Текст книги "Тотальное преследование"

5

Когда пришел перевод, Том не сразу даже понял, что он значит, какую бумажку держит в руках. Том повертел ее и спросил Сангара:

– Что это?

– Не видишь? Читать не умеешь?

Тогда-то и стало ясно, как ему все завидуют. А все было просто. Нго добилась, чтобы ее вместе с ним – с Безилом Монком, добытчиком с изрядным стажем, у которого даже штрафов почти нет, – перевели на шельф куда-то в Исландию. Разработки там велись очень дорогие, – кажется, руды драгоценных металлов, что-то с платиной и попутным иридием. Металлов этих требовалось много, потому что электронику даже после Завоевания отменить было невозможно.

Переезд занял почти неделю. При этом сама Нго откровенно радовалась тому, что получила повышение. Теперь она была старшим сержантом и, как она рассказала однажды ночью, с перспективами получить лейтенанта. Хотя и работы при этом у нее прибавилось, но Нго была уверена, что справится. Как и все остальные были уверены в том же.

Машины, на которых Тому теперь предстояло работать, были куда мощнее и эффективнее, а потому его определили переучиваться в двухнедельный срок. Причем на платформу его не послали, а предложили потренироваться под присмотром инструкторов с берега. А это значило… Когда Том понял, он даже зажмурился – так все было хорошо. Учиться предстояло на какой-то базе, всего в полутора часах езды от какого-то городка.

В первый же выходной они с Нго отправились в этот рыбацкий порт и были поражены обилием всего и вся. Хотя население городка составляло всего-то тысячи четыре человек, Извекову показалось, что это – огромный город. И еще поражало, что тут есть дома, у которых имеются окна из тонюсенького стекла, что тут дует ветер, ездят машины и велосипеды и никто не думает о расходе воздуха. Нго и Том зашли в кино, но им быстро надоело: все-таки смотреть в своей каюте или в кают-компании было уютнее, если фильм был слишком уж новым, и компания предоставила его только на время, чтобы потом передать другим.

Поэтому они зашли в бар. И вот тут, напившись как следует и напоив, к своему удивлению, Нго – причем до такой стадии, что она не вполне даже понимала, что вокруг происходит, – Том столковался с каким-то обрюзгшим, пожилым и на вид очень ленивым матросом. Оказалось, в Рейкьявике есть какой-то бар, где… можно было за свои денежки пройти небольшой курс лодирования.

– Там все просто, – говорил матрос, уминая уже третий стакан двойного виски за счет Тома, – вкладывают тебе лоцию вокруг нашего острова, навигацию в сторону Гренландии и чуть дальше, до Лабрадора, а еще… Не знаю. Кажется, что-то связанное с разведением селедки. Эту программу, которую в тебя поместят, придумали какие-то зеленые – мать их поперек и через равные промежутки!.. Они же у нас, понимаешь, природу охраняют. Как будто я голодать должен, если косяки куда-нибудь отдрейфуют!

Причитания эти по поводу партии «зеленых» и прочей чепухи Извекова не заинтересовали, но название кабака он запомнил. Спросил, как, мол, добиться того, чтобы тебя не приняли за халявщика, и матрос назвал что-то вроде пароля. Следовало сказать «не торопясь успеешь» на каком-то странном диалекте, может, на местном. Благодаря произношению Тома, смахивающему на норвежское, звучало в общем-то вполне нормально.

Теперь оставалась еще одна задачка: как избавиться от Нго. А вот этого сделать Том не мог. Она вдруг то ли ревновать начала, то ли просто считала, что раз она его так здорово устроила, он ей как бы принадлежит, особенно в увольнениях. Поэтому вырвался Извеков лишь через две недели – к концу тренировок, которые устроила компания.

Несмотря на занятость новыми обязанностями, Нго следила за успехами Тома. И когда они наконец отправились в Рейкьявик с ночевкой, условившись провести ночь в какой-то местной гостинице под названием «Седьмой канат», сказала ему с недавно появившимся у нее добродушием:

– Ты молодец, тебя все хвалят. Даже руководитель тренировочного центра.

– Что? – не понял Том.

