Текст книги "Легенды «Вымпела». Разведка специального назначения"

– Командир! У нас патронов больше нет! – орали со всех сторон бойцы мусульманского батальона. Трое из них были контужены, Володя заметил кровь из ушей и носа, перемешанные на лицах с грязью и пылью. Были ранены и оба офицера «Альфы».

– Попробуйте поговорить с афганцами, которые в казарме. Скажите, что им ничего не угрожает. Пускай сдаются… Скажите, что Амин предатель! И у них теперь новый лидер…

Когда таджики стали через площадь переговариваться с защитниками третьего батальона, Володя приказал помочь всем раненым, а их оказалось уже пять человек, и, кроме того, на рукава обеих рук на уровне плеча всем намотать бинты. Это был условный знак: «Свои!» Большинство участвующих в операции были в афганской форме, и отличить, где свои, где афганцы, можно было лишь по условному знаку. Вот-вот на подмогу должны подойти наши подразделения… А когда подойдут свои, то легко могут принять нас за чужих… Со стороны дворца в их сторону продолжали вести огонь. От прожекторов дворца, ярко светящих в их сторону, было очень много света. Там, с той стороны основного здания дворца, шёл бой. Трескотня автоматов, взрывы гранат и стрельба установок «Шилка» не смолкали. Очень мешали прожектора, они били прямо в глаза и слепили… Вспомнив про СВД, Володя попытался попасть в лампы прожекторов. Но прицелиться в этот огромный круг света, обрамляющий каждый прожектор, было невозможно, и сделав несколько бессмысленных выстрелов, Володя оставил эту затею.

Переговорщики в это время докладывали, что батальон согласен сдаваться… Правда, через негустые деревья фруктового сада было видно, как часть афганцев разбегалась с обратной стороны здания казармы в сторону гор.

– Они говорят, что думали, на них напали бандиты, – объяснял один из солдат мусульманского батальона, – поэтому и стреляли… А против русских они воевать не собираются…

– Врут, наверное…

Вдруг везде погас свет. Прожектора выключились одновременно, и стало совсем темно. Глаза, не привыкшие к темноте, сразу же перестали видеть. И именно в этот момент над их окопом появилась фигура. Это разбегались защитники дворца, одетые в афганскую военную робу. Человек явно был в растерянности: что делать и куда бежать. Страх возможной погони и ужас неожиданной встречи с неизвестными людьми заставили его сделать совершенно неосознанно единственный выбор: он выпустил длинную автоматную очередь вниз траншеи, после чего, перепрыгнув её, помчался дальше…

А мгновение позже Володя уже не увидел, а лишь почувствовал, как что-то обожгло его лицо… Яркая вспышка, как солнце, озарило всех и всё вокруг. И сразу же действительность скрылась в темноте и тишине… Было ощущение, что его ударили по голове дубиной огромных размеров. Он, словно медленно поплыл над пространством, уже не разделяя реальность и вымысел. Стало легко и спокойно, как будто бы он нырнул глубоко-глубоко под воду. Пропали звуки, запахи, напряжение в мышцах, и ушла даже усталость. Появилось одно лишь – Ничто и… Ничего! Серебристо-обволакивающее состояние сковало всё тело и мысли. То, что происходило вокруг него, уже почему-то сразу стало таким маленьким и ненужным…

Как долго Володя был в таком состоянии, он сказать бы не смог. Но фигура, которая вдруг начала проявляться перед ним, медленно превращаясь в его бойца-таджика, становилась всё отчётливее и яснее. Вместе со зрением медленно возвращались и звуки. Это действительно был его солдат, который стоял перед ним на коленях и пытался перевязать ему голову. «Вот оно что! Я, оказывается, потерял сознание… Но как это произошло и отчего?» – он, как ни старался, вспомнить не мог. Без сознания он был всего-то минут пять-десять. Володя понял это, потому что солдат накладывал на голову всего лишь первый круг повязки. Своими неумелыми руками он обматывал бинтом голову и что-то говорил ему на своём родном певучем языке. Наверное, как мог, успокаивал и просил потерпеть. Потом, долго примеряясь, сделал обезболивающий укол в бедро… В голове у Володи всё гудело, но боли нигде не было. А в сознании почему-то возникла только одна и очень странная мысль: «Какая жалость, что дома, в своей новой квартире, не доделал музыкальный центр, чтобы слушать музыку…» Это было для него самого странно и удивительно. Не было мыслей ни о жене, ни о дочке, не виделось в такой миг детство с родителями, а только комната с музыкальным центром… «Почему вдруг она? Ведь ни музыкантом, ни даже меломаном я никогда не был, а тут в голове, пробитой то ли пулей, то ли осколком, плыла комната с музыкальным центром… Может, это знак, что только музыка вечна? Бессмыслица какая-то!» – сознание отодвигало небылицу и придвигало обратно действительность.

