Текст книги "Творческое саморазвитие, или Как написать роман"

Глава 8. Как играть на этих нотах, или угадай мелодию романа

Итак, все основные элементы романа, которые я смог придумать, растолкованы и даже поняты. Но это, в своём роде, теоремы романистики, а вот как их использовать? Ведь то, что теорема ценна не только сама по себе, но и должна применяться при решении задач, – вовсе не выдумка учителей, а насущная жизненная необходимость.

Поэтому я ввожу эту главу, где простыми, ясными словами попробую растолковать, как вижу возможности применения своих советов, и не только их, но и смежных предположений, которые, на мой взгляд, заложены в этих рекомендациях косвенно.

Итак, в создании, использовании и комбинировании конструктивных элементов романа следует, на мой взгляд, придерживаться пяти основных приёмов. Они справедливы для всех этих элементов, хотя в каждом конкретном случае, разумеется, значение приёма будет не равноценно. Но на что именно сделать ставку, как угадать мелодию романа, под которую сюжет зазвучит наилучшим образом, как произвести на читателя наибольшее впечатление – решать только тебе.

НЕ ЗАТЯГИВАЙ СМЕНУ ОБСТАНОВКИ

Смена обстановки или обновление материала – всегда выигрышны. Как только читатель начинает догадываться, что вот-вот откроется дверь и его впустят в следующую комнату романа, где будут другие люди, мебель, свет и общее представление о том, что он читает, он подбирается, как тигр перед прыжком, он мобилизуется. Более того, ему становится интересно, он даже слегка торопит эти абзацы, пробегая их «по диагонали».

А если ты пообещаешь этот ход, но не выполнишь его, то рискуешь потерять не только почитателя, но и читателя. Зато если ты не обманешь его ожиданий, если он получит обещанную полную смену обстановки, благодарность воспоследует сразу и надолго. Может быть, на несколько страниц вперёд.

Поэтому, обдумывая роман, расставляя мизансцены, конструируя все и всяческие движения и перемещения читательского внимания, не забудь, не упусти это важнейшее правило – если читатель готов к смене, тут же вываливай все ему на голову. Иначе хуже будет тебе, а не ему.

Кстати, помимо плохих отношений с читателем, которые возникнут от затягивания новой информации и топтания на месте, ты ещё рискуешь и запутаться. Как-то так получается, чем легче сам пишешь, чем крупнее блоки, которыми оперируешь, тем все более гладко и убедительно выходит. Но стоит попробовать помельчить, или запнуться случайно на какой-то сцене, как можешь наворотить такого, что и сам потом не исправишь об этом никогда не следует забывать, этот совет куплен ценой массы чернил, нервов немалого числа романистов и огромной энергией, затраченной на книгу прочитанных и разобранных по косточкам текстов. Он немалого стоит. Обновление информации – залог читательского внимания. Теперь попробуем понять, как именно смена обстановки связана с обновлением внимания читателя к тому, что вокруг него происходит. Тут следует заметить, что внимание это привязано к двум совсем неравноценным вещам – обстановке романа и информации, заложенной в романе. Иногда обстановка меняется, но информация остаётся почти той же. В Стивенсоновском «Похищенном» Дэвида похитили и отправили в Новый Свет на корабле. Обстановка сменилась резко даже весьма – с суши, из замка, пусть и подразрушенного, он попадает на корабль! Но информационно все осталось почти так же. И ещё пример из того же романа – когда дядя послал Дэвида ночью, в грозу, на башню, надеясь, что он не заметит обвалившейся ступени и рухнет вниз, мальчик поднимается, поднимается по этим ступеням и вдруг при свете молнии обнаруживает под ногами бездонный провал… Обстановка почти не изменилась, башня вокруг как была, так и осталась, но информация, соотношение значащих элементов в романе поменялось мгновенно. Потому что дядя стал врагом, его действия предстали в новом свете, будущее стало неопределённым, потому что стала видна необходимость непростой борьбы с братом отца…

Вот этот трюк я называю обновлением информации. Очень хотелось бы, чтобы ты обращал на него внимание. И не пугал со сменой обстановки. Согласно моим предположениям, удачная смена информации – более высокий авторский приём и даже более сильный метод контроля читательского внимания, чем смена обстановки. Следует заметить, что изменение информации ещё и более экономно, потому что в тексте не нужно делать новых, громоздких описаний, которые возникают почти неизбежно, когда меняешь обстановку.

