Текст книги "За секунду до выстрела"

«Зря я его поднял с койки, человек чувствует себя плохо, а я потащил его в милицию», – снова подумал Славин, присматриваясь к Ломову. Среднего роста, нормального телосложения, со спокойными голубыми глазами, двадцатисемилетний парень вызывал к себе доверие и расположение. Его чуть выступающий подбородок зарос светлой щетиной.

Славин взял бланк протокола допроса и пожалел, что нет следователя Леонова, который вынужден был срочно уехать к больной матери. Майор заполнил первый лист протокола допроса, куда занес данные о допрашиваемом, и задал первый вопрос. Ломов, часто задумываясь, вспоминал, какие были маски на преступниках, находились ли они в перчатках, какая одежда была на них.

– Леонид Петрович, откуда у преступников появился бинт, которым вам руки связали?

– С собой принесли. Я даже помню, как один из них сказал второму: «Давай бинт».

– А почему упаковка от бинта оказалась в кармане вашего пиджака?

Это был главный вопрос, который не терпелось задать Славину. Действительно, если преступники сами принесли бинт, сами разрывали упаковку, то почему эта упаковка оказалась в кармане пиджака Ломова и, главное, каким образом появились следы пальцев рук Ломова? Ведь по обстоятельствам дела бригадир не мог держать ее в своих руках? Но сейчас стоило только Ломову пояснить, что положить упаковку в карман пиджака его заставили грабители, и все встало бы на свои места. Однако Ломов ответил иначе.

Он спокойно посмотрел на Славина и сказал:

– Это они мне положили упаковку в карман пиджака. Я стоял лицом к стене, один из них приказал мне заложить руки за спину, что я и сделал. Потом он подошел ко мне, сунул упаковку в карман и начал связывать мне руки. Я думаю, что она ему мешала связывать меня, поэтому он и избавился от нее таким образом.

– Значит, в руках вы ее не держали?

– Нет.

У майора чесался язык спросить, каким же образом оказались отпечатки пальцев рук Ломова на упаковке. Но он вовремя спохватился и спросил о другом:

– После того как они ушли, вы не пытались вытолкнуть кляп изо рта?

– Пытался, но они мне его так загнали, что чуть рот не порвали.

– Скажите, вы не ошибаетесь во времени, когда говорите, что преступники появились около двух часов?

– Нет, не ошибаюсь. Дело в том, что я хотел в два часа ночи позвонить к себе в отдел, и поэтому следил за временем. Помню, что было без двадцати два, когда я смотрел последний раз на часы, а минут через десять и они появились.

– Лично вы никого не подозреваете?

Ломов молча покачал головой.

– Ну, что же, поезжайте обратно в больницу, лечитесь.

Ломов посмотрел Славину в глаза:

– Товарищ майор, а вы найдете бандитов?

– Думаю, что найдем.

– Вы не представляете, как мне стыдно! Бригадир – и такую промашку допустил. Как я теперь своим работникам в глаза посмотрю?

– Вы сейчас об этом не думайте, вам надо быстрее выздороветь. – Славин повернулся к Мочалову: – Отвезите Леонида Петровича в больницу и возвращайтесь сюда.

Майор остался один. Его озадачили следы пальцев рук Ломова на упаковке от бинта. Майор пододвинул поближе телефон и позвонил судмедэксперту. Долго никто не отвечал. Славин уже хотел было положить трубку, как на другом конце провода послышался щелчок и ответил женский голос. Владимир Михайлович попросил пригласить судмедэксперта Воложина. Прошло не менее пяти минут, прежде чем ответили.

– Захар Захарович, здравствуйте, Славин беспокоит. Как вы считаете, Ломов мог вытолкнуть языком кляп изо рта?

– Не только мог, но и должен был это сделать.

– А где сейчас этот кляп?

– У меня. Он вам нужен?

– Да. Там записи Ломова. Он регистрировал ночью, кто звонил ему и когда.

– Пожалуйста, можете забрать.

– Спасибо, я Мочалова к вам подошлю.

Владимир Михайлович задумался: «Что-то не пляшет у Ломова и с кляпом. Может, путает что-то?»