– Нам надо двигаться через сад в сторону дворца, – сказал Володя, постепенно приходя в сознание, находящемуся рядом с ним таджику, – здесь мы под огнём со всех сторон, а там – соединимся с кем-нибудь из своих, и…

И вдруг прямо перед собой он увидел Волкова. Офицер «Альфы» лежал прямо перед ним, раненный осколками и уже наскоро перебинтованный кем-то из своих бойцов. Чувствовалось, что ранения его были серьёзные. Он молча смотрел прямо в Володины глаза… Его осунувшееся лицо ни эмоций, ни просьб о чём-то не выражало… Он спокойно и даже уверенно, без страха и сожаления, смотрел в глаза и молчал. От этого немигающего взгляда стало не по себе: «Как я его не видел раньше? Ведь он находился совсем рядом…»

– Что с Димой? – и, не дождавшись ответа, потому что и вопрос не был ни к кому, проговорил: «Отходим к дворцу. Помогите раненым…»

Через сад двигались медленно. Володе помогал боец мусульманского батальона, который оказался такого маленького роста, что, когда раненый опёрся на него, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось согнуться почти в два раза. Так, согнувшись почти пополам, и бежали между деревьев: сначала вниз, под горку, затем вверх, по склону. Ветви над головами так и продолжали неожиданно ломаться и падать на всём их пути. Значит, по ним стреляли, только было непонятно, с какой стороны. Несколько раз Володя терял сознание и какие-то отрезки пути не помнил. Не помнил и того, как оказался на дне грузовика. Потом долго лежал в нём, как ему казалось, совсем один, и даже начал замерзать. Опять очень сильно гудела голова, и добавилась боль в голове и руке… Стал чувствоваться заплывший синяком глаз. Очень замёрзли руки. Но когда попытался согнуть руку и подтянуть к себе, чтобы согреть дыханием, опять потерял сознание.

Очнулся в очередной раз, когда машина поехала по серпантину вокруг дворца. В сознание привела его боль. Кто-то, лежащий рядом, от движения и тряски машины наваливался на него всем телом и давил на его онемевшую и замёрзшую руку. Пытаясь как-то отстраниться от такого неудобства, Володя простонал: «Не наваливайся, больно…» Он успел только понять, что в кузове вместе с ним есть ещё тела, и опять потерял сознание.

В санчасти посольства горел яркий свет и невыносимо слепил глаза. Телу стало тепло, но боль теперь разлилась везде. Было непонятно, что больше беспокоило: голова, руки, грудь или ноги. Болело всё. В голове было ощущение, что она вот-вот лопнет где-то в районе глаз. Ужасно хотелось пить, но пошевельнуть языком и попросить воды не смог.

Он, изредка приходя в сознание, только слышал: «Множественное осколочное ранение в голову, перелом челюсти от пулевого ранения, осколками повреждён глаз… Пулевое ранение в руку… пуля вышла навылет спереди… Осколочные ранения в области шеи, затылка и руки… Готовьте к срочной операции…» А потом безразлично наблюдал, как врачи срезали с него ножницами одежду до тех пор, пока он не остался абсолютно голым. И в этот момент ему стало абсолютно неважно, кто раздевал его, были это женщины или мужчины, и опять непонятная, ненужная мысль сверлила голову вместо чего-то важного и значимого: «Куда они денут мои итальянские спецназовские ботинки? Нет! Надо думать о чём-то другом… А всё-таки, как закончилась операция? Мы выполнили задачу?» Глаза сомкнулись, и сознание теперь отключилось надолго…

Очнулся в очередной раз уже только поздно утром, когда машина везла его куда-то далеко и долго. В воздухе летали самолёты, и было порой невыносимо шумно от рёва их двигателей. «Что это? Мы на аэродроме?» – с трудом спросил он находившегося рядом человека.

