Текст книги "Легенды «Вымпела». Разведка специального назначения"

– Воюем против «контрас», считай, фактически против американцев, – начал рассуждать Помазков, – а платят долларами…

– Тебе что, советские рубли, что ли, выдать? – засмеялся В.В. – Интернациональная валюта. На их деньги мы с ними и боремся… Не переживайте, сейчас поедем в обменник и поменяем доллары на кордобы[81]81
  Денежная единица Никарагуа.


[Закрыть].

Опять поехали по городу. Движение было оживлённое, машин на дорогах много и очень разнообразных. Каких только моделей мы здесь не увидели! Особенно удивляли грузовики с частными номерами. Каждый раз, как на диковинку, смотрели и показывали пальцами: «Смотрите – какой огромный грузовик и – с частным номером…» В нашей стране весь бизнес был в руках одного хозяина – государства. А тут частные автобусы, грузовики, тракторы и такси. На одном из участков проехали мимо американского посольства. После нашего советского уютного домика это здание выглядело зловеще. Расположенное на возвышении, оно смотрелось как средневековая крепость. Огромный забор с колючей проволокой наверху и колючей проволокой вокруг, мешками с песком, пулемётами и многочисленными часовыми и наблюдательными вышками. Посередине одиноко развевался звёздно-полосатый флаг. Других зданий вокруг, несмотря на то что это город, не было. Пустое пространство, очищенное даже от растительности, придавало картине унылый, мрачный вид.

– То-то, окопались! – процедил Помазков. – Боитесь… Скоро везде во всём мире так будете сидеть.

– Знаешь, почему «гринго» так не уважают в Латинской Америке? – спросил я.

– А где их уважают, – даже не вопросом, а утверждением сказал Володя.

– Потому что их самоуважение доведено до абсурда, – заключил я. – Их любовь к себе идёт через унижение других. Сами сегодня в стране – в полном дерьме, а видишь, какая показуха своей «мощи»…

– Группа кубинского спецназа из шести-восьми человек разорила бы это гнездо очень основательно, – заключил нашу беседу Помазков.

Заочно повоевав с американцами, мы опять свернули на обычные улицы города. В некоторых местах дома были разрушены. Это последствия землетрясения 1972 года. Такие картинки навевали неприятные мысли о беспомощности человека перед стихией.

Впереди идущая машина остановилась.

– Обменник, – предположил Володя.

Мы оказались на небольшой площади перед каким-то рынком. Как только мы закрыли дверь машины, нас окружила группа детей лет по пять-шесть:

– Sinior! Por favor, dame una sigareta para mi mama… – заголосили они все вместе. От такого шума и напора я не мог понять смысл слов и чего они просят.

– Чего они хотят, Виктор Васильевич? – растерялся я.

– Они просят: «Синьор! Пожалуйста, дайте одну сигаретку для моей мамочки…» Они увидели у тебя красивую пачку сигарет, вот и просят…

Я действительно, выходя из машины, достал «More» и попытался прикурить.

– Для мамы? – ещё больше растерялся я. Но стал раздавать красивые тонкие сигареты в детские руки. Получив свои сигареты, группа вымогателей скрылась. А я пытался взглядом проследить: куда они бегут и где их такие курящие мамы. Но в толпе и суете так ничего и не увидел… Пройдя площадь ко входу в огромный рынок, я увидел этих «мамочек», торгующих сигаретами разных и сортов, и калибров – и врассыпную, и пачками. Да, наконец я понял подвох и присоединился к весёлому смеху моих друзей, которых почему-то дети не выбрали…

– Они сразу увидели, что ты добрый, – шутил Виктор Васильевич. – Ну, вот и наш обменник, – обращаясь сразу ко всем, он показал рукой на рынок.

Огромный городской рынок, где продавалось буквально всё, что только продаётся в мире, – кипел деловым муравейником.