Резко зазвонил телефон внутренней связи. Майор поднял трубку:

– Слушаю, Славин!

Это был Лисицын. Он спросил:

– Владимир Михайлович, ты подготовил список лиц, которых надо проверить в причастности к нападению на сторожа?

– Да, Леонид Федорович, подготовил, получается двадцать один человек. Восемь человек были судимы в разные годы за ограбление касс и сейфов, а остальные – за кражу денег из государственных учреждений.

– Дай мне их. Я на шестнадцать тридцать пригласил начальников отделений уголовного розыска всех райотделов и поручу проверить этих лиц по территориальности.

Отдав список Лисицыну, Славин направился к себе в кабинет. У дверей спиной к нему стоял здоровенный мужчина. Он дергал за дверную ручку и обернулся на приближающийся шум шагов. Славин стал как вкопанный: перед ним в форме полковника был... Горчаков.

– Семен Антонович, каким ветром вас сюда занесло?

Тут же в коридоре обнялись. Славин не считал себя физически слабым, но когда его облапил Петр Первый, крякнул от его дружеских объятий. Они вошли в кабинет. Славин был рад встрече и во все глаза рассматривал своего бывшего начальника. Тот не изменился, может быть, только несколько морщинок добавилось за эти годы.

Владимир Михайлович вспомнил, как переживали сотрудники, когда узнали, что Горчаков едет в Москву для дальнейшего прохождения службы.

– Надолго к нам?

– Это зависит не от меня, но чувствую, что надолго. Меня откомандировали сюда для работы в министерстве. Пришел познакомиться с твоими начальниками и решил на минутку забежать к тому, кто меня когда-то царем окрестил. Не знаю, откуда в Москве узнали, но и там меня не иначе, как Петром Первым кличут. Ну, а как ты? Рассказывай.

– Что рассказывать. Вы уехали, меня забрали в управление.

– Как домашние дела?

– Нормально.

– Как Рита?

– Жива-здорова.

– А ты возмужал. Да... Время идет... Как дети?

– Сын и дочь растут.

– Мама?

– Спасибо, здорова.

Горчаков помолчал, а затем задал вопрос, который, наверное, сразу же хотел задать, но воздержался:

– Выяснил что-нибудь про отца?

– Да, Семен Антонович, пытали его гестаповцы перед смертью... жаль только, не знаю, где он похоронен... – Помолчав немного, Славин спросил: – А у вас без изменений?

– Все по-старому, если не считать, что дети институты окончили. Сын – юридический, дочь врачом стала.

Славин обратил внимание, что за это время Горчаков закурил уже четвертую сигарету, и сказал:

– Много курить стали, Семен Антонович.

Тот усмехнулся:

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. А у меня, браток, здоровья на троих хватит, так что могу запросто курить и водки рюмку-другую выпить.

Не знал Славин, что ровно через год он, со слезами на глазах, будет вспоминать эти слова, стоя у гроба Семена Антоновича, который умрет от рака легких.

Они договорились встретиться в выходной день и расстались. Горчаков поехал в министерство, а к Владимиру Михайловичу зашел Иван Мочалов.

– Когда я вызвал Ломова из вашего кабинета, – рассказывал Мочалов, – к нам подошла медсестра, и мы втроем направились к выходу. На первом этаже нас встретил неизвестный мужчина. Он был в светлом плаще, в руках держал черный зонтик. Этот мужчина незаметно показал Ломову три пальца, и они, сделав вид, что между собой незнакомы, разминулись. Я в этот момент разговаривал с медсестрой, и тот мужчина наверняка считал, что я не заметил его жеста. Я посадил Ломова и медсестру в машину и вернулся, попросил дежурного выяснить, кто этот человек. Потом отвез Ломова в больницу, где побеседовал с лечащим врачом. Кстати, тот утверждает, что у Ломова от такого удара голова не должна болеть. Я попросил доктора проследить, чтобы к больному никого не пропускали, а сам поехал обратно. Дежурный, когда я пришел к нему, сообщил, что это был родной брат Ломова – Василий. Я считаю, что здесь что-то нечисто. Смотрите: родные братья делают вид, что не знают друг друга, делают мимоходом какие-то знаки. Вот и решил на всякий случай сообщить вам.

