Текст книги "Саян. Повести и рассказы об охоте и природе"

* * *

Совещания в конторе с егерями я планировал проводить всегда одновременно с выдачей зарплаты. Второй понедельник каждого месяца – именно этот день. Егеря прибывали в контору со всех егерских обходов к 10 утра без опозданий. До часа дня мы обсуждали все насущные вопросы, составляли планы и разрабатывали свои специфичные для охотничьего хозяйства операции. И в этот раз уже после совещания-планерки, когда все остальные егеря получали в кассе зарплату, ко мне подошел Михаил Демьянович и строго конфиденциально сообщил, что в середине апреля меня просит приехать к нему в Пчелинск Петя и просил привезти с собой резиновую лодку, чтоб можно было на ней плавать вдвоем по болоту.

– Когда это он тебе говорил, – поинтересовался я.

– А когда снег стал сходить. Пришел в середине марта, переночевал у меня, ушел рано. Сказал, что хочет показать хорошие глухариные тока, но добраться туда можно будет только по воде на лодке. А лодки у него нет.

– Ясно. Хорошо.

– Что, Евгеньевич, поедешь? – удивился егерь.

– Конечно!

– А зачем? Приезжайте ко мне, я покажу без лодки.

– Э, нет. Твои тока я, с большего, найду и сам. А вот в дальнем обходе, по границам, да и в Березинском и Кличевском районах интересно бы глянуть, послушать. А куда, кстати, ты меня повезешь?

– А не знаю пока, – обиделся егерь и пошел получать зарплату.

К этому времени, уже разлился Днепр, я успел хорошо поохотиться на пролетных гусей, на тетеревиных токах, даже пару вальдшнепов успел добыть на тяге. И уже сам подумывал съездить к Михаилу Демьяновичу и послушать глухарей. И тут это предложение… Да и Петю хотелось увидеть и поговорить с ним, провести ночку в лесу. Посевная терпит, и я в двадцатых числах апреля, захватив резиновую лодку, палатку и другое походное имущество с чердака гаража в личную машину, уехал в Пчелинск на выходные, как обычно, позвонив «соседям», что буду на границе своего охотхозяйства – с инспекцией, обходом. В ответ даже через трубку телефона услышал и почувствовал недоумение: вода, болото, холод. Какие браконьеры? Но их сомнения я оставил им, а сам уже предвкушал встречу с моим болотом, с Петей и его неспешной беседой у костра.

– Патроны привез? – вместо приветствия абсолютно буднично спросил Петя.

– Ты что, солишь их?

– Вунь, пайшлі, пакажу.

Он провел меня в убогую веранду и открыл кладовку. Перетянутые прутьями багульника, в кладовке висели не менее двух десятков шкурок лисиц, штук пять шкур енотовидных собак и две – волков.

– Ого, – присвистнул я. – Молодец. Что ты с ними делать будешь?

– Як што? Прадам. Жыць жа трэба.

– А почем продаешь?

– А хто што дасць, то і добра!

– Хм, Петя, Петя. Почему в колхоз работать не идешь?

– Які калхоз? Што там рабіць – каровам хвасты круціць! Не, гэта не маё. Ты патроны прывёз?

– Да, привез.

– А лодку?

– И лодку.

– Ну дык і паехалі.

– Насколько?

– Там пабачым. На двое сутак, не менш.

– Я так и рассчитывал.

Мы занесли в дом продуктовые подарки для матери: ящик вермишели, мешок перловки, сахар, хлеб, конфеты и муку.

– Во, ты заўсёды нешта прывозіш. Навошта?

– Так мне хочется твоей матери приятное что-нибудь сделать.

– А, ну тады і добра. Пакажы лодку.

Мы покопались с лодкой, с палаткой. Петя и лодку, и палатку одобрил, более того я, увидев его восхищенный взгляд, пообещал палатку ему оставить насовсем. Брезентовая, она мне свою службу сослужила еще с давних лет, тем более что дома была совсем новая, современная палатка, даже с подогревом и освещением. И Петя, выпив пятьдесят грамм спирта, улыбнулся впервые за час нашей встречи.

– Балота ўсё ў вадзе. А мы на тваей лодцы заплывем на палігон. А там усё ўбачыш сам.