– Только не отставайте и не теряйтесь! – уже кричал В.В., увлекая нас в бесчисленные ряды шмоток, продуктов, плетёных кресел, чучел крокодилов и другой нужной и не очень нужной всячины. – У меня здесь есть местечко со знакомыми продавцами, там и произведём обмен…

Минут через десять, покрутившись по лабиринтам торговых рядов, шеф вывел нас к наиболее укомплектованному товаром прилавку и нырнул в дыру между развешанных рубашек и панталон, а через мгновение появился оттуда уже с хозяином.

– Все наши посольские это место передают по наследству, – стал объяснять Виктор Васильевич. – Здесь, как в банке, – всё честно и высокая культура обслуживания. Предлагаю поменять по сто долларов. Больше не надо, на месяц жизни вам хватит, и сувениров еще накупите.

Хозяин радостно и доброжелательно улыбался, приглашая зайти в дыру-банк. Я «нырнул» туда первым.

– Сто долларов, – протянул я ростовщику хрустящую купюру.

– Два миллиона семьсот тысяч кордоб, – проговорил он, сделав быстрые расчёты и забрав у меня одну зелёную бумажку.

– Сколько, сколько? – оторопел я, удивляясь грандиозности цифры.

– Два миллиона семьсот семьдесят тысяч, – поправился банкир. Видно, он подумал, что это для меня мало, и сразу же добавил ещё семьдесят тысяч…

Я кивнул. А хозяин стал доставать из картонной коробки перевязанные пачки засаленных разноцветных купюр. Сначала размером побольше, затем пошли бумажки поменьше. Выложив передо мною на какое-то подобие стола, заваленного рубашками, огромную кучу денег, проговорил:

– Всё!

Эта куча кордоб шокировала меня. В карманы я спрятать это явно не мог. Нести в руках, в охапке, – было бы по крайней мере странно… «Да, надо бы было взять рюкзак», – думал я и разглядывал кучу денег. Хозяин понял мою заминку и дал мне большой пакет, похожий на мешок. Мы вместе с ним уложили деньги вовнутрь, и я вылез из дыры.

Пока процедуру обмена проходили другие, так же, с округлёнными глазами и мешками, набитыми деньгами, по очереди выходя из тёмного пространства, я говорил В.В.:

– Ну вот, Виктор Васильевич, теперь я тоже миллионер…

– И как ощущение? Чувствуешь ненависть к бедным? – подначивал меня шеф. – Смотри, с такими деньгами не зарывайся… Не забывай старших товарищей, с кем в схроне сидел вместе, – шутил он.

– Двадцать семь тысяч кордоб за один доллар! – не обращая внимания на его шутки, пытался анализировать я. – Вот это инфляция! Какая зарплата у людей здесь? Ну, в среднем… – стал я приставать к Виктору с вопросами.

– Двести, двести пятьдесят тысяч в месяц…

– Это? Это… – стараясь перемножить и разделить, бормотал я. – Семь-восемь долларов? Ничего себе… Как же они живут?

– Вот так и живут. Поэтому и воюют за хорошую жизнь…

– Слушай, Васильич, сразу как-то миллионером неудобно становиться. А сколько в спецназе офицеры получают? – не унимался я.

– Двадцать пять долларов.

– Как же это? И ещё в боевых действиях принимают участие, – уже не с шефом, а сам с собою стал разговаривать я. – Такие люди – это, это… особенные люди…

В этот момент я совершенно по-другому посмотрел на всё происходящее в этой стране. Я проникся уважением к нашим друзьям, офицерам спецназа, и с ужасом вспомнил, что, когда мы приходим в штаб, они все наперебой пытаются ещё и угостить нас или фруктами, или какими-то сладостями. А мы, дураки, не отказываемся и едим, как из голодного края. Ужас! Да, на самом деле, бескорыстие их не знает границ, у них нет в головах вопросов о «золотом тельце» и благополучии. Но ведь, наверное, они мечтают об этом? Ведь они же хотят жить хорошо? Не может же быть, что Сомоса их отучил от изобилия, да… какого изобилия, на это же даже семью не прокормишь…

– Ты обратил внимание на то, что в городе много разрушенных домов? – спросил меня В.В. – Это после землетрясения 1972 года. Эпицентр его оказался точно в центре Манагуа. Десятки тысяч человек погибли, сотни тысяч остались без крова. Так вот, международной помощи было передано правительству огромное количество, только деньгами – восемьдесят пять миллионов долларов! Сплошным потоком шли разные товары, медикаменты, одежда, продовольствие. Анастасио Сомоса забрал всё. А в помощь нуждающимся – не выделено ничего. Ни цента! Поэтому город до сих пор в развалинах. Сомоса умудрился даже продавать на сторону медикаменты, которые шли от Красного Креста…

– Если бы американцы не вмешивались, – сказал я, – песенка клана Сомосы спета была бы намного раньше.

