Текст книги "Возвращение астровитянки"

Глава 17
Принцесса Сюзанна

– Императрица Никки, побеждённый император Южных прибыл по вашему приказу! – сказал Арнольд и поцеловал Никки руку.

– Ладно тебе, Арнольд, играть в эти детские игры, – ответила Никки. – Я рада тебя видеть. Сколько лет мы не встречались?

– Целую вечность, Никки. Я тоже рад тебя видеть. Только известие брата о том, что мне нужно будет лично прибыть в твой замок для капитуляции, заставило меня надеть эту императорскую корону. А то это была бы слишком кошмарная ноша.

– Арнольд, разреши представить тебе принцессу Сюзан. Других членов нашей семьи сейчас в замке нет, так что мы пообедаем втроём.

– Принцесса, рад встрече. Как вы похожи на мать!

– Здравствуйте, ваше величество. Мне это все говорят.

– И эти все говорят чистую правду.

– Это-то меня и раздражает.

– Я забыл, что молодым не хочется походить на нас, стариков.

– Вы кокетничаете, ваше величество. Вы очень молодо выглядите.

– Умоляю не звать меня «ваше величество». Я от своего титула всё ещё так вздрагиваю, что боюсь упасть с трона от неожиданной судороги.

Принцесса сказала:

– Ничего, привыкнете. Императорские короны мозолей не натирают.

– Никки, твоя дочь похожа на очаровательного ежа!

– Отчего она никак не может выйти замуж.

– Уточняю: не «не может», а «не хочет». Кандидаты в женихи не выдерживают простейших проверок на прочность.

Арнольд воскликнул:

– Как хорошо, что мне не нужно проходить эти испытания! Судя по всему, принцесса, рядом с вами безопаснее быть врагом, чем женихом.

Никки едва заметно улыбнулась и пригласила Арнольда за стол.

Во время обеда какой-то озабоченный человек подошёл к императрице Николь и подал ей маленькую карточку. Она посмотрела на неё и вздохнула:

– Арнольд, я хотела бы отложить наши переговоры. Не мог бы ты подождать, пока я освобожусь? Возникло срочное дело, и меня ждут на связи двадцать человек.

Арнольд пожал плечами:

– Я мог бы сказать гордо… или обиженно… что побеждённым выбирать не приходится, но я почему-то не чувствую себя побеждённым.

– И правильно делаешь. Сюзанна, назначаю тебя моим полномочным представителем. Покажи гостю парк или что хочешь… Я вернусь через часок.

И Никки исчезла вместе с озабоченным человеком.

Они брели по парковой дорожке. Арнольд рассказывал Сюзанне, как он познакомился с Николь Гринвич и какой фурор она произвела, побывав в лунном замке Дональдсов.

– Я очень жалел, что улетел раньше и не присутствовал при зрелище разгрома этой крепости.

– Хватит о моей маме, теперь расскажите о себе, Арнольд.

– Моё настоящее вы знаете, а прошлое слишком неинтересно и слишком интимно – даже для меня самого. И вообще – разве можно словами объяснить человека? Нужно понять, куда он заинтересованно смотрит, на что неровно вздыхает, чему он улыбается и над чём задумывается. Без этого – ни черта не поймёшь в человеке.

Сюзанна посмотрела на южанина: рослый, обаятельный, с необычно длинными волосами. Улыбается, но вполсилы.

– Мама говорила, что раньше вы вообще носили причёску «конский хвост».

– Ещё полгода назад. Но эта прическа была слишком свободной и плохо сочеталась с короной и другими королевскими оковами.

– Они вас тяготят?

– Да, я стал не человеком, а функцией. Я уже не могу спокойно сидеть в уличных кафе и приударять за хорошенькими официантками. Мне нужно думать над экономической политикой в условиях пульсирующего индекса Доу-Джонса и о том, надо ли финансировать исследования савантизма в надежде получить феноменальную память без отягчающих побочных эффектов. Я езжу в лимузине, и от жизни меня отгораживают три слоя охраны и секретарей. Ужасно. И всё это устроила ваша коварная матушка. Я стал её марионеткой!

– Вы не похожи на марионетку. Они такие… дёрганые, а вы выглядите спокойным.