На том и порешали. Несмотря на уговоры, я категорически отказался плыть на ночь глядя, и уговорил Петю отправиться завтра с утра. Переночевав, мы притащили накачанную воздухом лодку и скарб в ней метров пятьсот до болота. Что творится вокруг: птицы щебечут на все лады, хоть и встало уже солнце, слышу, болбочут тетерева, запоздалый вальдшнеп протянул. Пете винтовку брать запретил – ограничились моим «ТОЗ-34», и то – в чехле. Хватит нам на двоих. Я строго наказал Пете: в воскресенье вечером или ночью мы должны вернуться, так как в понедельник я должен быть в городе на работе с самого утра. К моему удивлению, Петя загребал ловко и умело: мы быстро плыли по бескрайнему разливу среди белых мертвых полустволов бывших берез. Один остров остался позади уже через полтора часа, а с ним – мои воспоминания, второй позади через три часа, «волчий» остров обошли ближе к обеду. За вёслами меняемся. На «волчьем» острове, как я его окрестил после февральской охоты, сделали остановку. Нашли крупные кости той коровы. И Петя признался, что именно здесь добыл зимой из засидки лис и енотовидных собак. Волчьих и лосиных следов, к сожалению, нет – все ушли, зная о большой воде. Мы поплыли еще дальше, однако я заметил, что воды стало меньше, начали появляться верхушки стеблей клюквы, даже с черными ягодами. Но Петя все греб и плыл по одному ему известному маршруту: под лодкой всегда оставалось от полуметра до метра воды. Так мы пришли к сосняку, где я и добыл «своего» огромного лося.

– А почему мы не поплыли от Подъяблоньки? – спросил у Пети.

– Таму! – Только и ответил он. Вскоре я увидел, что со стороны Подъяблоньки ни пройти пешком, ни на лодке приплыть невозможно: море кочек и вода выше колена. Все ясно! Тем не менее, мы уходили на лодке все дальше влево от Подъяблоньки, долго идя вдоль кромки заболоченного и притопленного разливом леса. Наконец Петя улыбнулся:

– Ну вось, прыбылі.

Мы, раскатав сапоги, вышли из лодки, и потащили ее по затопленному разливом лесу. Здесь явно виднелись следы зимовки лосей. Многие кусты и молодые деревья были изгрызены и по стволу кора оскоблена резцами лосей. Я даже разволновался: вот он где лосиный рай, вот где лосям приволье! И радовался тому, что есть у нас еще такие богатые и красивые угодья. А главное – дикие.

Наконец стало сухо, мы поднялись на взгорок, оставив лодку с багажом у мелкой воды. Эх – красота! Оставив молчаливо суетиться с подготовкой стоянки Петю, я, расчехлив ружье и даже не заряжая его, пошел по суше, предварительно зацепив на запястье компас. Карты этих угодий у меня не было, но со слов Пети по этому лесу можно дойти до Кличева и на пути не встретить ни одной деревни. А это почти полста километров! Мох везде был избит следами лосей, везде виднелись их катышки. Так и прошел я около километра, когда наткнулся на лосей. Видел только двоих, но по топоту понял, что было больше. Эх, адреналин подскочил. А вот глухарей не видно, что-то Петя мудрит. Сделав круг, я к пяти часам вечера вернулся к стоянке, где уже горел хороший костерок и скучал мой проводник. Время перекусить: я достал бутерброды, котелок с водой поставил к огню – чай готовить. Выпили по пару крышечек спирта, перекусили и залегли у костра. Петя предупредил, что ночью спать почти не придется. Что ж – я должен слушаться.