Последним из дыры-банка появился Николай. Его мешок был значительно больше. Он тоже смущённо улыбался, тупо приговаривая, обращаясь ко мне: «Командир, я стал миллионером. Поменял двести долларов…» Корнеенков – вообще человек особенный. Родом из далёкой белорусской деревни, где прошло его детство, он вынес чистоту и силу обыкновенного мужика и был человеком по-настоящему простым и бесхитростным. Правда для него – это принцип жизни. Для него соврать или поступить не по совести было подобно смерти. Прямой, открытый, надёжный. В хитросплетениях разведывательных комбинаций Коля терялся. И ещё – ему с трудом давались языки. Поэтому он брал их «задницей». Упорству, с которым он боролся за изучение испанского языка, можно было позавидовать. В руках у него всегда был учебник со словарём. Он зубрил слова и день, и ночь. Характерной особенностью Николая была его неимоверная физическая сила. Он, при своём не очень высоком росте, чуть выше среднего, обладал данными богатыря. Однажды на занятиях по минно-подрывной подготовке, где мы в очередной раз взрывали различные заряды, мины и одновременно практиковались в метании гранат, Николай взял ручную гранату и метнул её прямо над головой… Бросок был такой силы, что взрыватель сработал на высоте метров пятьдесят, когда граната оказалась в апогее полета… Все, конечно, были в шоке от произошедшего. Но Коля настолько был уверен в своей силе, а поэтому – в безопасности, что ничуть не переживал за свой поступок. Когда он кидал гранату на дальность, она всегда взрывалась высоко над землёй, не успев даже долететь до поверхности поля. А однажды, заспорив с кем-то по очень, как ему казалось, принципиальному вопросу, он взял своего противника за ноги и туловище и, как штангу, поднял на вытянутые руки… Поднять так живое, барахтающееся тело – практически невозможно. Учитывая, что человек по размерам был даже чуть больше его самого, да к тому же, так скажем, «не был согласен, чтобы его так “носили на руках”, и поэтому сопротивлялся», – его поступок уникален. Поносив так, на вытянутых руках, верещащего противника, он опустил его на землю, правда, плашмя. Узнав о том, как у Николая происходил спор, все сказали: «С Корнеем лучше не спорить…»

В.В. дал нам час на изучение рынка. Договорившись встретиться у машин, мы разошлись поглазеть и, по необходимости, купить сувениры. Я оказался рядом с лавкой, где продавались крокодилы. Приглянулся экземпляр рептилии, стоящей на хвосте. В передних лапах аллигатор держал мощными когтями красивую деревянную пепельницу, посередине изделия была вклеена старая серебряная монета.

– Давай нашему адмиралу купим пепельницу, он всё же курит, – предложил я Помазкову, с которым бродил по рынку вместе.

– Ага, а к пепельнице вместо подставки – крокодила, – засмеялся Володя.

У нас было сомнение, а правильно ли «подхалимничать» и привозить какие-то дорогие подарки своим руководителям. Вообще из нас никто никогда этого не делал и даже не помышлял об этом. Но такая пепельница-крокодил уж очень оригинально бы смотрелась в кабинете Хмелёва. Да и командира мы уважали.

– Смотри, стоит всего … – Володя помедлил, переведя тысячи одной валюты на другую, – пять долларов, меньше, чем блок сигарет…

– Некоторые здесь работают за такие деньги почти целый месяц.

