Текст книги "Сказки для принцев и принцесс. Подарок наследникам престола"

– Ты, говорит, не забывайся… Не в балагане ты, а в театре драматическом, не раек показываешь, а высокую комедию играешь. Проси, окаянный, прощения перед публикой…

Проняло меня насквозь, я и плачусь: «Батюшка, Николай Васильевич, что мне публика – наплевать! Ты-то сам прости меня дерзновенного за то, что оскорбил тебя по своему невежеству, память твою священную потревожил…». А он: «За покаяние твое прощаю! Иди с миром. Только на публику тоже плевать не годится, она этого не особенно любит…».

Отпустил меня Николай Васильевич с миром, и сам будто в люк провалился; только дыму с бенгалкой бутафор не пускал при этом случае… Занавес опустили, отвели меня еле живого в уборную, и слышу я голос гневный директора:

– И кто это, подлец, напоил эту скотину?

– А верите ли, не только с утра, со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было… Вот вам и вся моя история…

Странное явление произошло в эту минуту: при окончании рассказа комика Паши, все захохотали, даже друг его, Саша, и тот хлопнул по спине рассказчика, а у благородного отца словно слезинка блеснула на реснице…

Пришла очередь другого комика.

Тот окончательно сконфузился и просил об увольнении его от такой непосильной обязанности, но все восстали и даже очень энергично, пришлось повиноваться.

– Вот и сбежал от нас антрепренер! – разом так приступил Саша к рассказу.

И так поразительно произнес свое вступление, что мы все поглядели на дверь – не туда ли именно сбежал антрепренер?

– И ушел, подлец, а хороший был человек. Кассу, однако, оставил, потому что в кассе хранилось всего два сантима. Случилось это в Свином Броде, город такой есть и очень богатый город, населенный именитым купечеством российским и многими просвещенными гражданами… Тут и начались наши бедствия!..

Сначала нас как кипятком ошпарило, а там огляделись, рискнули, дали сами спектакль в кредит, пока еще верили, из милосердия более. Полный провал! Сбора никакого… На беду наш город посетил один жид[115]115
  Разновидность лотереи, в которой результаты участия в розыгрыше выигрышей определяются сразу после приобретения лотерейного билета.


[Закрыть] с девицами и лотереей аллегри, и открыл свои месмерические сеансы[116]116
  То есть, сеансы гипноза, ясновидения и т. д. От имени Франца Месмера (1734–1815) – немецкого врача, целителя, прославившегося странными и скандальными методами лечения, но способствовавшего при этом формированию научных представлений о гипнозе и созданию методов гипнотерапии.


[Закрыть]… Все забыли о нас, кроме содержателя гостиницы – тот повыгнал нас из отдельных, занимаемых нами апартаментов и разместил по средствам: всех мужчин в один уголок, под лестницей, а женский персонал в одну комнатку под самым чердаком, и при сем до минимума сократил рационы, впоследствии же и вовсе сократил оные… Выгнать на улицу однако не решился, ибо стужа стояла смертная, но прошение, куда следует, о выдворении артистов драматической труппы подал… Писали мы все оптом и поодиночке всюду, обращались к просвещенным покровителям – все напрасно… Были ответы, впрочем, и даже утешительные, сам сбежавший антрепренер откликнулся, наконец, пишет: «Сидите и находитесь в уповании, потому я бодрствую». А сидели мы в таком безысходном положении уже достаточно – и терпели не просто нужду, а уже истинное бедствие… Хоть бы какой ни на есть спектакль отжарить… хоть бы взятие Карса[117]117
  Эпизод Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.


[Закрыть], что ли, с солдатами, по гривеннику за выход, да вот беда: подошел великий пост, и на нашу, якобы скоморошью, деятельность положен был запрет окончательный… Наш первый тенор, мы ведь и опереткой промышляли, нашел себе кое-какое кормление у одной вдовы купчихи, а на нас наплевал и носа к нам не показывал. Резонер[118]118
  Персонаж пьесы (театральное амплуа), который не принимает активного участия в развитии действия и призван увещевать или обличать других героев, высказывая длинные нравоучительные суждения с авторских позиций.


[Закрыть] и первый комик сначала в полицию попали, а оттуда уже в госпиталь. У актрисы на роли благородных дам дети корью заболели; гонят ее с детьми больными из гостиницы. Драматическая прима уже травиться пробовала, две молоденькие: Глаша Пузикова и Дуня Тузикова, одна просто дитя четырнадцатилетнее, те крепились, крепились да потом плюнули и стали от местных обывателей приглашения на гастроли принимать… А какие там гастроли: с вечера увезут, а на другой день к полудни на дом доставят… и после первой такой гастроли Дуня Тузикова, молодая самая, приезжает вся в слезах, рыдает истерически, а сама вынула из под лифа, верите ли, при тогдашнем-то нашем положении целый четвертной билет и говорит: «Вы меня не судите, а это вам пока на прокормление…».

Рассказчик замолк и окинул нас упрашивающим взором.

– Знаете, господа; это, я думаю, довольно рассказывать… право, ведь уже страшнее ничего не будет…

Но тут поднялся «благородный отец»…

– Господа, – сказал он, – к этому простому, но глубоко потрясающему рассказу моего собрата, доскажу я сам. Все это случилось давно, лет двадцать пять тому назад, маленькое имя – Дуни Тузиковой – исчезло с лица земли, из него выросло другое…

Тут он назвал нам такое громкое сценическое имя, ослепительным блеском сверкающее в ореоле славы, что все мы поднялись, как один, и потребовали шампанского, чтобы выпить за здоровье великой артистки.