Вечером пошли от костра на подслух. Петя привел меня к небольшой лесной поляне, окруженной молодыми елями, хотя вокруг рос обычный спелый сосновый чернично-голубиковый и багульниковый лес. Я подумал – это то, что надо! Лишь стало темнеть, мы услыхали первого прилетевшего и севшего на место петуха метров за двести от нас. Позже – второй, третий, пятый. И я уговорил Петю не возвращаться в лагерь. Точнее, он пошел один, а я остался один на этой самой поляне. Тепло. Березки уже вот-вот выпустят зелень, в лесу снег растаял, по мху идти – одно удовольствие. Вода хоть и есть в низине, но если идти осторожно, можно и не хлюпать. Да и на моей поляне о воде вообще речи и не было. Я лежал на прошлогодней траве, курил, скушал редких вальдшнепов, думал о жизни, поглядывая на себя с высоты мерцающих в черном небе звезд. Ох, опять меня занесло в такие дебри! Как здорово! Я чувствую чисто физически, как напитываюсь этой космической энергией, которую так высасывает город. А где-то Петя бродит? Вряд ли он валяется у костра – что-то явно химичит! После полуночи стал замерзать. Пришлось и отжиматься, и тихо ходить по кругу. А вокруг! То кто-то бродит и хлюпает по болоту, то где-то птица вскрикнет, то в небе, слышу, утки пролетели, то затрещит что-то, а точнее, кто-то в лесу. Интересный лес здесь – сосняк. Не молодой. Я раньше слышал об этих местах как о партизанском крае. Много читал, о вот сам добраться сюда даже и не мечтал. Петя затянул – это ж надо: на лодке. Если идти от железной дороги, то это километров за тридцать по болоту от станции с красивым названием «Милое» с ударением почему-то на «о». А вот уже на другую сторону от Кличева, у деревни Вирково, я охотился. И местный проводник мне показывал в глухом лесу, заболоченном и непроходимом, дорогу, по которой Наполеоновские полки шли на Могилев. Сейчас по этому шляху идет железная дорога, но часть шляха в болоте уходит в сторону и идет к Березине у деревни Перевоз. Так вот этот лесник утверждал, что Наполеон отступил не через мост и переправу у городка Березино, а именно по этому шляху. И именно здесь где-то, а точнее, недалеко от деревень Остров и Новый остров спрятаны, утоплены в озере сокровища Наполеона. Я лежу сейчас в лесу, где люди не ходят. Но раньше и пан хотел осушить болото, и даже шлях насыпной от Перевоза был. Мало мы знаем свою историю! Лесник тогда уговаривал меня: «Ты ж у міліцыі робіш! Прывязі мне шукацель каляровых99
  Цветных


[Закрыть] металаў, і и мы золата Напалеона з табою знойдзем. Я ведаю, дзе яно ўтоплена!». Эх, так я и не съездил, но за Вирково и сейчас стоит насыпная дорога – шлях, на котором растут вековые сосны. Я там лично был и точно видел эту насыпь.

И вот сейчас, лежа на полянке среди огромного пространства Приберезинских верховых болот, я чувствовал свою причастность к истории. Когда здесь еще пройдет человек? И зачем? Лес рубить здесь не выгодно, дорого, охотиться – далеко. Может, поговорить в облисполкоме – и создать здесь гидрологический заповедник. Здесь и глухарь, здесь и лоси-красавцы, здесь, возможно, и медведь скоро подойдет из Березинского заповедника, здесь журавли серые гнездятся, здесь глубокие затоны воды – чистой воды. Здесь – фабрика кислорода, легкие нашей стороны. Это хорошая идея – заказник надо начинать оформлять аж от Иглицы и Пчелинска – и до Милого. Идея! Так незаметно дотянул я до четырех утра! Было совсем темно вокруг, но я осторожно стал пробираться к месту прилета с вечера глухарей на ток, которых мы с Петей подслушали. Я запомнил по компасу направление-азимут и сейчас, не торопясь, шел к месту, где слышал посадку как минимум трех глухарей. Ни усталости, ни сонливости. Азарт, адреналин согревают кровь. Иду в полной темноте, хоть в рюкзаке есть фонарик. Прошел метров триста и решил ждать. Место сухое, приятное. Подлесок из елочек разглядел, а сосны толстые, высокие. Я присел на корточки, оперевшись спиной на такую сосну. Зарядил «единицей» оба ствола своей верной «ТОЗовки» штучной работы и, прикрыв глаза, стал кемарить.