– И правильно поступил. Дело в том, что нам нельзя исключать и версию о том, что Ломов причастен к преступлению. Где сейчас брат Ломова?

– Здесь, на втором этаже, ожидает следователя Леонова, а дежурный, когда интересовался, кто он, не стал говорить о том, что следователя сегодня не будет.

– Давай сделаем так: ты сейчас поезжай к судмедэксперту Воложину и забери у него кляп, которым преступники затыкали рот Ломову. Но прежде чем уехать, приведи брата Ломова ко мне.

Мочалов вышел из кабинета и через несколько минут привел второго Ломова. Славин спросил:

– Вас по повестке следователь вызвал?

– Да, вот она.

Майор взял повестку и вслух прочитал:

– Ломов Василий Петрович. Вы – родной брат Леонида Петровича?

– Да. Скажите, а его что, арестовали?

Этот вопрос поставил Славина в тупик. Чтобы выиграть время и придумать ответ, он полез в нижний ящик тумбы письменного стола, достал бланк протокола допроса и переспросил:

– Вы у меня что-то спрашивали?

– Да, я спросил, действительно ли моего брата арестовали?

Славин подумал: «Значит, он допускает, что его брата могут арестовать. Никаких возмущений, протестов. Даже не признался в родстве в коридоре».

Славин решил повременить с ответом и спросил:

– Вы, наверное, видели, как его выводили из управления?

Ломов оглянулся на стоявшего у окна Мочалова и, чуть смутившись, ответил:

– Да, собственно, я его встретил в коридоре, когда вел его вот этот товарищ старший лейтенант.

Мочалов как будто теперь вспомнил:

– А, так это вы ему показали три пальца? – И, повернувшись к Славину, пояснил: – Когда я вместе с Ломовым направлялся к выходу, то этот товарищ шел нам навстречу. Смотрю, он показывает моему подопечному три пальца, – старший лейтенант взял с подоконника свою папку, подошел к двери, приостановился и спросил: – А что означал ваш жест?

– Это я ему показывал, какой срок получил один наш знакомый.

– Кто этот знакомый? – спросил Славин.

– Шацкий... Яков, он на одной улице с нами живет.

Мочалов кивнул Славину и ушел. Славин, словно желая внести ясность в ответ брата Ломова, задал следующий вопрос:

– Когда судили Шацкого?

– Сегодня, прямо из зала суда арестовали.

Владимир Михайлович хотел задать вопрос: почему он сделал вид, что незнаком со своим родным братом, но решил подождать. Записал в протокол показания, а затем спросил, в какое время накануне преступления из дому ушел его брат Леонид. После этого задал еще несколько «нейтральных» вопросов и отпустил его. Оставшись один, майор решил версией о бухгалтере не заниматься. «В первую очередь, – думал Владимир Михайлович, – надо срочно выяснить, за что судим Шацкий». Вспомнил, что судили его в народном суде Советского района, и направился туда.

Старшая нарсудья Вера Игнатьевна Островная, очень симпатичная и приветливая женщина, встретила Славина с улыбкой. Она помнила его по совместной работе в районе и была рада видеть гостя.

– Вера Игнатьевна, сегодня вашим судом осужден Шацкий. Как бы познакомиться с его делом.

Островная попросила принести уголовное дело. Вскоре в кабинет вошла девушка, она протянула старшей нарсудье пухлую папку и тут же вышла.

– Вот он, ваш Шацкий Яков Аркадьевич. Привлечен к уголовной ответственности за кражи из квартир. Нате, Владимир Михайлович, дело и изучайте. Я бегу в райком, так что оккупируйте мой кабинет и работайте. Когда закончите, дело сдайте в приемную, секретарю.

Славин начал читать.

Учиться Яков не хотел. Уже в четырнадцать лет его поставили на учет в детской комнате милиции за кражу из газетного киоска. У него был старший брат Григорий, который в своих показаниях говорил, что дружит с Ломовым. «Стоп. Интересно, что он показал о Ломове?» Славин стал записывать. «Я знаю Ломова Леонида Петровича с детства, мы проживали недалеко друг от друга на одной улице. В отношении Леонида я ничего плохого сказать не могу и считаю его хорошим человеком. При мне он никогда ничего плохого не делал».