– Ты легко с новым ботом обращаешься. В общем, как было сказано, умеешь. Иначе бы мне тебя не вытребовать для этой поездки.

«Охо-хо, – подумалось Тому о себе едва ли не с жалостью, – всегда-то ты лезешь на работу, как танк на укрепления противника. И деньги зарабатываешь, и авторитет, и карьеру… А ведь хочется совсем другого: чтобы голова тоже работала, чтобы мозги не простаивали, словно забытый спасательный бот на приколе». Но с этим пришлось смириться, вызывать у Нго какие-то подозрения не хотелось.

В кабачке Том узнал, что значит «Седьмой канат». Оказалось, что раньше, при парусном еще флоте, на каждом корабле считалось необходимым иметь по три каната на каждый становой якорь, потому что заводское изготовление каната испокон веков исходило из его длины в сто саженей. Три каната, то есть триста саженей, обеспечивали плавание почти по всем морям и океанам мира, где только можно или необходимо было бросать якорь. И седьмой канат считался запасом, на случай, если не хватит. Это был символ и глубины, и надежности, и даже роскоши какой-то… В понимании моряков, конечно. Разумеется, тут это название подразумевало другое – выпивку без меры. «Моряки – странная публика, – решил Том, – занимаются труднейшей работой, с присутствием почти постоянной опасности, почти у всех невероятно тяжелые судьбы, и при всем при том…» Если бы чуть-чуть иначе все сложилось, Извеков бы считал, что это и его призвание, его работа, его место в мире.

Кабачок с некоторым количеством комнат для тех, кто не сразу уходит в рейс и, следовательно, имеет возможность элементарно проспаться после возлияний, привести себя в порядок, был очень простым, даже вызывающе скромным, словно сейнер. Но тут была своя атмосфера, тут действительно хотелось сидеть, рассуждать или рассказывать о том, чему стал свидетелем, пока был в море… Вот только цены тут были изрядными. Но за последние три года, когда Том и Нго почти не поднимались на поверхность, денег у Извекова скопилось в достатке.

Это он так думал. Когда пришло время избавиться на пару часов от своего «личного» лейтенанта, как Том теперь подтрунивал над Нго, отыскать пресловутый кабак и назвать пароль, ему озвучили такую сумму, что глаза полезли на лоб. Нет, теоретически деньги у Тома имелись, но он-то по договоренности с Нго и по ее совету взял с собой только так называемую расходную кредитку. Основная оставалась в компании. И как теперь объяснить, что с его карточки ушла такая сумма, он придумать не мог. Решил сказать, если Нго к нему пристанет, что просто проигрался где-нибудь на «одноруком бандите».

При этом, укладываясь под грубую машину, совсем не похожую на ту, какая была в пансионате в далекой ныне России, Том все же подумал, что вот, оказывается, научился, экономить каждую гинею, вернее, каждый даллер, как почему-то в Исландии величали местные деньги. Слишком много времени Извеков провел с другими людьми, иначе воспитанными и приученными к аккуратности в деньгах…

А потом пошла загрузка. То, что это была довольно слабая загрузка, Том понял сразу. Он даже решил, что при такой заливке, с такой невыразительной техникой, по-настоящему почувствовать кайф и напряжение мозгов не получится… Но потом это началось, и он почти успокоился.

Да, это были лоции для хождения по всей северной Атлантике и даже южнее, за экватор. С указанием поверхностных течений, подводных течений, ветров, преимущественных показателей, в том числе и экономических, по портам с описанием прибрежных стран, которым эти порты принадлежали. Даже с историей мореплавания в этой акватории, с координатами самых знаменитых кораблекрушений. Например, с местом вечного упокоения «Титаника», «Тирпица» и еще каких-то кораблей… Потом сознание уплыло. Том ожидал, что не сумеет, как в прошлые времена, выдержать весь напор заливки, но все же не предполагал, что отключится настолько… позорно.

Это его расстроило, почти испугало, и в большей мере, чем то, что он не всегда теперь даже думал по-русски. Все больше на английском и с использованием такого жаргона, который не каждому моряку был бы понятен.