«Тэк, тэк» – раздалось осторожное и звучное пение метрах в ста от меня. Глянул на часы – почти пять утра. «Тэканье» повторилось, но ему ответили уже сразу с двух других сторон. Я забыл обо всем на свете: за полчаса я наслушался песен сразу не менее десяти петухов! И «тэканье», и «точение» разносились со всех сторон. Глухарь у нас – исчезающий вид, и я не ставил целью добыть петуха: не было пока у меня и такого документа, да и желания стрелять глухаря. Я осторожно стал подходить к первой от меня токующей птице. Сердце стучит где-то в висках. Иду, как учили: осторожно, под «точение». Два-три шага – стою, два-три прыжка – стою. И вот уже подошел к птице близко, но не вижу. Замер. Жду. Всматриваюсь: и вот по шевелению черного пятна угадал – есть! Достал из-за пазухи бинокль. С тридцати метров рассматриваю расхаживающего по большому суку петуха в бинокль. Ни одно кино в мире не стоит такого восторга, таких эмоций, такого счастья! Минут десять понаблюдав за птицей, я осторожно, под песню ухожу со своей позиции и начинаю подкрадываться к следующей токующей птице. Чем ближе подхожу, тем глуше слышится песня, и галлюцинации создают впечатление, что на одном месте токует несколько птиц. Кажется, даже слышу, как перья шелестят. Или ветки? А уже начинает и в лесу светать. Уверенный в своей невидимости и везении, тут же обжигаюсь: при очередном прыжке попадаю на сухую ветку, которая треснула, как выстрел. И совершенно для меня неожиданно впереди возникает целый взрыв воздуха, вызванный крыльями не менее пяти птиц. Глухари, оказывается, токовали на небольшой поляне, и я их спугнул. Заметить успел лишь исчезающие в ветвях тени. Но все равно я счастлив. К тому же услышал, наконец, вокруг себя проснувшуюся природу: где-то хоркает вальдшнеп, на островах болота токуют, болбочут и чуфыкают, тетерева, где-то затрубили журавли. А еще, и это не глюки, слышу голос гусей, и не где-нибудь, а на разливе болота, где мы вчера плыли с Петей. Кстати, последнего что-то не видно и не слышно. Эх, какая красота! Глухарей я бы мог послушать и у Иглицы, прямо на токовище за хутором Барсуки. Но здесь! Здесь, где человек бывает исключительно редко, в этом затаенном, припрятанном природой кусочке первозданного мира, которого и не касается цивилизация. Я достаю термос, наливаю себе кофе, зажмуриваюсь и встречаю рассвет. Кто мне поверит, что я без машины времени очутился на тысячелетия в глубине времени. Ни-кто! И не надо, главное, что я это знаю сам.

Эх, остаться бы здесь на недельку. В лодке лежит палатка, котелок, сигареты. Но нельзя. Надо работать там, в городе, чтоб им здесь, в лесу, хоть чуточку легче жилось. Выпив кофе, я почти до обеда побродил по лесу, любуясь и восхищаясь притопленным багульником, стуком желны, криком тетеревятника, доносившимся невесть откуда гоготом гусей. Нашел следы рыси, несколько следов очень крупных лосей, даже лежку секача. Все, что видел, занес-зафиксировал в своем походном дневнике. Ближе к обеду вышел к лодке, где меня и ожидал Петя. Я рассказал ему о своих прекрасных впечатлениях, а он обрисовал мне картину всего, что знал вокруг километров на тридцать. Ни деревень, ни полей, ни колхозов, ни дорог – в центре Европы! По пути домой я разгадал источник и причину гогота гусей. Большая, в несколько сот голов стая серых гусей плескалась на разливе болота. Разглядывая их в бинокль, я с восхищением заметил, что они сидят на мелководье и, оказывается, глубоко всунув свои головы под воду, видимо собирают там клюкву: больше им там ловить нечего. Вот тебе и мертвое болото! Прибыв к вечеру в Пчелинск, я уже в сумерках уехал домой, увозя с собой ведро клюквы, незабываемые впечатления и оставив Пете обещание приехать в мае-июне на поиск логова. Не приехал… Судьба сначала забросила меня на шесть лет в северный край Беларуси, где работал инженером-охотоведом, а потом, эта же судьба совершенно неожиданно и жестоко отправила меня еще дальше и очень надолго.

Где же сейчас мой белорусский Дерсу Узала? Сказал ли кто-нибудь ему о том, что не смог я приехать, что помню его с искренним уважением и восхищением. Восхищением его природной проницательностью, его искренней любовью к природе и ко всему живому, его истиной белорусской толерантностью и смекалкой, его красивой, размеренной речью? Вряд ли! Прошло более двадцати лет, а я мысленно часто брожу по болоту, которого, если честно, сначала боялся. Брожу от острова к острову, стою на берегу рукотворного канала, построенного полтора века назад руками крестьян. В ушах у меня звенит колоколец тетеревиного тока, «щелканье» и «тэканье» глухарей, плеск воды под копытами исполинов-лосей. И, конечно же, кисло-сладкий, аж до горечи на языке вкус клюквы, смешанной с запахом багульника и горького кофе. Я вспоминаю черную бездонную гладь мертвых озер, гортанные и тоскливые кличи серых журавлей. Я мысленно задаю Пете свои вопросы и получаю на них четкие аргументированные природной логикой ответы. Но я точно знаю: пройдет время – и я пройдусь там, где когда-то осторожно прощупывал слегой звериную тропу. Я все увижу и услышу вновь, моя мечта обязательно материализуется. Если с Петей – это будет пределом моих мечтаний. А если без него: что ж… На одном из островов разложу костерок, сварю чая, достану свою фляжку и первый глоток из нее выпью за него.