– Просто в вашем замке, вдали от своей своры, я стал самим собой. А во время несения королевской службы я ужасно злобный и величественный.

– Не вижу в вас признаков злобы и высокомерия, Арнольд! – засмеялась Сюзанна. – Вы редкий человек, с которым можно разговаривать непринуждённо. Все остальные холостые мужчины смотрят на меня как на желанную добычу. И это очень обескураживает. Я недостаточно упруга, чтобы быть жизненным трамплином.

– Мне кажется, что вы не только женихов не любите, но и всех остальных людей тоже.

– Да, признаюсь, я не люблю людей. Конечно, за исключением моих родителей и брата. Остальные такие… неприятные… и слюнявые… Даже когда мои тетушки целуют меня в щёку, меня всю передёргивает…

– Спасибо, что сказали, я это учту.

– Не знаю, почему, но это факт.

Они какое-то время шагали молча. Потом император Южных вздохнул:

– Есть такая штука – «монокаузалит», навязчивая тенденция объяснить мир на основании одной причины или видеть всё сквозь одно чувство или какую-то неотгоняемую мысль. Хотите, расскажу о приступе своей паранойи? Вот и узнаете кусочек моего прошлого.

– О, конечно хочу. Люди, особенно мужчины, так редко признаются в своих слабостях.

– В какой-то период жизни меня поразил приступ брезгливости к окружающему миру. Брезгливости в самом простом, физиологическом смысле. Вот прихожу я ужинать в ресторан, и мне приносят блюдо: что-нибудь простое, но эффектное: шипящий кусок мяса с золотистой корочкой и только что сваренная крупная картофелина, посыпанная зеленью и проложенная густой сметаной, и бокал красного вина – или, наоборот, нечто изысканное: запечённое в ракушках мясо моллюсков – с жареными грибами, ветчиной и ещё десятком аппетитнейших ингредиентов. Эта роскошь, приправленная лимонным соком и поданная вместе с белым шабли, приведёт в восторг любого гурмана и сноба.

– Неплохо изложено, даже захотелось вернуться к столу.

– Но эти блюда приготовил на ресторанной кухне какой-нибудь конкретный человек – черноглазая мексиканская сеньорита или рыжий повар-швед. Они, конечно, ходят в белых халатах, носят прозрачные полиэтиленовые перчатки и убирают волосы под поварский колпак, но… жизнь есть жизнь! Любое ресторанное блюдо будет обязательно приправлено микроскопическими капельками слюны и чешуйками кожи чужого человека. Он ведь ходит возле моего блюда без герметичного скафандра, он разговаривает с другими поварами и даже – о ужас! – дышит на мою еду.

– Брр… – вздрогнула принцесса.

– Вот именно! Я готов с негодованием выбежать из ресторана. Но куда пойти дальше? В театр – куда заходят только сливки общества? Я сажусь в кресло, где до этого сидело множество человек. Мои ладони прикасаются к ткани, которую трогали тысячи ладоней. На поручнях масса кожного жира, даже обивка засалилась, и богатый набор микробов и бактерий. А ведь в театр людей пускают без предъявления медицинской справки! Ужас! От ужаса обычно хочется в туалет. Простительная паническая реакция. Вот и театральный туалет: зеркала, бархат, блеск золочёных кранов. Туалет?! Кто только не пользуется этим туалетом! Нет, нет, срочно домой, домой. На чём – на метро?! Стоять в толпе, лицом к лицу с десятками неизвестных людей. Дыхание рот-в-рот! А некоторые люди ещё и целуются! Молекулы воздуха литрами вылетают из чьих-то прокуренных – а вдруг туберкулёзных? – лёгких и всасываются в мою грудь. Вентиляторы поднимают с пола пыль, которая чем-только-не-была в прошлом. И моё дыхание всё покорно приемлет – у него нет другого выхода. «Выхода нет!» – зажигаются в мозгу огненные буквы.

– Мне сейчас будет дурно!

– От этой дурноты некоторые люди закрываются в своей комнате и вообще не выходят на улицу – избегая контакта с чуждой средой. Таких людей называют параноиками. Они похоронили себя заживо в страхе.

– И вы были таким?