– Это всего лишь пепельница. Я тоже согласен: привезём крокодила – кто-то будет думать, что мы заискиваем. А тут всего-то пепельница. Скажем: «Вот вам пепельница…» Пепельница – ерунда, пепельницу можно. Вспомни, как много он курит…

– А вот вам – подставка к пепельнице, – захохотал я.

Крокодила мы всё-таки купили. А от продавца узнали, что это – чучело рептилии, которой было шесть лет, и длиной она от кончика хвоста до носа – один метр пять сантиметров. Такие рептилии являются обычной живностью многих рек Латинской Америки. Довольные удачной покупкой, но всё же сомневаясь, подарим ли его Хмелёву, или кто-то заберёт этот сувенир себе, двинулись дальше.

Исходя из нашего миллионного состояния и уровня цен на городском рынке, заодно мы накупили кобур для разных типов пистолетов, которых здесь было множество, военных американских ремней и, конечно, военную форму-камуфляж. Гражданская одежда была нам как-то неинтересна… В машину все пришли с большими свёртками и баулами, а в мешке-кошельке денег было, как сказал Помазков, «ещё – полмешка…» Да, всё же миллионером быть хорошо… Вспомнилось, что недавно, в воскресенье, шеф повёз нас искупаться на океан. У нас был выходной, и на нескольких машинах рано утром, ещё затемно, мы поехали, как сказал на белорусский манер Коля, «на рэчку…» Прибыв туда часов в десять утра и заняв места в пустынном ресторане в десяти метрах от берега, мы провели там целый день, практически до вечера. Купаться в Тихом океане всем довелось впервые, а мне, поскольку я служил когда-то на Сахалине, пришлось купаться впервые – с этой стороны океана. В ресторане был душ с пресной водой, уютные столики и кресла в тени вековых деревьев, экзотические блюда, которыми нас целый день кормили, доброе приветливое расположение хозяина и мы – практически единственные на берегу. Пили ром, пробовали разных экзотических рыб, крокодилье мясо и даже черепашьи яйца и суп. Это сводило с ума от необычности и экзотичности происходящего: мы как будто бы находились в книгах своего детства – про путешествия и открытия новых, неизведанных земель. Кто из нас в детстве не мечтал о дальних странах и путешествиях?!

 
Я мечтала о морях и кораллах,
Я поесть мечтала суп черепаший…
Я шагнула на корабль, а кораблик
Оказался из газеты вчерашней…[82]82
  Песня из фильма «Ещё раз про любовь» (1968 г.), реж. Георгий Натансон.


[Закрыть]
 

Этот наш корабль был настоящий, и черепашьи яйца, напоминающие с виду смятые шарики от настольного тенниса, под ром вызывали у нас бурю эмоций… Но самым большим потрясением того дня был счёт в ресторане, в котором мы провели целый день. Тихий океан, черепашьи яйца и… – по два доллара с человека за все прелести! Всё это вместе в голове никак не укладывалось. Именно тогда я вспомнил слова своего друга Юры Инчакова, который, вернувшись из Мозамбика, где у него была похожая ситуация, сказал: «Лучше быть со ста долларами в Мозамбике, чем с десятками тысяч – в Париже…» Правда, в Париж нас никто и не посылал, и десятки тысяч не давал. Поэтому ощущение, как там, в европейских городах, нам было неведомо.

Прибыв на свою виллу, мы сразу облачились в купленную форму, подогнали под себя ремни и увешались кобурами и купленными ножами. Так и появились на занятиях по стрельбе у Хорхе и Сальвадора. Особенно нам нравились лёгкие спецназовские ботинки. Пистолеты в кобурах привыкали к «родным» местам. Сальвадор улыбался, довольный, что мы – не как какие-то зазнавшиеся «гринго» – так серьёзно относимся к занятиям.