«Хотя чему же тут удивляться, – подумал он, когда уже выполз после лодирования (если это можно было так назвать), – заливка-то левая и программы глупые, вернее, неправильно составленные». Он, конечно, многое забыл, но «вкус» программы все же различать не разучился. Кстати, голод лодирования эта заливка ему почти не облегчила. Она лишь усилила его, потому что оказалась – да, именно так! – не вполне настоящей.

Когда Извеков вернулся к Нго, которая к тому времени немного протрезвела, пришлось сказать, что с деньгами у него теперь тухловато. Она взъерепенилась. Почти как жена отчитала за лишние траты, за мотовство, за несносный «русский» характер, склонность не учитывать будущее и прочее в том же роде. Он лениво отбрехивался, чувствовал, что серьезную ссору не выдержит, что его клонит ко сну. Но Нго завелась. Она столкнулась с чем-то, чего не понимала, и реакция у нее была одна – агрессия. Хотя Нго и сама не знала, против чего или за что она воюет.

Они взяли такси и двинулись на базу, чтобы остаток ночи проспать в своих кубриках на привычных местах. Том пытался следить за огнями, которые мелькали за окнами машины, но от этого головная боль только усилилась. Зато Нго впала в настоящие откровения. Она подняла стекло, которое отделяло их от водителя, и принялась сурово отчитывать Тома за что-то, чего он не понимал или не мог осознать в тот момент.

– Я на тебя рассчитывала, добытчик!

– Я знаю, свалял дурака, но это ничего не меняет…

– Не знаю, насколько «ничего». По мне, так многое меняет. Я в тебе разочарована.

– Надолго? – спросил он, внутренне усмехаясь и одновременно морщась от боли, которая постепенно усиливалась.

– Ты знаешь, парень, я пришла к такому выводу… что могла бы родить ребенка. – Она помолчала. – В компании на это посмотрели бы с пониманием даже теперь, когда я только-только получила новое место.

– Думаю, ты правильно все рассчитываешь.

– Только теперь не знаю, не уверена… Раньше я думала, что мне следует найти себе черного парня и выйти за него. – Нго вздохнула и на какой-то миг стала совсем не похожей на себя. – Но мне подвернулся ты, и у тебя обнаружилась масса достоинств.

– Спасибо…

– Не за что благодарить, ты же белый.

«Тоже мне открытие», – подумал Том.

– И к тому же русский. А с вами, славянами, все идет не так, как положено, как следовало бы. Вот и теперь это твое мотовство доказывает…

– Понимаю… – Спорить с ней становилось невыносимо.

– Ты знаешь, я перевязала трубы. Не могу сейчас. К тому же неизвестно от кого, вроде тебя…

– Значит, не хочешь, если так думаешь.

– А вот об этом не тебе судить, растратчик! – Нго помолчала и вдруг почти доверительно спросила: – Как ты отнесешься к тому, чтобы я прошла экстракорпоральное оплодотворение?

– Не понимаю? – Том на самом деле не понимал ее.

– От черного донора. Тогда и ты при мне останешься, и с ребенком все будет в порядке.

– Говорят, есть какие-то случаи, когда даже с участием белого отца или матери, дети все равно получаются… вашей расы. Может, сейчас это можно как-то простимулировать, даже заказать, если тебе нужно?

– Я хочу наверняка. Хотя, понимаю, для тебя это, возможно, звучит оскорбительно, но так мне было бы спокойнее.

– Да, – кивнул Том, – ты даже не представляешь, как оскорбительно.

Дальше они ехали молча до самой базы. Лишь когда расставались в коридоре, после того как Том донес до двери ее коробки с покупками и сумку. Нго вдруг сказала:

– В общем, я давно хотела с тобой об этом поговорить. И поговорила… – Кажется, в ее тоне звучала настоящая горечь. – Решила, знаешь ли, что могу, потому что денег у тебя вдруг не оказалось, мне за тебя еще и платить пришлось. И вообще…

– Я отдам, как только доберусь до банкомата.

– Отдашь, конечно, куда же ты денешься.

Они еще помолчали.

– Знаешь что… Спасибо тебе.

– За что?

– За все, – сказал Том, поцеловал ее в полные губы и пошел к себе.