– Нет, в городе… А едем действительно на аэродром. Всех вас в Ташкент отправляют. А самолёты? Это так… над городом летают. Наши…

Окончательно пришёл в себя от наркоза и ран только к вечеру в палате ташкентского госпиталя. Огромная белая комната с пустыми койками вдоль стен, с острым запахом хлорки от множества раз перемытых полов, навевала печаль одиночества и тоску от непонимания происходящего вокруг. Наверное, прошли уже почти сутки после событий… А он так и оставался до сих пор в неведении. Самое обидное, что вокруг – ни одного знакомого лица. Никого из тех, с кем он был раньше. Ещё там, в посольской медсанчасти, когда он ждал своей очереди и периодически мог расслышать сообщения из включённой радиоточки, узнал, что Амин убит, власть в стране перешла к новому руководству во главе с верным марксистом-ленинцем Бабраком Кармалем… Спросить тогда у бегающих, суетящихся вокруг, очень занятых врачей ничего и никак не удавалось. А если он с трудом и разлеплял опухшие, вывернутые от ран губы и что-то спрашивал, ответа не дожидался, закрывая опять глаза и улетая в свои длинные мысли, окутанные в основном каким-то огромным серебристым пространством, со звуком нескончаемого наката волны на берег…

Эта ночь для него оказалась бесконечно длинной и почти, как ему казалось, бессонной. Вокруг опять суетились врачи, медсёстры, взрослые и очень взрослые люди, какие-то гражданские, тоже наскоро одетые в белые халаты, которые еле сходились на их пиджаках. Смотрели, подбадривали, улыбались, с чем-то поздравляли, о чём-то между собою шушукались… А Володя воспринимал это в промежутках, когда открывал глаза с лишь одним желанием – узнать, наконец, есть ли погибшие и кто убит. И опять улетал в свой мир, в котором всё чаще и навязчивее ему виделись испуганные глаза парня часового у шлагбаума и искра, высеченная его пулей об металл афганского автомата, а потом, в тишине, падающие сами собой ветки деревьев фруктового сада… А затем чудился медленный, с ватными ногами бег по саду и невесть откуда взявшиеся сугробы снега, аж по пояс наметённого в низине сада, в котором они, бежавшие вместе с маленьким таджиком, застревали и тонули и никак не могли двигаться дальше. И эта картина крутилась, как карусель, повторяясь снова, снова и снова…

Лишь на следующий день пришли знающие люди и, предварительно выгнав из палаты всех до одного, даже врачей, рассказали:

– Операция прошла успешно. Штурм дворца Тадж-Бек закончился уничтожением Амина. Это означает, что задача выполнена полностью. Одновременно прошли захваты здания генштаба, местного ХАДа (КГБ), телевидения и радио, Царандоя (МВД), освобождены более двух тысяч заключённых из тюрьмы Пули-Чархи. Ваша операция прикрытия, блокирование Третьего батальона, тоже признана успешной. Ваши действия позволили штурмующей группе Тадж-Бек приблизиться к объекту максимально близко… Если бы не заглохнувший первый БТР в основной группе, на серпантине перед дворцом, который заставил все экипажи спешиться и дальше атаковать пешим образом… Водитель мусульманского батальона замешкался и заглох, а завести машину не смог…

– А офицеры группы «А» говорили, – попытался выговорить зашитыми губами, ужасно кривя рот, – давайте мы посадим за руль своего водителя… Нет! Спорили с ними военные. Наши сержанты – опытные и надёжные…

– Да, да! Надёжные, – печально выдохнул рассказчик, – есть погибшие…

Володя напрягся, боясь услышать знакомые имена…

– Бояринов Григорий Иванович…

– Дед! Как же это?

– Его, кстати, везли вместе с вами в одной машине от дворца до посольского медпункта… Правда, тогда не знали, что он уже мёртв…

– Григорий Иванович! Как же это? – повторял Володя и вдруг вспомнил, что тогда в кузове грузовика рядом с ним, с правой стороны, находилось бесчувственное тело, которое при поворотах машины накатывалось на него, придавливая раненую руку, а он, не понимая и не осознавая, почти в бреду просил: «Не наваливайся… Мне больно!» Неужели этот был Бояринов?! Может быть, в тот момент он был ещё жив? Григорий Иванович! Как же это?

– По дороге от дворца к Советскому посольству колонну ваших машин с ранеными встретила колонна десантников, спешившая на помощь ко дворцу из Баграма, и чуть ли не атаковала вас, приняв за убегающих из Тадж-Бека афганцев… Короче, вам повезло второй раз! Попали бы в мясорубку – уже не вылезли бы…

– Ещё в вашей группе погиб Волков из группы «А»…

– Когда я видел его в последний раз, он был ранен… Я это точно помню! Ранен! Осколками гранаты!

– У него было несколько пулевых ранений. Ранен ещё из вашей группы Климов из «Альфы». Очень тяжёлое ранение в гортань… Также получили контузии три ваших бойца из мусульманского батальона.