Но самое мощное средство подстегнуть внимание – это менять одновременно и обстановку и информацию. Это вообще – нечто! Читаешь так, что «звон в голове» стоит, не соображаешь даже, где находишься… Одна жалость – от этого читатель тоже устаёт, и следует очень точно дозировать эти комбинированные «пришпоривания».

ПИШИ, ЧТОБЫ ПИСАТЬ БЫЛО ИНТЕРЕСНО

В промежутках между всякого рода пиковыми, ударными эпизодами романа лежит остальная часть текста, которая, как правило, не очень-то способна увлечь… Так или примерно так думает тот, кто не очень хорошо понимает читателя.

На самом деле передышки между гонками, перестрелками, драками, признаниями в любви и обнаружением трупов не менее важны, чем все эти ошеломительные, но вполне рутинные в некоторых случаях эпизоды. Эти страницы, когда роман не несётся вскачь, дают автору, как ни странно, массу преимуществ, которые тоже должны быть использованы.

На них, как я уже сказал, читатель отдыхает от «стрессов», и ты обязан ему такой отдых предоставить. А во-вторых, он оглядывается по сторонам, проверяет, действительно ли роман ему нравится, и ещё, пожалуй, он занят проверкой твоей языковой техники, то есть немного играет в критика, без чего тоже не обходится чтение. В самом деле, кто бы покупал книжки и читал их, если бы было запрещено про себя поругивать не очень удачные обороты, замечать, какой автор глупый (и соответственно – какой читатель умный), потому что эту фразу можно было сделать лучше, а этого персонажа даже соседка раскусила уже на второй странице, в то время как героиня…

Сверка читательского вкуса с текстом – штука очень тонкая, она уже не имеет отношения к подстёгиваниям, она, скорее, обращена к его литературному вкусу. Почти в той же мере, в какой его незлобная, поверхностная критика связана с его интеллектом. И вот эти две составляющие – вкус и интеллект – нельзя не учитывать… Их вообще-то полагалось бы использовать. Но как?

Отвечаю отчётливо и ясно – не знаю. для себя я давно усвоил один нехитрый приём – писать нужно так, чтобы самому было интересно. Как этого добиться – тайна литературного ремесла, которая разделяет авторов вернее, чем цвет кожи – у одного прочитаешь строку и задохнёшься, а второй накропал роман, ползёшь, ползёшь вдоль него, словно полотёр, и ни страсти, ни удовольствия…

Говорят, со временем где-то в глубине души постепенно вырабатывается некий орган, который даёт знать, когда работать не стоит, а когда все пойдёт как по маслу. Может, и ты таким же колокольчиком овладеешь, а может, он у тебя уже есть от рождения. Тогда ты счастливец. Но, собственно говоря, это лишь один из инструментов ремесла, и придётся шлифовать всякие прочие, коих весьма немало.

РОМАН – ИСКУССТВО АРГУМЕНТАЦИИ

Когда-то, когда я открыл для себя современные западные детективы, из того самого списка, из которого у нас в СССР ничто никоим образом нельзя было издать, я обомлел, потому что вдруг увидел, что герои не столько думают, по крайней мере, на страницах, сколько аргументируют и доказывают свои доводы. Например, почему сэр Джон не мог быть убийцей своего дворецкого, а вовсе даже наоборот, дворецкий подавал сигнал сообщникам, чтобы те содрали с сэра Джона выкуп за его любимого пони…

То есть весь роман был пронизан спорами, выяснениями, глубокими или не очень, о том, что было бы, если бы… Или – как это могло произойти и почему в конце концов не произошло. И что будет, если герои всё-таки откажется от желания отравить любимую тётушку, которая вот-вот передаст свои миллионы в исправительный дом для раскаявшихся насильников…

В общем, мне стало ясно, что детектив – куча аргументов. Противостояние персонажей в классическом детективе заключено в методе подачи и расшифровке аргументов всех видов, в том числе и связанного не только со словами, а с действиями, вещами и идеями.

Потом я с удивлением обнаружил, что этот же закон в половине случаев действителен и для романов недетективного ключа. И тогда меня осенило: мне нужно научиться аргументировать, спорить, доказывать, приводить доводы и искать улики – ведь я собирался писать романы, то есть, по сути, приводить в действие механизм спора, пусть даже и не очень обыденного. Иначе от романной дидактики, плоского морализаторства и однозначности, свойственных коммунистической литературе в самом неприятном виде, избавиться бы не удалось ни за какие отступные. И я стал учиться спорить, в том числе у великих спорщиков, читая их статьи.