Он не знал, что из этого выйдет, но гадать ему не хотелось. А хотелось только спать. И еще, пожалуй, Извеков впервые очень наглядно понял: пить перед лодированием не следовало. Психические и ментальные процессы от выпивки идут совсем по-другому, даже можно предположить, что именно по этой причине лодирование не удалось. Ну еще, конечно, с непривычки – вернее, из-за отвычки. А тут еще Нго… Ладно, все устроится, пусть даже по-русски, на авось.

Хотя внутри почему-то теперь вызревало ощущение, что на авось не получится.

6

На платформу Том с Нго и еще с тремя новыми ребятами перебрались успешно и спокойно. Извеков уже стал думать, что все складывается нормально, что ничего уж очень страшного в Рейкьявике он не натворил, но на новом месте ему не понравилось. И причин вроде не было никаких, но каюту ему отвели дальнюю, почти в нежилом секторе. И Нго, когда Том ее спросил, не она ли на правах старшего сержанта занималась распределением жилых помещений, что-то буркнула, мол, не может же она за всем уследить.

Потом, как он понял из разговоров, на платформе незадолго до их приезда высадилась группа странных ребят. Они приволокли с собой немало оборудования, которого тут никто не видел. И был еще один признак: именно Тома, хотя он прошел все мыслимые тесты еще на берегу, неожиданно отстранили от добычи. Он попробовал разведать обстановку в бухгалтерии, но там незнакомый бухгалтер мельком просмотрел его бумаги и отослал… ни много ни мало к командиру платформы! Тот, разумеется, Тома принял, был даже вежлив, но сообщил, что с ним не все ясно, нужно что-то прояснить.

Вечером после прибытия Извеков снял в банкомате компании немалую сумму и зашел к Нго. После вахты она была едва полуживая и сразу на него рыкнула:

– Чего заявился?

А Том попросту осматривался, сравнивая ее каюту со своей. Странно тут было. Нго не повесила китель в шкафчик, разбросала пропотевшее белье, словно занималась не рутинной командирской работой, а только что вышла из тренажерного зала, где устроила себе изматывающую тренировку… А ведь она аккуратистка каких поискать, избавлялась от всякой грязи почти автоматически, сразу же забрасывала разовое белье в мусоросборник. Но на этот раз ничего подобного не сделала, словно и не она была.

– Хотел узнать, почему меня не выпустили на работу, – сказал он.

– Не выпустили, значит, так нужно.

Он посмотрел на нее. Нго прятала глаза. Нго не умела лгать, а потому не хотела больше ничего объяснять. «Так, – решил Том, – она что-то знает, но ее попросили мне не передавать. И вполне возможно, где-то здесь включен микрофон, вот и ее проверяют».

Обойтись старым, дедовским еще приемом – написать пару слов на бумажке – Том тоже не мог. Вполне возможно, что сюда подставили и камеру, а значит, секретничать с Нго было бы для нее подставой по полной программе. Она того не заслуживала.

– Я понимаю, что это не просто так, – Извеков решил сымитировать рассерженность, но получилось не очень. Где-то он читал, что сейчас делали такие точные анализаторы скрытых эмоций в речи человека, что обмануть их было невозможно. – Просто хотел узнать, чем виноват, если виноват, и что теперь будет?

– Будет что будет. Так, кажется, по-русски звучат всякие отговорки? – Нго зевнула. Ей не хотелось с ним разговаривать, ей хотелось принять душ и выспаться.

Он ушел ни с чем. Но деньги ей решил не отдавать. Что-то тут было не просто, и хотя денежный пук Тому мешал, он все равно припрятал его в мешок за поясом. И проделал это в коридоре, где камер никто не скрывал, а поэтому после трех с лишним лет работы на таких платформах ему не составило труда вычислить зону недоступности.

Извеков не знал, что теперь будет, но решил готовиться к худшему. Даже пожалел, что не вытащил все деньги с карточки на берегу. Там еще много оставалось, а тут, на платформе забрать все подчистую было невозможно. Это поневоле привлекло бы внимание. И даже то, что шифр его карточки был секретным, Том сомневался, что в случае настоящей операции задержания это останется тайной для секуритов.

А потом, совершенно неожиданно, Извекову объявили, чтобы он зашел в комнату спецотдела, якобы там с ним хотят побеседовать. Он и отправился. А куда было деваться?