– Как эти получили контузию, я знаю. Попали по неосторожности под выстрел своего же гранатомётчика, – и Володя, считая это очень важным, стал объяснять: – Когда я понял… вернее, доложили, что в танках боеприпасов нет, я приказал старшему из таджиков, в смысле танкистов, сделать несколько выстрелов из гранатомёта в сторону дворца. Понятно, что не так громко, как бы было из танка… Но всё равно серьёзный выстрел – и задача правдоподобно выполнена: нападение со стороны батальона охраны в сторону дворца. Тем более из казармы в сторону здания основной резиденции такая стрельба поднялась, что «мама дорогая!». Правда, это стреляли по нам… Ну, этот, из мусульманского батальона, стрелок из гранатомёта, развернулся в сторону дворца, прицелился и… выстрелил! Сзади него находились люди. Вот их взрывной волной от гранатомёта и снесло. Барабанные перепонки полопались, из носа – кровь, ещё и оглохли, и одурели после контузии… Да, если бы не Григорий Иванович! – вдруг перешёл совсем на другую тему замотанный бинтами Володя. – Непонятно было бы, как выполнить задачу? Это же он сказал, даже не приказал, а сказал: «Возьмите на всякий случай гранатомёты…» Мы взяли, но, к сожалению, только один. И патроны у нас кончились на первых минутах боя… Да, да, – таджики расстреляли свои патроны минуты за три. Когда затащили командира батальона в машину, водитель, как ненормальный, стартанул с места и умчался… Бойцы еле успели выскочить из кузова. Почти все боеприпасы там и остались… Григорий Иванович убит! Это просто ужасно! – опять стал причитать Володя.

– Да, Владимир Константинович, – проговорил сочувствующе старший из посетителей, – наслоилось у вас там одно на другое, и со временем вы немного не подгадали…

– Как мы могли со временем подгадать или не подгадать? Вы что, имеете в виду, что мы опоздали? – стал горячиться по поводу обвинения Володя. – Как только дали команду выезжать, мы через две минуты были уже в машине и… ехали. Около шлагбаума услышали взрыв в городе… Я с высотки батальона охраны на серпантине, по дороге, в это же время видел свет машин. От нашей же колонны бронетранспортёров, которые шли за нами в сторону дворца… А то, что в танках боеприпасов не было? Так извините! У нас другая информация была… Нам военспецы сказали – есть! И батальон через двадцать минут сдался и перестал сопротивляться. Что нужно было ещё сделать?

Когда ушли эти двое, осталось какое-то тяжёлое ощущение чего-то недосказанного. Но самое главное – потери… Погиб его учитель, Бояринов. Такой человек. В это не хотелось верить. Володя опять, как будто бы наяву, увидел его, Григория Ивановича, стоящего рядом, перед их посадкой в машину разговаривающего с Семёновым. Его пронзительный взгляд как будто бы говорил: «Я вас научил всему!.. Приказываю сберечь свои жизни!»

«Как же это так?.. – думал Володя, – я даже ничего не ответил ему… даже не почувствовал, что он прощается…»

Это только потом все узнали, что Григорий Иванович прилетел срочно и неожиданно, потому что накануне у него дома раздался ночной звонок прямо от Андропова. И сам председатель КГБ попросил его: «Поезжай, там очень непростая ситуация… Помоги ребятам». Поэтому он не мог не пойти со своими учениками, поэтому он успел сказать и Володиной группе что-то такое, без чего они бы не смогли решить поставленную задачу… И он успел сказать. И именно этот гранатомёт помог решить не только вопрос операции прикрытия, но и, безусловно, спасти и многие другие жизни… А потом Володя долго мысленно разговаривал с офицерами группы «А» – такими молодыми, сильными и красивыми. Он вспоминал, как увидел впервые в этой недостроенной казарме, где их поселили… Они явно отличались от всех остальных. Это, действительно, были особые личности, – их выдавали глаза, действия… И всё время прокручивал в голове, как они отложили в сторону свои красивые и надёжные швейцарские каски и пошли в бой без них лишь потому, что у «зенитовцев» касок не было. И эти простые мужские поступки, может, кому-то кажущиеся и глупостью сейчас, тогда говорили о силе этих необычных парней… Какое счастье, что тогда они были рядом… и, наверное, не случайно, что именно они, силой энергии своих жизней, забрали, притянув на себя те пули и осколки, которые летели тогда в этом мире, предназначенные погубить, может быть, другие жизни! Отвернувшись к стене и уткнувшись в подушку, Володя плакал от бессилия что-либо изменить…

Персонал больницы как-то тихо и незаметно старался сегодня его не беспокоить. Завтра – Новый год. Только чуть позднее, с нескрываемой тревогой, к Володе обратилась уже очень взрослая медсестра, вдруг неожиданно спросив его, спросив очень уважительно и на «вы»: «Скажите? Как там… опасно? Сегодня из города ушла колонна… туда… в Афганистан… Мой муж тоже поехал… А мы собирались переводиться в Подмосковье…»

– Всё будет нормально, – единственное, что мог тогда сказать ей Володя. Хотя точно знал, что «нормально» уже для многих никогда и ничего не будет!