И только тогда, когда научился как слёдует представлять одну и ту же ситуацию в двадцати разных вариантах объяснения, когда стал, почти как юрист в суде, толковать вроде бы самые однозначные поступки, неожиданно мне открылось, насколько я был прав, когда полагал детектив в большей степени, а всякий прочий роман в меньшей, перечислением доводов и системой доказательств. Лишь так роман мог стать многомерным, неоднозначным, гораздо более широким в плане доступных изобразительных возможностей.

Этот трюк я предлагаю опробовать и тебе, иначе ты здорово проиграешь даже в таком простом элементе, как собственный комментарий. А что уж говорить про сюжет, диалог, коллизию, сомнение, изображение пороков и взлётов человеческого духа… Нет, без умения аргументировать, без понимания, что почти ничто в мире не может быть истолковано однозначно, в нашем деле не обойтись.

НЕ СТОЛЬКО СОБЫТИЯ, СКОЛЬКО ИХ ПРОПУСК

Сюжетный, философский, любовный, то есть эмоциональный, и любой другой роман не может обойтись без умения пропускать определённые события. Это даже не столько потребность сократить время – как раз все события можно так рассказать, что они не будут казаться долговременными. Это гораздо более важная штука – управление изображением, а может быть, и гармонией текста в целом.

Умение пропускать события или описывать их с некоторыми неравными, поднимающими внимание читателя пропусками – мастерство настолько серьёзное, что есть целые национальные литературы, которые им так и не овладели. Например, это очень серьёзный дефект немецкого романа, а некоторые восточные литературы так и не пробились на мировой книжный рынок, потому что «валяли» все подряд – важное и не важное, событие и следующее событие, а не событие и его продолжение после контролируемого и хорошо сочинённого пропуска.

Умение ощущать, а точнее, конструировать эти пропуски сродни мелодике иных мальчишек, которые, не зная нот и тональностей, могут высвистать изумительные фиоритуры, потому что хорошо слушают музыку. Они знают, что ноты важны не сами по себе, и даже не в ряду других нот, а вместе с общим фоном, основу которого составляет пауза, или тишина, или молчание – называй как угодно. Кажется, Макаревич где-то спел «Молчание – начало всех начал». Вот если поставить вместо «молчание» слово «умолчание», это будет справедливо и для романа.

Или можно попробовать так. Если ты берёшь кусок обычного холста и весь его нещадно зашиваешь разными пуговицами, блёстками, цветными нитками, драгоценностями – почти наверняка ни один из этих элементов восприниматься не будет, или над холстиной придётся очень напряжённо и долго сидеть, чтобы понять – хорошо это или плохо. Но стоит тебе грамотно распределить десятую часть тех же пуговиц и блёсток, стоит оставить в промежутках неприкрытый холст, как все станет легко в восприятии, ясно по замыслу, и каждая из деталей получит свой смысл.

Так же и в романе: серая ткань основы, холстинка, по которой ты выводишь свой узор, не враг тебе и не повод напихать туда чего-нибудь дополнительно. Как правило, эти украшения есть то, без чего читатель вполне может обойтись. Конечно, над узором в целом тоже придётся посидеть, его следует взвесить, опробовать, ведь не всегда даже видно, что есть узор, а что излишество… Но лучше сделать роман понятно и ясно, чем муторно и громоздко, а потому не бойся пропусков между событиями, используй их, и они тебя не подведут. Ведь то, что не написано, испортить роман никак не может.

ЧАСТЬ IV. ТЕМА, ОБЩИЙ ЗАМЫСЕЛ, СЮЖЕТНЫЕ ЛИНИИ

Одно время в ходу у литераторов было словечко «тема». Можно было «закрыть» тему, можно было её «открыть», «продолжить», «осветить», «углубить»… В общем, с темой, как с деревянной ложкой, можно было сделать все. В самой этой лёгкости возникало сомнение.

О теме немало говорили, рассуждали и даже спорили, словно это было что-то, известное всем сторонам спора. Так что же такое тема? Действительно ли это нечто, без чего невозможно обойтись романисту? Кажется, настала пора подумать об этом.

Ещё в этой части мы поговорим о замысле. О том, как он соотносится с пресловутой темой, что у них общего, каково между ними различие. И наконец, начнём постигать громаднейшую проблему сюжета.