– Чуть не стал, но вовремя с обидой понял, что мир не заметит потери, потому что в нём останутся жить другие люди – весёлые и бесшабашные. У них другой взгляд на вещи. Кожа соседа – это белок; микробная флора здоровых людей практически идентична, а микробы не имеют индивидуальности. Один человек похож на другого в гораздо большей степени, чем он хочет в этом признаться даже самому себе. Нужно понять, что все люди – братья, а жизнь полна микроскопических рисков. И я сказал себе: ешь своё ресторанное блюдо, пользуйся метро, посещай театры и целуйся. У тебя есть право струсить, но тогда мир достанется смелым.

– Так, теперь мне захотелось с кем-нибудь поцеловаться, чтобы проверить свою реакцию! Вы хороший рассказчик, Арнольд!

– Когда я не был королём, у меня было три дела: читать, писать и говорить. И последнее мне удавалось лучше всего.

Раздался звонок т-фона.

– Это нас мама разыскивает… – с огорчением сказала Сюзанна. – Теперь у вас будет скучное политическое совещание.

– Хм, – с сомнением протянул Арнольд. – У вашей мамы талант делать политические совещания интригующе интересными.

Через неделю Арнольд снова приехал в замок Гринвич, и у него снова появилась возможность поговорить с Сюзанной.

– Ваша матушка очень внимательна к делам Южных. Я подумываю передать ей доверенность на управление моей империей и удалиться на покой. Снова буду жить обычным человеком, дурачиться сам и дурачить других. Как-то я купил огромный букет красных роз, шёл по улице и каждой встречной женщине дарил по розе. Без шуток и выцыганивания номеров телефонов, просто дарил: «Это – вам!» – и шёл дальше. Улица упала в обморок. Эх, какие свободные времена были! Я любил бродить по голливудским бульварам и античным лавочкам, торгующим заплесневелыми плакатами и сушёными артистами. И никто меня раньше в толпе не узнавал…

– А сейчас вы что делаете – дурачите или дурачитесь?

– Исповедуюсь. У вас, Сюзанна, сейчас такой строгий вид, что хочется вытянуться в струнку и сказать «грешен!».

– Вы несерьёзны со мной!

– Так точно, ваше высочество! – щёлкнул каблуками Арнольд. – Накажите меня за это.

– Сослать вас на кухню или заставить пропылесосить замок?

– Готов убрать вашу комнату цветами.

– Кажется, вы заигрываете со мной?

– Чёрт, это машинально! Инстинктивно! Давайте сменим тему. Чем вы занимаетесь на досуге?

– Читаю, рисую, пишу стихи. Слабые. Когда я инкогнито посылаю свои вирши на рецензию, мне обычно приходит ответ, что они ужасно бездарны.

– Люди, которые любят говорить о бездарности других, обычно хорошо знакомы с темой изнутри. Не слушайте их.

– Мне не верится, что вы старше мамы.

– Я могу показать паспорт. Правда, он фальшивый.

– Зачем мне тогда на него смотреть?

– Ну, мало ли. Как ваша мизантропия, принцесса?

– Спасибо, легче. Если вы расскажете ещё что-нибудь весёлое, то будет совсем хорошо.

– Вы хотите сделать из меня горохового шута?

– Никто не может сделать из человека горохового шута. Только он сам.

– Именно. И когда я смотрю на вас, то…

– Что?

– Извините, меня зовёт ваша мать.

– Арнольд! Что вы имели в виду?

– Ещё раз извините, но мне нужно бежать. И как можно быстрее!

И новая встреча, новый разговор. Арнольд был наблюдателен и многое знал. Они свободно болтали о важном и о пустяках.

– Вы любите путешествовать, Арнольд?

– Да. Я обожаю старые курортные города, где девушки торгуют с лотков сигарами, февральские цикады трещат в щелях пляжных бунгало, а коллективное наблюдение закатывающегося в океан солнца превращается в шумное шоу на набережной.