А потом я пойду дальше. Сколько смогу. Я хочу увидеть потомков моего лося, я хочу услышать потомков тех глухарей, тех тетеревов и журавлей, которых мне показал Петя. Я хочу увидеть потомков тех волков, которые ловко обманули нас и остались живыми. Но больше там, в том огромном болоте, я стрелять не буду. Будут силы, попробую это болото сохранить для своих потомков – наших потомков…

РОМАНТИКИ ОХОТЫ И ЗАПАХА ТАЙГИ

Коллегия областного комитета природных ресурсов и охраны окружающей среды затягивалась. Недовольные возгласы в зале притихли и сменились заинтересованным шёпотом. За трибуной уже более получаса яростно защищал свою позицию начальник отдела контроля ведения охотничьего и рыбного хозяйств, заповедников, Красной книги области Алексей Фомин. На его чёрном элегантном костюме красовался совсем ещё новый ромбик – значок об окончании ВУЗа. И это действительно придавало ему силы. Только в прошлом году он успешно закончил заочную учебу по специальности биолог—охотовед и уже почти полгода занимает этот высокий пост, поступив на службу переводом с должности директора охотничьего хозяйства. Шёл конец восьмидесятых годов прошлого века. Ещё не распался СССР, ещё партия занималась подбором и расстановкой кадров, и впервые в истории номенклатурных назначений в сфере экологии на столь ответственный пост назначили не партийного работника уровня первого секретаря райкома, а настоящего специалиста, которых в Белоруссии в то время можно было пересчитать по пальцам одной руки. Алексей подготовил на решение коллегии вопрос о сокращении вдвое площади охотничьего заказника республиканского значения. Это была вынужденная с точки зрения биологии и охотоведения мера, но неслыханная дерзость сточки зрения номенклатурного решения! Во-первых, заказник площадью семьдесят тысяч гектаров располагался на родине первого секретаря обкома партии и организовывался не без его участия. Во-вторых, там проводились никому не известные, но определённо научные изыскания и исследования с участием НАН СССР. Так, например, именно там пробовали акклиматизировать белку-летягу, норку американскую и ондатру, реакклиматизировать европейского благородного оленя. И вот какой-то двадцатипятилетний «пацан», неизвестно с чьей протекции занявший такой ответственный пост, с трибуны приводит «околонаучные» доводы о том, что эти высоконаучные пробы и достижения имеют отрицательный вектор. А Алексей убеждал коллегию, что проводимые в заказнике опыты имеют очень серьёзные отрицательные последствия для дикой природы региона. Так расселение норки американской привело к резкому уменьшению численности норки европейской, ондатры и исчезновению ранее выпущенной для расселения выхухоли. Запрещение охоты на хищников привело к неудачному эксперименту с расселением белки-летяги: её просто отловили куницы. Сократилось поголовье расселённых оленей, так как во время отёла доказаны факты уничтожения телят оленей как волками, так и дикими кабанами, численность последних уже достигла тридцати голов на тысячу гектаров. Лоси стали покидать свои исконные места обитания, вытесняемые завезёнными двумястами особями оленей. Алексей пытался решением коллегии оформить разрешение на проведение в заказнике охотустроительной экспедиции с целью определения целесообразности и значимости такого заказника, находящегося тем более в зоне очень высокой степени загрязнённости радионуклеидами вследствие аварии на ЧАЭС. Это, естественно, грозило в дополнение ко всему распространением радиационного загрязнения в более чистые зоны. Сам Алексей за полгода работы старшим государственным инспектором областного комитета охраны природы и почти полгода – начальником отдела, в заказнике провёл очень много времени. Познакомившись с охотоведом лесхоза, на землях которого находился заказник, он, несмотря на радиацию, облазил пойму красивейшей реки Сож, изучая состояние дел с расселением ондатры и выхухоли. Судьба познакомила его там же с профессором Ленинградского НИИ эпидемиологии А. Рыковым, с опытным охотоведом – самоучкой Е. Ксендзовым и не менее значительным волчатником П. Прудниковым. Зимой, приезжая на подкормочные площадки для кабанов, Алесей укоризненно качал головой: дикие кабаны даже не уходили с подкормочных при приближении людей – стояли, спрятавшись в ветвях ёлок, в ожидании кормов. Алексей сумел переубедить и председателя областного исполнительного комитета, но… «встали на дыбы» первые секретари трёх райкомов, а за ними – директора соответствующих лесхозов. Сколько не убеждал коллегию Алексей о непростительной растрате государственных денег – не смог. Председатель объявил решение: материалы доработать, согласовать с райисполкомами и вынести на дополнительное рассмотрение в течение полугода…

Стоя на крыльце пятиэтажного офисного здания в кругу знакомых охотоведов и директоров охотхозяйств БООР1010
  БООР – Белорусское общество охотников и рыболовов


[Закрыть], Алексей ещё долго выслушивал их проблемы, их предложения и их приглашения приехать к ним в командировку. А уже в самом конце к нему подошёл заместитель председателя Областного совета общества охотников и рыболовов Валерий Николаевич.

– Ну что, Алексей! Ты, конечно, прав. Заказник надо совсем закрыть и открыть новый на такой же площади, но в «чистой зоне!» Я с тобой на сто процентов согласен, и мы готовы рассмотреть варианты урезания с этой целью наших угодий на стыке районов. Дерзай! Заходи, а то зазнался совсем.

– Чего зазнался? Некогда!

– Да ладно, кстати! Послушай, … – Валерий Николаевич и Алексей дружили уже пять лет, и это именно Валерий Николаевич «засватал» двадцатилетнего Алексея на должность директора знаменитого охотхозяйства с офисом в областном центре. – Слушай, Алексей! Сейчас идёт перестройка. На окраине нашего областного центра есть ПТУ сельскохозяйственного профиля. Заурядное ПТУ, но с незаурядным директором. Он это СПТУ превращает в куколку, создал солидную материальную базу, начал уже готовить фермеров, цветоводов, овощеводов, дизайнеров. Представляешь?

– Ну, фермеров я представляю в Америке.

– Вот! А он их будет готовить у нас.

– А я при чём?

– Он просил меня познакомить со специалистом-охотоведом.

– Хочет стать охотником?

– В том-то и дело, что он охотник. И он хочет открыть учебный курс по подготовке… егерей!

– Да ну!

– Вот—вот! Я ему пообещал познакомить с тобой.

– А я-то ему зачем?

– Он хочет, чтобы ты программу посмотрел со своей колокольни. Внёс предложения, – и, хитро прищурившись, добавил Валерий, – и переманить тебя к себе на работу.

– Ну, скажем, спасибо за предложение – лестное. Помочь – помогу, ну а перейти – нет.

– Я ему так и сказал. Но ты всё же позвони ему. Вот его телефон…

На этом они расстались, и как-то и подзабылся в хлопотах этот разговор, но однажды Валерий Николаевич позвонил и предложил встретиться. «Подъезжай ко мне», – коротко пригласил Алексей, предполагая побеседовать у себя в уютном кабинете: бутылка водки и сушеная рыбка в сейфе всегда лежали. Но Валерий Николаевич забрал Алексея, и они поехали на окраину города – в ПТУ. В кабинете их принял смуглый, энергичный директор ПТУ, бывший инструктор обкома партии, и сразу взял Лёшу «в оборот».

– Я знаю, что Вы – честолюбивый человек, – ошарашил он его, – но честолюбие – это не порок, а деловое качество. А вот самолюбие – это порок. Согласны?

– Хм. Я как-то и не считал себя честолюбивым, – Лёша взглянул директору в глаза. Тот отвёл глаза, но всё же авторитетно заявил:

– А в двадцать пять лет стать номенклатурой облисполкома – не честолюбие?

– Нет. Возможно, это проявление профессионализма, карьеры, здорового явления. А честолюбие? Я лучше люблю любить, а не често-любить, ха – ха.

– Да ладно; эх, скромность! Молодость. Вы прекрасно парируете, мы сработаемся! – заговаривал Алексея сходу директор. Старше лет на десять, он, бывший инструктор обкома партии, вёл себя явно на уровне министра образования, но никак не директора ПТУ, и Алексею это бросилось в глаза, зацепило. Но дальнейшая экскурсия по училищу впечатлила и затмила картину от первого знакомства. Раскинувшиеся на площади около пяти гектаров, ПТУ располагало солидной материальной базой. Директор не без гордости водил Алексея и Валерия Николаевича по учебным корпусам, лабораториям, машинному парку, молодёжному центу, столовой.

