером я сильно затосковала по дому. Это был день рождения близняшек – Хизер и Тэмми, и я заплакала, потому что по ним соскучилась. Видимо, я случайно проговорилась, как хотела бы к ним, в Хелен. Я не думала, что ваш дедушка меня понял. Выходит, понял. – Келли отвела взгляд, и я догадался: ей явно есть что добавить.

Сцепив пальцы в замок, я приготовился слушать. Келли вздохнула.

– Мне очень нравился ваш дедушка, – призналась она. – Он всегда… ну… заботился обо мне. Заботился по-настоящему, безо всякой причины. Я безумно расстроилась, когда он умер… Словно потеряла единственного человека во всем Нью-Берне, которому могла доверять. Я ведь пришла на похороны…

– Правда? – удивился я. – Не помню тебя там.

– Я держалась поодаль, – объяснила Келли. – А когда все разошлись, немного постояла у могилы, поблагодарила его и пообещала присматривать за пчелами.

– Дедушка тоже тебя любил, – с улыбкой сказал я.

Келли притихла. Тогда я достал из кармана телефон и положил рядом с ней на койку. Девушка на него смотрела, но не взяла.

– Может, все-таки позвонишь родителям? – предложил я.

– Это… обязательно? – пролепетала Келли.

– Нет, – успокоил я. – Я не стану тебя заставлять. Но тут одно из двух: либо ты поговоришь с ними по телефону, либо к ним в дверь постучится полиция и наверняка их напугает.

– И полиция им все расскажет? Даже если я против?

– Да.

– Значит, выбора у меня нет?

– Выбор есть всегда. Но позвонишь ты или нет, они все равно сюда приедут. В любом случае ты с ними встретишься.

– А если они и теперь меня ненавидят? – спросила Келли, нервно теребя одеяло.

– Они и тогда вряд ли тебя ненавидели. Просто, как и ты, пытались совладать с горем. У всех по-разному.

– А вы останетесь? Вдруг они захотят поговорить с вами? Вы их успокоите, если они начнут кричать и сходить с ума? – засыпала меня вопросами девушка. – Может, и завтра придете?

– Конечно!

– А еще вы… – Келли закусила губу, – вы не поможете мне кое с чем? – Она машинально накрутила спутанный локон на палец. – Не купите для меня кое-что в аптечном магазине? А то я ужасно выгляжу.

– Что нужно купить?

– Ну, в общем… косметику. Плюс расческу, гель для умывания, крем для рук, – перечислила она, брезгливо разглядывая заусенцы на пальцах.

Кивнув, я вбил весь список в телефон.

– Что-нибудь еще?

– Нет, – помотала головой она. – Теперь пора звонить, да?

– Пожалуй, – кивнул я. – Но сперва хочу тебе кое-что сказать.

– Что же?

– Ты – молодчина, Келли.

Глава 21

Я оставался в палате, пока Келли разговаривала с родителями. Они, само собой, были в шоке и безумно обрадовались, услышав голос дочери. На смену изумленным возгласам и радостным всхлипам пришла бесконечная вереница вопросов, на многие из которых Келли пообещала ответить при встрече. Затем она протянула телефон мне. Представившись, я рассказал о ее диагнозе и прогнозах, и облегчение в голосах родителей сменилось ужасом. Я пообещал, что местные врачи посвятят их во все тонкости терапии, и настоятельно попросил приехать как можно скорее, чтобы обсудить все варианты лечения.

Потом я позвонил в Хелен мистеру Робертсону и попросил уведомить ДБР и полицию Декейтера о том, что Келли нашлась и ее родители вышли на связь. Прощаясь, Робертсон попросил держать его в курсе насчет здоровья девушки, и я – с ее разрешения – согласился.

Я оставался с Келли до вечера. Порой она пускалась в рассказы о тех днях, когда Роджер еще был жив, вспоминала свои нехитрые подростковые радости. Плотину, которую она усердно возводила целый год, избегая людей и скрывая правду, вдруг смыло бурлящим потоком ностальгии по прежним временам. Она болтала обо всем: о соревнованиях по волейболу и о забавных привычках своего лабрадора; назвала мне любимых учителей и мальчика, с которым недолго встречалась. Несколько часов подряд она в деталях рассказывала о прошлой жизни – на удивление, самой обычной. Я поневоле восхитился, какой храброй и независимой девушку сделал побег из дома, ведь мирные, монотонные будни в кругу семьи не могли подготовить ее к трудностям, ожидавшим впереди.

Я по-прежнему был в палате, когда пришла на обход доктор Ноблз. Она молча выслушала признание Келли. Потупив взгляд и скрутив уголок простыни в жгут, девушка извинилась за ложь. Доктор Ноблз погладила ее по руке:

– Главное – поправляйся.

Я знал, что родители Келли собираются ехать всю ночь и прибудут в больницу рано утром. Девушка снова попросила меня присутствовать, и я пообещал, что побуду с ней, сколько потребуется. За окном сгустились сумерки. Я спросил, хочет ли Келли, чтобы я остался. Девушка помотала головой.

– Я устала, – призналась она и откинулась на подушки. – Не беспокойтесь, я в норме.

На этот раз я ей поверил.

Домой я вернулся выжатым как лимон. Позвонил Натали, но услышал лишь автоответчик. Я оставил ей короткое сообщение, что родственники Келли приедут утром – вдруг она захочет с ними побеседовать? – и сообщил о разговоре с мистером Робертсоном. После этого рухнул на кровать и заснул беспробудным сном.

* * *

На следующее утро по дороге в больницу я завернул в аптечный магазинчик. Посоветовавшись с продавщицей, я потратил круглую сумму на косметику, щетку для волос и зеркальце. Вручив покупки Келли, я заметил, что она нервничает: накручивает на палец волосы, комкает простыни.

– Как спалось? – поинтересовался я, усаживаясь возле койки.

– Я не спала, – вздохнула Келли. – Всю ночь глядела в потолок.

– Сегодня важный день для всей твоей семьи.

– А если родители злятся? Вдруг они закатят скандал?

– Я их успокою, – пообещал я. – Если дело примет скверный оборот. Но ведь они обрадовались, когда ты позвонила. Не думаю, что они сердятся.

– Даже если они рады, что я жива, – девушка запнулась, окинув меня напряженным взглядом, – в глубине души они все еще винят меня в смерти Роджера.

Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал. Келли здоровой рукой извлекла из пакета покупки и внимательно их рассмотрела.

– Хочешь подержу зеркальце? – предложил я.

– Если вам не сложно.

– Конечно, нет.

Посмотрев на свое отражение, девушка нахмурилась.

– Я кошмарно выгляжу.

– Вовсе нет, – возразил я. – Ты очень красивая, Келли.

Скорчив рожицу, она расчесала волосы, затем занялась макияжем. Преображение меня изумило. Келли убрала косметику в пакет и положила его на прикроватный столик.

– Ну как? – В ее голосе прозвучало сомнение.

– Чудесно! – одобрил я. – И теперь ты правда выглядишь на девятнадцать.

– Я такая бледная… – нахмурилась девушка.

– Ты слишком к себе критична.

Келли покосилась на окно.

– Насчет мамы и сестер я спокойна, – призналась она. – А вот отец… Боюсь, что он скажет.

– Почему?

– Даже когда братик был жив, мы с отцом не очень ладили. Вообще-то он тихий и не любит проявлять эмоции – пока не разозлится по-настоящему. И он частенько на меня злился. Ему не нравилось, с кем я тусовалась, как училась, какую одежду носила. Он постоянно меня отчитывал, и я это терпеть не могла.

– Как и любой подросток.

– Не уверена, хочу ли возвращаться, – с опаской призналась Келли. – Вдруг все останется, как прежде?

– Не забивай себе голову, – ответил я. – Нет нужды решать прямо сейчас.

– Как думаете, они станут меня ругать? За то, что сбежала и не звонила?

– Да. – Лгать я не хотел. – С одной стороны, они сердятся, с другой – безумно рады, что ты нашлась. А еще беспокоятся из-за твоей болезни. Так что эмоции у них самые разные. Наверное, они будут вроде как в шоке – учти это при разговоре. Впрочем, важнее другое: что ты чувствуешь сама?

Немного подумав, Келли ответила:

– Мне не терпится их увидеть – и в то же время я боюсь.

– Я бы тоже боялся, – успокоил ее я. – Это нормально.

– Я хочу…

Келли запнулась, но я и так знал ее мысли. Ее выдавал взгляд. Как и любой ребенок, она хотела родительской любви. Чтобы ее приняли. Простили.

– Советую еще кое над чем подумать, – немного выждав, добавил я.

– Над чем?

– Если хочешь, чтобы тебя простили, сперва прости себя сама.

– И как же? – спросила Келли. – После всего, что я натворила?

– Прощение не значит, что ты забудешь или перестанешь жалеть о прошлом. Простить себя – это прежде всего признать, что ты не идеальна, ведь идеальных людей попросту нет. Несчастья могут случиться с каждым.

Келли опустила глаза; я молча наблюдал, как она пытается смириться. Ей потребуется время – и, возможно, не один сеанс с психологом, – однако она пройдет этот путь, чтобы исцелиться и продолжить нормальную жизнь. Я не стал развивать тему: у Келли оставались проблемы понасущнее.

Я перевел беседу в спокойное русло: поделился впечатлениями от поездки в Хелен и даже вывел на экран телефона несколько фотографий, чтобы девушке проще было представить этот уютный городок. Я посоветовал ей при первой же возможности попробовать венский шницель в «Боденском озере». А еще впервые поведал ей о Натали – не все, но достаточно, чтобы понять, как много она для меня значит.

Закончив рассказ, я услышал в коридоре голоса; прозвучало имя «Карен Джонсон», затем послышались шаги – ближе и ближе. Я встал и отодвинул стул к стене. В глазах у Келли мелькнуло отчаяние.

– Я боюсь, – лихорадочно шепнула она. – Они еще больше меня возненавидят.

– Они всегда тебя любили, – успокоил я. – Даже не сомневайся.

– Не знаю, что им сказать…

– Слова придут сами. Только один совет: ничего не скрывай.

– Правда им не понравится, – возразила Келли.

– Может и нет, – согласился я. – Но так будет лучше.

Медсестра впустила в палату родственников Келли, и они вдруг замерли, словно не веря своим глазам. Первой вошла Луиза, за ней, как хвостики, – Тэмми и Хизер. Я почувствовал на себе их беглые взгляды, а затем они сосредоточились на беглянке, которая покинула родной дом больше года назад. Пока они пытались совладать с чувствами, я отметил, как сильно Келли похожа на маму. Тот же цвет глаз и волос, хрупкое телосложение, бледная кожа. Луиза, похоже, была чуть старше меня. Отцу – Кертису – я бы тоже дал не больше сорока, однако он оказался крупнее, чем я ожидал: высокий тучный мужчина с неровно подстриженной бородой. Под глазами у него залегли тени. Он вопросительно посмотрел на меня, словно гадая, полицейский я или юрист. Я покачал головой: ни то ни другое.

– Здравствуй, мамочка, – чуть слышно произнесла Келли.

Эти слова будто сняли заклятье тишины, и Луиза со слезами бросилась к дочери. Хизер и Тэмми рванули следом, хором взвизгнув от радости. Девочки оказались разнояйцевыми близняшками, ни капли не похожими друг на друга. Словно парочка дурашливых щенят, они прыгнули на кровать, заключив Келли в объятия. Я услышал, как Луиза без остановки причитает: «Поверить не могу! Мы так волновались!» Она гладила дочь по голове, сжимая ее ладони и не замечая, как по лицу струятся слезы. Кертис, напротив, застыл как вкопанный.

– Папочка, – донесся голос Келли откуда-то из клубка обнимавших ее рук.

Кертис сухо кивнул и наконец-то подошел к дочери. Близняшки посторонились и выжидающе поглядели на отца. Немного замявшись, он все-таки наклонился к Келли.

Девушка села прямо и обняла отца здоровой рукой.

– Простите, что убежала и не звонила, – сбивчиво прошептала она. – Я так по всем вам соскучилась. Люблю вас.

– И я по тебе скучал, дочка, – ответил Кертис хриплым от избытка чувств голосом. – Я тоже тебя люблю.

* * *

Я оставался в палате, пока Келли рассказывала свою историю и отвечала на бесконечную череду вопросов – от значимых («Почему ты ушла из дома?») до самых обыденных («Что ты ела на обед, когда жила одна?»). Кертис несколько раз спросил, почему дочь не звонила, почему не дала им понять, что жива-здорова. Девушка честно отвечала на вопросы, но разговор проходил непросто. Раны на душе у этих людей еще не затянулись, даже несмотря на радость встречи. Настоящая работа по восстановлению семьи им только предстояла – если, конечно, Келли поправится. Их жизни по-прежнему омрачала трагедия, с которой никто до сих пор не смирился – особенно Келли, пусть она и не была той девчонкой, что покинула отчий дом год назад.

Оставив девушку наедине с родными, я про себя помолился, чтобы им хватило мужества справиться с невзгодами. Шагая по коридору уже привычной больницы, я поневоле дивился, как причудливо моя судьба сплелась с судьбой девчонки, которую я встретил всего два месяца назад.

Я никак не мог привыкнуть к имени «Карен», звучавшему из уст ее родных, – такому чужому, совсем не подходившему девушке, которую я знал.

Я твердо решил: для меня она останется Келли.

* * *

На следующий день доктор Ноблз поведала, что после моего ухода провела у Келли около часа, стараясь как можно понятнее рассказать родным о ее болезни. Родители и сестры согласились сдать анализ на совместимость костного мозга. Учитывая серьезность положения, в лаборатории пообещали подготовить результаты как можно быстрее. Так что через день-два должно было выясниться, есть ли достаточно хорошее совпадение по лейкоцитарным антигенам, что подготовит почву для более углубленного анализа. Если донор найдется, Келли переведут в Гринвилл, чтобы завершить лечение. Ноблз уже связалась с доктором Фелицией Уоткинс – онкологом из клиники «Вайдент», которая заверила семью Келли, что больница готова принять пациентку. Попрощавшись с доктором Ноблз, я забронировал и оплатил для родственников Келли жилье: две недели в Нью-Берне и еще одну – в Гринвилле. Вдали от дома им приходилось непросто; я, как мог, избавил их от лишних хлопот.

Рассказывая свою историю, Келли то и дело упоминала меня, поэтому Кертису и Луизе, само собой, захотелось узнать обо мне побольше. После встречи с доктором Ноблз я заглянул в палату Келли и охотно поведал ее родителям, как переехал в Нью-Берн, умолчав, впрочем, о тяжелых последствиях военной службы и лечении у психотерапевта. Я с радостью поделился воспоминаниями о дедушке и о том, как он подружился с Келли. Мне стало грустно, что дедушка так и не познакомился с ее родителями, но я чувствовал, он каким-то образом наблюдает за происходящим, радуясь, что я довел его дело до конца.

Накануне вечером Натали ответила на мое эсэмэс. Она пришла в больницу, и я представил ее семейству Келли. Натали минут двадцать беседовала с ними без свидетелей – проверяла, верно ли составила отчет для начальства. Затем подошла ко мне в комнате ожидания и пригласила на чашечку кофе.

В буфете она села напротив – строгая, в полицейской форме – и, как всегда, прекрасная. Попивая некрепкий кофе, я рассказал о долгой беседе с Келли, – как собрал для себя воедино детали ее истории, а затем стал свидетелем волнующей встречи с семьей.

– Значит, все закончилось хорошо, – сделала вывод Натали.

– Пока еще нет, – заметил я. – Все зависит от результата анализов.

– Ужасно, если родные нашли ее, только чтобы снова потерять.

– Не то слово, – кивнул я.

Натали улыбнулась.

– Теперь я понимаю, почему ты так рвался ей помочь. Келли… личность интересная. Держится взрослее, чем многие взрослые, которых я знаю. Интересно, привыкнет ли она к жизни с родителями, к школе, к обычным подростковым будням?

– Да, ей придется непросто. Свыкнется не сразу. Но я верю: все будет в порядке.

– Я тоже, – поддержала меня Натали. – Кстати, твой дедушка поступил очень мудро.

– Когда?

– Назови он при смерти имя «Келли», мы, наверное, так и не отыскали бы ее досье. Не попытались бы найти Карен.

Я понял, что Натали права. Дедушка не переставал меня восхищать.

– Робертсон тоже оказался прав, – продолжила Натали, – когда сказал, что мы могли бы сами найти нужные сведения. Я зашла на сайт ДБР и всего за пять минут отыскала Келли по ее настоящему имени и фотографии. Так что в Джорджию можно было не ездить.

– А я все-таки рад, что мы поехали, – возразил я. – Иначе мы бы с тобой не увиделись.

– Я буду по тебе скучать, – прошептала Натали, опустив глаза.

Я тоже. Даже не представляешь как.

– Я тут решил собрать немного меда перед отъездом. Не хочешь помочь? Я покажу, как вращать медогонку и откачивать мед. Если повезет, заберешь домой пару баночек.

– Не очень хорошая идея, – немного помолчав, ответила Натали. – Мне и так тяжело из-за твоего отъезда.

– Значит, это все? Наш последний разговор?

– Не хочу о нем думать в таком ключе.

– А в каком хочешь?

Натали ответила не сразу.

– Я хочу вспоминать наши встречи как чудесный сон. Яркий, осязаемый, упоительный.

А затем мы проснемся, подумал я.

– Скорее всего, я буду приезжать время от времени – следить за домом, проверять ульи. Могу сообщить тебе, когда буду в городе, – предложил я. – Как-нибудь встретимся – пообедаем или поужинаем.

– Может быть…

Натали не отказалась, однако у меня возникло чувство, что она предпочла бы не знать о моих приездах.

– Договорились, – продолжил я как ни в чем не бывало.

– Хорошо. Когда переезжаешь?

– Через пару недель. Надо немного освоиться на новом месте, прежде чем начнется учеба.

– Разумно, – кивнула Натали.

– А у тебя какие планы на лето? – поинтересовался я.

– Самые обычные, – пожала плечами она. – Несколько выходных проведу здесь, остальные – с родителями на побережье.

Наша беседа сделалась сухой и неловкой, и я с грустью подумал: почему же раньше мы говорили так просто и непринужденно? Я не хотел прощаться вот так, однако прекрасно знал, что ничего уже не изменишь.

– Если когда-нибудь выберешься в Балтимор или в Вашингтон, дай мне знать, – попросил я. – Буду рад с тобой повидаться. Сходим в музей при Смитсоновском институте.

– Хорошо, – пообещала Натали, хотя мы оба понимали: этому не бывать.

Ее губы дрожали.

– Натали… – начал я.

– Мне пора. – Она вдруг встала из-за стола. – Работа.

– Понимаю.

– Я понаблюдаю за твоим домом, пока ты в Балтиморе. Вдруг там поселятся бродяги.

– Спасибо!

Мы вышли из буфета, и я проводил Натали до выхода, хотя, возможно, она предпочла бы дойти сама.

Затем я вышел за ней на улицу. В голове крутилась мысль, что все происходит слишком быстро. Не удержавшись, я взял ее за руку. Натали остановилась, повернулась ко мне. С ее ресниц закапали слезы, и я почувствовал комок в горле. Я знал, что не следует этого делать, однако наклонился к ней и слегка прикоснулся губами к ее губам, – а затем обнял. Поцеловав в макушку, сильнее прижал к себе.

– Я понимаю, Натали, – произнес я, зарывшись лицом в ее волосы. – Я все понимаю.

– Мне очень жаль, – дрожа, прошептала она в ответ.

– Я люблю тебя и никогда не забуду.

– Я тоже тебя люблю.

Яркое солнце висело высоко в небе, воздух был жарким и влажным. Мимо прошел мужчина с букетом цветов; через пару мгновений из здания выкатили старушку на инвалидной коляске. Впрочем, я едва их заметил. В больнице рождались дети, которым предстояла целая жизнь, в то время как путь других пациентов близился к концу. Шел самый обычный день, но не для меня; слезы жгли мне глаза, и все, чего я хотел, – продлить этот миг навеки.

* * *

Несколько дней спустя доктор Ноблз сообщила, что костный мозг у Хизер подходит Келли по всем шести показателям, а у Тэмми – по пяти пунктам из шести. Предстояли дополнительные анализы, но врачи не сомневались, что донор найден.

Чуть позже это подтвердилось; забор и трансплантацию назначили на следующую неделю, когда я уже перееду в Балтимор. Конечно, оставались некоторые риски, и Келли предстоял годичный курс лечения, однако в будущем, надеялась доктор Ноблз, пациентку ждала нормальная жизнь.

Вплоть до отъезда я навещал Келли и ее родных, а в остальное время собирал вещи и готовил дом к своему грядущему отсутствию. Бригада уборщиков отдраила комнаты от пола до потолка, упаковав постельное белье в полиэтиленовые мешки, чтобы ткань не запылилась и не покрылась плесенью. Я снова встретился с управляющим и подрядчиком, проследил, чтобы привезенные паркет и черепицу сложили в амбаре.

А еще я собрал мед. Несколько банок я оставил себе, бо́льшую часть продал Клоду, а парочку оставил на крыльце у Натали. Стучаться в дверь или звонить я не стал.

Я постоянно думал о Натали: просыпался с мыслями о ее улыбке, чувствовал ее запах; грезил о ней, засыпая. Без остановки думал, где она и чем занята. Я больше не ощущал себя целым, словно кто-то вынул из меня нечто жизненно важное, оставив лишь чувство пустоты. До встречи с Натали я верил, что влюбленным по плечу все невзгоды. Теперь же я знал: иногда любовь бессильна.

* * *

Я уже три дня пробыл в Балтиморе, когда обнаружил письмо от Натали. Она вложила его в одну из коробок с книгами, лежавших в багажнике моей машины. Не найдя на конверте подписи, я его чуть не выбросил, однако заметил, что послание запечатано, и любопытство взяло верх. В конце письма стояло имя Натали. У меня перехватило дыхание.