Владимир Михайлович перевернул страницу и увидел протоколы допроса Ломова и обыска в его квартире. В протоколе значилось, что в его квартире обнаружены и изъяты две женские шубы, три золотых кольца и золотой перстень. Все эти вещи были опознаны потерпевшими.

Славин листал дальше и снова увидел протокол допроса Ломова. Здесь он вынужден был признать, что Шацкий обворовывал квартиры и что он, Ломов, знал об этом и прятал вещи, обнаруженные у него дома, по просьбе Шацкого. Затем в поле зрения Славина попал протокол допроса Шацкого Григория. В графе «сведения о судимости» значилось, что он ранее дважды судим за кражи. Первый раз по статье сто сорок первой – это кража личного имущества, второй раз по восемьдесят седьмой – кража государственного имущества.

– Так, – вслух проговорил Славин, – надо выяснить, что кроется за восемьдесят седьмой статьей. – Он взглянул на текст показаний Шацкого и сразу же похвалил следователя, который отразил в протоколе, что допрашиваемый был судим за кражу денег из сейфа совхозной бухгалтерии. Славин перелистал дело и прочитал приговор, который был написан от руки и еще не был подшит к делу. Из приговора было видно, что Щацкий до суда находился на свободе и взят под стражу прямо в зале суда.

Славин передал дело секретарю и направился в управление. Ему предстояла встреча с начальником отдела вневедомственной охраны и сторожем, которого Ломов снял с дежурства.

Оба уже находились в управлении. Начальник отдела по просьбе Славина охарактеризовал Ломова и Бурнового – сторожа, которого бригадир снял с охраны учреждения. Славин спросил:

– Правильно ли действовал Ломов, когда он, услышав шум подъехавшего к подъезду автомобиля, открыл дверь?

– Конечно, нет. Это меня удивляет. Я ведь сам неоднократно присутствовал на инструктажах, которые проводил Ломов. Скажу вам, что делал он их грамотно и правильно. Он сам всегда обращал внимание, как надо действовать сторожу именно в такой обстановке. И вдруг, пожалуйста, забыл о самом элементарном.

– Он вам докладывал, что сам остается на этом объекте?

– Да, конечно. Я даже одобрил это. Находясь в помещении, где был телефон, он имел возможность держать связь с отделом и многими своими подчиненными.

– Бывали ли раньше аналогичные ситуации?

– Бывали, и он принимал аналогичные решения.

– У вас или вообще у руководителей претензий к Ломову или хотя бы замечаний не было?

– Нет.

После этого Славин приступил к беседе с Бурковым:

– Иван Платонович, сколько вам лет?

– Семьдесят четыре.

– Что же это вас Ломов погнал сторожить на улицу, или у вас в бригаде моложе никого нет?

– Я и сам об этом подумал, когда он меня с объекта отправил. Молодые люди сидят в тепле с телефоном, а меня на улицу. Сначала даже обиделся на бригадира, а теперь решил, что должен на него богу молиться. Меня же, слабого старика, как муху прихлопнули бы.

– Иван Платонович, а как вы с этого объекта к своему новому посту добирались?

– Как добирался? Ножками, сынок, ножками. Вышел я, значит, на улицу, прошел четыре квартала и был на месте.

– А когда уходили с объекта, на улице ничего подозрительного не видели? Скажем, машины какой-нибудь, людей?

– Машины там никакой не было, да и посторонних никого не видел. В стороне, у дерева, стояли двое и курили, но это были те, которые с бригадиром к объекту подошли.

Майор, еле сдерживая себя, спросил:

– А почему вы считаете, что эти двое вместе с бригадиром пришли?