С сюжетом в российской словесности вообще обошлись очень плохо. Довольно узкую по времени – всего-то треть столетия – вспышку бессюжетности которая возникла как вариант уже полного вырождения реализма, вдруг превратили в один из образцов, которому полагалось следовать, чтобы считаться «серьёзным» литератором, чтобы с тобой разговаривали «приличные» люди, чтобы о тебе писали «тонкие» критики.

И почему-то никто из этих тонких не заметил, что их-то самих уже давно никто читать не хочет, что они интересны лишь чрезвычайно малому кругу людей. Впрочем, и этому кругу уже не очень интересно слушать самих себя, уже и там возникает какое-то брожение, раздаются взволнованные голоса. Конечно, и у посвящённых могло бы оказаться оправдание этого оголтелого бессюжетничества, если бы…

В общем, ты уже догадаются, что о сюжете мы будем рассуждать именно с позиции сюжетной литературы, а не бесформенных раздумий, «философий», этюдов, зарисовок и прочей литературной отсебятины, которая ни на что, кроме как на гонорар из кассы «знакомого» журнала, изначально не претендует. А протесты по этому поводу оставим тем, кому бессюжетность интересна.

Глава 9. Тема, или собственный голос

Когда-то романисты и литературоведы обнаружили, что людей волнует всего-то полдюжины проблем. Жизнь, смерть, любовь, нищета, богатство и, может быть, «мнение Марьи Алексеевны».

С такой «ограниченностью» предполагаемого предмета обсуждения многие не захотели считаться. И стали развивать этот список. Так появились темы войны, карьеры, престижа, тщеславия – всяческих сильных и слабых сторон человеческой натуры. И когда число тем уже стало достаточным, вдруг кому-то показалось, что искать свою тему гораздо интереснее, чем повторять других, пусть даже и известных литераторов. Особенно это явление стало заметно в рядах не «сильно» образованных писателей, вроде печально знаменитых раблитовцев.

В самом деле, расписывать что-то, о чём уже писал Шекспир, как-то… Не ново. Куда прогрессивней – а в те времена носились с прогрессивностью, как курица с первым яйцом, – искать «свою» тему.

Так, собственно, «тема» утвердилась окончательно. Но как это нередко бывает, расширение, развитие и растаскивание на отдельные кусочки похоронили её суть. Вернее, в новом виде тема стала личностной принадлежностью литератора, о которой он думал как о своей вотчине. Тема стала чем-то вроде жены, притом что тем у литератора изначально могло быть несколько. Ну, да мы живём в стране, где мусульманство – вторая религия, а у них, как известно, и жены бывают во множестве. Но – к делу. Поиском этой «жены» мы, для начала, и займёмся.

ИЩИ ТО, ЧТО ВОЛНУЕТ ТЕБЯ, ЧТО ВОЛНУЕТ ДРУГИХ

Подобно тому, как жена должна волновать, хм… проблему продолжения рода в мужчине, тема должна волновать проблему своего написания. И в этом сложном, иногда мучительном – уже без иронии – деле приходится ориентироваться именно по этому компасу. По волнению, которое она вызывает, по зачарованности ею, по желанию именно в ней разобраться, понять её и присвоить.

Разумеется, поиск этот может быть спровоцирован жизненным укладом, личными проблемами или прошлым. Когда с фронта вернулись солдаты-победители, почти никто не сомневался, что пойдёт отменная литература о войне. И она пошла, не так быстро, как хотелось бы «генералам» союзписа, и не всегда такая, как требовали верха, но пошла. Потому что именно война по-прежнему волновала этих ребят больше всего – ведь это было главное жизненное впечатление того поколения. Да и «смежных» поколений тоже…

Разумеется, сейчас о той войне писать уже сложно, да и вряд ли удастся обновить взгляд, но я убеждён – солдат, страдающий посттравматическим синдромом, должен выговориться, рассказать обо всём, что пережил. Недаром болтливость вышедшего в тираж вояки, всем, кто согласен слушать, рассказывающего про сражения, в которых он участвовал, стала общим местом даже и не в самых развитых литературах.

В этом плане роман – незаменимый терапевт, отменная возможность «навесить лапшу» на уши огромному числу людей, да ещё и разобраться в проблеме так, как это и не снилось простому любителю потрепаться – с описанием места, с подробным изложением каждого из значимых для сюжета воителей, с возможностью заглянуть за линию огня и подсмотреть, чем занят противник, с отчётливым шансом изложить собственную философию войны… Но, кажется, я повторяюсь – о значении романа как способа креативной аутопсихотералии следует смотреть часть 1.

