Текст книги "Легенды «Вымпела». Разведка специального назначения"

Преданность, верность и смелость каждого из них сомнения у меня не вызывала. Взять хотя бы Сергея Гриценко, нашего радиста. Профессиональный военный, закончивший одно из престижнейших учебных заведений – Орловское училище связи. Там и отбор особый, и офицеров готовили достойных. Сергей по жизни был человеком спокойным, рассудительным, прекрасно владеющим своей специальностью, «на ключе» работал филигранно, за ним записывать и то не всегда успевали – такая была скорость передачи. Да и физически развит – другой только позавидует – отменно. Свою станцию, оберегая, всегда носил только сам. А весом его железяка была более двадцати килограммов, плюс запасные аккумуляторы, плюс антенна… Да ещё и свои шмотки, для жизни…

А то, что понервничали в поездке, – так страх никому не чужд! Главное, умеем ли мы его преодолевать… Так и проходила эта ночь для каждого из нас, с похожими мыслями и переживаниями. И каждый из нас поборол то, что было внутри, не показав внешне своих переживаний.

Я всю ночь с благодарностью думал о нашем шефе: «Можно по-разному научить человека плавать… Некоторые “швырнут” упирающегося индивидуума в реку, и выбирайся как хочешь… Многие научатся, а кто-то всю жизнь от воды шарахаться будет. В.В. как опытный педагог, даже отец, стремился плавно ввести нас в события, от которых удовольствие испытывают только сумасшедшие люди. Он старался не дать возможности обстоятельствам сломать нашу психику посредством войн и убийств. Наверное, это происходило и оттого, что когда-то сам он погибал на небезызвестной атомной лодке “Хиросима”. Спасся сам, спас многих своих боевых товарищей… Но мудрости, наполнившей его от печального опыта, от гибели моряков – прямо на его глазах, от пережитого горя, ему хватало сегодня и для нас, – ещё не обстрелянных и неопытных…»

Виктор Васильевич, похоже, тоже был поездкой доволен: и нас немного обкатал, и, как оказывается, «довёл» до немца – хозяина ресторана – нужную информацию о советских советниках… И что-то ещё необходимое, как дезинформацию. В том, что она дошла до нужного источника, сомнений не было. Позднее мы назвали этот день «Шутка Виктора Васильевича». Как оказалось, это была «первая шутка» шефа…

* * *

Через день мы находились, как обычно, в оперативном штабе спецвойск сандинистов, когда по закрытой связи поступила срочная информация: «В провинции, контролируемой “контрас”, совершено нападение на один из населённых пунктов. Убиты активисты сандинистского правительства и несколько человек из местного населения…» Нападение было практически неожиданным, и армейскими силами противостоять этому было невозможно. Эффективное преследование военные организовать не имели возможности… В эту ситуацию могли вмешаться только спецвойска. Вальтер срочно собирался выехать вместе с отрядом спецназа в район происшествия. Мы находились в штабе, где шли доклады о произошедшем, давались предварительные распоряжения об организации группы преследования, блокирования районов. В штаб по партийной и военной линиям поступали сведения о возможном местонахождении бандитов и других различных команд формирований… Мы сидели, стараясь не помешать настоящей боевой работе… В момент первого доклада с места происшествия бой в посёлке ещё продолжался… Вдруг примчавшийся наш шеф приказал нам: «Срочно переодеваетесь в военную форму, берёте закреплённое оружие и на вертолёте, вместе с Команданте и, разумеется, вместе со мной, вылетаете в район ЧП… Время готовности – тридцать минут… Вперёд!»

Мы сорвались с места, на машине смогли смотаться к себе на виллу, переодеться и вовремя успеть на вертолётную площадку. Несколько вертолётов оторвались от земли практически одновременно. Взяли курс на северо-запад. Мы прилипли к иллюминаторам. Машины поднялись очень высоко, как мне показалось, на несколько тысяч метров. Пейзаж внизу слился в единое зелёное пространство. Изредка виднелись изгибы рек, озёра и – сопки, сопки, сопки… Открытое пространство в джунглях практически различить было невозможно. Лес – на вершинах гор, лес – внизу, в долинах, лес – вокруг рек и водоёмов… Сплошная зелёная масса. Появились более высокие холмы, почти горы, явно отличающиеся от прежней местности. Несколько раз мы видели кратеры вулканов. Пролетая над одним из таких, разглядели внутри кратера озеро с чёрной, как нефть, водой. Мрачная окружность вершины вулкана жутко подчёркивала безжизненность пространства внутри. Отсутствие хоть одного зелёного куста или деревца в кратере говорило: «Здесь жизни нет!» Но зато вокруг растительности – хоть отбавляй.

Вертолёты резко пошли на снижение. Поскольку мы впятером находились во второй машине и были, как это называется у лётчиков, – «ведомыми», наша машина совершала всё, что выполняла первая. С нами в экипаже находилось ещё семеро бойцов спецназа. Открыли боковую дверь вертолёта, наверное, прошла команда по внутренней связи через шлемофон от пилота. На трёх спецназовцах были надеты вертолётные кожаные шлемы, которые присоединялись к бортовой сети. У двери засуетился стрелок с пулемётом, готовясь к ведению огня. Растительность на горах приближалась с неимоверной быстротой. И уже через мгновение казалось, что за верхушки пальм можно схватиться руками. Несмотря на рёв двигателя, перекрывая всё, как в пустой консервной банке, неожиданно заработал станковый пулемёт, оглушая всех и вся. Стрельба началась так неожиданно, что я от ужаса и непонимания, что происходит, закрыл глаза… Я был уверен, что стреляют в нас или мы врезались в джунгли… Но это была наша стрельба. Впереди идущий вертолёт тоже вёл огонь по какому-то участку джунглей… Я, как ни старался, всматриваясь в густое пространство леса, ничего, кроме растительности, не видел. Наша двойка вертолётов, отстреляв, стала подниматься по кругу вверх. Внизу под нами оказалась вторая пара и открыла огонь по тому месту, куда только что стреляли наши экипажи. Теперь, с высоты, тем более разобрать было невозможно, куда ведут огонь те вертолёты… Я проклинал себя за малодушие, которое проявил, испугавшись при первых очередях, и за свою слепоту, и за то, что не могу различить цели внизу: «Слепая овца!»

А В.В. во всю силу лёгких кричал, обращаясь к нам:

– Видели?! Первый вертолёт прошёлся по группе «контрас» внизу… И наш – за ним, хорошо сработал… – На шефе был тоже надет шлемофон, и он мог заранее слышать и понимать, как развивается ситуация и что происходит. Он заранее видел наведение цели и фигуры внизу. Он понимал, куда и зачем пикирует вертолёт. Я же лишь сделал вид, что что-то видел, и активно закивал головой.

Вслед за ведущим наша машина тоже устремилась на второй круг… Приближалась земля, и зашипели ракеты из НУРСов[83]83
  НУРС – неуправляемый реактивный снаряд. Специально крепится на вертолётах для стрельбы по различным целям.


[Закрыть], уже ожидаемо громко застрочил пулемёт в кабине… Я только сейчас увидел, что все вертолёты: и те, и наш в том числе, отстреливают тепловые ракеты-ловушки, защиту от «стингеров». Но с земли никакой активности не было… То ли появление вертолётов их застало врасплох, то ли первые попадания были действительно точными, то ли кроме стрелкового вооружения у них ничего другого не было… Но земля молчала, как будто бы там никого не было…

Отстреляв боезапас, наша пара вертолётов, найдя в нескольких километрах первую попавшуюся, хоть немного пригодную площадку для десантирования, высадила спецназ. Экипаж из семи бойцов никарагуанцев устремился вниз на землю, попрыгав из невысоко зависшей нашей машины. Шеф еле остановил нас, готовых тоже сигануть за ними в джунгли:

– Сидеть! Куда?! Не рыпаться! – и мы впервые услышали нецензурные слова от всегда корректного и спокойного Виктора Васильевича. Возражать смысла не было…

С первой машины, мы видели, спрыгнули тоже примерно семь человек. Другая пара вертолётов, чуть позднее, отстреляв свой боезапас, высадила такой же по численности десант, но с другой стороны места обстрела группы «контрас». Итак, противник оказался в кольце… Теперь дело – за группой преследования. Внизу они должны будут соединиться с разведчиками – местными жителями, которые негласно преследовали уходящих после нападения бандитов, и продолжить уничтожение…

Но обо всём этом мы узнали позднее. Мы в совершенстве владели всеми приёмами, которые необходимо использовать в таких ситуациях, мы понимали и знали, каким образом, что называется, «по горячим следам вести преследование», как и где разместить засады и куда «загонять» противника, но то, что никарагуанский спецназ именно в этой позиции сработал образцово-показательно, было приятной новостью… В штабе вся наша группа не раз обсуждала такой вариант, а теперь – наяву. Оказывается, после того как бандиты похозяйничали в деревне, сожгли правление новой власти и расстреляли несколько человек вместе со старостой, и, набрав провианта, двинулись к себе, в джунгли, группа из трёх человек, из успевших спрятаться местных жителей, организовала слежку за маршрутом движения «контрас». Сработала идея Вальтера, которую он давно претворял в жизнь. На такой случай он оставлял радиостанцию для связи с собой или со своим подразделением у кого-то из доверенных людей в деревне. Заранее, конечно, приходилось проезжать и лично разговаривать со множеством крестьян и партийными активистами. Хорошо, что и в этих местах ещё осталось много старых партизан… Он учил, как работать на станции, и выбирал самые простейшие модели. Включил – выключил, нажал – говори, отпустил – слушай. Учил, что не ранее, чем через два-три часа после ухода в джунгли врага, станцию периодически надо включать, ожидая появления сил преследования от сандинистов, и выходить на связь, а пока задача – только следить. Он говорил: «Как только услышите звуки вертолётов, немедленно выходите на связь и давайте месторасположение банды…» Таким образом, если срабатывала эта тактика, бандитам оторваться становилось практически невозможно. Сверху вертолёты, а снизу местные жители-разведчики… «Лишь бы крестьяне верили в справедливость нашей борьбы, – любил повторять Команданте, – если – да!.. то с “контрас” мы справимся. Там, где таких помощников не будет, в джунглях поймать человека невозможно. По себе знаю…»

Приземлились около деревни и пошли к разрушенным домам. Сначала направились к дому старосты. Вальтер, оказывается, хорошо знал эту деревню. Пламя пожара уже прошло, и лишь тлели головёшки от некогда находящегося здесь дома. Какой он был, сказать было сложно. На месте, где когда-то была жизнь, находилась теперь куча обгоревших углей. Приторно, вплоть до рвоты, пахло пережжённым человеческим телом… Я никогда, что называется, не нюхал, как пахнет горелое тело, но я понял, что это – именно тот запах… Как оказалось, в доме бандиты сожгли всю семью старосты. Мне показалось, что я даже разглядел в куче пепла останки человека. Смотреть на это я не мог, поэтому стал шарить взглядом по сторонам. Начал собираться народ. Сначала робко и боязливо, до тех пор, пока кто-то не узнал Вальтера. Тут все заговорили и наперебой стали рассказывать о приходе беды, обступив офицера…

Я отозвал в сторону Виктора Васильевича и, чтобы хоть как-то себя занять в такой ужасной обстановке, сказал:

– Васильич, может, сказать Вальтеру, чтобы с этого места он ушёл?.. Всё же дом старосты… Вдруг оставили здесь мины с замедлителями? Опасно!

– Да что ему говорить! Я думаю, он и сам знает, – нервно проговорил шеф. Но, подумав и походив пару минут по разорённому двору, всё же подошёл к Команданте и что-то прошептал ему на ухо.

Видно было, что Вальтер понял и оценил реальную заботу советского коллеги. Закивал головой и не спеша, увлекая за собой немногочисленную толпу людей, отошёл на значительное расстояние в сторону.

Возник стихийный митинг. Вальтер оказался хорошим оратором. Он долго говорил о том, что каждая жизнь, забранная сегодня врагами революции, с лихвой будет восполнена мщением проклятым американским прихвостням. «Ни один из них не уйдёт от ответа. Всех пленных и убитых мы притащим за волосы сюда на ваш суд. Вы – народ свободной страны! И никто никогда не отнимет у вас вашу свободу. Если вы сами не захотите её отдать, никто не сможет её забрать! Сегодня, здесь, со мной, – наши братья из Советского Союза… – Вальтер придвинулся к Виктору Васильевичу и обнял его за плечи. – Они специально приехали со мной, чтобы поддержать вас и сказать: “Мы вместе – маленький и свободный народ Никарагуа и великий советский народ!”» – народ кинулся к нам, стараясь до каждого хотя бы дотронуться или пожать руку. Женщины плакали и обнимали нас… Вальтер смог всех – и их, и нас – завести на такую вершину эмоций, что мы готовы были сейчас рвануть в джунгли за убийцами, не сомневаясь, что догнали бы и притащили сюда… По коже от пережитого, увиденного и услышанного пробегал мороз… Мы ещё довольно долго ходили между домов посёлка от одной семьи к другой. И в каждом случае Вальтер находил слова утешения.

На дороге появилась колонна техники с огромными армейскими грузовиками. Это сандинистская армия прибыла для прочёсывания района…

– Ну вот, видите: и они сработали, – обращаясь к нам, возбуждённо заговорил Команданте. – Раньше, пока они доедут, неделя проходила…

Вальтер, уединившись со старшим офицером, возглавлявшим колонну машин, долго разговаривал, расчерчивая ему что-то на карте. Потом махнул нам рукой и двинулся к вертолётам. Мы последовали за ним.

Уже около вертолётов нас догнали несколько женщин и стали именно нам, русским, совать в руки всякие свёртки с фруктами и какими-то съестными припасами… От этого у меня на глазах навернулись слёзы. Я не считал себя сентиментальным человеком, но воспринять эти дары практически нищих людей, как просто подарок, – не мог. Зная их нужду и трудную жизнь, я не мог не понимать, что только великий и щедрый человек может поступать так, как сейчас делали эти несчастные и прекрасные женщины. Как будто бы мне, а не им чего-то в жизни не хватало. Только щедрые и добрые душой люди могут и поступают так, как они. По крайней мере, так меня учили в советской школе и пионерской организации… Хорошо, что завелись и сильнее заработали лопасти вертолётов, поднимая ветер и пыль. Я притворился, что в глаза мне попала целая куча песка, и, не стесняясь, стал тереть глаза, украдкой наматывая на кулак слёзы. Я не смог отказаться от этих свёртков, не смог просто повернуться и побежать к вертолёту: их глаза были такими всепоглощающими и огромными, что более великого для себя в жизни зрелища я в этот момент припомнить не мог. Они что-то говорили наперебой, пытаясь перекричать гул двигателя огромной машины, но я ничего не слышал. Зато прекрасно видел, несмотря на песок в глазах, эти чёрные, самые прекрасные и добрые глаза никарагуанских женщин, а в них – великую мудрость всего индейского народа этой страны.

А потом, сидя в вертолёте, обнимая крепче, чем всё золото инков, эти свёртки, боясь хоть на мгновение выпустить их из рук, под равномерный рёв двигателя, находясь в абсолютной тишине своего мира, – один на один с собой, думал: «Мы часто с лёгкостью побеждаем тех, кому на самом деле должны были бы служить!»

Уже поздно ночью, когда мы были на своей вилле, уединившись с Володей Помазковым, делились впечатлениями, он сказал мне: «Если бы кто-нибудь из тех, кто начинает войны и посылает солдат на смерть, увидел бы глаза этих индейских женщин, – войн на земле не было бы! Ты знаешь, Валера, несмотря на то что у меня в руках автомат и пользоваться им, как ты знаешь, умею неплохо, я – абсолютно мирный человек…»

– Да, и никто из нас не «болеет» желанием стрелять и убивать, – подхватил и я его мысль. – Но без нашей профессии мы не сможем рассказать о таких женщинах…

– …И – защитить их! – дополнил меня мой друг.

Эту поездку между собой мы окрестили: «Второй шуткой шефа».

– Какова будет третья? – спросил Сергей рано утром, сидя за столом за завтраком, который мы сами себе по очереди и готовили. – Спросил у всех и добавил, конкретно ни к кому не обращаясь: – Бог любит троицу…

Хотя вялый утренний разговор шёл о чём-то другом, все поняли, что это имеет отношение к нашему Виктору Васильевичу.

Ждать пришлось совсем недолго…

* * *

Мы всё-таки «додавили» наше руководство, по крайней мере, так нам сказал Виктор Васильевич, и нас решили использовать в операции, которую мы предложили и разрабатывали совместно с никарагуанскими товарищами. Суть её, по нашему замыслу, была проста: в одну из групп «контрас» тремя разными способами доводится информация о нахождении в определённом районе джунглей подготовленного схрона сандинистов, где хранятся очень большие запасы оружия, денег, продовольствия. Этот схрон делался специально на случай смены власти в стране для продолжения борьбы в подполье. И таких мест будет несколько. Самое важное, что в одном из этих тайников сосредоточено большое количество долларов. Способы доведения информации должны быть такими – первый этап, первая часть: через известного спецвойскам двурушника, двойного агента, доводится информация, что Министерство финансов выделило десять миллионов долларов для закладки в тайники; вторая часть информации: где-то готовится место для схрона, в том числе и сейчас идёт поиск надёжного укрытия для тайника. Агенту предлагается подобрать такой участок на местности… И второй этап: через пару недель, в засаде на дороге, что периодически устраивают «контрас», удаётся захватить «секретные документы» – список заложенного имущества, оружия, боеприпасов, денежных средств… Список очень объёмный – на двенадцати листах. Но из этих двух информаций пока нет главной: где находится этот тайник в джунглях. Агент-двурушник место, конечно, подобрал, но его cандинисты не стали использовать, и это логично, ведь с таким заданием могли работать и другие. «Контрас» должны начать самостоятельный поиск, через свои разведывательные возможности узнавать координаты или хотя бы описание места расположения интересующего их схрона. Это и есть, по нашей задумке, третий способ доведения информации… и, главное, заставляющий их самих действовать активно. Вальтер при обсуждении этой части плана сразу же сказал: «Это для меня – как раз не проблема, на этом этапе я знаю, на кого они должны будут выйти… Короче, здесь мой человек предоставит им точные координаты и даже план минирования подходов к схрону – это я беру на себя. Ну а план минирования будет очень неполный», – уже загорелся идеей руководитель спецвойск.

Задумка, для чего это делалось, была в том, чтобы стянуть в одно место несколько крупных отрядов «контрас». Определив заранее возможные места базирования отрядов, пути подхода и отхода противника, заминировать радиоуправляемыми минами все определённые участки и в назначенный час начать операцию по уничтожению сразу же больших сил «контрас». Мы говорили, в принципе повторяя наших преподавателей: «Не надо гоняться за ними по джунглям… Надо, навязав им свою волю, заставить прийти в заданное место, а там уже поговорить». И когда все соберутся делить деньги – взорвать всё и кинуть подразделения спецназа, чтобы не позволить ни одному бандиту выйти из этого очерченного пространства.

Важным привлекающим фактором, рассчитанным на то, что соберутся именно главари, были большие деньги. Кто их первый заберёт, тот и будет их делить. Чтобы у командира отряда имелись весомые аргументы для убеждения своих оппонентов по партизанскому движению, он приведёт с собой весь боеспособный отряд, а значит – будет спокоен за тылы, а мы – уверены, что здесь соберутся все основные силы. И по времени никто из командиров не станет затягивать выдвижение сил в этот район после получения информации о координатах. Никто не захочет опаздывать…

Таким образом, мы в нашем плане имеем точное место проведения операции, почти точное время и почти точно можем определить численность противника…

Вальтеру наша задумка понравилась, и работа по подготовке операции под кодовым названием «Ригоберто», которое придумал Команданте, началась. Первые две фазы прошли удачно. Что называется, зерно было заброшено. В это же время было подготовлено место проведения операции. На всё это ушёл месяц кропотливой работы.

Как мы ни упрашивали В.В. побывать в этой долине и поучаствовать в разработке самой операции на месте, нас туда не взяли. Это была зона, контролируемая «контрас». Зато мы всё происходящее контролировали по картам, схемам и даже фотографиям. Долина, маленькая и уютная, между двумя высокими сопками – небольшая речка, петляющая сквозь густой лес, несколько маленьких полян рядом и склон одного из холмов – скалистый, отвесный и практически непреодолимый. Таким образом, к месту предполагаемого схрона можно было прийти только по долине: или сверху, или снизу. Поскольку долина была достаточно длинной, по нашим расчётам, в неё придётся войти, чтобы быть ближе к событиям. Почти на вершине противоположного, более-менее проходимого склона были вырыты схроны для солдат спецназа. Они должны будут первоначально выполнить роль заслона, чтобы погнать «контрас» в нужном нам направлении… А уж затем, выполняя роль преследователей, – запереть их в «котле». На входе и выходе из долины подготовлены секреты, зарытые в землю с техническими средствами для контроля за передвижением людей по долине. Там тоже расположились самые надёжные офицеры спецвойск. Никарагуанские вертолётчики несколько раз прокладывали свои маршруты через эту долину и изучили сверху каждый куст и кочку. В схрон были заложены средства вооружения, продукты питания и деньги. Поляны, как предполагаемые места днёвок и ночёвок «контрас», а также всё вокруг основного схрона было заминировано. Мины были радиоуправляемыми и должны срабатывать только по команде наблюдателей из секретов.

Оставалось лишь ждать, когда на людей Вальтера выйдут с вопросом: «Где?» О самой операции и деталях её, кроме Команданте и нескольких высших офицеров из его штаба, никто не знал. Несколько человек из Министерства финансов знали о деньгах, несколько офицеров штаба вооружённых сил знали о выделенных средствах вооружения, продуктах и вещах. Эти сведения в том числе легли в дополнительно собранную разведкой повстанцев информацию о схроне. И это, по нашему предположению, только подстёгивало интерес «контрас» к тайнику.

Вот мы и теребили нашего шефа, чтобы он запросил в Центре разрешение для нас хотя бы приблизиться к месту проведения операции «Ригоберто» и находиться в районе событий вместе с Вальтером…

Вчера, после длительного ожидания, человек Вальтера довёл сразу же до двух главарей информацию о месте расположения схрона. И через день, максимум два, можно было ожидать прибытия «контрас» в район проведения операции. Мы, вместе с шефом и Вальтером, вылетели в район.

Домик крестьянина на окраине маленькой деревушки был совсем крохотным. До него добирались уже на машинах после приземления в городке, который находился от этого места достаточно далеко. Вокруг места проведения операции были предприняты все возможные меры по сокрытию людей, техники и даже радиосвязи. Все ждали гостей.

Поздно ночью мы вдвоём с Команданте вышли в тишину джунглей. Звёздное небо, тёмное и очень высокое, в это время было совершенно безлунное, и поэтому особенно ярко радовало взор звёздами. Единственный огонёк из окна дома, откуда мы вышли, тускло терялся в темноте окружающего пространства. Чернота ночи была настолько окутывающей и всепоглощающей, что было ощущение, будто мы одни в этой бескрайной тьме. Даже говорить хотелось шёпотом. На крылечко вышел В.В. и тихо-тихо позвал:

– Товарищ Вальтер, где вы?

– Здесь, Виктóр, – с ударением на последнем слоге имени тоже шёпотом ответил Команданте. – Иди сюда, поближе к этому дереву.

Мы втроём уселись под стволом огромного дуба. Я похлопал по стволу и удивился тому, что я угадал, когда Виктор Васильевич подтвердил, что это действительно дуб. Где-то совсем невдалеке чувствовалось присутствие охраны, здесь, в тишине этого леса, я знал это точно, расположился целый батальон спецназа армии сандинистов. Присутствие их было совсем незаметно, но с ними нам было совершенно безопасно.

– Вальтер, – обратился я к Команданте. – Давно хотел спросить вас, почему эту операцию вы назвали «Ригоберто»?

– Ну, это особый случай, – произнёс за него Виктор Васильевич. – Это имя человека, который пошёл на смерть ради свободы народа Никарагуа…

– Да, – подхватил Вальтер, – имя этого человека для меня имеет особое значение. И эта операция будет в основе своей помниться самопожертвованием бойцов революции…

– Расскажите о нём, товарищ Вальтер, – попросил я.

Команданте замолчал, и чувствовалось, что он задумался о чём-то очень далёком. Когда он заговорил, мне показалось, что рассказывает он о себе.

* * *

В голове по кругу, как заезженная старая пластинка, звучала одна и та же угнетающая мысль: «Я не справлюсь… я слаб для такого… стоит мне попасть в их руки, и я выдам всех, не выдержав боли… Я – боюсь их… Я очень боюсь их. Я так не хочу умирать!»

А ноги несли вперёд, как неотвратимый поток большой реки.

Ногами двигала воля, как сила непреодолимого человеческого «я».

И воля пришла не с рождением, а с каждой минутой жизни, прошедшей за пролетевшие, как мгновение, его двадцать семь лет, сосредоточив в слабом, тщедушном теле силу всех уже прошедших ранее по Земле братьев его великого индейского племени.

До начала бала в честь выборов Анастасио Сомосы Гарсия, президента и диктатора Никарагуа, оставалось всего лишь двадцать минут. До дворца, где будет проходить приём, молодому человеку идти пять минут… Этот промежуток времени у Ригоберто Лопеса – всё, что осталось у него в жизни.

«Тачо»[84]84
  Тачо (исп.) – дефективный, прозвище Анастасио Сомосы в народе. В Центральной Америке слово «тачо» означает ещё «подонок», «ублюдок».


[Закрыть] – уже тоже здесь. Это был день 21 сентября 1956 года. Американские диковинные машины – вертолёты – только что пролетели над городом, поднимая мощными крыльями-лопастями дорожную пыль и грязь, и сели за домами на футбольном поле рядом с Лионским университетом. Диктатор давно уже не ездил на автомобилях, боясь покушения на дорогах. В вертолёте – достать его стало невозможно. Невозможно было достать его и на холме Тискапа в столице страны – Манагуа, где расположился президентский дворец. «Тачо», из-за страха, уже давно жил даже не во дворце, а в роскошном подземном бункере, специально выкопанным для него под зданием. За ограду его сооружений, где расположилась самая верная часть его выродков-гвардейцев и полицейское управление, никого не пускали. Он так боялся повстанцев, что отделил себя от народа не только колючей проволокой и телохранителями, окружающими его день и ночь, но и метрами подземелья.

Ещё на холме располагалась подземная тюрьма, строительством которой диктатор руководил лично. Это его изощрённый ум придумал такие застенки, из которых сбежать было невозможно. С вершины холма – вниз, в пространство каменной горы, по винтовой спирали, буравясь всё глубже и глубже, превращаясь в норы-камеры. Преимущество для тюремщиков во всём: вход охранять может один человек, подкоп в скальных породах, уходящих во все стороны на сотни и тысячи метров вокруг, даже лопатой сделать невозможно, и еды надо минимум – оставил наверху у первых дверей ведро воды и немного хлеба – и всё… Заключённые были доведены до животного состояния. Конечно, ни вода, ни еда – до нижних этажей уже практически не доходила. Умерших от голода, жажды, ран и болезней наверх даже не поднимали. Узники, ещё оставшиеся в живых, кое-как прикапывали мёртвых землёй, которую могли наскрести ослабшими руками с помощью ногтей с природных каменных стен, и продолжали жить вместе с разлагающими трупами в полнейшей темноте. За всю многолетнюю историю этой изощрённой пещерной конструкции из тюрьмы не сбежал ни один человек… И не вышел – ни один человек…

Не вышел, даже мёртвым…

Диктатору Сомосе противников важно было не убить, это легко делали и его гвардейцы, и полиция. Сомосе – противника надо было сломить… В этом он достиг совершенства и давно обогнал в изощрённости своих наставников из Соединённых Штатов.

На понятия свободы и демократии, о которой говорили американцы, открыто поддерживая режим уже более двадцати лет, у Анастасио была своя, особенная точка зрения. Однажды он высказался по этому поводу: «Демократия в моей стране – это дитя, а разве можно давать младенцу всё, что он попросит? Я даю свободу – но в умеренных дозах. Попробуйте дать младенцу горячего пирога с мясом и перцем – и вы его убьете». Именно тогда Рузвельт и сказал свою знаменитую фразу: «Сомоса, конечно, сукин сын, но это – наш сукин сын!» Подтвердив ещё раз: важно не то, что делают политики, а то, для кого они это делают.

В голове молодого человека, который был ещё и поэтом, неслись вихрем мысли: «…и это он, о котором говорит весь мир, – Великий Президент США Франклин Рузвельт! Зная об уничтожении народа Никарагуа, защищая диктатора, говорит, что Сомоса – наш!» Ненависть кипела в сердце сильнее, чем страх. Ведь это несправедливо, что в тюрьмах заживо гниют люди только за то, что они танцуют танго, носят кожаные куртки авиаторов и восхищаются «не теми!» стихами и картинами…

Дорога, идущая по улочкам города Леона, в этот сентябрьский день в городе студентов, одном из старейших и красивейших мест Никарагуа, была удивительно мила сердцу молодого поэта. Он – в тёмно-синем модном костюме, который купил недавно в Сальвадоре, только что прошагал мимо удивительного места: красивейшего собора, где покоилось тело его кумира и любимца всего народа Никарагуа – поэта Рубена Дарио. У него даже возникло желание войти вовнутрь и постоять у могилы гения… Но потом, спохватившись, что может опоздать, – передумал и заспешил дальше…

Солнце зашло уже час назад, и улицы были темны и пустынны. В этой темноте, которая окутывала черепичные крыши одноэтажных построек в стиле барокко, со входами на углах, с обширными уютными садами, казалось, возможно было бы предательски спрятаться, затаиться и остаться никому невидимым навсегда. И это тягучее чувство самосохранения навязчиво обволакивало его волю. Тем более его друзья, которые готовили революционное возмездие, сказали: «Восстание не готово!.. Мы не сможем поднять народ. Ты имеешь право отказаться…» Но он всё равно шел вперёд, к своей цели: он должен был стрелять на балу, устроенном профсоюзами в честь президента, в самого ненавистного человека для всего народа Никарагуа – Сомосу!

Ригоберто ещё раз отрывками вспоминал эту встречу с его революционными друзьями, которая произошла всего несколько часов назад. Он уже был одет в свой новый костюм и с абсолютно бледным лицом, сидя на плетёном кресле-качалке в доме на окраине Леона, ждал, когда настанет час, чтобы пойти на бал… Несколько месяцев назад он специально вступил в сомосистскую партию. Это было сделано только для того, чтобы у него появился шанс быть приглашённым на торжества, где будет присутствовать диктатор. И именно это случилось! Он, как член партии, был включён в список приглашённых. Он уже написал прощальное письмо своей матери, в котором сказал лишь одно – что он её любит.