– Не считаю, а знаю. Когда я принял объект под охрану, а в этот вечер учреждение работало позже обычного – зарплату выдавали, то позвонил дежурному по отделу, доложил, что приступил к охране объекта, и подошел к окну, чтобы открыть форточку, в помещении было накурено и душно. Вижу, по двору бригадир идет, а с ним еще двое. Не доходя до подъезда, бригадир махнул им рукой в сторону дерева и что-то сказал, а сам пошел к подъезду. Я не стал сразу открывать, потому что знаю, если открыть без пароля, то Леонид Петрович взгреет как следует, и поэтому еще с минуту я стоял у окна и видел, что эти двое остановились у дерева и закурили. Ну, а потом раздался стук в дверь. Я подошел и спросил: «Кто там?» Он ответил, что Ломов, но я, как и положено по инструкции, потребовал назвать пароль. Он назвал, и я открыл дверь. Леонид Петрович похвалил еще меня за бдительность...

В этот момент в кабинет вошел Мочалов. Славин показал ему на стул и обратился снова к Бурновому:

– Ну, ну, продолжайте, Иван Платонович!

– Он сообщил мне о своем решении. Я сразу же направился к месту назначения. Когда вышел во двор, то увидел, что те двое мужчин еще стоят у дерева и курят.

– Вы кого-либо из них смогли бы узнать?

– Нет. Уже темнело, да я их и не разглядывал.

– Иван Платонович, вы сколько раз звонили Ломову?

Старик подумал и уверенно ответил:

– Три раза.

– Когда в последний раз это было?

– В половине второго ночи.

– И вам Ломов ответил? – недоверчиво спросил майор.

– Да, конечно, но когда я позвонил в четыре часа, то телефон не ответил. А потом я не смог больше позвонить, потому что потерял последнюю двухкопеечную монету.

– Иван Платонович, а что, если мы с вами сейчас поедем и вы мне покажете дерево, у которого стояли те двое, а потом я вас домой отвезу, а?

– Пожалуйста, я готов.

– Хорошо. Вы спускайтесь вниз и ждите меня у выхода, я сейчас приду.

Бурновой, тяжело ступая, вышел из кабинета. Славин спросил у Мочалова:

– Привез кляп?

– Так точно, уже давно. Но когда я узнал, что вы поехали в нарсуд, то съездил домой к сторожам, чьи фамилии имеются среди других вот в этом месте, – и Мочалов бережно развернул один из листов, которые были вырваны преступниками из журнала, – вот видите, последняя запись о звонках сторожей была сделана в двадцать три часа сорок пять минут. Это звонил как раз Бурновой. Но я не знал, что вы его вызвали, и, естественно, дома его не застал. Зато вот этих четверых, – Мочалов указал на фамилии, – я застал. И знаете, трое утверждают, что они звонили Ломову между двадцатью тремя часами сорока пятью минутами и двумя часами, и он им отвечал. Но отметок в журнале почему-то об этих звонках нет.

– Ты молодец, Ваня! Сейчас поезжай домой к бухгалтеру и уточни, кому он сдавал под охрану объект и кому говорил о том, что в сейфе на ночь оставлены деньги. Он вчера утром утверждал, что говорил об этом Ломову, а Бурновой говорит, что объект под охрану принимал он и что, когда пришел Ломов, на объекте никого из работников этого учреждения не было. Возьми с собой бланк протокола допроса и допроси бухгалтера, а затем съезди в отдел вневедомственной охраны и посмотри журнал дежурного. Надо выяснить, есть ли там какие-нибудь записи, имеющие отношение к Ломову. Ну, а потом ты свободен. Встретимся завтра здесь в девять утра.

Славин пожал старшему лейтенанту руку и отпустил его. Позвонил домой. К телефону подошла жена. Он спросил:

– Ну, как ты там? Не забыла, что у тебя есть любимый муж или хотя бы квартирант?

– Если даже и квартирант, то все равно любимый.

Рита уже по первым словам догадалась, что дела у мужа идут неплохо, и старалась поддержать его хорошее настроение, но все-таки спросила:

– А мой любимый квартирант не забыл пообедать?

Славин прикусил язык. Он же действительно не обедал, но не расстраивать же жену по пустякам. И он весело и уверенно ответил:

– Конечно, пообедал... На первое суп фасолевый, на второе свиную отбивную, а на третье – компот из сухофруктов. Как наши детки?

– Все в порядке, просят папу хотя бы иногда заглядывать в гости.