Позднее именно эта амуниция, а конкретно, эти никарагуанские кобуры, легли в основу моих разработок уже наших, советских кобур, сделанных из жёлто-коричневой свиной кожи. В них по всем, уже изученным нами правилам, было всё: стояла и стальная пластина в виде пружины, чтобы надёжно удерживать разные виды пистолетов, и правильная защёлка-фиксатор для быстрого выхватывания оружия, и мягкая кожа со множеством креплений для универсальности изделия. Нашу кобуру, которую разработали на основе образцов из Манагуа, мы могли носить и на поясе снаружи, и на поясе внутри брюк, и даже в разных положениях под мышкой, под одеждой. Могла она крепиться и под одеждой на ноге… Поэтому деньги и своё «миллионерское» состояние мы использовали правильно и по назначению. Так что миллионером быть всё же хорошо…

Вечером, сидя за столом с Виктором Васильевичем, уже в одиночестве прохладной ночи – только мы и он, стали обсуждать мероприятия, которые проводили сандинисты против «контрас».

– Васильич! Уже пора бы и нас заслать туда, – начал я уже «заезженную пластинку» с нашими ежедневными просьбами к нему: поучаствовать вместе с никарагуанским спецназом в операциях. – Нам надо набираться конкретного боевого опыта…

– Вернёмся из командировки, – поддерживали меня остальные, – отчитываться нечем будет. Да и людям в глаза смотреть стыдно…

– Спросят: «Ну, что делали?» Что говорить будем: «В штабе сидели, ром пили..»?

– Васильич, мы не подведём. – И все с надеждой смотрели ему в глаза.

– Не могу я. Запрещено… Не дай бог, с вами что-нибудь случится. Мне мало не покажется. Нет, не положено…

– Да что с нами случится? Мы высовываться не будем… Но не быть там – нельзя… Ведь смотри, та же, последняя операция, которую разрабатывали с нашей помощью, начало её – дней через десять… Там наше участие просто необходимо… И координация, и спецсредства, которые будут использоваться… А то – идея наша, а как она претворится в жизнь, нам останется неведомо… Виктор Васильевич, давай, отпускай…

– Не получится ничего, я даже согласовать с Центром не успею…

– Если телеграмму утром отправить, то послезавтра будет ответ, и у нас на подготовку ещё целая неделя. Шеф, разреши…

– Ну, не знаю, не знаю… Я поговорю с Вальтером.

– Вот это – правильно! – оживились и обрадовались мы. – Это очень правильно. Ты – мудрый человек, Виктор Васильевич, – явно льстя ему, стали хвалить мы его наперебой.

– Ну ты посмотри на них, – засмеялся Виктор. – Во-первых, врут, а во-вторых, радуются, что их на войну отпускают. Как дети малые. Вы что, не понимаете, что погибнуть можете?

– Всё понимаем. Поэтому и просимся, – стали серьёзными мы. – Другими не будем…

– Да?.. Но, надо сказать, – и после паузы В.В. проговорил тоже очень серьёзно, – мне других и не надо… Договорились. Завтра пишу шифровку.

Ночь и весь следующий день тянулись для нас как вечность. В штабе спецвойск с особой тщательностью изучали район предполагаемых действий, сам план операции «вылизывали» уже сотый раз, задавая себе вопросы: «А как поступить, если события будут развиваться так, а так?» И решали вводные, одну за одной…

Вечером на стрельбах удивили даже Кудряшова. Мы стреляли так собранно и ответственно, что практически не делали ошибок. В нас сразу же, за один день, произошёл внутренний и внешний переворот по отношению к делу, которым мы занимались. Хотя, конечно, и до этого мы были собранны и ответственны, но теперь, даже ещё до согласия Вальтера и Центра, настрой был боевым. Сальвадор нами был доволен. Хорхе в этот день отсутствовал. Как сказал Юра, он уехал в провинцию – дела. Те упражнения, которые мы выполняли с Сальвадором, становились всё сложнее и сложнее. Я заметил такую особенность в методике преподавания этой стрельбы: как только мы «догоняли» по результатам нашего учителя, он показывал следующий секрет, который позволял ему сразу же значительно опередить нас. Как только мы снова доходили до его уровня, освоив этот приём, появлялся очередной секрет – как быть сильнее. А потом Сальвадор сказал:

– Никогда и никому не показывайте своего последнего секрета, как быть лучшим. И на занятиях в финале не показывайте, что вы можете стрелять ещё быстрее. Никто не знает, кто из будущих учеников станет вашим врагом в жизни. Оставьте себе один шанс…