В комнатке сидели трое. Один высокий, в хорошо пригнанном кителе, в очках, которые стоили, наверное, половину того, что Том зарабатывал за месяц. Второй возился с каким-то прибором – легким на вид, не больше нормального палм-компа, – но не составляло труда догадаться, что это был полиграф. Может быть, даже не голосовой, а полноформатный, регистрирующий почти всю биофизику тела, только не древним методом датчиков и проводов, а как-то дистанционно. Третий незнакомец был с усами, которые его совсем не красили, бледно-рыжий, и разговаривал с сильным акцентом, происхождение которого Том определить не сумел.

– Садитесь, прошу вас защелкнуть на руке вот этот браслет. – Усатый был вежлив, но браслет все же пришлось надеть на левую руку, сразу за часами. – Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Я готов. – К противодействию полиграфу Том готов не был, ничего почти не знал об этой штуковине, но… не сдаваться же сразу?

– Вот и хорошо. Что вы знаете о восстании «лесных команд» в России?

– Очень мало, – признался Том. И стал расслабляться, просто нейтрализовал и очистил сознание, насколько это было возможно. Оставил только крохотный участочек внимания, чтобы видеть все вокруг и сколько-нибудь внятно отвечать на вопросы. Все остальное выключил, как выключают свет в комнатах, где никого нет. – Говорят, у них было оружие и они сопротивлялись изо всех сил, частенько со стрельбой.

– Чему они сопротивлялись?

– Их идеология и другие установки мне не знакомы. Возможно, газеты не врали, когда сообщали, что это были заурядные бандиты, прикрывающиеся желанием оказать противодействие мекафам.

– То есть газетам вы не слишком доверяете?

– Кто же им доверяет? Особенно если прожил почти всю сознательную жизнь в России?

– Вы лучше не отвечайте вопросом на вопрос, – попросил оператор полиграфа.

– Нет, не слишком доверяю… Если это вас устроит.

– Меня бы устроило, чтобы вы все же доверяли, – усмехнулся усатый. И почему-то повернулся, посмотрел на очкастого, тот медленно кивнул. – Вам нравится работать в нашей компании?

– Очень! – признался Том. – Капиталец растет, работу я знаю, есть перспектива когда-нибудь стать небольшим, но начальником.

– Вы хотели бы продолжать… работать с нами?

«Так они из компании! – догадался Том. – Они не настоящие секуриты», – и он почувствовал облегчение. Как будто приготовился встретить тигра, а к нему запустили котов, пусть диких и в чем-то, возможно, опасных, но все же… не тигров. Извеков даже попробовал зажать эту свою радость, этот эмоциональный всплеск. Чтобы все прошло хорошо, нельзя было ничего демонстрировать, нужно было оставаться ровным, иначе свет в тех разделах сознания, где он его загасил, мог «загореться» незаметно для него.

– Я этого хочу. Я на это рассчитываю, и у меня есть основания предполагать, что мои расчеты не беспочвенны.

– Это правда. – Очкастый кивнул и поднялся. Подошел к Тому, впился в него взглядом, как будто это могло быть более серьезным испытанием, чем полиграф. – Вы были на берегу почти три недели, вы выдавали кому-нибудь сведения о компании?

– Нет. Компанию мы даже со старшим сержантом Нго упоминали всего пару раз, и исключительно за расчетом собственных перспектив… Хочется устроиться на новом месте покомфортнее.

– А с инструкторами, которые вас тренировали?

– Говорили только об устройстве и возможностях новых ботов.

– Вы занимались какой-либо противоправной деятельностью на берегу?

– Мы пили иногда… Пару раз я выкурил косяк, но он оказался не очень хорошим. Обычно я этого не делаю – именно потому, что это считается противоправной деятельностью.

– Вам нравятся наркотики?

– Мне нравится алкоголь, точнее – пиво. Полагаю, что этого для меня достаточно.

– Последнее. – Усатый мельком осмотрел Тома, словно видел перед собой какую-то мокрицу, но именно этого и следовало добиваться, поэтому Том не расстроился. – Ваше финансовое положение весьма… я бы сказал, впечатляюще. Если вы будете уволены, вы вернетесь в Россию?