– Скажи, что и месяца не пройдет, как забегу, при случае. Ну, я побежал. Не волнуйся, кажется, сегодня часиков в десять буду уже дома. Целую.

Внизу его ожидал Бурновой. Майор взял дежурную машину, и вскоре они были на месте. Старик подошел к одинокому дереву и сказал:

– Вот здесь они стояли.

Владимир Михайлович внимательно осмотрел землю у дерева и нашел два окурка: один от папирос «Север», другой от сигарет «Прима». Они валялись недалеко от дерева. Оглянувшись, Славин увидел проходивших парня и девушку, позвал их, представился и попросил их засвидетельствовать факт обнаружения и изъятия окурков. Парень и девушка с удивлением смотрели на чудака, с серьезным видом поднимавшего с земли окурки, но не противились, подождали, пока он оформил протокол, подписали и, смеясь, пошли своей дорогой. А Славин посадил Бурнового в машину и до самого его дома хвалил старика за наблюдательность. А тот только молча пожимал плечами: что я, мол, такое интересное сказал.

В эту ночь Славин спал как убитый, не слышал, как грохотал гром, не видел частые всполохи молний. А дождь лил не только всю ночь, но и не переставал все утро.

Славин добрался до работы весь мокрый и основательно продрогший. Сразу же направился к следователю Леонову. Поинтересовался, как здоровье его матери.

– Лучше стало. Сейчас она в больнице, врачи утверждают, что кризис прошел.

Славин ввел Леонова в курс дела и, заканчивая разговор, передал ему два окурка.

– Николай Иванович, поручи произвести экспертизу, не оставлены ли на них следы зубов кем-нибудь из этих людей. – Славин положил перед следователем рядом с окурками лист бумаги и сам прочитал: – Шацким Яковом Аркадьевичем, Шацким Григорием Аркадьевичем и Ломовым Василием Петровичем. – Славин выждал, пока следователь спрячет окурки и лист бумаги в стол. – Ну, а теперь о главном: как ты смотришь, если нам бригадира Ломова водворить в КПЗ?

Леонов недоверчиво посмотрел на майора и отрицательно покачал головой:

– По-моему, оснований нет, по крайней мере, пока рано.

– Нет, сегодня после того, как мы поговорим с ним, рано не будет. Но давай сначала допросим его и Шацкого, а потом будем решать. Но имей в виду, нам наверняка придется рисковать, поэтому я и подготавливаю тебя к мысли, что Ломова придется задерживать.

После этого Славин, оставив Леонова в растерянности, направился в свой кабинет. Мочалов уже томился в коридоре. Они вошли, и старший лейтенант сразу же начал докладывать:

– Бухгалтер был дома. Оказывается, он действительно о том, что в сейфе оставлены деньги, говорил с Бурновым. Потом я поехал в отдел вневедомственной охраны. В журнале, который ведет дежурный, сделаны две отметки о том, что звонил Ломов. Одна в двадцать три часа, а вторая в час десять. Только на сей раз дежурный по отделу сам звонил Ломову и интересовался, кто охраняет промтоварный магазин.

– Ясно, теперь поезжай в больницу и привези Ломова. Машину возьми у дежурного, я договорился.

Мочалов ушел, а майор направился в кабинет начальника уголовного розыска, тот был у себя, и Славин сразу же перешел к делу:

– Леонид Федорович, я уверен, что в этом деле не обошлось без участия Ломова.

– Почему ты так считаешь?