Такого мудрого подхода к простым занятиям «пострелять» мы ещё не знали, но совет этот запомнили навсегда, поэтому и сегодня имеем тот свой последний, коронный приём, о котором никому и никогда не расскажем… А слова никарагуанца напомнили нам, что игра со смертью может начаться у любого из нас в любую минуту. Мне подумалось, что он бы мог и не говорить нам об этом, ведь к занятиям по стрельбе, на самом-то деле, это никак не относится. Но это – важнейшее правило выживания для тех, кто живёт этой жизнью… Значит, он переживает за нас, любит и видит в нас братьев и людей одной крови… И опять я, не говоря ни слова, проникся к этому человеку безмерным чувством благодарности. «Да как их можно не любить?» – задавал я сам себе вопрос и отвечал: «Не любить – невозможно. Они – мои братья!» А ещё меня поражала мысль: «Он уже много дней тратит свои время и энергию, передавая нам уникальные знания бескорыстно и с любовью. Почему? Он не получает за это денег. У него нет на это распоряжений от своих командиров. Он даже никак не зависим от нас по службе. Почему? Ведь не просто пострелять ему хочется? Они вдвоём с Хорхе смогут это сделать и без нас. Ведь мог бы так, из уважения, чуть-чуть показать и… А тут – всё, до деталей, до мелочей. Это какая-то исключительная национальная никарагуанская черта…»

Так и создаются коллективы, группы, сообщества, народы. Только забота друг о друге, только вера единомышленникам объединяют крепче, чем кровное родство. И выражение «Мы с тобой одной крови!» – это и есть кровь общих идей, кровь понимания между людьми. Сказал неправильно, тем более, не понял, не поддержал в трудную минуту – и ты уже изгой в этом сообществе. Всего лишь мгновение от ненависти до любви. И ты стал другой крови. Ты стал иначе мыслить и, тем более, делать. Ты стал чужим…

* * *

На следующий день Виктор Васильевич сказал нам, что завтра с утра выезжаем в Матагальпу!

Это был район, контролируемый «контрас». Хотя власть сандинистов была в этом месте устойчива и стабильна, но всё же действия противоправительственных сил в этом районе носили регулярный разрушительный характер. По ежедневным сводкам мы знали: то убийства партийных лидеров районного уровня, то нападения на правительственные учреждения, то заминированные участки дорог, найденные с помощью агентуры. Это был один из самых неспокойных и нестабильных районов. И вот наконец мы выдвигаемся туда…

За эти оставшиеся полдня до выезда мы буквально замучили нашего шефа вопросами: «Что брать с собой? Форма одежды? Какова главная и тактическая задача?» Виктор Васильевич на всё это только хмыкал и, улыбаясь, отвечал: «Ну, вы же уже грамотные. И в стране – не первый день, сами соображайте, оценивайте и принимайте решение…»

Собравшись вместе, отдельно от шефа, мы долго рядили-судили, что делать и к чему готовиться.

– Ему хорошо! – говорил Помазков. – Он не первый раз выезжает в провинцию. Ему всё знакомо. А у меня испуг, как у первоклассника…

Рано утром на двух машинах двинулись по дороге от Манагуа на восток по Панамериканскому хайвэю. Проехав по пути следования городок с очень необычным именем – Типитапа, встретили восход солнца в дороге, сразу же оценили, зачем мы так рано выехали. Как только солнце появилось из-за горизонта, яркие его лучи ударили в глаза водителю. Солнце светило так ярко, что дорогу впереди практически было не видно. Хорошо, что через некоторое время дорога свернула на север, и солнце оказалось сбоку. Слева осталось огромное «неживое» озеро Манагуа. После землетрясения 1972 года произошли какие-то сдвиги пластов на глубинах этого огромного по размерам и прекраснейшего по виду водоёма, и в воду попала то ли вулканическая пыль, то ли остатки лавы, после чего вода стала отравлена этими выбросами. Пить её и купаться в озере стало невозможно, рыба погибла. Озеро умерло. Через пару часов дорога повернула опять на восток и закружила по холмам. Это были горы Кардильера-Исабелья, часть великой гряды, простирающейся от севера до юга по всему американскому континенту. Машин навстречу попадалось мало, иногда встречались переполненные людьми автобусы, похожие на ёлочные украшения, все разрисованные и увешанные сверху багажом. В середине дня приехали в столицу провинции Матагальпу.