– Я об этом не думал. – Извеков попробовал даже улыбнуться, жалобно так, словно вымаливал у этих людей мелочь на выпивку. – Полагаю, что у компании для меня еще имеется работа, которую я выполню результативно. Для обеих сторон.

– Для вас… И отдельно – для компании, – поправил его очкастый оператор. – Не следует смешивать успехи компании и… личные взгляды на успешность.

После этого он углубился в диаграммы, которые вычертились на экране полиграфа. Тому позволили уйти, сняв с него браслет, а через сутки он получил распоряжение отправляться в лифте на дно. Притом что Нго получила какую-то работу на поверхности, в надводной части платформы.

Извеков так и сделал. Опустился в лифте, расположился в каюте, выделенной ему, сходил и посмотрел на новые боты, потолкался в кают-компании добытчиков, снова снял немного денег – хотя это было уже опасно, потому что деньги на платформе были не нужны, – и приготовился к первой смене на новом месте. Он пробовал успокоиться, уговаривал даже себя, что все прошло хорошо, что у него нет никаких причин для волнений… Но все равно ожидал неприятностей.

И дождался. Часа за два до того момента, когда ему следовало загружаться в добывающий бот, неожиданно по громкой связи объявили, что к ним направляется группа каких-то экспертов-контролеров и всему личному составу предлагается оказывать им полное содействие.

Том, когда это услышал, валялся у себя в каюте, не спал, лениво смотрел какую-то новостную передачку по встроенному телевизору, но тут вдруг понял… А ведь зря он успокоился, ничего еще не кончено. Если его проверяла служба безопасности компании, это не значит, что не будут проверять другие. Он стал думать, чем ему грозит появление таинственных контроллеров? И спустя пару минут понял: они явились за ним.

Снова, как уже бывало раньше, он знал – ему грозит опасность, ему следует сматываться… Вот только куда?

С деланым безразличием, на каких-то остатках той отстраненности, которую он нагонял на себя во время проверки службой безопасности компании, Извеков дотащился до переходных тамбуров к добывающим машинам. Спасательный бот стоял в стороне от всех, к нему даже вел специальный пандус. В принципе, в этом не было ничего необычного, он и должен был тут находиться.

Том, как был в повседневной форме, так и забрался в него. Лишнего комбинезона в лодочке не оказалось, хотя он должен был там находиться. И воздуха было мало – не больше, чем на месяц, если рассчитывать на одного человека. Зато запас хода – почти шестьдесят процентов от максимальной. Для субмаринок такого типа это было немало. До Индии, как Том когда-то рассуждал, ему на такой заправке не дойти, но до Флориды – вполне. Еще, к сожалению, в боте оказалось очень мало поглотителя углекислоты, но Том умел пользоваться им рационально…

И он решился. Устроился в кресле, пощелкал какими-то незнакомыми тумблерами, чтобы сразу уяснить, для чего они предназначены, загерметизировал переходники и сбросил захваты. Лодка пошла вниз, на дно.

Вода привычно взвихрилась в иллюминаторах и перед лобовым стеклом, а потом все успокоилось. Извеков был в лодке, никто не удосужился его остановить. Он был один, и у него была возможность хода на три тысячи морских миль, считая, разумеется, не только энергетику машин, но и способность поддерживать его жизнедеятельность.

И Том поднажал. Глубины в том месте, где располагалась платформа, были побольше тех, с которых Извеков начинал в Северном море. Метров до восьмисот – в расселинах даже больше. Может быть, существенно больше, а лодка была рассчитана на глубину до полумили, то есть девятьсот метров с копейками – вот и все, что она способна была выдерживать.

К тому же вокруг платформы располагалось небольшое по меркам шельфа плато, и это было плохо: спрятаться тут было абсолютно негде. Зато милях в сорока находилась какая-то гряда. Том знал это совершенно точно, недаром лодировался на течения и навигацию в этом районе, в том числе, как он почти с удивлением вдруг осознал, и на подводную навигацию. К гряде он и направился.

Когда она стала уже высвечиваться на экране локаторов, Том обнаружил, что это не совсем настоящая гряда, а так, невысокая грядка… Но она обещала хоть какое-то укрытие.

