Текст книги "Тотальное преследование"

Тетка представилась неопределенным именем, которое Том даже не пробовал запомнить, и он выложил перед ней свои наполовину липовые бумажки, которыми для безопасности обеспечил его Чиф – даром что был какой-никакой, а полицейский. Женщина постукала по клавишам совсем уж допотопного компьютера – настолько старого, что Том стал опасаться, как бы прямо тут не пришлось его ремонтировать. Она выслушала признание Тома о том, что сейчас он работает электронщиком в фирмочке, которую организовал Чиф все для той же официальности. И к великому облегчению Извекова она не стала даже спрашивать его о прежнем месте работы, до того как он оказался в Южной Африке.

Она куда-то деловито позвонила, через комп вышла в Интернет… И вдруг удивилась. Ее реакция была настолько человечной, настолько обычной, что Том внутренне даже усмехнулся – оказывается, ничто человеческое и этой женщине было не чуждо, как бы необычно и ярко она ни выглядела.

– Мистер Николас Клеве, оказывается, вы в своем роде известная личность, – сказала она с тягучим акцентом.

– Рад это слышать, – кивнул Том, – хотя, признаться, это для меня новость.

– Тем не менее. – Тетка еще бойчее заработала мышкой, выходя в какую-то другую базу данных. – Вами даже интересовались вполне приличные фирмы, только… у меня есть сведения, что вы отказывались от их предложений.

Том призадумался. Потом признался вполне честно:

– Впервые слышу. Может быть, мой нынешний работодатель?..

– Такое у нас бывает. – Негритянка взглянула на него почти с жалостью. – За человека, тем более недавно прибывшего в страну, отвечают департамент полиции и его, как вы выразились, работодатель. А им терять сотрудников не с руки.

«Значит, Чиф использовал свое официальное положение полицейского и в том, чтобы привязать меня к себе покрепче», – решил Том.

– Тем не менее я у вас, – сказал он на всякий случай.

Тетка застучала по клавишам еще активнее, а потом вдруг с видимым удовольствием откинулась на спинку необъятного кресла, обитого искусственной кожей под зебру, и стала предлагать совсем уж дивные для Тома условия. Вроде бы ему придется подождать денек другой… Что на местном языке могло означать и не одну неделю ожидания. Но если он подпишет контракт сейчас, ему могут выдать совсем неплохой аванс. Разумеется, в гинеях, имеющих хождение наравне с местными валютами почти во всех странах бывшего Британского Содружества.

Оклад Извекову предложили почти баснословный – более трехсот гиней в неделю, что при пересчете в четыре ранда с копейками за гинею, составляло… А как только он окажется на Луне и приступит к своей новой работе, оклад мог еще повыситься. Том еще разок подумал.

– Собственно, – начал он осторожно, – меня в моей прежней фирме ничего не держит, могу перейти к вам даже сейчас. У меня и документы при себе, и деньги на кредитной карточке… Вот только, я полагаю, мой прежний работодатель будет меня разыскивать, а потому мне бы хотелось жить не в гостинице, а где-нибудь… не в самом доступном месте.

– Скажем, – мягко предложила цветастая тетка, – в загородном клубе, который принадлежит нашей фирме. Там, как правило, должны восстанавливаться мунеры… И вы среди них быстрее войдете во вкус того мира, куда отправитесь.

Так Том впервые услышал этот термин «мунер», то есть «лунит», от английского названия Луны. Словцо ему понравилось, и это послужило еще одним доказательством того, что стоило стать одним из них.

Предложение было разумным. Если Чиф мог вычислить его по своим каналам почти где угодно в этой стране, то в закрытом клубе, принадлежащем этим рекрутерам, он вряд ли его найдет в течение, скажем, пары недель. А за это время Том будет уже… Впрочем, до конца он почему-то в это еще не верил. Оказаться на Луне, работать там и, возможно, впервые с того момента, как он увидел черную машину, подъезжающую к воротам его санатория в далекой России, где проходил лодирование, впервые почувствовать себя в безопасности – это же было здорово, просто великолепно! Вот только бы это исполнилось… Но теперь на это можно было, по крайней мере, надеяться.