Доктор долго не называл диагноз, но позднее всё же решился сказать, положившись на то, что с Володей можно разговаривать откровенно: «Понимаете, дело в том, что в голове у вас находится достаточно большой осколок от гранаты… Мы не можем его достать. Он – немагнитный…» Тогда Володя впервые услышал этот термин – «немагнитный»…

– Что это значит: «немагнитный»?

– Это значит, от гранатомёта… сплав алюминия… И мы не можем его достать по раневому каналу с помощью магнита. А делать операцию рядом с головным мозгом, понимаете, небезопасно. Тем более повреждён глаз… Так что, голубчик, будем перевозить вас в Москву, к более компетентным специалистам…

Володина жена, Галина, в это время чувствовала, что что-то произошло. И даже была уверена, что это случившееся – страшно, и что это продолжает происходить… Её женское сердце подсказывало: не случайно муж молчит, и нет никаких вестей – ни на Новый год, ни на день его рождения. Дело в том, что 2 января Володе исполнилось 33 года… Возраст Христа. Но не было звонка и – никакой информации… В этот момент она ещё не знала, что генерал Известный, начальник управления её мужа, через Министерство образования, где работала Галина, запретил давать ей под любым предлогом отпуск, вплоть до увольнения с работы, если вдруг она захочет взять и поехать к мужу куда-то там в Москву или ещё в какое-то другое место… Но женское, любящее сердце чувствовало беду… Она точно знала, что муж ждёт её… и, несмотря на все запреты, она поехала к нему, и она нашла его! Именно это помогло офицеру быстрее прийти в себя и встать в строй рядом со своими, теперь уже боевыми товарищами, без которых жизнь свою он уже и не представлял.

Розин, Румянцев, Юра Климов – все вышли из той операции без ранений и потерь. Им тогда выпала участь штурмовать Генеральный штаб Министерства обороны. Розин был старшим группы. С ним пошли шестнадцать офицеров «Зенита». В тот момент в штабе находилось более двухсот офицеров армии Афганистана, преданных Амину. Розину со своими офицерами удалось с помощью отчаянной отваги, ума и находчивости «сломить сомнения» афганского штаба и подчинить его воле спецназовцев. Штаб почти без сопротивления перешёл на сторону новой власти Бабрака Кармаля, правда, ради этого спецназовцам пришлось применить силу. В короткой и жёсткой схватке был убит начальник генштаба Якуб и несколько его офицеров. Погибших из группы Розина не было, с нашей стороны был только один легко раненный.

Как «заговорённый», прошёл через ад огня «Шилки» и бешеную стрельбу обороняющегося батальона Фёдор. Он остался жив и невредим. Правда, после той ночи стал неулыбчивым и перестал шутить по поводу женщин. Эта ночь сделала его мудрее сразу же лет на двадцать. Он сам хорошо чувствовал это преображение и как-то грустно, растягивая слова, сказал: «А говорят, на войне день за три кадровики записывают… Тут час за год считать надо!»

Остался в живых и офицер группы «А» Павел Климов. Он долго пролежал в госпиталях и ведомственных больницах. Ему также помогли выкарабкаться из-за черты смерти его боевые товарищи и семья. Второго «альфиста», с которым свела Володю судьба в том декабрьском бою в «окрестностях Кабула», Дмитрия Волкова, похоронили в Москве. Было настоящее море цветов, собралось огромное количество мужчин… Мужчин, одетых во всё чёрноё, скупых на слёзы и улыбки. Провожая своего боевого товарища, они стояли плотной стеной возле зияющей в земле чёрной дыры, в огромном, заснеженном белом пространстве бескрайнего кладбища. Стояли, молчали и плакали… Они знали: каждый на его месте поступил бы так же…

А на могиле Бояринова, в Москве, на кладбище поставили ради конспирации… другую дату его смерти… и никто не упоминал о том, что Григорий Иванович погиб в Афганистане…