Но в таких приморских городах есть диссонирующая, фальшивая, жестяная нота. Раньше люди по-настоящему плавали в океан и с риском для жизни добывали рыбу для пропитания. Теперь уцелевшие лодки этих рыбаков выставлены в музее, а городок из настоящего рыбацкого стал туристическим местом и торгует имитациями старой жизни, делая фальшивые сувениры и устраивая яркие шоу. Может, пройдёт ещё сто лет, и город будет продавать имитации новой генерации, имитирующие нынешние имитации. Прошли мужественные и романтические времена! Глинтвейн с корицей мы греем не у рождественского уличного костра и даже не у камина, а в микроволновке.

Сюзанна, к собственному удивлению, откровенно делилась с Арнольдом своими мыслями и настроениями. Наверное, потому что она не боялась удара с его стороны – ведь Арнольд сам демонстрировал обезоруживающую открытость.

Они шли по королевской оранжерее и рассматривали цветы. Принцесса сказала:

– Мы – эгоисты и почему-то думаем, что мир и розы созданы для нас. Но высоко в горах, куда не ступает нога человека, растут холодные цветы безумной красоты. Они цветут не для нас и считают этот мир своим.

Над цветущими кустами летали и вспыхивали садовые светляки. Арнольд заметил:

– Смотрите, Сюзанна, светлячок обычно летит горизонтально. Но в момент вспышки он всегда устремляется вверх. Слишком много энергии – и она выплёскивается не только светом, но и взлётом. Я завидую этим жучкам, которые так красиво ищут себе подруг.

– Арнольд, вам не кажется, что мы слишком оторвались от природы? Стали слишком рациональны?

– Ну… мы по-прежнему черепахами тянем на себе сладкий груз биологических мотиваций – ищем соперничества и жаждем любви. Эти чувства и стремления помогали победить в стае и выжить стаей. Но – увы! – биологические мотивы часто выглядят старомодными в эпоху космической экспансии и искусственного интеллекта. Сейчас компьютеры выдают прогноз на семейное счастье.

Сюзанна вдруг резко остановилась и посмотрела на Арнольда:

– Император, когда прекратятся войны и вражда между Северными и Южными? Когда мы станем миролюбивее и терпимее?

– Думаю, что очень скоро. Тысячелетиями разные народы ненавидели и резали друг друга. А сейчас? По улицам европейских столиц мирно ходят круглолицые потомки монголов-кочевников, красующиеся не в шкурах, а в бейсболках; арабские женщины, снявшие паранджу и надевшие западные одежды; японцы, сменившие кимоно на шорты; смуглые индианки, которые носят леггинсы вместо сари. Пассажирские самолёты, Интернет и голливудские фильмы примирили тысячелетних врагов за какие-то сотни лет. Государства перестали воевать, потому что приобрели общий культурный и коммуникационный фон. Война – это слишком варварский и древний способ вести дела в сложновзаимосвязанном мире.

Сюзанна сказала:

– Вы правы. Не хотите ли посмотреть вместе какой-нибудь фильм, Арнольд?

– Боюсь, фильмы вряд ли уничтожат нынешнее противостояние Северных и Южных.

– Увы, вы правы и с этой стороны. Мир сближается, но в каждом обществе до сих пор свои порядки. Я была в австралийской пустыне и увидела там совершенно другой мир. Вместо ворон там летают большие чёрные попугаи. А дикие коровы стали всеядными и пожирают мёртвых кенгуру. Можно ли найти вариант не сосуществования, а настоящего согласия столь разных миров? Можно ли подружить мирных бурёнок швейцарских лугов и хищных коров австралийской пустыни?

Арнольд улыбался:

– Не грустите, Сюзанна. Настоящее сжимает беззаботным кулачком ребёнка пучок сбегающихся прошлых причин и разбегающихся будущих следствий. Мы способны внимательно перебрать ещё не случившиеся нити будущего и вытянуть самую золотую из них, самую мирную и прочную.

Император Южных осторожно протянул руку и действительно вытащил из облака блестящих волос Сюзанны длинный золотой волосок, который ярко вспыхнул на солнце.

– Ты снова прилетел, Арнольд!

– Я не могу не прилетать к тебе, Сюзанна…

– …о чём ты думаешь, император?

– Какую-то глупость.

– Всё равно скажи.

– Из квартиры в квартиру, из замка в замок я вожу своё домашнее растение – ньюфаундлендскую ель. Каждый год вершина этой ёлки выбрасывает розетку из боковых побегов. Если еловая жизнь плоха и темна, то розетка состоит из трёх или четырёх побегов, если елка чувствует себя хорошо – то пять или, если совсем прекрасно, шесть.

– А как ты сейчас чувствуешь себя, Арнольд?

– На семь. Или на восемь.

В кабинет ворвалась бледная Сюзанна:

– Мама, нам надо поговорить!

Никки посмотрела на лица собеседников на экране, потом на взволнованную дочь и сказала:

– Господа, прошу меня извинить. Продолжим наше совещание завтра в это же время.

Выключив экран, Никки подошла к дочери, обняла её за плечи и спросила:

– Что случилось, Сюзанна?

Та зажмурила глаза и выпалила:

– Мама, я уже неделю целуюсь с Арнольдом! Я знаю, что он враг, но он хороший! Я… у меня никогда так не было! И… я не знаю, что мне делать, я чувствую себя предательницей, но всё время целуюсь и целуюсь…

Сюзанна спрятала лицо в ладони и застонала от душевной муки.

– Мама, я хочу, чтобы Арнольд был моим мужем, а не эти принцы-дегенераты из Северных династий! Мама, что же мне делать?!

Она открыла лицо и с изумлением увидела, что мать улыбается – вместо того чтобы метать громы и молнии, как Зевс-громовержец, укушенный пчелой.

Никки сказала:

– Что делать? Ну, думаю, надо поточнее узнать – хочет ли Арнольд, в свою очередь, чтобы ты была его женой?

Сюзанна пробормотала машинально, пытаясь понять странное поведение матери:

– Чтобы он-то, да не хотел… что за глупости… Мама, а почему ты не ругаешь меня?

– Потому что я очень рада, что моя дочь нашла наконец достойного её человека. Я столько лет смотрю на твои мучения с этими принцами и вся уже испереживалась.

– Но как же… Арнольд ведь южанин…

– Ну и отлично. Ваш брак поможет Северным и Южным, если не объединиться, то не враждовать. Прекрасно!

Сюзанну словно громом поразило.

– Так ты с самого начала была не против?! Вот почему ты его так часто приглашала, а мне предлагала показать ему парк! Ты всё подстроила!

– Что я подстроила? Подговаривала вас целоваться? – поинтересовалась императрица.

– Нет… – вспыхнула Сюзанна, – это мы сами… Но всё равно ты должна была мне сказать, что одобряешь наши взаимоотношения… и что они не являются предательством.

– Чтобы всё испортить? Чтобы между вами возникли острые зубцы королевских корон и политических интересов? Вы общались с Арнольдом свободно, как два нормальных обычных человека, – и ты сердишься на меня за это?

– Нет, не сержусь, но ты, мама, такая змея… – Сюзанна смотрела на Никки круглыми глазами, качала головой и отступала к двери. – Пойду Арнольду расскажу… А мы страдаем, переживаем, планы побега строим, а сами оказались просто двумя мышками в одной королевской ловушке…

– Эй, Сюзанна, ты слишком всё драматизируешь! – сказала Никки. – Если Арнольд тебе нравится, то выходи за него замуж. Я сама в своё время была это не прочь сделать, если бы не было Джерри… Конечно, ваши с Арнольдом дети были бы законными наследниками обеих империй. Для мировой стабильности это имело бы важнейшее значение. Но мы справимся с Южными и без вашего брака. Если Арнольд тебе не нравится, то никто тебя не заставляет иметь с ним дело.

– Да, теперь-то легко говорить… – и Сюзанна исчезла.

Через полчаса в кабинет Никки вошёл Арнольд:

– Я возмущён и восхищён вами, императрица Гринвич!

– Мне не привыкать, Арнольд! – сказала без улыбки Маугли.

Император Южных династий подошёл и протянул руку. Никки подала свою – низко, для простого рукопожатия.

Император осторожно пожал эту тонкую руку со старыми шрамами:

– Спасибо тебе, Никки.

– Очень рада за вас обоих, Арнольд. Где Сюзанна?

– Она в соседней комнате… Нет, уже убежала. Наверное, в парк. Она какая-то расстроенная… Пойду за ней, постараюсь…

Арнольд не договорил и поспешно отправился за убежавшей Сюзан. Никки только усмехнулась, глядя вслед этой парочке.

Глава 18
Беседы в небесах о смысле жизни

Огненная рыба Солнца снова вынырнула из-за горизонта, заставив молодого человека по имени Анатоль – да, совершенно верно, зовут так же, как знаменитого писателя Франса, – прищурить глаза и усилить затемнение окон.

Анатоль, загорелый, короткостриженый, с дерзкими светлыми глазами, осмотрел стол, на котором был сервирован завтрак: может, ещё что-нибудь съесть?

Но организм был сыт и эту идею забаллотировал. Тогда Анатоль вздохнул и стал рассматривать соседей. Раз он писатель, то должен как-то собирать материал?

К сожалению, публика была не слишком экзотична. Может, людей в комбинезонах больше, чем в обычном кафе, а так, никакой космичности – через проход парочка среднего возраста что-то горячо обсуждает, склонившись над столом и сблизив головы; возле соседнего иллюминатора трое рослых парней ржут и хлопают друг друга по спине, как обычные водители-дальнобойщики из техасского бара; а вот подальше, возле кадки с пальмой, сидит одинокая старушка – лет семьдесят, не меньше. Держит в руке чашку с чаем, но не пьёт, иногда посматривает на Анатоля.

Что эта старушенция тут делает – на научной станции, плавающей высоко в атмосфере Венеры? Подойти и поболтать? Надо же как-то налаживать контакт с аборигенами аэростата «Венус скай».

Анатоль ещё раз посмотрел на стол, вызвал уборщика и встал. Размял ноги и подошёл к старушке:

– Здравствуйте, можно с вами поговорить?

– Здравствуйте. Я рада, что вы подошли ко мне. Уже два дня за вами наблюдаю, пытаясь разгадать ваш род занятий, – и никак не могу.

– Почему же вы просто не спросили меня?

– В молодости можно верить, что твоё общество непременно доставит собеседнику удовольствие. Я же слишком стара для такой наивности.

Анатоль мысленно хмыкнул и гордо сказал:

– Я – Анатоль Джигич, писатель, собираю материал для новой книги.

– Космические угодники! – негромко воскликнула пожилая женщина. – Живой писатель на Венере!

Её голос был гораздо моложе лица. Ироническая эмоциональность, богатство обертонов, скорость реакции – если не смотреть в лицо, то по голосу женщине можно было дать лет пятьдесят, а то и сорок.

«Интересная старушка!» – решил Анатоль и спросил:

– А вы что тут делаете? Наверняка что-нибудь научное?

– Я – планетохимик, сотрудник Европейской академии. Меня зовут Салли Хоуп.

– А я о вас слышал! – обрадовался Анатоль. – Вы же придумали весь проект терраформирования Венеры! Эту плавучую станцию даже хотели назвать в вашу честь «Салли».

– Слава Венере, не назвали. Я бы чувствовала себя живущей в собственном памятнике. Да ещё несолидно летающем. А насчёт того, кто придумал проект венерианского терраформирования, – тут журналисты так напутали, что даже рассказывать неохота. Им просто была нужна эффектная фигура для репортажей, вот они и выбрали меня. Тридцать лет назад у меня была именно такая фигура.

– Вы и сейчас отлично выглядите! – Анатоль попробовал свои силы в комплиментологии.

– Тогда я вдвойне рада, что вы подошли. Но вы что-то хотели спросить?

– Ну… мне хочется понять, что вы все тут делаете… Я был бы рад поговорить с местными обитателями об их работе, жизни. Я даже составил список вопросов, которые думаю задать разным людям – и надеюсь получить ответы на эти вопросы.

– Получить ответы на свои вопросы… это звучит хорошо. Сколько книг вы написали?

– Две.

– И много читателей набралось?

– Немало! – сказал задиристо Анатоль, а потом неожиданно для себя признался: – Первая много собрала, а вторая – не очень… И я понял, что для третьей книги я должен что-то найти такое… чтобы… чтобы…

– Она всех поразила, – помогла найти формулировку Салли.

– Где-то так, – ухмыльнулся Анатоль. – Я написал синопсис книги о покорителях Венеры, получил Гринвич-грант для её написания и прилетел сюда на целый месяц. А вы здесь уже сколько?

– Пятый год, – ответила старушка. Анатоль невольно присвистнул.

– И не тянет домой, на Землю?

– Нет, у меня там никого по-настоящему близкого не осталось. А моя дочь с внуком живут на Марсе. Вот туда я и полечу, когда через год Европейская академия выгонит меня на пенсию. Я – ассоциированный сотрудник Независимой академии и уже получила приглашение на работу в её лабораторию при МарсоИнституте ООН. Буду там трудиться, пока не надоест. Лет десять я бы ещё поскрипела: проблема терраформирования Марса очень интересна, а мне нравится разбираться в хитросплетениях химических реакций в атмосфере и грунте.

Анатоль напрягся, придумывая следующий вопрос.

– А что вам нравится в вашей области исследований?

– Планетохимия – очень открытая наука. Просторная. Обычный химик изучает реакции в маленькой колбе. Для него важны температура и давление. Ну, катализаторы, ну, иногда излучение. А в планетохимии важно всё – солнечный ветер, атмосферные ураганы и извержения вулканов. Химические реакции идут по-разному для скалы и для песка одного и того же минерального состава. Это изысканное удовольствие – построение модели взаимодействия химических компонент атмосферы и геосферы, а потом отслеживание их эволюции в прошлом и развития в будущем. А разведка месторождений редких металлов идёт с таким азартом – как настоящая охота! Или поиск оптимального решения для терраформирования Марса – пусть даже отдалённого. Что лучше: сбросить на планету набор ледяных комет – для доставки воды и разогрева почвы? Или разбудить вулканы для выброса парниковых газов и таяния вечной мерзлоты? Решая такие вопросы, чувствуешь себя немножечко богом!

Анатоль даже раскрыл рот от удивления, глядя на увлёкшуюся Салли.

– Как вы сочно рассказываете! Теперь я понимаю журналистов – в вас есть несомненный огонь…

Салли сухо улыбнулась:

– Сейчас это лишь отблески углей на руинах…

Она поставила чашку на стол.

– Рада была с вами поболтать, Анатоль, но мне пора на рабочее место.

Доктор Хоуп залезла в боковой карман просторной кофты, достала леденец в прозрачной обёртке и предложила Анатолю:

– Хотите? Со вкусом гуавы, мои любимые.

Анатоль растерянно взял леденец, а потом спохватился, вытащил откуда-то и протянул Салли листок пластика.

– Доктор Хоуп, вот список вопросов, которые я хотел бы задать вам… и другим. Может, как-нибудь на досуге ответите? Мой адрес внизу.

– Хм… – Салли удивлённо читала листок, а Анатоль поёживался, глядя на эту занятую умную женщину. Вопросы, которые он составлял так старательно, сейчас казались ему глупыми и претенциозными.

– Хорошо, – коротко сказала Салли, встала и ушла, не оборачиваясь. В дверях кафе она помахала на прощание листочком – по-прежнему не оборачиваясь.

Её фигура была даже моложе её голоса.

Огромный сплюснутый эллипсоид, надутый гелием, плавно и стремительно – в треть от земной скорости звука – летел на запад над экваториальной зоной Венеры, подгоняемый суперротацией плотной атмосферы. Над южным континентом Афродиты аэростат слегка потряхивало и обычная высота полёта в шестьдесят километров чуть увеличивалась.

Под аэростатом размещалась круглая плоская гондола, похожая на таблетку, где жили люди и размещалось несколько десятков лабораторий и приборных отсеков.

Первые дни Анатоль много бродил по станции, на которой жила добрая сотня учёных, космонавтов, инженеров и вилётчиков-атмосферников – пилотов венерианских самолётов. В двух просторных шлюзах станции стояло несколько транспортных и научных венолётов – вилётов.

Это были угрюмые бронированные машины с сильно окисленными боками и горелыми полосами на массивном корпусе и кургузых крыльях. Неровная потемневшая поверхность фюзеляжа ясно говорила о раскалённых и едких воздушных потоках, бушевавших вокруг этих необычных летательных аппаратов. Вилёты не походили на щеголеватые земные самолёты и казались ржавыми боевыми машинами какой-то легендарной космической империи, случайно попавшими в руки людей.