– Посмотрите, он уверяет, что преступники пришли около двух часов, а на страницах журнала, из которого сделан кляп, последняя отметка о звонке сторожей сделана в двадцать три часа сорок пять минут. У нас уже имеются пять сторожей и плюс дежурный по отделу вневедомственной охраны, которые разговаривали с Ломовым между двадцатью тремя часами сорока пятью минутами и двумя часами ночи. Отметок в журнале Ломова об этих разговорах нет. Из этого я делаю вывод, что их нет только потому, что Ломов уже вырвал лист из журнала и приготовил из него кляп. Вот заключение экспертизы, что кляп находился во рту у Ломова по его доброй воле. На нем имеются четкие следы зубов, то есть это говорит о том, что Ломов, вместо того, чтобы вытолкнуть языком кляп изо рта, держал его зубами. И еще: Ломов утверждает, что упаковку от бинта преступники сунули ему в карман. Это нелогично, ведь на лощеной бумаге могли остаться следы пальцев рук. Встает здесь и главный вопрос: как объяснить, что на этой упаковке имеются следы пальцев рук самого Ломова, в то время как он утверждает, что он эту упаковку не держал в руках. Да и это исключается обстоятельствами дела. Ведь если верить Ломову, то преступники принесли бинт с собой. Он стоял к ним спиной, а руки сзади связывал ему один из бандитов. Надо помнить и о подозрительном поведении братьев Ломовых в коридоре управления.

– Какое поведение? – спросил Лисицын.

– Ах, да, вы еще не знаете.

И Славин рассказал полковнику об этом эпизоде.

– И наконец, Леонид Федорович, сторож Бурновой утверждает, что Ломов пришел на объект с двумя неизвестными мужчинами, которые стояли недалеко от входа у дерева и курили. Сам Ломов об этом нам не сказал ни слова. Меня удивляют действия преступников. Если они, как утверждает Ломов, были на машине, не логичнее ли было сейф забрать с собой, он не тяжелый и небольшой по размеру, его можно было вынести и погрузить в машину, выехать за город и спокойно вскрывать? А они делали это в помещении, где была реальная опасность разбудить шумом жильцов, проживающих на втором этаже, да и возились они с сейфом не меньше часа, рискуя быть застигнутыми кем-либо из сотрудников этого учреждения, которые нередко приходили проверять, как несет службу сторож.

– Да, ты прав. Есть над чем нам с тобой поработать. Когда привезут Ломова, позови меня, я поприсутствую при разговоре с ним...

Ломов спокойно вошел в кабинет, поздоровался и присел на предложенный стул. Леонов некоторое время молча рассматривал его, а затем спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Так себе, – неопределенно ответил бригадир, помолчал и добавил: – Голова болит.

Леонов начал заполнять протокол допроса, а Ломов с нескрываемым раздражением проговорил:

– Опять допрос? Сколько можно! Меня уже третий раз допрашиваете. Больше, чем сказал, я добавить не могу. Не врать же!

– Врать не надо, – спокойно сказал Леонов, – а вот дополнить свои показания вы можете. Скажите, действительно вчера судили в народном суде вашего знакомого?

Ломов явно смутился.

– Да, я с ним познакомился неделю назад на базаре, и мы потом несколько раз встречались. Он мне рассказывал, что у него будет суд, так как он допустил какую-то растрату. Я даже хотел сходить на суд, но не смог.

– Суд какого района должен рассматривать дело?

– Я не знаю. Мы договорились, что он зайдет за мной и мы вместе пойдем.

– Как его фамилия?

Ломов, глядя прямо в глаза следователю, спокойно ответил:

– А я не знаю. Не интересовался как-то.

– Леонид Петрович, когда вы вчера уезжали из управления в больницу, вам повстречался в коридоре какой-то гражданин, и он показал вам три пальца. Скажите, что это значит и кто этот гражданин?

Это был первый удар по Ломову. Бригадир был явно ошарашен, но очень скоро пришел в себя и уверенным тоном сказал:

– Да, этот человек показал мне три пальца. Это означало, что моему знакомому дали три года.

– А кто был этот человек, который показал вам три пальца?

– Это он сам и был.

Славин и Лисицын переглянулись.

А Леонов, записав в протокол допроса ответ, задал следующий вопрос:

– Когда вы пришли менять сторожа Бурнового, вы были один?

– Конечно. Кого же из посторонних я, по-вашему, поведу на объект?

– По имеющимся у следствия данным, в тот вечер вы подошли к объекту в сопровождении двух мужчин, которые перед тем, как вы вошли вовнутрь помещения, остались стоять у дерева. Что вы скажете по этому вопросу?

Это был второй мощный удар. По лицу Ломова было видно, сколько ему необходимо усилий, чтобы сохранить показное спокойствие. Он пожал плечами:

– Чепуха какая-то! Я никого с собой не приводил.