Городом это назвать можно было лишь с большой натяжкой. Несколько мощённых булыжником улочек и очень неприглядного вида дома. Много парков и различных сквериков. В переводе с индейского наречия «Матагальпа» обозначает «Большой город». Да, видно, индейцам тогда было не с чем сравнивать… Поэтому и появилось такое название. На некоторых стенах домов, уныло выходящих на улицу, были нарисованы сандинистские лозунги: «Родина или смерть! Они не пройдут! Да здравствует свободная Никарагуа!» Во многих местах висели красно-чёрные знамёна народно-освободительного фронта. Был час сиесты, поэтому местные жители прятались где-то в тени своих построек и садов.

Первая машина, за рулём которой сидел В.В., не останавливаясь, проехала город «насквозь» и запетляла по дороге в горы. На второй машине мы с Володей Помазковым следовали за ней. Через некоторое время выехали в сказочно красивое место на берегу озера. Несколько уютно расположенных домиков европейского стиля явно не вязались с убогостью предыдущей картины столицы провинции, но вписывались жемчужиной в колорит местности с пальмами и горами, покрытыми зеленью. Как оказалось, это была немецкая деревня…

Выйдя из машины и с удовольствием потягивая мышцы, затёкшие от длинной дороги, Виктор Васильевич с искоркой лукавства в глазах произнёс, при этом ещё и заговорщицки подмигнув:

– Вот вам место, где и будем проводить специальную операцию… – и сам скрылся в распахнутых дверях одного из домиков, явно напоминающего ресторан.

Мы, тоже с удовольствием разминая ноги и одновременно наслаждаясь красотами холмов, не очень понимая задачу, стали рассуждать – что же нам делать?

– А, я понял! – предположил Николай. – У шефа здесь встреча с агентом, и мы, скорей всего, должны прикрыть его…

Все стали внимательно осматривать окружающую местность, пытаясь осмыслить предположение нашего товарища.

– Да ну тебя, какая встреча?.. – не выдержал я. – На такую встречу коллектив не собирают. Да и об этом он сказал бы заранее.

– Ну, не обо всём же можно говорить…

В дверях дома появился шеф и махнул рукой, пригласив нас войти. Это оказался, действительно, ресторан. Внутри – ухоженная обстановка европейского стиля: на стенах тарелочки и фотографии старого города, явно Европа, уютная мебель и столы с белыми скатертями, в зале прохладно от работающих кондиционеров. Навстречу нам спешил невысокого роста, с пшеничными волосами, хозяин: «Проходите, проходите. Чувствуйте себя, как дома…» – приговаривал он. По внешнему виду он явно не был похож на аборигена. На его круглом лице обращали на себя внимание лихо закрученные усы, как у солдат Первой мировой войны. Кожа лица, хотя и впитавшая в себя жгучую прелесть местного солнца, не вызывала сомнения, что родился человек явно не здесь.

Виктор Васильевич познакомил нас с хозяином. А нам чуть позднее сказал, чтобы никто не слышал:

– Осмотритесь, так, чтобы позднее могли бы составить и план здания, и схемы прилегающей местности. С хозяином поосторожней… Ухо держать востро. По данным Вальтера, он, возможно, агент американской разведки, а значит, работает на «контрас». Но он работает и на нас. По крайней мере, он так думает. Правда, веры ему никакой… Он даже агентом-то нашим не считается. Просто – место такое, он оказался на пересечении и наших, и их интересов. И жить хочется, и умирать – не время. Так в жизни бывает, – философски подвёл итог В.В.

Мы парами разбрелись по дому, хозяин не возражал. Да ему уже и некогда было, потому что Виктор Васильевич заказал ему целую гору всякой еды. Особенно удивило нас, что будет готовиться мясо игуаны… Помощниками у него были несколько никарагуанцев. По внешнему виду чистокровные индейцы, низкорослые, круглолицые и весьма дружелюбные… В зале ещё прислуживали две девушки, с виду чем-то напоминающие мужчин, но явно с женскими прелестями, скрытыми под белыми чистенькими рубашками немецкого фасона. Поскольку здание было совсем маленькое, времени на осмотр у нас ушло немного. Вышли во двор.

Дом, оказалось, стоит на берегу красивейшего озера, покрытого со всех сторон густой растительностью. Рядом располагались ещё такого же стиля домики. «Немецкая деревня», – пояснил нам В.В.

– Поселение это появилось здесь давно, ещё в начале века. Это беженцы от Первой мировой войны из Германии… Как видите, прижились и сохранили свою самобытность. Хозяин говорит, что живёт здесь сорок лет…

– Это что, получается, с сорок шестого года? – мгновенно посчитав цифры, изумился Николай.

– Бывший эсэсовец, наверное, – предположил Володя.

– Эсэсовец, не эсэсовец, – остановил нас шеф. – Нам неизвестно. Спрашивать его об этом не рекомендую. Да и не ответит… А то, что ресторанчик у него здесь лучший на сотни километров, – это факт проверенный. И озеро здесь особенное. Пресная вода, но в нём водятся акулы…

– Акулы?! – удивились мы. – А то уже хотели искупаться… Нельзя?

– Да нет. Можно… Но – осторожно…

– Нет, уж лучше на берегу. А они опасные?

– Эти – да! – улыбаясь, проговорил Виктор Васильевич и скрылся в домике, поспешив к разговору с хозяином…

– Его сегодня не поймёшь! – заключил Володя. – Где правда, где шутка? Акулы! Двойные агенты! Но в воду я не полезу… Ещё и эсэсовцы в доме.

За столом сидели напряжённо и почти молча. Мясо игуаны нам не понравилось – похоже на перегоревшее жёсткое мясо какого-то старого животного. Зато изобилие всевозможных фруктов: манго, арбузов, бананов, апельсинов, личи, папайи… И того, чего мы не знали и даже не нюхали, было в изобилии. В избытке были и свежевыжатые соки из этих же фруктов. К спиртному никто не притронулся, хотя стояли бутылки с ромом, виски и даже водкой. Общее напряжение не позволяло нам шутить, разговаривать и даже расслабиться. Да и всё правильно: ведь мы же – не на прогулке… Так происходит с каждым человеком при выезде в какую-либо опасную зону, тем более, зону боевых действий. Шеф нам и устроил эту поездку специально. Хочет человек или нет – он физиологически чувствует опасность и сжат как пружина. Именно об этом нам когда-то рассказывали наши преподаватели… Но это – естественное чувство самосохранения, присущее любому, которое через какое-то время проходит. Кому-то на это надо несколько дней, кому – и недель. А я думал: «Вот в чём дело, вот почему шеф нас и повёз сюда, чтобы хоть как-то дать нам почувствовать разницу между кабинетами, окружёнными спецназовцами Вальтера, и горами центральной части Никарагуа, где в нескольких километрах находятся боевые отряды “контрас”… Это тоже была определённая часть нашей подготовки. А Виктор Васильевич внимательно наблюдал за нами, пристально и настойчиво заглядывал в глаза каждому, определяя ещё раз: “Ну а на что ты способен?”»

А у меня было внутреннее убеждение, что и про агента-эсэсовца, и акул в пресноводном озере шеф специально нам наговаривал…

Только вечером, когда уже приехали к себе на виллу, расслабились. На себе почувствовав поездку, как некую эмоциональную встряску, о чём тут говорить: всего лишь провинция, где ведутся боевые действия… Но и это уже позволило переосмыслить ещё раз своё состояние. И ночью молча боролись со своими навязчивыми мыслями: «Зачем? Ради кого? Сможешь ли ты?» Так происходило у меня, наверное, такими же вопросами были озадачены и Володя, и Николай, и Сергей… Тревога, но не безразличие читалось в глазах у каждого. А я, как командир, переживал и за себя, и за каждого в отдельности…