Вечером Анатоль снова встретил в кафе утреннюю старушку. Салли сидела в синих брюках и тонком белом свитере, который вызывающе откровенно гармонировал с седыми волосами.

– Забавная у вас анкета. И какие ответы вы собираетесь получить?

– Можете смеяться, но я ищу смысл жизни. В этой анкете важен лишь последний вопрос. Остальные – маскировка и подначка.

– Почему я должна смеяться? А для кого вы ищете смысл жизни – для себя или кого-то ещё?

Анатоль поёрзал, устроился поудобнее в кресле:

– И для себя… и для своего поколения – вернее, для тех, с кем я знаком из своего поколения. Мне кажется, что мы… они не знают, для чего живут. Вернее, они не хотят знать, для чего живут. Им всё по барабану. По фиг. Они равнодушны ко всему, что выходит за рамки развлечений. К деловой карьере или к научной они не стремятся.

Деньги их, конечно, интересуют – как способ добыть ещё больше удовольствий, но никаких серьёзных усилий по их добыче они прикладывать не будут – в конце концов, вокруг так много дешёвых наслаждений и легальных наркотиков. Никому ничего не надо, и уж точно никто не собирается надрываться над математикой и ломать голову над генетическими структурами. Долгое образование медика или юриста тоже для моих друзей не годится.

– Вы пессимист, это странно для такого молодого человека.

– Не странно для писателя. Если бы вы знали наше поколение получше, то тоже бы стали пессимистом. Поэтому я хочу понять – зачем мы живём? Вот мой отец, Смит Джигич – известный экономист в Евросоюзе, старается развивать отстающие страны, а моя мать влюблена по уши в своё программирование. Мои трудолюбивые и целеустремлённые родители – укор для меня и моего поколения. Что с нами не так?

– Я работала с программами, созданными Корой Джигич.

– Да, это моя мать.

– В молодости разговоры о смысле жизни неизбежны как подростковые прыщи.

– А в старости об этом уже не говорят?

– Вам не надо так далеко ходить… Как только у вас появятся жена и дети, они вам всё расскажут про смысл жизни. А старики не говорят о нём, потому что они слишком заняты продлением своей бессмысленной, но прекрасной жизни. Кстати, старики со времён Древнего Египта сокрушаются о никчёмности молодёжи. Странно только, что вы, молодой, присоединились к старикам. А я, старуха, думаю, что молодёжь становится всё лучше и лучше.

Салли налила себе чаю и сказала:

– Молодые люди очень одиноки. Не из-за того, что вокруг мало друзей, а из-за того, что для молодого человека никто не сопоставим по важности с его собственным «я». Как только в окружении человека появляется кто-то пусть не равнозначный, но хотя бы сопоставимо значимый, то одиночество заканчивается, а смысл жизни – не то чтобы появляется, просто вопрос о его поиске отпадает.

– Я всё время это слышу – повзрослеешь и всё поймёшь про жизнь.

– Ну, свой смысл жизни вы уже нашли. На данный момент.

– В чём же он?

– В поиске смысла жизни.

В последний год среди молчелов возникла мода на прыжки с самолёта.

Молчел – это молодой человек, но это одновременно и молчащий человек, который молчит не перед друзьями, а перед лицом общества. Просто ему неинтересно разговаривать с обществом.

Друзья Анатоля прыгали из самолётных люков, открытых высоко над городами.

Самолёт висел на месте – обычно над парком, но многие смельчаки предпочитали людные улицы. Тело прыгнувшего летело вниз долгие секунды, потом резиновая верёвка, которая обвивала лодыжки, начинала натягиваться, а падение замедляться. До земли оставалось совсем чуть-чуть, когда резина натягивалась всерьёз, и ноги чуть не выдирались из суставов.

Прыгун останавливался на высоте нескольких метров – когда уже видны раскрытые рты и испуганные глаза разбегающихся пешеходов, – а потом взмывал назад, где его и ловили в люк самолёта – не сразу, но ловили.