– Ну хорошо. – Следователь пододвинул к Ломову протокол допроса. – Прочтите и езжайте в больницу, вы, наверное, устали. Сопровождающие вас ожидают в коридоре.

Ломов внимательно прочитал протокол, подписал его и вышел из кабинета. Все переглянулись. Славин вскочил со своего места:

– Порядок! Хотите скажу вам, что сейчас предпримет Ломов? Он приедет в больницу и сразу же начнет просить врачей, чтобы они его выписали. Я уже позвонил лечащему доктору и сказал, что мы не против его выписки, если Ломов здоров. Сейчас все его помыслы направлены на то, как бы побыстрее увидеть брата и предупредить его о Шацком. А раз он не хочет назвать Шацкого, значит, для нас с вами это сигнал. Предлагаю поручить Мочалову, как только Ломов выпишется, доставить его сюда, а тебе, Николай Иванович, надо вынести постановление о задержании его как подозреваемого и водворении в КПЗ.

Леонов вопросительно посмотрел на Лисицына, а потом с сомнением в голосе спросил:

– Не ошибаемся мы? Сами понимаете, какое щекотливое положение складывается. Человек вроде сам подвергся нападению, получил телесные повреждения, а тут на тебе! Его берут и в КПЗ? Представляете, чем мы рискуем?

Его прервал Лисицын:

– Риск, конечно, есть, и немалый, но чует мое сердце, Славин прав. Давайте пока сделаем так. Ты, Владимир Михайлович, займись Шацким. Съезди в следственный изолятор, если надо, допроси его. Побывай дома, поработай со связями его и так далее. Мочалову поручи, чтобы он держал связь с больницей. Если выпишут Ломова, пусть он доставит его сюда. В любом случае его надо допросить по многим вопросам, сделать очную ставку с Бурновым, задать ему вопросы о встрече в коридоре с братом, о Шацком, о результатах исследования кляпа и упаковки. В конце концов, потребовать объяснить, почему он дает ложные показания и с регистрацией звонков сторожей. Ну, а потом соберемся все вместе, обмозгуем ситуацию и примем решение. Как, Николай Иванович, не возражаешь?

– Нет.

– Ну вот и хорошо. Тогда вперед!..

Славин поехал в следственный изолятор и вскоре встретился с Шацким. Он был высокого роста, с худым удлиненным лицом. Нервным и судорожным движением руки Шацкий стирал со лба капли пота, появившиеся от волнения, и напряженно ждал, о чем пойдет разговор. Славин спросил:

– Вы давно знаете Ломова?

– Какого? Леонида или Василия?

– Леонида.

– С детства. Собственно, и Василия тоже. Мы на одной улице живем.

– С кем из них вы больше дружите?

– С Леонидом. Мы с ним вместе работали в одном учреждении.

Это было для Славина новостью. Оказалось, что Ломов работал завскладом, а Шацкий – рабочим этого же склада. Майор решил действовать прямо и спросил:

– Скажите, Шацкий, с какой целью два дня назад вы приходили к учреждению, расположенному по улице Обувной?

Славин задал этот вопрос, а сам корил себя за то, что не спросил об этом прямо, и, не выдержав, добавил:

– Я напомню. Это было как раз тогда, когда Ломов Леонид остался там дежурить.

По лицу Шацкого оперативник понял, что попал в точку, и майор, как бы желая напомнить Шацкому, спросил:

– Кстати, что вы курите?

– Я? – удивился Шацкий и облегченно вздохнул, считая, что можно увильнуть от предыдущего вопроса, улыбнулся и ответил:

– «Приму» курю.

– Правильно. Этот окурок мы и обнаружили у дерева, где стояли вы. А кто «Север» курил, а точнее, кто стоял вместе с вами у дерева?

Славин вел себя так, чтобы у осужденного создалось впечатление, что милиции многое известно, и Шацкий «клюнул»:

– Ну, был мой брат Григорий, а в чем дело?

– Разве вы не знаете, в чем дело? – усмехнулся майор, записывая ответ Шацкого в протокол, а затем, глядя прямо ему в глаза, спросил: