Текст книги "Легенды «Вымпела». Разведка специального назначения"

Часть четвёртая
Тропа Че Гевары… Кубинский дневник офицера спецназа

Посвящается Виктору Воробьёву —

моряку, офицеру, разведчику, спецназовцу

и другу

Я вздрогнул от резкого удара колёс самолёта о бетонное покрытие посадочной полосы и открыл глаза. Десять часов полёта прошли быстро. Это было моё первое приземление за границей. Куба – Остров Свободы, круживший голову своей романтикой и безмерно далёким расположением от всех тех мест, где я провёл свою предыдущую жизнь, – был передо мной…

Мы, все двенадцать человек, прибывшие в командировку в войска спецназначения Кубинской армии, ещё при подлете прилипли к иллюминаторам, рассматривая необычные для нас пейзажи. Поражали яркая береговая линия и удивительно синий океан. Небо – без единого облачка, и воздух был настолько прозрачным, что даже с высоты десять тысяч метров легко просматривались гребни волн на воде и белоснежные корабли, за которыми тянулись полосы кильватерных следов от мощных гребных винтов. Открылась дверь самолёта. Подали трап.

Выйдя на площадку перед самолётом, мы почувствовали, что попали как будто в баню. Нас обдал такой тёплый и влажный воздух, что рубашки сразу стали мокрыми и прилипли к спине. Дышать было непросто. Солнце стояло высоко и так грело, что нас сразу же потянуло в тень. В этот час на Кубе было время, которое называлось Siesta. Это период самого зноя, когда никто не работал. Поскольку наш рейс прибыл с большой задержкой, нас долго держали в Белфасте, и почему-то здесь никто не знал о точном времени нашего приземления. Как оказалось, прибытие самолёта аэродромные службы ждали позднее.

Долго подавали автобус, и полусонный, ленивый негр-водитель не спеша подрулил под крыло самолёта. Багажом на разгрузке никто не занимался. Очутившись в зале аэропорта, перед стойками пограничников, которые проверяли у всех паспорта, мы оказались облеплены плотной шумной толпой пассажиров. Вдруг, как оказалось, все заговорили на испанском языке. Русских, кроме нас и экипажа, почти и не было. В этом гвалте старшие группы пытались найти, кто же нас встречает. Наши познания в языке нас тоже удивили. Кроме «здравствуйте!» и «как дела?» дальше дело не шло. Володя Помазков жаловался почему-то именно мне: «Понимаешь, старый, они так быстро говорят и так коверкают слова, что я не успеваю улавливать смысл, только отдельные фразы…» Похоже, наши преподаватели учили нас какому-то другому языку, а что говорили они на занятиях, понимали только мы.

Из глубины зала появился Виктор Васильевич, наш командир. Он был с двумя кубинцами, одетыми в красивую оливковую военную форму. Поздоровались. Нас проводили через какие-то боковые двери в комнату для почётных гостей. Там было просторно и прохладно, как в Москве. Работал кондиционер. Офицеры на русском языке вообще не говорили. Общались мы через Сашу Михайленко, который, как оказалось, единственный из всех понимал, о чём они говорили. А мы наперебой, захлёбываясь от переполнявших нас чувств и эмоций, просили его: «Скажи это… скажи так…» А я обращался к Помазкову: «Володя, переведи…»

– Ну подожди. Я не могу так сказать… – мучился, силясь подобрать слова, Помазков.

Нас угостили ароматным, пахнущим на весь зал кофе. В миниатюрные чашечки налили совсем немного чёрной густой жидкости. Мы привыкли пить кофе, который у нас продавался, чаще «по блату», в железных банках по шесть рублей. Обычно мы на две полных чайных ложки кофейного порошка наливали огромную чашку кипятка, при этом не жалея сахара, и это был для нас настоящий и неповторимый вкус. Мы все называли эту жидкость – кофе. А тут в чашке и на глоток не будет… Даже обидно! Но попробовав то, что было в этих чашечках, мы, переглядываясь, причмокивали языками: «Вот это да!» После жары это был второй неописуемый эффект от эмоций, которые мы испытали. Кубинцы предупредили, улыбаясь: «Много кофе не пейте, не больше одной чашки – будет плохо…» Мы так и сделали. Некоторые выпили по три, другие и больше. И что такое настоящий кофе, узнали сразу же, – в мозги вставило так, что всё загудело и завертелось. Кубинцы лишь ухмылялись: «Верьте нам, русские братья!»

Офицеры, посовещавшись между собой, наверное, пришли к заключению, что в связи с сиестой чемоданы ждать придётся долго.

– Поехали на виллу, – сказали они голосом Михайленко. И мы сели в автобус.

Водитель, которого звали Пепе, включил в салоне зажигательные кубинские мелодии и, пританцовывая на своём водительском сиденье, понёсся из аэропорта в город. А за окном проносились пейзажи, которые сводили нас с ума. Пальмы, плантации сахарного тростника, машины невиданных моделей и марок и удивительные женщины, как нам казалось, с фигурами богинь.

Въехали в Гавану. Город поражал своими домами, улицами, людьми.

Район, где нам предстояло жить, завораживал изобилием зелени и неповторимых особняков, утопающих в цветах. Краски тропиков были самые разнообразные: красные, жёлтые, фиолетовые, и везде яркая, сочная зелень. Это – Playa Roses. Здесь жила элита Кубинской революции. Автобус запетлял по уютным улочкам и остановился у такого же утопающего в зелени и цветах дома. Это была вилла спецвойск. Нам нравилось всё: комнаты, кровати, незатейливая мебель, огромный сад с ровно подстриженной травой, душевые комнаты, огромный холодильник, забитый продуктами. А особенно – хозяйка-домработница, которая уже приготовила обед. Она заботливо усадила нас вокруг огромного стола, за которым поместились все двенадцать человек, после того, как мы обежали не один раз весь дом, окликая друг друга: «А смотри, что здесь! Что это такое?»

Это была крупная чёрная девушка-женщина, которая, как оказалось, была старшим лейтенантом Tropas Espeсiales Ministerio Enterior de Cuba (войска спецназначения Министерства внутренних дел Кубы). Она даже успела повоевать в Анголе. Звали её Maria. По аналогии с популярным сериалом, мы сразу же приклеили ей прозвище Просто Мария. Говорливая, громкая и покладистая, – все сразу же нашли с ней общий язык, несмотря на весьма поверхностное знакомство с испанским… Видно, желудок и разница полов заставляли общаться на уровне интуиции.

Просто Мария выставила на стол всевозможные кушанья. Здесь были и мясо, и рыба, и неизвестные нам каракатицы и омары; особенно поразили жареные бананы, удивительного вкуса огурцы, помидоры и картошка. Вспомнили, что родина помидоров и картошки – Америка. Хозяйка принесла бутылку рома… Все примолкли и стали смотреть на реакцию нашего старшего. Виктор Васильевич Воробьёв, в прошлом морской офицер, человек, прошедший столько, что его ничем не удивишь, знал чётко: «Если пьянку нельзя предотвратить, то её надо возглавить!» И подняли бокалы за Остров Свободы!

Жизнь стала налаживаться. А я, по глупости своей, раньше и не понимал: почему все так рвутся в такие командировки?

Виктор Васильевич, пока мы занимались чемоданами, которые уже доставили на виллу, и устройством быта, съездил на теперь закреплённом за нами автобусе вместе с водителем Пепе в посольство. Собрал нас и объявил: «Вечером прибудут гости: руководство Кубинской армии, спецвойск и представительства КГБ. Будем знакомиться».

Вечером, когда спустилась ночная прохлада, а мы, начищенные и одетые в лучшие наши одежды, поджидали гостей, Просто Мария накрыла стол. Он был ещё более обильным. На специальных машинах привезли огромные подносы с рыбой. Были кокосовые орехи, ананасы и манго. Стол накрыли во дворе дома, на открытом воздухе. Это место, где мы сидели огромной компанией, называлось patio, испанский дворик. Закрытое со всех сторон строениями особняка пространство внутри дома, окружённое экзотическими кустарниками и цветами, вызывало ощущение, что находишься в раю. Неспешно ведя дружескую, но вместе с тем деловую беседу, я был на самом высшем уровне блаженства. Направление разговора задавал, конечно, наш старший. А мы пытались усваивать пока малознакомые испанские слова. Михайленко и Воробьёв, когда считали нужным, что-то переводили нам и всем своим видом говорили: «Учите, учите язык – вам это надо…» Наметили планы, как будет организована наша учёба. Ведь нас направила сюда страна не манго поедать. Занятия будут проходить в особо секретном лесном лагере в течение пяти месяцев, последний шестой месяц мы пройдём городскую подготовку – здесь, в столице, и в маленьких городках недалеко от Гаваны.

Наши хозяева, кубинцы, настолько широко и гостеприимно встречали нас, что представители из посольства были даже несколько озадачены. Впервые советские братья приехали учиться у них, у кубинцев. Всегда раньше было наоборот: Кубу учил Советский Союз. А теперь – какая честь: показать старшему брату, что и у нас есть чему поучиться.

– У вас будет неделя знакомства со страной и городом, – говорил Alexandro, двухметрового роста кубинский полковник. Это был командующий спецвойсками. Красивая оливковая форма, огромный кольт в открытой кобуре на боку и открытая улыбка человека, прошедшего огонь и воду, и, по долгу службы, – медные трубы, вызывали к нему уважение и почтение. Его слова были значимы и весомы. Он попивал специально приготовленный его адъютантом напиток в большом стеклянном стакане: ром, наполовину размешанный с кока-колой и с добавкой кубиков льда – коктейль «Cuba-Libre». Мы впервые услышали другое название – «Hay Boll», что переводится как «Девятка», в футболе – мяч, забитый в угол, под перекладину. Адъютант-охранник не отходил от него ни на шаг и уже раз десятый менял ему стакан.

– Вам надо пройти акклиматизацию, – продолжал он. – А потом уж – на тропу Че Гевары…

– ?

– Да, вы будете заниматься в лагере, где готовил боевые отряды Команданте Че. Это особенное, уникальное место… Кто прошёл тропу Команданте – может всё. Таким людям мы доверяем выполнять самые сложные задания!

– Обратите внимание, – поднял палец и с подчёркнутым пафосом сказал Виктор Васильевич. – Нам доверяют! – и опять заговорил с полковником на испанском.

Двухметровый начальник хмыкнул в ответ на фразу нашего шефа и отпил из стакана. Он ни разу не произнёс ни одного слова по-русски, а у меня возникло ощущение, что он всё понимает. Мы ещё долго пытались его расспрашивать: «Как? Где? С кем? Из чего будем стрелять?» А он обстоятельно и терпеливо объяснял. Адъютант в очередной раз поменял опустевший стакан. Переглянувшись, все подумали: «Здоров пить, каналья!» И тут на сцену вышел Абакар:

– Слабый напиток ваш «Хай Бол»! – попросил перевести он. – У нас пьют водку. А в местах, откуда родом я, – из бычьего рога…

– Из чего?

Абакар сбегал в свою комнату и, порывшись в вещах, принёс две бутылки столичной водки и огромный серебряный рог. В глазах у него горел азарт горца. Физически крепкий, с очень живым и неординарным умом, он имел задатки философа и не терпел обмана. Для него ложь – сродни смерти. Наверное, он решил, что напиток полковника слишком разбавлен американской колой и что пьём мы – не на равных. Нам всем тоже захотелось посмотреть это уникальное представление. Абакар продемонстрировал рог и открыл первую бутылку. Он стал наливать водку в эту необычную ёмкость, объясняя:

– У нас мужчина должен доказать, что на него можно положиться, что он не зря носит штаны… – жидкость из бутылки вся ушла в рог. Абакар передал его полковнику, продолжая напутствовать: – Рог нельзя поставить на стол, его нельзя передать другому до тех пор, пока он не будет пуст… – И добавил: – За дружбу!

Полковник держал рог в своих огромных руках, а мы встали со своих мест и молчали, ожидая продолжения. На ухо ему что-то говорил его телохранитель.

Но этот спецназовец был из настоящих мужиков.

– Por nuesta salud! Y por nuesta amistad! (За наше здоровье и за нашу дружбу!) – сказал он и медленными глотками выпил всё. – Теперь ты…

Абакар откупорил вторую бутылку и наполнил рог.

– За спецназ! – и одним махом выпил, продемонстрировав полковнику, что ни капли не осталось. Все зашумели, заговорили, стали обниматься и хлопать друг друга по плечам. Вечер встречи удался. Мы все были уверены, что кубинцы и русские – братья навек.

Полковника минут через десять всей гурьбой проводили к машине, а Абакара, как главного героя вечера, проводили спать.

Мы же ещё долго сидели вокруг стола, обсуждая сегодняшний день. Попробовали и узнали, что же такое «Хай Бол» на самом деле. Оказался очень хорошим напитком… Впечатления от происходящего долго не давали заснуть.

* * *

Несмотря на долгий вечер с обильной выпивкой, утром все проснулись рано. Солнце, хотя был ранний час, стояло уже высоко. Сделали зарядку, веселясь, пересказывая друг другу только тебе заметные детали вчерашних событий.

Когда уселись в автобус, под теперь уж постоянно сопровождающую нас латиноамериканскую музыку, мы были полны ожиданием целой недели, как мы её прозвали, «аклизматизации».

Нас возили по Гаване, по окрестностям столицы, на площадь, где выступал Фидель, в посольство, на пляжи и крокодиловые фермы, на тростниковые плантации; кормили, развлекали и даже поили удивительным кубинским пивом, а у всех нас были тетради, словари и учебники испанского языка. Мы в день зубрили по десятку новых слов и тут же проверяли их на наших кубинских друзьях. От этих наших приставаний больше всего страдал, конечно, Пепе, водитель автобуса. Мы выдавали ему всякие несвязанные между собой фразы, от которых он начинал «шизеть». Но, мило улыбаясь, – делал музыку погромче. На третий день заговорил и Володя Помазков. Как он сказал: «Я услышал мелодику языка, почувствовал ритм, и стало сразу легко и понятно». Поэтому на одного человека, свободно владеющего языком, у нас стало больше.

Особое значение придавали выездам в подразделения войск специального назначения. Заметно, что кубинцы очень серьёзно готовились к нашим приездам.

Стрелковый городок располагался недалеко от Гаваны. Здесь проходила основная работа по обучению стрельбе. Кубинцы стреляли из всех видов оружия. Упражнения, все до одного, были рациональными и очень динамичными. Большое пространство было занято домами с улицами, перекрёстками, светофорами. Почти в любом окне могла появиться мишень. В отличие от нашей советской подготовки, мишенная обстановка была очень разнообразная. Главное, что были цели, по которым нельзя было стрелять, это – гражданское население: женщины, дети и нарисованные люди без оружия. Стрелкý надо было, в том числе, определить уровень угрозы для себя. На огневой рубеж выходили и парами, и большими группами. Эффект от увиденного нами был впечатляющим. Теперь мы записывали в тетрадях любые нюансы. Сильным методическим фактором была ночная стрельба. У кубинцев был выработан навык стрельбы без прицеливания, по направлению ствола. Длительная тренировка давала возможность телу и мышцам автоматически, с большой точностью поражать невидимые в темноте или дыму цели по источнику звука.

Спортзал школы карате на методических показательных тренировках был переполнен офицерами, которые имели чёрные пояса.

Нам рассказали удивительную историю, как зародилась школа «оперативного карате» на острове. Из многих школ Японии одно из направлений карате было боевым оружием коммунистов Страны восходящего солнца. Коммунистическая партия Японии, по договорённости с Фиделем, приняла у себя группу кубинских спортсменов и в течение нескольких лет активно тренировала их в своих, закрытых для всех остальных, залах. Инструкторы, вернувшиеся на Кубу, сделали из карате в спецвойсках, в хорошем смысле этого слова, «культ». Затем в этот вид боевого искусства был привнесён опыт многих бойцов, прошедших различные войны в Латинской Америке, Вьетнаме, Африке. Получилась сильная, стройная система «боевого искусства». Равных ей не было. В конце семидесятых годов кубинские инструкторы стали приезжать в Москву, где в зале на Петровке готовили офицеров КГБ. Так что немного мы уже были знакомы с этим видом боевого искусства. Но спецвойска имели и свои особенности в тренировках. Их-то мы и увидели.

Показали и городскую часть наших будущих занятий: разведка в городе, захват секретоносителя, оборудование городского схрона для спецгруппы и многое другое.

Но это были всего лишь лёгкие штрихи общей картины перед главным, что нас ожидало…

* * *

Уровень интеллекта людей, готовивших нашу группу к занятиям на тропе Че Гевары, был настолько высок, что не зря в последний день перед передислокацией в лес они нам подарили самые сильные впечатления от Кубы гражданской!

Вечером, часов в десять, мы на своём автобусе подъехали к лучшему ресторану Гаваны «Тропикана», где для нас были заказаны столики.

Впечатлениями и ощущениями от происходящего мы уже были перенасыщены. Удивить нас, казалось бы, уже было нечем. Но… Этот вечер был особенным.

Войдя в парк перед рестораном, мы ощутили лёгкую эйфорию! Джунгли были расцвечены всевозможными фонарями. От корней и стволов шли лучи света, теряющиеся в кронах деревьев. Сказочная картина! Selva (джунгли) были пронизаны всеми возможными и невозможными цветами. Солнечный и яркий тропический день, в котором присутствует всё разнообразие красок природного великолепия, искусной электрической подсветкой был воссоздан в темноте тропической ночи. Мы стояли, заворожённые увиденным. Эффект праздника добавляла лёгкая музыка, летящая сквозь деревья.

«О, в таком лесу, – думал я, – повоевать можно!» Кстати, и потом в своей методике кубинцы поднимали планку тренировок всё выше и выше, до тех пор, пока не начинало «сносить крышу»! А в самом конце показывали и объясняли то, что в голове уже не умещалось.

В огромном зале в самом центре этого сказочного леса располагалась сотня накрытых белоснежными скатертями столиков, на которых стояли, подрагивая трепетными огнями, большие свечи. Нас провели к большому столу в центре зала перед самой сценой, на которой прямо перед нами скрипачи в белых смокингах играли классическую музыку. Звуки её завораживали и заставляли думать о вечном… На столе затейливо, как украшения, вились живые орхидеи. Официанты принесли несколько бутылок рома. Не того рома, к которому мы уже привыкли, с «Хай Болом». Это был ром, как нам представлялось, далёких предков. Почти чёрный, тягучий, обладающий ароматом лесов, цветов и веков. Разлили по бокалам.

– Эти сигары, – говорил наш сопровождающий, молодой майор, – делаются самыми лучшими молодыми мастерицами табачной фабрики на бёдрах… Каждая из таких сигар на чёрном рынке США стоит значительно больше ста долларов…

Мы вертели сигары, которые он нам передал, перед носом, наслаждаясь запахом табака.

– Теперь, раскурив сигару, – майор показал, как это надо сделать правильно, – опустите её кончик в бокал с ромом, надо его обильно пропитать и… курить!

– !!!

Даже никогда не курившие стали повторять и пробовать курить настоящую кубинскую сигару с ромом, сделанную молодой красавицей. От рома и аромата табака музыка становилась всё слаще.

Стол опять ломился от различных блюд. Атмосфера, музыка, ром и сигары, окончательно сделав своё дело, ввели нас в состояние, близкое к блаженству.

Как-то незаметно со сцены ушли скрипачи. Наступила тишина. Зал, который был переполнен людьми, стих…

Постепенно пригасили свет. Наступила глубокая тропическая ночь. Лишь на столах горели свечи. Почти в полной темноте едва слышалось какое-то движение, как будто бы со всех сторон махали крыльями птицы. Сделав ещё глоток рома и держа в зубах сигару, я застыл в ожидании.

Музыка и свет обрушились одновременно. В разноцветии красок вспыхнули сцена и джунгли. Везде – на сцене, вокруг столиков и даже на маленьких специальных площадках на деревьях затанцевали, закружились десятки, нет, сотни танцовщиц кабаре «Тропикана» в обворожительном и неповторимом танце Salsa Cubana (кубинское движение) …

– Сейчас танцуют одновременно двести девушек! – стараясь перекричать музыку, орал наш гид.

Зажигательная музыка понесла всех в вихре эмоций. «Кубинское движение» – медленное, а затем резкое движение бёдрами, тазом, животом – девушки исполняли с эротическим подтекстом, да так, что мужчины в ресторане стонали от вожделения… А танцовщицы были на любой вкус: и белые блондинки, и рыжие, и чёрные, шоколадные и мулатки. Высокие, очень высокие, маленькие и пухленькие, средние и худенькие. Их глаза горели задором, молодостью и страстью. Это была фиеста – праздник любви… Откровенные наряды танцовщиц нисколько не скрывали тел девушек. Они были даже больше раздеты, чем одеты. Платья яркими линиями подчёркивали прелести красавиц: грудь, животы, ягодицы, ноги и роскошные волосы…

Девушки несли нас в головокружительном танце за собой так, что мы забыли обо всём. Ром пили уже, как воду, лишь бы смочить пересохшее горло. Музыка менялась. Ритм и темп оставались такими же зажигательными. Один танец переходил в другой, менялись костюмы, танцовщицы… Они отдыхали, успевали переодеться – и опять появлялись на сцене. А нам, зрителям, отдыха не было… С каждым выходом новых и новых соблазнительниц страсти захватывали нас всё больше, а сердца колотились всё сильнее. Нам казалось, что это длится вечность. Захотелось упасть и умереть. Чтобы именно этот миг в твоей жизни стал последним… Но музыка продолжала звучать. Каждый следующий танец был интереснее предыдущего. И вот, когда апогей был достигнут, свет неожиданно и резко погас, а музыка – замолкла.

Вокруг была густая тропическая ночь. На столах догорали трепетные свечи, отдавшие сегодня себя без остатка, чтобы вокруг них был свет и праздник…

* * *

Утром, уже в шесть часов, мы ехали в автобусе далеко под Гаваной. Нас везли в полевой лагерь. Музыку в автобусе попросили выключить, все спали. Пепе, водитель, очень удивился: «Как можно ездить без музыки?» Но радиоприёмник выключил.

Не спал и бодрствовал лишь наш шеф Виктор Васильевич. Он усиленно вёл беседу с Пепе. Несколько дней назад Воробьёв увидел, что водитель «клюёт носом», попросту засыпает за рулём, и стал переживать. Мы, действительно, за эти полторы недели наездили уже тысячу километров, а водитель с нами был всегда один и тот же – Пепе. Конечно, он устал. Кроме того, он успевал технически готовить машину, отвозить её в гараж, наверное, чистить, заправлять и ещё уделять время своей семье… Поэтому, чтобы не оказаться в кювете, шеф вёл с ним отвлекающие от сна разговоры.

Мудрый Воробьёв тоже измотался: он успевал быть всегда с нами, чтобы переводить все разговоры, готовить планы предстоящих занятий, ездить в посольство, встречаться там с руководством, договариваться о том, как нас будут одевать, кормить и какие деньги платить. Виктор Васильевич умудрялся поговорить с каждым из нас «по душам», настроить на учёбу, узнать каждого и, что называется, заглянуть в глаза и понять, что там светится. Он был старшим в новой, по сути своей, работе, за которую отвечал перед Дроздовым – начальником нашего Управления. У него хватало сил и энергии на всё и на всех.

Виктор – морской офицер, закончил военно-морское училище. Служил на флоте и был счастлив своей судьбой. С детства мечтал о морях и океанах и на службе побывал в длительных морских походах, не раз обогнул земной шар. Магелланов пролив, мыс Доброй Надежды, мыс Горн и многое другое видели его глаза… Уже будучи капитан-лейтенантом, попал служить в особый отдел, закончил школу КГБ, и его, как одного из самых достойных и надёжных, назначили заместителем командира по безопасности атомного подводного крейсера К-19 с кодовым названием «Хиросима». И опять длительные морские походы, только теперь под водой.

В одном из таких походов, в Атлантике, где-то недалеко от границ Соединённых Штатов, произошло ЧП. Загорелся отсек, где находились торпеды с атомным зарядом. Командир принял решение – всплывать. А в океане, наверху, бушевала стихия. Одиннадцатибалльный шторм – нешуточное испытание, а тут ещё – серьёзный пожар. Задраили все отсеки. А туда, где уничтожал всё огонь, подбираясь к торпедам, отправились первые добровольцы. Их, в том числе вместе с командиром, инструктировал и заместитель: «Не больше пяти минут… высокая радиация… сделали, что сказал командир, и – сразу же назад!»

Когда Виктор Васильевич рассказывал нам с Абакаром и Халбаичем эту историю, он склонил голову:

– Когда готовили вторую, потом третью смену моряков для тушения пожара, – голос его дрожал и прерывался, – я увидел настоящий героизм и мужество обычных простых парней. Очень трудно сейчас представить, как можно перебороть в себе чувство страха и желание жить. Ведь перед переборкой мучились, умирая, те, которые только что вышли оттуда. Мы знали абсолютно точно, что моряки, мичманы и офицеры идут туда на верную смерть. Приказать мы были не в силах. Но всё равно находились добровольцы и шли на верную смерть… Я до сих пор, хотя прошло уже очень много времени с тех незабываемых минут, не могу представить, какими качествами надо обладать, чтобы сделать этот шаг… Шаг туда… в бездну смерти… за раскалённую дверь. Это не те воины, которые встретили смерть случайную и неожиданную. Эти моряки шли осознанно, понимая в свои девятнадцать-двадцать лет, что там – смерть… А они – молодые и сильные – так любили жизнь!..

Подошли американские корабли, предложили помощь. Наши моряки отказались, продолжая бороться за живучесть корабля. Позднее подоспел и наш флот. Лодку спасли… Тогда погибли двадцать восемь человек! Но в памяти Воробьёва остались и имена, и поступок каждого из них. С этим ему придётся жить всю оставшуюся жизнь…

Через какое-то время после этих событий неожиданно Виктора вызвали в штаб флота. «Вас переводят в разведку, – объявил ему командующий, – обсуждению приказ не подлежит! Желаю вам, чтобы служили там Родине так же честно, как и на флоте…» Адмирал гордился молодым моряком и без желания отпускал со своего флота… Но существовал приказ Центра.

Три года учёбы: знание тонкостей разведывательной работы и владение испанским языком сделали из оперативного работника – морского волка – интеллектуального разведчика, дипломата.

Виктор попал служить к Юрию Ивановичу Дроздову в нелегальную разведку. Оказался именно здесь неслучайно. Сам Юрий Иванович курировал подбор и учёбу моряка.

Когда новоиспечённый дипломат, изучив обстановку, уже пообтёрся в «лесу», так называли место дислокации Первого главного управления КГБ, был готов к получению задания, – это произошло. Его вызвал сам Дроздов:

– Скажите, как вы думаете, можно ли украсть американскую атомную подводную лодку? – задал вопрос генерал.

– ?!

У Виктора это вызвало шок. Ничего себе вопросик! Как будто бы речь идёт о машине, припаркованной где-то…

– У нас есть люди, которые обеспечат ваше проникновение на базу американских подводных лодок. Вам необходимо задраиться, уничтожить внутреннюю команду, запустить реактор, погрузиться под воду и перегнать лодку в наш порт, – Дроздов перечислял задачи, необходимые к выполнению, а Воробьёв только от удивления открывал всё шире рот. – Подберёте себе достаточное количество моряков, умеющих управляться с такой техникой… С вами пойдёт наша группа спецназа из «Вымпела», ребята подготовлены, они решат вам все силовые вопросы…

Таким образом Виктор Васильевич впервые услышал о «Вымпеле» и каких-то «чудо-спецназовцах»…

Что стало с американской подводной лодкой и как закончилась та операция, я расскажу в следующий раз, а пока Виктор Васильевич забалтывал нашего водителя и вёз нас в лагерь, который создал Команданте Че Гевара…

Автобус съехал с шоссе и долго петлял по просёлочной дороге, углубляясь в горы. Поля с зарослями сахарного тростника попадались всё реже и реже. Пропали и местные деревни. Вокруг – только горы и непроходимые заросли джунглей. Наконец, мы въехали в военный городок. Здесь были казармы, аэродром, большие ёмкости для бензина на десятки тысяч тонн, стрелковые городки и вышки для часовых. Вокруг этого центра высились вершины остроконечных гор, поросших густым лесом. Семь вершин окружало этот центр. Это и был тот легендарный лагерь, где готовил свои отряды перед поездкой в Боливию Че Гевара. А по вершинам этих гор шла многокилометровая Тропа великого Че.

Кроме вооружённых патрулей и часовых народу в лагере было не видно. Только у штаба с развевающимся кубинским флагом нас встречала группа офицеров. Лица некоторых из них нам были уже знакомы по предыдущим встречам на показательных занятиях. Они все были одеты в военный камуфляж. Правда, форма, как мы пригляделись, была разная. Здесь была и одноцветная, уже виденная нами, оливковая форма, и тёмно-коричневатая с крупными, ещё более тёмными разводами – ангольской и мозамбикской армий, и ядовито-зелёная, с мелкими и частыми, как оспа, чёрными точками – вьетнамская, и пятицветная, самая яркая и красивая – американская. Это были преподаватели специальной школы. По форме можно было определить, кто где был и чем в последнее время занимался.

На общем построении нас познакомили. Мы узнали, что во всём лагере, кроме нашей группы, преподавателей и охраны – никого нет… Лагерь ради нас был специально освобождён от всех курсантов, которые раньше проходили здесь подготовку. Обеспечение секретности и безопасности в войсках спецназначения было не просто словами. Всю школу «вычищали» специально для нас. Догадались мы и о добавленных нам нескольких днях, полученных якобы для «аклизматизации», переделав на свой лад слово, определяющее время привыкания к стране, её климату. Но, несмотря на наше игривое настроение, серьёзность ситуации поразила всех: «Нельзя показывать нас! Нельзя показывать нам, кто был здесь раньше!»

Покормили завтраком и принесли каждому из нас уже подобранное снаряжение. Выдали автоматы Калашникова, но мы сразу же сдали их в оружейную комнату, под охрану невидимого часового.

В девять часов утра мы, одетые очень экзотически, стояли в строю перед всеми нашими учителями. На ногах – парусиновые тапочки тёмно-синего цвета, надетые без носков, зелёные шерстяные трусы-шорты, которые плотно облегали наши задницы и бёдра, белые, с коротким рукавом майки. Через плечо перекинута bolsa (сумка), похожая на сумку от противогаза. Внутри неё аккуратно сложены палочки-дощечки с заострёнными концами и закрашенными зелёной краской с одной стороны, проволочки, булавки, верёвочки, имитаторы толовых шашек, детонаторы и бикфордов шнур, спички. Четыре преподавателя еле дотащили имитаторы-болванки автоматов. Это были, по размерам один в один, автоматы Калашникова, вылитые из сплава какого-то олова и чугуна. Лёгкая тонкая бечёвка шла от ствола к прикладу. Это – ремень! Весила эта «хрень» килограмм семь-восемь…

– Это будет у вас вместо оружия, – кисло, без энтузиазма сказал наш шеф, взвешивая его в руке, – пока не научитесь… мать вашу… Родину любить. – Он никогда ранее не матерился, но здесь не сдержался.