Текст книги "Свет золотой луны (сборник)"

– Не всех же убивают. Кто-то и возвращается, – сказал Серега, но уже не совсем уверенно.

Работать его взял к себе при храме отец Валерий. Здесь Сергей и за сторожа ночного, и за чтеца. Да и вообще правой рукой отца Валерия стал.

Когда подошло время Сергею идти в армию, отец Валерий отслужил молебен и сказал ему напутственное слово:

– Иди, Сергей, и служи Родине честно. Помни, наша православная вера налагает на нас особую ответственность быть преданным своему отечеству даже до смерти. Но помни еще и о том, что мы будем за тебя молиться, чтобы Господь сохранил тебя от всякой напасти и вернул домой в здравии.

При этих словах отец Валерий расстегнул ворот рясы и снял свой нательный серебряный крестик.

– Давай, Сергей, снимай свой, мы с тобой поменяемся. Я с этим крестиком сам в армии служил. Теперь я твой крестик буду носить, а ты мой, чтобы все время помнил, что тут за тебя молятся.

***

На лесной лагерь ваххабитов спустилась ночная мгла. То тут, то там слышались приглушенные голоса. Костров боевики не жгли, соблюдая маскировку лагеря. Ужин готовили на портативных газовых плитках. Запахло жареным мясом.

Патриев, с наслаждением втянув в себя соблазнительные запахи, сказал, обращаясь к Хамзату:

– Пожрать-то хотя бы нам дадут? Или это только у христианских народов такой обычай – кормить перед казнью?

Хамзат поднял свой тяжелый взгляд на Патриева и долго пристально смотрел на него. Потом спросил приглушенным голосом:

– Стрелять умеешь?

Патриев, обидевшись почему-то на этот вопрос, ответил с издевкой:

– А ты мне дай «калаш», тогда увидишь. Покрошу здесь всех в капусту. Хоть перед смертью душу отведу.

– Получишь «калаш», но всех подряд не надо. Надо с умом.

Гаврилов вопросительно посмотрел на Хамзата.

– Племянники сигнал подали, – ответил тот на вопросительный взгляд друга, – надо быть готовыми. Ты бери вон того, справа от тебя, я на себя возьму вон того араба. А ты, – обратился он к Патриеву, – постарайся подвинуться поближе к тому, что анашу потягивает. Начинаем сразу по моему сигналу.

Он посмотрел в сторону Сергея; тот, не слыша никого, полностью ушел в молитву. Хамзат сразу это понял и не стал прерывать Сергея. Но Гаврилов, перехватив взгляд Хамзата, тронул Сергея за плечо:

– Сергей, ты чего в нирвану ушел. Давай возвращайся на грешную землю.

***

Пленники сидели в напряжении, наблюдая за Хамзатом, когда тот подаст знак.

Хамзат внешне был спокоен. Наконец чуткое ухо чеченца среди птичьих криков леса уловило условный сигнал. Хамзат достал сигарету и знаком показал арабу, что хочет прикурить. Тот, подойдя к нему, чиркнул зажигалкой, но уже в следующее мгновение рухнул на землю с перерезанным горлом.

Патриев с Гавриловым тут же кинулись в сторону боевиков. Неожиданность нападения всегда дает некоторое преимущество. Им удалось сбить боевиков с ног. Но те сдаваться не собирались.

Сбитый Патриевым боевик упал рядом с горячим чайником и, облитый кипятком, отчаянно завопил, переполошив весь лагерь. Из кустов раздались выстрелы по бегущим к ним боевикам.

Гаврилов продолжал бороться со своим противником, который, обхватив одной рукой за шею Гаврилова, другой пытался дотянуться до пистолета. Гаврилов, изловчившись, вцепился в руку зубами и сумел освободиться от смертельных объятий. Он отпрянул от боевика, чтобы бежать, но тот успел выстрелить из пистолета, и левую руку Гаврилова обожгла острая боль. Продолжая бежать, он схватился за руку и почувствовал мокрый рукав куртки. Зажимая рану рукой, он бежал в сторону, указанную Хамзатом.

Его догнал Патриев, у которого в руках был автомат, отнятый у чеченца.

– Держись, Толик, – крикнул он и, развернувшись, выпустил из автомата длинную очередь в преследователей.

Сергей вначале растерялся, но потом тоже кинулся вслед за всеми. Дорогу ему перегородил Аслан и нанес оглушающий удар прикладом автомата по голове. Сергей на некоторое время потерял сознание. Аслан, довольный своим удачным нападением, хищно оглянулся по сторонам, ища следующую жертву.

В это время автомат у него был выбит из рук большой сучковатой палкой почти в толщину руки. Следующий удар пришелся бы ему по голове, если бы он вовремя не увернулся. И удар палки угодил ему в плечо, переломав ключицу. Но вместе с ключицей переломалась и палка.

– Предатель! – взвыл диким голосом Аслан, с ненавистью глядя на Хамзата, стоящего с обломком палки в руке.

Левая рука Аслана висела плетью, но правой он молниеносно выхватил из напоясного чехла нож и метнул его в Хамзата. Нож угодил в низ живота и вошел почти по рукоятку. Хамзат застонал от боли, схватившись обеими руками за рукоятку ножа. Но когда Аслан с победным рыком кинулся на него, Хамзат, скрипя зубами, выдернул из своего тела нож. Аслан упал к ногам Хамзата, пронзенный собственным ножом прямо в сердце.

В это время очнулся от удара Сергей.

– Бежим, – прохрипел ему Хамзат.

Он подобрал валявшийся автомат и, прихрамывая, устремился вслед за своими. Сергей последовал за ним. Их отход прикрывали короткими очередями из автоматов двое племянников Хамзата и Патриев. Гаврилов отстреливался из пистолета.

Все вместе они стали отступать в заросли. Но в это время был ранен один из племянников Хамзата. Передвигаться он не мог, и его тащил Сергей с другим чеченцем.

– Дела наши, как говорят русские, кранты, – сказал с иронией в голосе Хамзат. – Здесь узкое место. Удобно их задержать, пока другие будут отходить. Надо кому-то остаться для прикрытия остальных.

– Я останусь, – сразу же сказал Гаврилов.

Но ему тут же возразил Сергей:

– Вы хоть сержант, но все-таки в запасе, а мое дело воинское.

– Хватит тут благородных играть, – оборвал их Патриев, – Толика жена с детьми дома ждет, тебя, служивый, мать, а у меня никого, детдомовский, я и останусь. – И он тут же решительно залег и стал стрелять в подползавших преследователей.

Гаврилов потрепал его по плечу:

– Прощай, Михаил, и прости, брат.

– Давай, Толик, чеши быстрей да свечку за меня поставь, как вернешься…

***

Они уже успели отойти довольно-таки далеко, а звуки перестрелки все продолжались.

– Давай, держись, Мишка, держись, брат. Задай им, гадам, перца.

Раздались два гранатных взрыва, и выстрелы смолкли.

– Вот и всё, – задумчиво сказал Гаврилов, – теперь наша очередь.

– Не хорони себя раньше времени. Пещерка моя уже рядом.

Показался знакомый склон. Сперва спустили Сергея, чтобы он принял раненого чеченца, которого спустили привязанного на веревках. Затем Гаврилова и Джанаралиева.

Хамзат, прежде чем спуститься, сказал что-то племяннику. Тот поднял веревки и спрятал их. Замел за собой следы и, юркнув в кусты, скрылся ему одному ведомыми тропами. Притаившиеся в пещере беглецы вскоре услышали шум погони.

Над их пещерою о чем-то кричали боевики на арабском и чеченском языках. Хамзат улыбался, превозмогая боль в паху.

– Не поймут, – шепнул он Гаврилову, – куда мы подевались. Тут им нас не найти. Главное, чтобы Хусейн привел вовремя помощь.

Когда голоса смолкли, беглецы стали промывать раны и разрывать рубахи для бинтов.

Вечером, когда Сергей уже спал сном беззаботной юности, друзья сидели на краю ущелья и тихо переговаривались, освещаемые спокойным светом луны.

– Тебе повезло, Толик, у тебя рана навылет и кость не задета.

– А у тебя? – с беспокойством посматривая на бледного Хамзата, спросил Гаврилов.

– А мне, по всей видимости, каюк, – как-то спокойно ответил Хамзат, – видишь, кровь уже не идет, скоро начнется воспаление. Нам с Муратом не дождаться помощи, – посмотрел он с сожалением на племянника.

– Ну что ты, Хамзат, говоришь? Как ты можешь не надеяться? Ведь надежда умирает последней.

– Надеюсь, конечно, как и всякий живой человек. Просто я знаю эти раны. Да честно тебе признаюсь, мне как-то скучно на земле без моей Наташи. Отняла у меня эта проклятая война самое дорогое. Порой мне кажется, что люди воюют потому, что не могут по-настоящему любить. Тот, кто любит по-настоящему, уже не может ненавидеть других людей.

Ты думаешь, я пошел воевать, чтобы за жену и детей мстить? Кому мстить? Всему русскому народу мстить? Но ведь моя жена тоже русская. Значит, ей мстить, той, которую любишь больше жизни.

Я, наверное, неправильный чеченец. Отец мой, наверное, понимал, что жениться на русской – значит самому в себе что-то чеченское утратить. Да разве я виноват, что меня сразила любовь! Разве мой отец виноват, что полюбил своих внуков, родившихся от русской снохи!

Никто пред силою любви не виноват. На войну я пошел просто потому, что жить уже не хотел…

***

Весь следующий день Хамзат лежал в пещере. Он скрипел зубами, старался превозмочь боль, но по его перекошенному бледному лицу было видно, что это дается ему с большим трудом.

К вечеру у Хамзата поднялась высокая температура, он часто впадал в забытье. Гаврилов всю ночь неотступно сидел рядом, меняя компрессы с водой, пытаясь хоть этим как-то облегчить страдания друга. Среди ночи Хамзат вдруг очнулся и обвел блуждающим взглядом пещеру.

– Толик, – прошептал он, – ты не видел Наташу, она сейчас сюда заходила?

– Нет, Хамзат, мой друг, это тебе показалось.

Хамзат внимательно посмотрел на своего друга и слабо улыбнулся.

– Ну да, конечно, показалось. Спасибо, Толик. В молодости я здесь на горного барана охотился. Я очень любил это место. Отсюда луна кажется ближе.

Хамзат снова впал в забытье. Очнулся уже к следующему вечеру.

– Теперь я себя хорошо чувствую, – сказал он каким-то неестественно бодрым голосом.

– Вот видишь, на поправку пошел, а собирался умирать, – обрадовался Гаврилов.

– Это всегда так. Видно, перед смертью Аллах силы посылает. Помоги мне выбраться наружу.

Когда они сели на своем привычном месте, свесив ноги в пропасть, Хамзат отклонился назад, упершись спиною на скалу, и устало прикрыл глаза. Так долго сидели в полном молчании. Гаврилов уже стал беспокоиться, не впал ли его друг в забытье.

Но тот словно отгадал его мысль, пошевелился и заговорил:

– Ты знаешь, Толик, когда стоишь на самом пороге смерти, начинаешь по-другому смотреть на многие вещи. Я вот о чем думаю: неужели люди никогда не устанут от войны и крови? Ведь человеку на самом деле так мало нужно для счастья. Дом, семья, небольшая отара овец, а чего еще надо. Все остальное от жадности. И у нас в Чечне жадность, и вас в России жадность всех обуяла. Это с Запада пришла к нам такая неуемная жадность к обогащению.

Какое-то время он помолчал.

– Ты знаешь, Толик, если мне суждено попасть в рай, то от одного «блаженства» я уж точно откажусь.

– От какого же? – полюбопытствовал Гаврилов.

– От ласк этих вечно ненасытных девственниц – гурий, положенных каждому правоверному в раю.

– Это почему же? – еще больше удивился Гаврилов.

– Я жену свою сильно любил. Да и сейчас, хотя нет ее со мною рядом, все равно люблю. Что же я, в раю ей изменять буду? Может быть, я ее вновь встречу. Как ты думаешь?

– Не знаю, – совсем растерялся Гаврилов.

– И я не знаю, я просто надеюсь. Пусть Аллах простит мне не совсем правоверные мысли, но там, на небе, наверное, нет перегородок, разделяющих любимых людей.

– Я не знаю, есть ли там что-нибудь вообще, – признался Гаврилов.

– Есть, – с убеждением в голосе сказал Хамзат, – неужели ты думаешь, что мы с тобой умнее всех наших предков, которые верили, что есть.

Взошла луна, и друзья, замолчав, вновь зачарованно смотрели на небесное светило.

– Помнишь, ты мне читал красивое стихотворение про луну?

– Гумилева, помню.

– А я, когда был молодой, тоже сочинил стишок, – признался Хамзат, – вот в этих местах, когда на охоту ходил.

– Никогда бы не подумал, что ты еще и поэт, – удивился Гаврилов.

– Да какой я поэт, так, один только стишок сочинил, и всё. Я его даже никому, кроме жены, не читал, стеснялся. Думал, смеяться будут. А теперь вижу, что я его про себя, оказывается, сочинил. Хочешь, прочту?

– О чем ты спрашиваешь, Хамзат, конечно хочу.

Хамзат пошевелился, чтобы сесть поудобнее, и поморщился от боли. Он потупил взор, как бы припоминая, а потом, подняв голову, посмотрел на Гаврилова и как-то виновато, по-детски улыбнувшись в бороду, сказал:

– Только ты не смейся надо мной, я же не поэт.

– Да я, Хамзат, и строчки не смогу сочинить, так что давай, мне хочется услышать твое стихотворение.

– Ну ладно, раз хочется, тогда можно, – сказал как-то неуверенно Хамзат и тихим голосом начал декламировать:

 
Свет золотой луны
Падал на склоны скал.
Под звуки небесной зурны
Здесь умирал аксакал.
 

 
Кровь запеклась на камнях,
Словно черное горе вдовы.
А в застывших навеки глазах
Свет золотой луны.
 

Вновь надолго воцарилось молчание между друзьями.

– А ты знаешь, Хамзат, очень даже неплохо. Мне понравилось.

– Наташе тоже понравилось, я ей в день свадьбы его прочитал.

Хамзат почувствовал, что все внутри у него горит, а нарастающая боль стала пульсировать в висках. Вдруг он с удивлением заметил, что луна стала приближаться к нему. Когда она подошла совсем близко, Хамзат разглядел, что это вовсе не луна, а его любимая жена. Наташа смотрела на него, и лицо ее озаряла радостная улыбка.

«Чему она радуется?» – подумал в недоумении Хамзат. Но тут он почувствовал, как боль стала уходить, и его тоже охватила радость. Боль ушла совсем. Больше не было боли и было очень легко на душе, потому что Наташа была рядом.

Хамзат молчал, он боялся, что если заговорит, то Наташа может исчезнуть. Жена протянула ему руку. Он взял ее, и Наташа потянула его к себе. На удивление, Хамзат вдруг без всяких усилий встал. Не выпуская руку жены, он спросил:

– Ты возьмешь меня с собой?

Она молча кивнула ему, и они оба вдруг, легко отделившись от земли, устремились ввысь…

***

– Тебе надо было не на исторический, а на литературный факультет поступать, – прерывая затянувшееся молчание, сказал Гаврилов.

Ему никто не ответил. Он повернулся к другу. Мягкий свет луны освещал улыбку на застывшем лице Хамзата и отражался нежно-золотистым блеском в его широко открытых глазах.

Об авторе

Николай Агафонов священник Русской Православной Церкви, автор более десяти книг, пользующихся неизменной любовью и популярностью у читателей. Награжден патриархом Алексием II орденом Святителя Иннокентия III степени. С 2004 года является членом Союза писателей России.

Свои отзывы и вопросы читатели могут присылать на личный сайт писателя www.kirsat.narod.ru