3

Пансионат почти сразу же напомнил Тому тот бординг-хаус, в котором он жил в Архангельске. Такие же малознакомые люди, у которых было много общего: работа, знакомства, жаргон и даже слухи, которые всегда циркулируют в закрытых сообществах. Но Извеков в этот круг не был включен, не был в него допущен. На него смотрели косо, а были и такие, что попросту недоумевали – зачем он бросает Землю, чтобы работать там… где еще не бывал, но откуда многие и многие хотели бы удрать, если бы могли себе это позволить.

Что-то было такое в Луне, что не нравилось почти никому из этих людей. Но спустя пару дней Томаз решил, что не может этого быть, а просто в пансионате оказались те люди, которые хотели как можно больше времени проводить на Земле. Они соскучились по ней, потому-то за счет своих компаний, за счет так называемого социального пакета и выбрали отпуск именно на родной, материнской планете.

Должно быть, по старой памяти Том попробовал играть с этими людьми в шахматы, но скоро играть с ним перестали, потому что он на удивление не забыл того объема партий, которые получил при лодировании, и мог попросту выбирать схему игры, почти не задумываясь самостоятельно и легко обыгрывая даже тех, кто мнил себя знатоком этой игры, забирая при этом условленную за партию ставку в десять гиней.

Во всей этой истории с шахматами только и оказалось хорошего, что Извеков узнал от кого-то из отдыхающих экономистов, что можно было, оказывается, не беспокоиться по поводу всех своих денег и даже не терять их, меняя имена и удирая от секуритов. А можно было запаролить доступ к своим средствам в какой-нибудь инвестиционной компании, которая должна была выплачивать ему не только те деньги, которые он в нее вложил бы, но и немного «наварить» на этом вкладе. Хотя экономист признавал, что разгуляться на те суммы, которыми Извеков располагал, не очень-то получится. Хитрость состояла только в том, чтобы вложить деньги в банк или компанию незаметно для всех, чтобы потом его все же не могли отследить. Но об этом он тоже спросил и получил пару дельных советов. На всякий случай, выехав разок в город, как тут все называли Преторию, он сделал этот вклад, хотя и не был до конца уверен, что эта схема сработает так, как его в том убеждали.

Кстати, если бы Извеков не отстал от жизни в гидромире, он бы знал, что гинеи получали теперь все большее хождение, заменяя прежние евро и тем более доллары и рубли.

С Америкой вообще происходило что-то не то, насколько Том узнал от более осведомленных и живо интересующихся жизнью на Земле лунитов. Общее мнение было такое, что люди оттуда оказались не готовы к той жизни, которая теперь предстояла человечеству. Они были слишком избалованы комфортом, часто надуманным и ненастоящим, а выгодным только кучке каких-нибудь деляг. Как только эти выгоды для пресловутых богатеев кончились, как только все сколько-нибудь выгодные рынки заняли мекафы, иногда даже просто переформировали их, американцы не сумели не то что приспособиться, но даже не поняли этого. И стали живенько из своей Америки, которой клялись в вечной любви и преданности, удирать во все лопатки. Вот только не очень-то их теперь принимали в остальном мире. В общем, если с Японией получилось героически, то с Америкой вышло наоборот – противно и гниловато.

Зато, опять же по слухам, все совершенно отлично стало устраиваться с Россией. И Тому, конечно, это не могло не нравиться. Вот только одно его и смущало. «Как же так? – думал он. – Мы ведь тоже любили свою родину, тоже готовы были драться за нее…» И он ведь дрался, рисковал жизнью и готов был проливать кровь… Но получилось так, что сколько-нибудь человеческое житье, которое так и не сумели наладить едва ли не все предыдущие правители, для русских-то людей оказалось предпочтительнее свободы и независимости… Не в пример японцам. Но Том успокаивал себя, что до него могли попросту не доходить слухи о таких людях, как Вешка и прочие повстанцы, которые не захотели «присоединяться» к новому миру, к новому порядку.

За этими размышлениями Извеков и не заметил, как пролетели две недели. Для него это был очень большой срок. Он и забыл, когда у него было столько свободного времени, но вот все же получилось… И быстро кончилось. Однажды в его комнату, обставленную, кажется, с некоторой необходимой роскошью – хотя он и не обратил на это внимания, принял, как само собой разумеющееся, – вошел очень толстый, пожилой, с совершенно седыми волосами черный мужичина, но явно не из африканцев, скорее, откуда-то еще. И загнусавил так, что Том не сразу его понял:

– Я буду вашим провожающим с Земли, сэр. Через четыре часа мы должны быть на космодроме. Вас отправляют на космолифте на станцию «Африка». Там вы пройдете адаптацию, и после…

Том принялся собираться, а гид вообще-то ничего интересного больше не сообщил. Вещей было немного, и Том уложился в четверть часа, чем немало удивил своего сопровождающего. Но тот для верности сам проверил шкафы, заглянул даже в ванную, чтобы Том ненароком не забыл бритвенный станок или крем. И они отправились куда-то к границе, на стыке Ботсваны с Намибией, где уже начиналась пустыня Калахари и где находился космолифт.

Сооружение это оказалось примечательным. Томаз даже загляделся на него. Впрочем, было что посмотреть.

На поле, небольшом и зеленом, стояло белоснежное сооружение, чуть ли не сверкающее на солнышке, как жемчужина. Том догадался, что блеск этот был функциональным – для пилотов космолифта он был зачем-то необходим.

И из этого сооружения с раздвижной крышей строго вверх протянулись шесть натянутых, как струны, тросов, кажущихся издалека легкими, тонкими, невесомыми, едва ли не прозрачными. Вот только ни тонкими, ни тем более невесомыми они не были. Они были прочными, мощными, и по ним могли скользить околоземные пассажирские или даже грузовые космолифты. Один такой лифт, очевидно, пассажирский – зализанный, словно капля, и даже с чем-то похожим на ряды иллюминаторов вдоль корпуса, – почти бесшумно соскользнул вниз, притормаживая по ходу, но не привычным хвостом раскаленных газовых струй, вытянутых против земного притяжения, а каким-то другим образом. Может быть, используя свой трос или как-либо иначе. Захватчики были достаточно технически развиты, чтобы применять что-то незнакомое человечеству, например обратную гравитацию.

Посадка в лифт прошла довольно необычно. Извеков расстался со своим гидом, который, несмотря на кажущуюся респектабельность, надоел ему своими совсем необязательными лекциями хуже горькой редьки. А может, потому и надоел, что все время что-то говорил, талдычил, объяснял… Человек пятьсот пассажиров, как определил Том на глазок, построили в три колонны. Перед каждой появилась почти обычного вида стюардесса, и эти девушки повели людей по ухоженным, чистеньким дорожкам к сверкающему зданию. В этом было нечто торжественное, что психологи космодрома, вероятно, отчетливо подразумевали.

Идти было далеко, более двух миль, не меньше, но никто не протестовал. Том огляделся. Сумки и другую поклажу, если она у кого-то и была, подвезли сторонкой, по другой дороге. Хотя багажа было немного. Вероятно, все, что необходимо, эти люди получали централизованно либо покупали на геостационарной станции, куда и были подвешены эти шесть лифтовых тросов.

Подойдя поближе, Том увидел то, чего не заметил раньше. Оказалось, что лифтов было не шесть, а всего два, и каждый был зацеплен за три троса, в трех точках соответственно. Стюардесса зачем-то притормозила их группу перед зданием, когда все эти паутинки превратились в мощные, едва ли не с торс человека… колонны – иначе не скажешь. А Томаз подумал, может, они еще толще, просто он неверно оценивал тут все размеры.

Потом пришлось торопиться, их провели чуть ли не бегом по каким-то коридорам, по винтовому пандусу, ввели внутрь лифта и так же, в ускоренном темпе, предложили всем рассаживаться… Не успели все устроиться, как из динамиков зазвучал голос командира корабля, который сообщил, что отправляются они на станцию «Африка» и что подъем пройдет за четыре часа, а сама станция висит над этой точкой на высоте трехсот с чем-то километров. Во время подъема рекомендовалось не ходить, не курить и особенно внимательно присматриваться к соседям по креслам, чтобы вызвать стюардессу, если с ними начнет происходить что-либо необычное.

Едва стюардессы проверили, все ли пассажиры закрепились ремнями, все ли правильно откинулись на спинки кресел, и сами только-только успели занять свои места, начался подъем. Всего пассажирских салонов было шесть. Двери в них выглядели слегка устрашающе – мощные и толстые. И каждому становилось ясно: в случае разгерметизации эти тяжелые створки выдержат любой вакуум или даже немалый пожар. Для Тома, привыкшего к условиям гидромира, в этом не было ничего необычного и для многих пассажиров тоже. Вероятно, это были опытные мунеры, привыкшие к подобным системам, без которых ни космостанции, ни станции на Луне не могли, разумеется, обойтись.

Тому очень хотелось бы посмотреть, как уплывает вниз Земля, очень хотелось понять, что вокруг происходит, но… Перегрузка в четыре «же», а может быть, и больше не дала такой возможности. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что перегрузка эта едва-едва превышала два «же». Извеков узнал это из довольно объемистого буклета, который нашел в кармашке спинки переднего кресла. Там же обнаружились и другие необходимые для пассажира вещи. Например, пачка гигиенических пакетов.

В буклете говорилось, что ни одна ракета не могла бы стартовать так плавно, к тому же это было бы слишком дорого, слишком много потребовало бы энергии. А потому космолифты объявлялись едва ли не благом для всех, кто привык к условиям пониженной тяжести или невесомости. Организм таких людей без долговременной тренировки не смог бы выдержать подъем на орбиту, если бы не космолифты.

Очухался Извеков, к собственному удивлению, когда они уже парили над планетой. Том все же вознамерился посмотреть на Землю, но какая-то рассерженная пожилая тетка, сидящая у окна, сухо объяснила ему:

– До тошноты насмотритесь! – И с щелчком захлопнула противосолнечную шторку. Хотя стекло иллюминаторов автоматически затемнялось при выходе лифта из тропосферы и не пропускало чрезмерно сильных тут солнечных лучей.

А Томом овладело какое-то бездумное веселье. Он снова и едва ли не с самодовольством стал размышлять о том, что вот опять, уже в который раз удрал от секуритов, оставил всех с носом, не позволил себя поймать… И тогда в глубине его сознания стали возникать совсем другие мысли.

Не может быть, чтобы служба безопасности на Луне отсутствовала. Еще как работает, и, возможно, куда более внимательно, умело, точно и беспощадно. А значит, он лез в капкан, из которого, возможно, выбраться труднее, чем с подводной станции.

«Действительно, – думал Том, – а если, как получилось в гидромире, нужно будет срочно уходить?» Если его вычислят, обнаружат, определят?.. Как спрятаться в пространстве, которое контролируется на сотни тысяч километров во всех направлениях? Космос – это не гидромир, где все же можно было затеряться и уйти… Хотя для Тома и самого было непонятно, как же он тогда ушел, как сумел выжить едва ли не на половинном запасе кислорода?..

Тогда он стал думать, что навело его на такие мысли. И вдруг догадался, снова достал буклетик, который так небрежно просмотрел в первый раз, обращая внимание, как турист, только на цифры и популярные изложения технических решений. И тогда, вчитываясь между строк, начиная все вернее понимать то, о чем в брошюрке лишь упоминалось, но не расписывалось подробно, Извеков вдруг понял… И открытие это потрясло его едва ли не больше, чем сам космолифт.

Том догадался, именно догадался, вчитываясь в текст, набранный мелкими буквами или даже вовсе приведенный сносками, комментариями, необязательными для нормального туриста, что вокруг Земли мекафы строили не простые станции для дальнейшего продвижения человечества в космос, а строили они… мощнейшую, основанную на совсем незнакомых для человечества тактических принципах защитную систему, направленную против любой попытки вторжения извне, из того бескрайнего космоса, который раскинулся вокруг Земли и ее естественного спутника.

И защита эта была, вероятно, самым дорогим сооружением, какое Земля, даже умело и точно управляемая мекафами, могла создать. Вероятно, если бы не этот защитный комплекс, захватчики сумели бы устроить для землян куда более удобные и комфортные условия жизни и быта, общей организации общества и общей эффективности людей в целом. Но что-то им не позволяло тратить время и ресурсы на разные удобства, а требовало именно… этого вот защитного кокона, обращенного против космоса мощнейшими системами вооружения, способными остановить любого противника, отразить даже массированное нападение.

Должно быть, по инерции Том все еще думал не об этом своем открытии, а о том, как бы удрать с Луны, если это будет необходимо. И пришел к совсем неутешительному выводу: если он тут попробует удирать так же, как в гидромире, у него ничего не выйдет, его попросту собьют к чертям собачьим. В море уничтожить его лодочку оказалось трудно. А тут, с таким вооружением, перекрывающим все сектора пространства без исключения, это будет проще пареной репы.