Еще его не покидала мысль, что ему через два часа, если бы он не удрал с платформы, полагалось бы уходить на добычу. А ход его бота был не намного больше двадцати узлов. Это значило, что в тот момент, когда он достигнет гряды, на платформе заметят его отсутствие и скорее всего объявят тревогу, и то – при двух условиях. Первое, если никто не заметил, что он плюхнулся на спасательную лодочку и ушел в неизвестном направлении; и второе, если ребята, которые вылетели на платформу за ним, не прибудут раньше. Если они прибудут раньше, то сразу же попробуют его найти, а значит, у него еще меньше времени, чем пресловутые два часа, – скорее всего, меньше.

Бот шел не слишком глубоко, но все же в холодных водах, а следовательно, его можно было при желании выследить по тепловому шлейфу, который оставлял перегретый движок. Впрочем, выследить его можно было и по другим признакам, например по шумам, по волновому следу, неизбежному на такой скорости, да и вокруг зоны выработки платформы могли стоять какие-нибудь датчики, чтобы регистрировать каждое вторжение или незапланированный выход за эту условную, но вполне явственную границу. Или как-нибудь по-другому, чего Том не знает.

Вот только… Для того чтобы проследить бот по шумам, следовало остановить все работы на платформе, для поисков инверсионного следа нужно было выслать искателей за пределы взбаламученности, возникающей при добыче местных пород, а это выглядело маловероятным. «Впрочем, время подскажет, – думал Том. – Если я что-то сделал не так, где-то ошибся, мне укажут на ошибку, когда возьмут». Или не укажут, потому что он будет уже лишь предметом, подлежащим доставке… куда-нибудь для полного контроля и изучения. И для приговора, возможно, подразумевающего безусловное уничтожение.

Мысли эти были грустными, и Том от них попробовал отвлечься. Для этого сделал простейшую вещь, которой его научили еще во время учебы на первой платформе. Он оторвал от марли из гигиенического пакета довольно длинную полоску и липким пластиком-гидроизолятором, которым полагалось затыкать мелкие течи, приклеил эту полоску от одного стрингера до другого. Фокус был в том, что когда лодку серьезно сжимало, эта полоска должна была провисать. Она и стала провисать. Значит, глубиномер, который показывал, что бот уже подходит к пределу прочности лодки по глубине, не врал. Извеков оказался близок к той зоне, когда вода начнет проламывать обшивку и затоплять лодку, поднимаясь все выше и загружая ее не хуже балласта. И тогда ему останется только всплыть и попасть в руки врагов или утонуть в этой кабинке… Если раньше не задохнется из-за неспособности техники обеспечить ему дыхание.

Вот эту проблему вообще-то тоже полагалось бы решить. «Что я буду делать, – подумал Том, – когда настанет такой момент?» Дело в том, что неизвестно же, что с ним будут делать. Если его просто расстреляют, тогда скорее всего он выбрал бы расстрел. А если над ним начнут, как он полагал, экспериментировать, заживо выжигая рассудок, выявляя его возможности, – тогда и смерть от удушья не слишком страшна.

А еще Извеков попробовал думать о Нго. Она ему нравилась сейчас, она была чем-то светлым, без чего он не продержался бы на платформах так долго, и с таким… едва ли не удовольствием. Она ему многое дала.

А он ушел, не попрощавшись… Теперь оставалось только надеяться, что все у нее будет хорошо, что ее не станут «трясти» больше, чем необходимо, что в конце концов она родит и построит свое маленькое счастье. А его забудет, как забывала, вероятно, других неудачников, которых и прежде встречала в жизни.

Потом Том вошел в гряду, мертвую и темную на первый взгляд полосу возвышенностей и провалов. Пока он держался прежней глубины, все было почти нормально, но когда попробовал спуститься, корпус начал трещать. И тогда, под этот треск, Извеков понял, что не будет всплывать. Он останется тут, на дне, под обломками искореженного давлением бота, в этом самом кресле, и его тело, конечно же, скоро обнаружат какие-нибудь местные твари, которые им займутся, избавив от проблем похоронное бюро компании там, наверху, где светит солнце и живут остальные люди.