Будто зомби, я добрался до гостиной и сел на диван. Стоял полдень, свет лился в новую квартиру сквозь застекленные двери. В звенящей тишине я начал читать.

Милый мой Тревор!

Я пишу тебе письмо, потому что не знаю, как быть. Неизвестно, когда ты его найдешь, ведь я тайком подложу его в одну из твоих коробок с вещами для переезда. Впрочем, ты сам уже дважды оставлял банки с медом у меня на пороге – так что, может, тебе даже понравится мой сюрприз.

Я хотела бы признаться, что впервые в жизни по-настоящему поняла, что значит «влюбиться без памяти». Я влюблялась в тебя отнюдь не плавно и постепенно. Я даже не знала, хочу ли такой любви. Оглядываясь назад, я понимаю, что провела четырнадцать месяцев, будто бы стоя на козырьке крыши. Шатаясь от каждого дуновения, я изо всех сил держала равновесие. Казалось, если замру на месте, если посильнее сосредоточусь, то все чудесным образом наладится. И тут нежданно-негаданно появился ты. Позвал меня снизу, и я шагнула в пустоту… и падала, падала, пока ты меня не подхватил.

Тревор, любить тебя – одно из самых прекрасных переживаний в моей жизни. Меня постоянно гложет вопрос, верный ли выбор я сделала, – и как бы мне ни было сейчас тяжело, для меня нет ничего дороже, чем то, что было между нами. С тобой я впервые за целую вечность ощутила себя живой. До нашей встречи я думала, что мне уже никогда не испытать подобного.

Я безумно, неодолимо хочу быть с тобой. Но правда в том, что цена этому слишком высока. Я не могу желать смерти мужу, мысль о разводе мне так же невыносима – хотя бы потому, что Марк не в силах повлиять на мое решение. Если я выберу одно из двух, то уже не буду той женщиной, которую ты полюбил; это изменит меня безвозвратно. Я превращусь в злодейку, сама себе сделаюсь чужой. Я не хочу такой становиться. Тем более – впутывать тебя.

Поэтому я и не могла с тобой встретиться после того, как мы простились в больнице; поэтому нам лучше не видеться, когда ты вернешься в Нью-Берн. Я люблю тебя так сильно, что если ты снова попросишь меня остаться, я не смогу сказать «нет». Попроси еще раз – и я приеду. Намекни хоть словом – и я постучусь в твою дверь. Но прошу тебя – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – не давай мне становиться мерзавкой на всю оставшуюся жизнь. Умоляю, не подводи меня к этому. Позволь мне остаться женщиной, которую ты знал и которая всем сердцем полюбила тебя.

Хочу, чтобы ты помнил: я всегда буду дорожить мгновениями, которые провела с тобой. Ты в какой-то мере меня спас. Если бы мы не встретились, какая-то часть меня – самая живая, самая ценная – просто зачахла бы и пропала без следа; а теперь, когда память о тебе придает мне сил, я наконец-то могу двигаться дальше. Спасибо тебе. Спасибо за все.

Я уже по тебе скучаю. Скучаю по твоим подколкам и несмешным анекдотам, по кривоватой усмешке и даже по неудавшимся попыткам меня впечатлить. Больше всего мне не хватает нашей дружбы и ощущения, что я самая желанная на свете – это чувство возникало лишь рядом с тобой. Я люблю тебя, и сложись моя жизнь по-другому, я бы поехала за тобой на край света.

Натали

Дочитав письмо, я встал с дивана и нетвердыми шагами побрел на кухню. Там открыл холодильник, вытащил бутылку пива и, открутив пробку, сделал жадный глоток. Затем я вернулся в гостиную и уставился сквозь стеклянные двери на улицу, гадая, где же сейчас Натали. Гостит у родителей? Молча гуляет по пляжу, то и дело останавливаясь, чтобы поднять с песка ракушку или поглядеть на пеликанов, плавно парящих над волнами? Мне хотелось верить, что в этот самый миг она думает обо мне, тайком лелея мысли о нашей любви – своем единственном утешении в безжалостном мире.

Я обрадовался, что Натали мне написала. Хотела ли она получить ответ? Написать ли ей прямо сейчас или не стоит – ведь это может все усложнить? У меня не осталось сил, чтобы принять решение.

Я вернулся на диван, поставил пиво на столик и, вздохнув, перечитал письмо.