И лишь после этого он спохватился, что думает не о том, о чем следовало бы. А следовало всерьез думать о том, против кого мекафы, используя людей, строили всю эту оборонительную систему? Неужели же на них кто-то способен был напасть из космоса, откуда они и сами появились?.. Из черных, неведомых пока людям далей темного пространства, пронизанного лишь блеском звезд?

Вообще-то Извеков и раньше об этом догадывался, даже когда-то рассуждал об этом про себя, но тогда он всего лишь строил предположения, а теперь… Теперь у него было вполне достоверное доказательство этого, изложенное, правда, весьма популярно и туманно, но все же – вполне убедительно и ясно. Теперь это следовало признать как данность, как факт, как явление, не подлежащее сомнению.

Итак, зачем бы мекафы этим занимались? Зачем мобилизовали, по сути, все ресурсы человечества?

Конечно, возникали и другие вопросы. Например, кто такие мекафы? Почему они принялись действовать столь решительно и целенаправленно? Возможно ли, чтобы они оказались не полудружественной цивилизацией, которая пусть и покорила Землю, но все же соблюдала при том сложившийся у людей порядок жизни, ничего важного не поломав?.. Не являются ли они попросту бандой грабителей, космических бандитов каких-нибудь, способных только покорять и уничтожать на корню другие цивилизации, в данном случае цивилизацию людей на Земле?.. Ведь похоже, что их всех, всю планету захватили в заложники, обратив мощное вооружение против… Допустим, против какой-нибудь космической полиции, которая пытается их самих остановить?

«Нет, – решил Том, – слишком уж это отдает дешевыми фантастическими романами, чтобы быть правдой. Жизнь должна быть устроена иначе, жестче, разумнее, и если не справедливей, то в любом случае сложнее. Все-таки, что ни говори, а преступления, как правило, не окупаются. Это слишком уж невыгодный, неэффективный путь развития… Даже для отдельных групп населения, не говоря о целой цивилизации, такой, какую создали мекафы. И тем более – для нескольких цивилизаций, включая человечество».

Если, разумеется, считать человечество способным к выстраиванию разумной цивилизации, что еще нуждалось, вообще-то, в доказательствах… Как бы обидно и оскорбительно это ни звучало.

4

Для большей части лунитов станция была последним пересадочным пунктом, еще как-то связанным с Землей, и потому все они, почти без исключения, ударились в самый настоящий загул и на шатлы, уходящие на Луну, не торопились. Для Тома это было удивительно. Но он походил, посмотрел и решил, что тут все же далеко до нравов, принятых среди моряков на берегу. К тому же бары неторопливо стали обходить строгие ребята в красной униформе, и тогда веселье как-то само собой увяло… Если повальную пьянку можно было назвать весельем. И люди уже сложившимися компаниями стали грузиться на посадочные лунные модули, чтобы двинуться дальше, к месту службы и работы.

Но Томазу, свежезавербованному «чечако», как его почему-то назвали, предстояло провести тут неделю или чуть больше. Об этом ему сообщил гид, встречавший всех на пересадочной палубе. Он был удивительно похож на того типа, который надоел Тому на Земле, – такой же толстый и черный, только говорил еще непонятнее.

Этот парень уверенно отобрал себе в команду дюжину самых разных мужчин и женщин и стал разводить их по гостиничным каютам, как он назвал отдельные, скудно обставленные помещения, похожие на пеналы, в которых только и было, что кровать с привязными ремнями, небольшой санузел, телекоммуникатор на выдвижной штанге и довольно большой мутноватый иллюминатор в треть стены, противоположной герметичной двери.

Из этого «окошка» открывался довольно причудливый, промышленно-космический вид. Насколько хватало глаз, все пространство, звезды и близкую Землю перекрывали массивной паутиной переплетения каких-то труб, причем некоторые из них были прошиты ровными рядами светящихся иллюминаторов. Тень от Земли накатывала на станцию, находившуюся на геостационарной орбите, почти так же, как ночь внизу на планете, то есть раз в двадцать четыре часа. Только длилась недолго – едва ли часа три-четыре. При этом на конструкциях станции возникали любопытные оптические эффекты отраженного света Земли или Луны. Они настолько понравились Тому, что он решил понаблюдать не из своей каюты, а отправился на смотровые палубы, о которых знал из буклета, прочитанного в лифте.