В ПТУ был оборудован даже тир для спортивной стрельбы на круглом стенде, на кортом проводили свои соревнования охотники города. В мастерских и лабораториях стояли удивительно распиленные вдоль двигатели и целые трактора. И детали в них крутились, вертелись, приводимые в действие невидимыми моторами. Стадион, стипендия студентам, компьютерный зал, бесплатное трехразовое питание, красивые ухоженные общежития – это, конечно, было всё, что нужно для организации нового, но очень нужного дела – организации учебного процесса подготовки егерей. Поговорили о программе. Алексей по просьбе директора забрал программу домой, чтобы внимательно и спокойно обдумать и внести, если есть, свои предложения. Это всё, конечно, не могло не заинтересовать его, а сказанные напоследок слова директора ПТУ о том, что именно ему, Алексею, он в обкоме партии выхлопочет квартиру, если он вольётся в процесс подготовки егерей даже на уровне почасового преподавания, окончательно стёрли все сомнения относительно загрузки в красивое и необходимое дело – преподавание спецдисциплин для будущих егерей.

Почти половину программы он, изучив, попросил изменить. Егерь должен по окончании ПТУ получить кроме диплома водительское удостоверение, уметь работать и иметь удостоверение вальщика леса, уметь стрелять, иметь разрешение на приобретение и ношение оружия, знать основы товароведения пушно—мехового сырья и продукции охотничьего промысла. Егерь должен иметь хотя бы основы знаний промышленного рыбоводства, пчеловодства, оленеводства. Алексей изменил в черновике изучение школьной программы биологии в сторону, или с уклоном, на изучение биологии диких зверей и птиц. Естественно, он наметил увеличение часов по предмету «Организация охотничьего хозяйства». Охрана, учёт, воспроизводство диких зверей – эта тема является краеугольным камнем в работе любого егеря. Что касается раздела «Техника добычи» – Алексей сократил количество часов наполовину в теоретическом разделе, перенеся их в раздел лабораторно—практических занятий. Сколько не учи на пальцах, как установить капкан у норы бобра или плашку на белку, точно не расскажешь всех тонкостей. Две недели по вечерам, а в выходные дни, захватывая и ночь, Алексей сидел над программой. Позвонил в Киров, чтобы посоветоваться с коллегой и институтским другом Юрой Веприновым. Тот настолько заинтересовался темой, что даже решил сам подъехать, посмотреть: училище для егерей и их подготовки – невиданное по тем временем, но очень актуальное для народного хозяйства СССР дело!

Обновленный проект Программы директор принял с воодушевлением и даже пообещал денежное вознаграждение – почти пять месячных окладов Алексея. Это было бы совсем не плохо – откровенно признался Лёша. Но апрель месяц заставил отвлечься на время от темы ПТУ: Лёша взялся изучить качество проведения учётов по всей области. Его функции – контроль. Он знал, что своим профессиональным взглядом или вмешательством он может и обязан напрячь и заставить вести хозяйство во всех охотхозяйствах так, как этого требует охотустройство и Правила ведения охотничьего хозяйства. Выписав себе командировку на полмесяца, он поехал на общественном транспорте по всем районам области, отправив предварительно через милейшую секретаршу Оленьку Мазур уведомление в охотничьи хозяйства о ревизии и проверке по датам. Первым оказалось охотничье хозяйство, расположенное вокруг его малой Родины, деревни Притерпа, где он провёл всё вое детство. Лесоохотничье хозяйство возглавлял довольно известный и авторитетный в области инженер-охотовед Антон Шабович. Вспомнился случай…

…Алексей, учась в десятом классе, на осенних каникулах стрелял уток на небольшом озере, расположенном у опушки леса, недалеко от реки Березины. И вдруг в сумерках услышал шум подъезжающего тяжёлого мотоцикла. Метнувшись в старую воронку от снаряда, заросшую пожухлым малинником, он затаился и почти перестал дышать. Два человека в камуфлированных костюмах остановили мотоцикл метрах в двадцати от озера, и не увидели лежащего в воронке пацана с ружьём. Но Лёша их видел и запомнил. Постояв до полной темноты в засаде под крутым берегом, они переехали и стали у водопоя, не доезжая метров двести до первой хаты деревни. Лёша не видел, но слышал, как мотоцикл заглох у водопоя: Притерпа – единственная деревня, откуда мог ходить по лугу охотник: егеря правильно всё сделали. Им виден путь из леса в деревню как на ладони. Но Леша, усмехнувшись, пошёл в деревню, спрятав оружие в лесу. Так он впервые узнал Антона Шабовича. Спокойный, уверенный в себе охотовед остановил юношу, расспросил его, выясняя, чей он внук. Осторожно на всякий случай спросил, не слышал ли Лёша стрельбу и не видел ли он где-то охотников. Получив отрицательный ответ и, хитро улыбнувшись, охотовед напоследок сказал:

– Я знаю, Фомин, что ты давно бродишь здесь с ружьём. И я тебя поймаю. Имей это в виду!