К сожалению, военная тематика у нас не в ходу. Почему так получилось, трудно сказать. Одна из главнейших мировых литературных ветвей – милитарная и военно-историческая – почти издевательски «явят отсутствие» на наших полках. У нас вообще несколько тем не развиты – власть, каждодневная подлость самых простых людей, образ жизни и «ценности» высокого чиновного «дворянства».

Иногда даже возникает впечатление, что «рабочие» писатели в самом деле весьма узко подошли к миру, просто потому, что им именно такие романы заказывала партия и союзпис, а когда их уже как бы «смыло» за борт процесса, они так и не вспомнили, что мир куда шире, чем им позволялось думать… Даже теперь, когда коммунистической цензуры не видно, когда мир перестал столь явно делиться на «наших» и всех остальных, никакого продвижения и расширения на этом поле не наблюдается.

Причём ведь очень ответственными аналитиками замечено, что куда как многие люди, потенциальные читатели, ждут самых разных именно разных – книг. Они ждут в них новых тем, хотят найти новых хороших авторов, они хотят встречаться и обмениваться собственными мнениями, рвутся обсуждать романы, как обсуждали, скажем, «Детей Арбата» одного из наших литературных патриархов, имя которого и сейчас у всех на слуху.

Так что я не теряю надежды, что открытие весьма значимых тем в нашей литературе, причём «сделанных» именно в технике реализма, ещё впереди. И каждый может присоединиться к грядущим открытиям своими сегодняшними порывами и пробами. Может, и тебе рискнуть?

ШОКИРУЮЩИЕ, ЗНАМЕНИТЫЕ, ПРОКЛЯТЫЕ ТЕМЫ ЛИТЕРАТУРЫ

Помимо собственного волнения по поводу той или иной темы, можно прислушаться и к чужому мнению о «чужой» теме. Можно почитать газеты, журналы, посмотреть, что и как обсуждается на литературных «олимпах», которых сейчас развелось немало. Сравнивая достижения разных школ и направлений, ты вернее поймёшь, что хочешь писать сам, как хочешь рассмотреть и проанализировать свою личностную проблему.

Беда в том, что почти все эти темы в последнее время берутся не совсем по-русски, с «прихватом» как бы иных личностей и событий, которые интереснее именно в чужом, инородном варианте. Например, наш любовный роман так и не прижился, романтика у нас окончательно стала возможна только в латиноамериканских декорациях. Ну, значит, совковая литература потерпела ещё одно, уже совсем труднообъяснимое поражение, если даже «науку страсти нежной» русские Матрёны пробуют учить «по-испански». А наша задача, кажется, всё-таки вернуть этому самому делу русскую подоплёку и развивать, постепенно и медленно, пусть даже и с ошибками, наше виденье ситуации.

Чем можно воспользоваться, так это списком «их» тем. И то – как основой, как моделью, как знаком общечеловеческой значимости. Например, такой общезначимой темой я в последнее время полагаю рассмотрение преступности, причём самой грубой, насильственной, направленной против личности. Ещё, пожалуй, к нам в последнее время вторглась тема больших, очень больших денег.

А вот прочие, пусть даже и шокирующие темы пока так и не сошли с газетных страниц, да и там не очень проработаны. Я имею в виду, на пример, тему детской сексуальной эксплуатации, вообще, почти все стороны продажного, товарного секса (Купринская «Яма» так и осталась едва ли достижимой сейчас вершиной). Ещё сюда можно причислить наркотики, нечистую возню на политических торгах (например, когда за патриотизм выдаётся бесстыдный личный интерес), ограничение прав личности, продажную журналистику и право личности на информацию (осуществляемое, разумеется, вовсе не так, как сделал в 1996 году канал РТР, устами г-на Сванидзе объявивший, что на время предвыборной компании из политических-де «соображений» они объявляют «мораторий на критику ныне действующего президента»), все те войны, которые мы проиграли по вине бездарных генералов и «никакого» общего руководства…

Это темы, которые шокируют, задевают за живое, вызывают сильнейшие чувства, разумеется, не у всех, но у тех, кому ещё не совсем залили глаза и уши пропрезидентской патокой. Эти темы в самом деле легко обнаружить на страницах газет и использовать, исследовать, расписать… Ведь пока за них никто толком и не брался.

Ещё советую обратить внимание на знаменитые темы литературы. Например, тему карьеры, преступления ради социального статуса, тему неправедной власти, лжи как государственной политики, человека на земле, человека в труде. Это чуть более обобщённые, можно сказать, знаковые романные «высоты». К ним люди прибегали почти всегда, но они от этого хуже не стали. Наоборот, наше время, да ещё у нас в стране, придаст этим темам новое звучание, я в этом уверен.

И наконец, есть проклятые темы. За них иногда брались самые мастеровитые, самые одарённые литераторы, и куда как часто терпели поражение.

К таким образцам я отнесу тему обманутой любви, родителей и детей, долговременные аспекты «невинного», как бы никем не замеченного преступления, воздаяния при жизни за совершенное зло, за несовершенное, но необходимое зло, которое мы тоже должны иметь в виду, проклятье многих интеллектуальных (и не только) искушений человечества, которые начинались как идеал, а оканчивались кровавым кошмаром, истреблением не то что самого идеализма, но даже жизненной основы, исключением любой возможности продолжения стран, народов, идей…

Эти темы выходят за пределы отдельной жизни человека, они приближены уже к философским проблемам, и для своего даже временного решения требуют едва ли не религиозной мудрости и прозорливости. Но думать о них всё равно не запрещено, а потому – нужно.

А МОЖНО ПРИДУМАТЬ ЧТО-ТО ЕЩЁ?

А всё-таки, советую, – не забывай, я просто лукавый советчик, вроде новоявленных продавцов, которые не столько консультируют, сколько навязывают товар, – решать, что и как выбрать, должен ты сам. Это очень важно, чтобы и тема, и твоё отношение к ней были плодотворны. И были, разумеется, полезны в плане творческой метаморфии.

Именно поэтому тебе нужно не торопиться, а взвесить все варианты, рассмотреть не одну задумку, а целую галерею идей. Для этого неплохо было бы даже составить список тем, которые ты мог бы использовать в своей работе. К сожалению, я не очень люблю, когда в книжках попадаются подобные списки, иногда на многие страницы, составленные из слов, подавляющая часть которых оставляет меня холодным, поэтому приводить пример такого списка не буду.

Но в крайнем случае советую не упускать из виду и этот приём. К тому же, подобный список может оказаться полезным: если сделать его подробным, он станет как бы начальным планом романа, ведь ты не обязан писать лишь об одной теме. Ты можешь соединить две или больше тем в некий конгломерат, например, детскую порнографию, неправедные деньги и всесилие высоких чинов… В романе все возможно.

Вообще, если список тем, как я пытаюсь тебя убедить, величина конечная, то их соединение, претворение в текст и личностное решение пределов не имеют. Это как в знаменитом анекдоте про «Дженерал Моторс», который как рекламный трюк практиковался, кажется, в середине семидесятых. Они подсчитали типы обивки салона, цвета кузова, особенности ходовой части, навороты по движку, сервисным причиндалам, всякие прочие мелочи – и получили число вариантов, сравнимое с числом атомов, гипотетически имеющихся во Вселенной. После этого они объявили свою корпорацию, ни много ни мало, «соперником Всевышнего на Земле». Глуповато, хотя и остроумно.

В глупости с рекламой я не призываю тебя соревноваться, а вот метод вполне может быть использован для нашей практики. Стоит только попытаться разглядеть особенность каждого из этих вариантов, пощупать их, представить, как они заиграют в романе, и ты сразу почувствуешь, чего хочешь больше, чего меньше, как это варево действительно следует готовить. Все дело в том, чтобы не бояться поступать по-своему, и никак иначе.

НЕ ПЕРЕУСЕРДСТВУЙ В НАХАЛЬСТВЕ

Хочу тебя предупредить об одной опасности. Если ты будешь слишком груб в описании какого-либо героя, да ещё присвоишь ему имя реально действующего персонажа, он запросто может потащить тебя в суд. Даже если ты никогда не опубликуешь свой роман, если его никто, кроме ближайших приятелей, не увидит.

И как это ни покажется тебе странным, я буду на стороне того, обиженного, с реальной фамилией. Потому что роман – романом, но корёжить судьбы реальных людей у тебя права нет. Как нет его, к слову сказать, и у большинства журналистов, если только они не могут отстоять обоснованность своих материалов в суде.