Палуб по всей станции было немало, больше, чем желающих разглядывать космос, и потому на них оказалось пусто и гулко. К неудовольствию Тома, гравитация на них была неправильной – возможно, в одну шестую от земной, приближенная к лунной. Наверное, это и отпугивало всех новичков, а может быть, фокус был в том, что смотреть особенно было не на что. Земля казалась почти такой же, какой все привыкли видеть ее из космоса по телевизору, и Луна казалась не ближе, чем с Земли. К тому же все время была закрыта трубчатыми конструкциями… А потом Извекова обнаружил один из ребят в темно-красной форме и строго поманил его пальцем.

– Да, сэр? – Том на всякий случай решил быть вежливым.

– Нагрудного знака еще не получил? – спросил парень в форменке, перетянутой тугой портупеей с самым настоящим станнером в кобуре.

– Только что прибыл. Николас Клеве, сэр.

– Вижу, что чечако… Тогда вот что, Клеве, отправляйся в каюту. Тебя уже определили?

– Так точно. – Том подумал и спросил: – Только вот что, сэр… Что такое «чечако»?

– Это и означает, что ты ничего тут не знаешь, не понимаешь и к тому же нарушаешь распорядок. – Парень вздохнул и добавил: – Лучше я тебя провожу, для порядка. – Они пошли, причем Том чувствовал себя едва ли не подконвойным. – Тебе полагается спать, осталось часа четыре до того, как тебя вызовут.

– Куда?

Но красномундирный уже потерял охоту к общению – наверное, истощил ее на ближайший месяц или больше. Они дошли до каюты Тома, номер ее Извеков по привычке запомнил очень хорошо, что оказалось… небесполезно.

А потом он принял душ и только-только улегся спать, расслабился… Как вдруг ожил телекоммуникатор. Строгий голос сообщил Тому, что он должен явиться для первичного курса лекций в какой-то там зал под номером…

Зал был полон на треть, присутствовало человек пятьдесят. Том нашел себе местечко подальше от остальных и приготовился слушать. Лекция была откровенно вводная, но то, что он услышал, заставило удивиться.

Оказалось, что в орбитальном комплексе «Африка» обитало ни много ни мало четверть миллиона человек! Еще столько же работало на трех других геостационарных станциях, заброшенных на такую же высоту нал Южной Америкой, Азией в районе пустыни Гоби и Австралией. Эти люди работали тут по четыре через восемь часов каждые сутки, с двумя выходными в месяц. Такой же порядок был заведен и на Луне.

На Луне, как оказалось, обитало уже почти двадцать миллионов людей! Жили они в восьми основных городах и более чем в трех десятках поселений, которые тоже для простоты назывались станциями. Конечно, их расположение, которое мельком высветилось на лунной карте на экране перед залом, Том не запомнил, но заметил, что многие города имели привычные названия, вроде Колумбус, Тананариву или Питерсберг. Правда, были и такие, которые и произносить без тренировки было невозможно, вроде Эс-Хон-Тох.

Том сидел, слушал и думал: двадцать миллионов живых душ на Луне! Когда же они успели? Всего-то пять лет прошло… Вот что значит компактные и мощные энергосистемы!

Потом пошли тренировки, обучающие справляться с пониженной тяжестью и прививающие телу эти навыки на уровне условного рефлекса. Попутно Тома проверяли на самых разных тестах: на интеллект и изобретательность, на общее развитие, на знания профессии и квалификацию, на психологическую устойчивость… Вот только лодирования не было. Совершенно. Том даже взгрустнул. Но делать было нечего. Он терпел и смутно надеялся, что когда-нибудь это изменится и дальше будет получше.

Кормили хорошо, вот только все больше больничной едой – кашки, жиденькие супчики, мелкорубленые салатики, – и постоянно предлагали безумное количество соков. Притом что все они имели привкус синтетики. Лишь на третий или четвертый день Том заметил, что тяжесть в их секторе станции почему-то стала меняться, и тогда у него откровенно взбунтовался желудок. Но поносы и даже рвота, как ему сказали на одной из лекций, были естественной реакцией тела на понижение силы тяжести. С этим требовалось примириться и справиться.

Еще Извеков очень плохо спал. Какие-то непонятные процессы происходили у него в подсознании. Хотя ему-то, с его умением жить под водой, в откровенно враждебной среде, наверное, было легче, чем многим другим. Через неделю чуть не треть людей, которые прибыли сюда вместе с ним, вывезли, а оставшихся перевели в другой сектор, где тяжесть была уже в одну шестую от земной. Оказывается, техническое устройство разных частей станции позволяло плавно менять силу тяжести, чтобы тренировать их, чечако.