Но не поймал. А позже они повстречались на каком-то официальном мероприятии в областном центре. Встретились как друзья, как коллеги, долго разговаривали о тех местах, где вырос Лёша. Лёша признался, что это он охотился, а Антон, усмехаясь, сказал, что знал об этом от одного своего осведомителя в деревне.

Лесоохотничье хозяйство, в котором работал охотоведом Антон Шабович, было одним из лучших не только в области, но и в республике. Именно проведённая реакклиматизации европейского оленя, зубра, немалые деньги лесхоза, вложенные в биотехнию, надёжная охрана, техника, рации, оружие – всё это позволяло держать высокий показатель плотности основных видов охотничьих животных и продавать столько путёвок на охоту, что их стоимость покрывала больше половины всех затрат, включая немалую зарплату десяти штатных работников охотхозяйства на площади в тридцать пять тысяч гектаров охотугодий.

Приехав в командировку в это охотхозяйство, Лёша не стремился «щемить» или учить Антона. Его интересовал опыт расселения оленей и зубров, опыт их передержки в зимний период и глубокий анализ экономических показателей одного из лучших хозяйств с тем, чтобы этот опыт (как и свой личный) передавать и даже навязывать там, где эти показатели находились на низком уровне. Антон принял его со своей неизменной скромной улыбкой, но в глазах Лёша прочитал немое подобие укора: «ревизор». Договорились, что Лёша пробудет здесь всего три дня. Сегодня – изучение всей положенной по норме делопроизводства документации. Завтра – поездка в охотхозяйство, в те зоны, о которых выборочно попросит сам Алексей, исходя из личных соображений, а в третий день – составление акта проверки. От угощения Лёша отказался сразу, тем более что Антон Шабович вообще не пил спиртного – знал Лёша. Засев за документы, он сразу обнаружил «косяк» в учётах. За три года подряд данные учетов по белкам, лисицам, ласкам, горностаям, хорям и многим другим «малозначащим» для охотхозяйства видам охотничьих животных вообще не изменились, то есть переписывались строка в строку. Это, конечно, возмутило, и Лёша затребовал первичные материалы зимних маршрутных учётов: карты-схемы маршрутов и расчёты по ним. Пролистав папки, Лёша разочарованно вздохнул. Все карты-схемы были чистенькими, аккуратненькими, не помятыми, стрелки следов нарисованы чётко, жирными линиями. Кто—кто, а Лёша-то точно знал, что на маршруте учетов зимой в лесу сто раз доставаемая из-за пазухи, из карманов, из сумок карта-схема для нанесения стрелок, обозначающих следы диких животных, пересекающих маршрут учета, мнется, пачкается снегом, капельками растаявших снежинок. Следы стержня ручки, замёрзшего на морозе или неровная полоска следа карандаша, ведомого замёрзшей рукой, всегда легко отличались от тех следов, которые аккуратно вычерчивает охотовед, сидя вечером у себя дома за кухонным столом. Материалы учётов у Антона рисовались явно не в лесу, определил Алексей с сожалением. По копытным картина была более близкой к реальной, но расчёты, понял Алексей, сделаны «обратным ходом». Сначала охотовед вывел для себя реальную, по его мнению, цифру численности, скажем, диких кабанов, разбил её опять же по своему усмотрению на взрослых, сеголётков, маток, самцов, а уж потом стал рисовать стрелки на маршрутах. Но стрелки на маршрутах, нарисованные приблизительно, не соответствовали цифрам расчётов, да и цифры расчетов не совпадали с предлагаемыми в соответствии с Инструкцией ЗМУ1111
  ЗМУ – зимний маршрутный учет диких животных.


[Закрыть] формулами расчетов и с количеством стрелок на картах маршрутов. Алексей знал не понаслышке, настолько кропотливая работа – работа с первичным материалом ЗМУ. Поэтому и критикуют ЗМУ некоторые «доморощенные» охотоведы, что толком его не проводят, а даже если формально и проводят, то не садятся с калькулятором и специальными формулам за стол и не считают, как положено по Инструкции, полагаясь только на личные знания: «много, мало, средне», и ставя цифру, исходя зачастую из своих корыстных побуждений.