Поэтому не переусердствуй в нахальстве. Это не только не окупится, но даже вовсе обернётся прямым ущербом, прежде всего для тебя. И если ты думаешь опубликоваться, хотя бы одним из новых, необычных способов, тебе придётся проверить весь свой текст на предмет нарушения этических норм.

Этика – такая штука, которой ещё недавно коммунисты пытались оправдать самую неэтичную вещь в мире – цензуру. Якобы для сохранения нравственности, морали и идеологической цельности населения, проживающего на одной шестой части суши, они готовы были перлюстрировать письма, отправлять в психушки, сажать по разным статьями кого угодно, кто не относился к тоненькому слою правящей номенклатурной касты…

Разумеется, эту этику я не одобряю. Но общечеловеческие нормы, которые в некотором приближении соответствуют Нагорной проповеди, – вещь чрезвычайно полезная. Более того, она необходима. И тебе придётся внимательно следить, чтобы в текст не просочилось что-то, что может оскорбить, обидеть кого-либо из людей. Как, например, их оскорбил пресловутый фильм Скорсезе.

Или вот ещё пример, тоже связанный с НТВ. В православный рождественский вечер, оказавшийся, по несчастью, воскресным, который как ни один другой отведён под спокойные, мягкие посиделки со своей семьёй, под благодатные думы об обязательном добре и справедливости, Евгений Киселёв показал жёсткий, за гранью фола репортаж об абортах и нашей, чисто российской мере ответственности в этом кровавом и очень непростом, не побоюсь сказать – общечеловеческом грехе.

Самое главное, Киселёв даже не заподозрил, что он делает что-то плохое. Ещё раз повторяю, сам репортаж можно было показывать, но время для этого было выбрано, хм… неудачное. Именно выбор времени оскорбил миллионы верующих нашей страны настолько явственно, что убеждён – именно тогда, а не с фильма Скорсезе начался отход от этого телеканала…

Чтобы с тобой не произошло ничего подобного, что для телеканала ещё не смертельно, но для литератора – убийственно, держи ухо востро. Этика – белая овечка, невинная, как первый снег, но ошибок не прощает и с ослушником расправляется со свирепостью Шварценеггера – в роли Терминатора, разумеется.

УМЕЙ ОТСТУПАТЬ С ДОСТОИНСТВОМ

Ещё один момент, когда насилие в высшей степени малорезультативно. Это связано с темой, которая не даётся. Вернее, в прежние времена говорили, что тема не даётся, сейчас говорят, что темой «не владеют»… По-моему, первый вариант точнее и означает, что автор оказался мельче, чем романное воплощение идеи. И ничего тут поделать нельзя.

То есть нужно очень грамотно соотнести свои возможности, свои личностные интересы в написании романа с реальной тяжестью рассматриваемой проблемы и лишь потом решаться на её «присутствие» в тексте. Или отказаться от неё. А может быть, отложить до лучших времён, подождать, пока главные линии романа пропишутся и обозначат тему более явственно, или наоборот, когда тема сможет пребывать в тексте в ослабленном виде или вовсе «завуалируется», на заднем плане.

Это очень ценный совет, не бросайся им, не пытайся его не заметить. Если для качественной проработки темы не хватает техники или чего-то ещё, а тема «держит», не отпускает от себя, её в самом деле можно обработать как второстепенную. Романная реальность всегда предоставляет такую возможность, потому что роман – самый пластичный из всех возможных вариантов креативного письма. Для неполного воплощения темы может хватить любых, даже откровенно любительских усилий.

Ещё бывает, что тема как бы «нашлась» сама, а потом вдруг да принялась отвоёвывать себе романное место и требовать больше внимания. Такие «огрехи», а может быть, и вовсе достоинства, случались и с великими романистами, и они от них не отказывались, потому что таким образом сплошь и рядом возникали самые ценные, сильные, выигрышные страницы романов.

Например, некий Остап Бендер со своими «художествами» по замыслу должен был заявиться в романе «Двенадцать стульев» как промежуточный персонаж, а главной темой должно было явиться «разложение» Воробьянинова, который вздумал было не «перековываться» в социалистических условиях. Но едва авторы начали писать, произошло что-то не то, и весёлое жульничество стало едва ли не противостоянием личности «свинцовой мерзости» всей создаваемой партией «новой» реальности, но роман при этом «ожил». Теперь в России его читает каждый, кто знает хотя бы половину букв, и смею утверждать, будет читать ещё не одно поколение.