На новом месте все было без обмана, и прыгнуть удавалось сразу метров на двадцать вперед… и почти неизбежно стукнуться об потолок или налететь на кого-нибудь, кто так же неуклюже пролетал мимо. При этом со сном стало еще хуже. Не раз и не два Извеков просыпался от кошмаров, в которых где-то внизу, на Земле, глубоко под водой перед ним начинало трескаться и ломаться лобовое стекло бати-бота, или он задыхался от недостатка воздуха, или за ним гнался кто-то черный, с длинными светящимися щупальцами, а он, убегая, натыкался на закрытый люк и не мог бежать дальше… Зато в нем проснулась почти естественная потребность побольше тренироваться в спортзале, чем Том и занимался с удовольствием.

Еще, к его удивлению, пища перестала казаться возмутительно однообразной. Теперь Том ел за двоих, иногда даже просил добавки и поглощал ее медленно, чтобы почувствовать вкусы, которых в этой кормежке, конечно, быть не могло, но которые можно было выдумывать. Он даже синтетические составляющие соков почти перестал ощущать и пил их, как нектар, как на Земле не пил самое дорогое и тонкое вино.

С народом вокруг Извеков особенно не сходился. Это не приветствовалось, как заявила лекторша на одной из лекций, посвященной психологической адаптации. Людей в их команде осталось немного, и, как заметил Том, это были все люди крепкие, в целом довольные жизнью и поголовно весьма грамотные, с серьезным образованием. Была даже женщина, с очень яркими, едва ли не светящимися глазами, которая оказалась настоящим врачом. А другой мужик представлялся доктором каких-то наук. Этот тип Тому не нравился, потому что, называя свои академические звания, он непременно заглядывал в глаза собеседнику, чтобы понять, какое впечатление на него производят столь пышные титулы… На Тома они, конечно, никакого впечатления не произвели, но было в этом типе что-то еще, тоже непонятное и неприятное.

На новом месте у них как-то незаметно отобрали почти все кроме совсем уж мелких и личных вещей. Зато в конце недели все оказались в светло-серых форменках, и даже белье стали выдавать каждый день из привычной Тому еще по подводной станции бумаги, которую можно было перерабатывать в новые комплекты. Как-то раз врачиха сказала Извекову, что стоит ей представить, сколько разного народа ходило в том волокне, из которого этих трусики и маечки изготовлены, сколько людей вытиралось теми же полотенцами, которыми она вынуждена пользоваться, как у нее возникает тошнота. Но Тому это было привычно, он даже радовался, что все так устроено.

На третьей, кажется, неделе как-то после сна коммуникатор сообщил ему, что теперь ни на какую лекцию идти не следует, а надлежит явиться во врачебный кабинет для общей консультации. Извеков даже забеспокоился, тем более что у выхода из кабинета стояли двое красномундирных. Руки они держали за спиной, ноги в тяжелых башмаках расставили пошире, бронзовые значки на груди тускло отсвечивали, а пояса оттягивали станнеры…

– Садитесь, Клеве, – сказала усталая и какая-то серая женщина за столом. – Так вам будет привычнее. – Она пошуршала бумажками на столе перед собой, а Том и не догадывался, что тут еще пользуются такими примитивными документами. Он-то думал, что тут все на экранах, в электронном виде. – Вы неплохо прошли первичную подготовку, – одобрительно продолжала серая дама. – Спокойно, с большой психоустойчивостью. Вы раньше в космосе не служили? Учтите, у нас общая база персонала, и если вы мне солжете, то мы со временем это выясним, тогда у вас будут неприятности.

И вдруг Том понял, что никакой общей базы у них нет. Если бы была, они бы, наверное, поняли, что чип в него зашит ворованный, и он никакой не Николас Клеве, и вообще… Но что-то тут было не то. И тогда само собой у него возникло и окрепло убеждение, что его все же проверяют, что где-то тут затаились микрофоны и его голос сейчас идет на голосовой анализатор, на детектор лжи, который сумеет распознать любую неуверенность, любую ложь… Следовало быть очень осторожным.

Он сосредоточился на словах «служба в космосе» и отозвался:

– В космосе, мэм, не служил.

– Тогда объясните, почему у вас такие отличные показатели?