Текст книги "Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости"

2 ноября 1666 года Москва встречала патриархов, прибывших для суда над Никоном.

Еще за городом ожидал высоких гостей рязанский архиепископ Иларион. У Земляного вала – крутицкий митрополит Павел с крестами, иконами и многочисленным духовенством. Павел сказал речь, которую тут же переводили на греческий язык.

Патриархи облачились в омофоры, епитрахили и митры. Приложившись к иконам и благословив духовенство, крестным ходом пошли в город.

У каменной ограды Белого города патриархов ждал ростовский митрополит Иона, а возле Кремля, на Лобном месте, – казанский митрополит Лаврентий. Перед Успенским собором – новгородский митрополит Питирим.

Молебствие было коротким. Утомленных патриархов провели на Кирилловское подворье.

В субботу они отдыхали, а в воскресенье, 4 ноября, патриархов принял государь.

– Даст тебе Царь Христос благоденственное житие на укрепление тверди церковной, – уверили патриархи Алексея Михайловича, – на радость греческого рода и на славу бессмертную русского народа.

Уверению этому – увы! – не суждено было сбыться, но Алексей Михайлович не знал еще, что впереди у него Крестьянская война Степана Разина, Соловецкое восстание, бесконечные самосожжения раскольников…

В ответной речи он поблагодарил Бога, подвигшего патриархов предпринять такое дальнее путешествие в Россию для избавления Русской Церкви от бедствий, поблагодарил и самих патриархов, перенесших все трудности пути, пожелал им щедрого за то воздаяния в настоящей жизни и будущей…

Нам неведомо, как сложилась вечная жизнь патриархов Макария[67]67
  Макарий был антиохийским патриархом с 1648 по 1672 год.


[Закрыть] и Паисия[68]68
  Паисий был александрийским патриархом с 1663 по 1665 год. Потом хлопотами царя Алексея Михайловича снова возвращен и был патриархом вторично с 1668 по 1676 год.


[Закрыть], но насчет воздаяния в земной жизни пришлось хлопотать самому Алексею Михайловичу. Он очень много денег потратил из казны, добиваясь восстановления Макария и Паисия на престолах, с которых их согнали еще до поездки в Москву. Но и об этом тоже не знал тогда ничего благочестивый государь Алексей Михайлович…

На следующий день посланы были государем подарки патриархам, а 7 ноября начался суд над Никоном.

Дождался-таки Паисий Лигарид своего звездного часа.

Работа была поручена ему не шибко почетная – ознакомить патриархов с положением дел, но Лигарид любую работу умел сделать так, чтобы она и определяла дальнейший ход Собора.

Первым делом Паисий Лигарид перечислил оскорбления, которые нанес Никон Вселенским патриархам. Александрийского патриарха Никон оскорбил, присвоив себе имя патриарха-папы. Иерусалимского – тем, что именовал себя патриархом Нового Иерусалима, как по невежеству и бесстыдству своему назвал свой монастырь. Константинопольского – захватом Киевской митрополии. Антиохийского – попыткой поставить Русскую Церковь выше Антиохийской.

Затем Паисий Лигарид обвинил Никона в попытке уподобить себя Всевышнему. Отроков, прислуживающих ему при богослужении, Никон именовал херувимами и серафимами. В алтаре же сам Никон чесался гребнем. Был он, как заявил Лигарид, любостяжателен – закрывшись, любил пересчитывать деньги и драгоценные меха…

На заседании Собора 18 ноября блестяще и убедительно были отвергнуты претензии Алексея Михайловича назвать этот Собор Вселенским. Паисий Лигарид объяснил, что было семь дней творения, семь труб, от которых пал Иерихон, значит, и Вселенских Соборов тоже должно быть только семь.

Ну а если уж собирать Вселенский Собор, то с какой стати в Москве? Ни к чему было, считал Лигарид, поощрять московскую гордыню. Хватит москвичам и того, что к ним на Поместный Собор приехали Вселенские патриархи, они присутствуют здесь, чтобы судить русского патриарха Никона и Русскую Церковь, уклонившуюся от православия.

Не очень-то понравилось Алексею Михайловичу это решение, но убедительными были аргументы газского митрополита. Великий государь вынужден был согласиться. Обидно, конечно, что такая не очень-то православная страна досталась, а что поделаешь, где другую державу возьмешь?

5 декабря на седьмое заседание собрались в столовой избе государя.

Когда привели Никона, встал антиохийский патриарх Макарий и на всякий случай известил Никона, что они с Паисием пришли в Москву не милостыни просить, а судить.

– Мы все четыре патриарха – преемники святых апостолов. Я – преемник князя апостолов Петра. Мой брат Паисий – преемник Иакова, брата Господня. Все, что мы будем говорить – это от уст апостолов и евангелистов!

Затем слово взял патриарх Паисий.

– Никон! – вопросил он. – Зачем ты с клятвою от патриаршего престола из Москвы отошел?

Сурово и властно, как и подобает настоящему патриарху, говорил Паисий.

Но Никон тоже не прост был.

– Пошто ты спрашиваешь меня? – спросил он. – Кто ты такой?

– Разве ты не понял, что я, александрийский патриарх, вселенский судья! – сказал Паисий.

– Тогда и суди себя по тому же правилу, как и нас, – заявил Никон. – В Александрии и Антиохии, как и в Москве, патриархов нет. Александрийский – в Каире живет. Антиохийский – в Дамаске. Ну а московский патриарх – в Воскресенском монастыре.

Переглянулись Вселенские патриархи.

– Никон! – вопросил Макарий. – Зачем ты велел писать себя патриархом Нового Иерусалима?

– Еще одна вина моя забыта… – смиренно покаялся Никон. – В прошлом собрании рязанский архиепископ Иларион обвинял меня, будто я называл Макария и Паисия неистинными патриархами. Признаю, что говорил такое. Мне достоверно известно, что в Александрии и на Антиохийской кафедре другие теперь патриархи сидят. Пусть великий государь прикажет свидетельствовать, что это не так, а патриархи пусть присягнут на Евангелии.

Тягостное молчание воцарилось в столовой избе.

Беспощадно точный удар нанес Никон. И поклясться на Евангелии было нельзя, и не клясться невозможно. Долго переговаривались между собой патриархи. Макарий вроде готов был принести клятву, но Паисий опередил его.

– Мы – истинные патриархи! – объявил он громогласно. – Мы – не низверженные патриархи. Сами мы не отрекались от престолов. Разве турки чего без нас учинили. Но если кто-то дерзнул вступить на какой-либо наш престол по принуждению турок, то он не патриарх, а прелюбодей. А клясться на Святом Евангелии архиерею не подобает.

Мудро ответил отставной патриарх Паисий, только патриарха Никона ответ не удовлетворил.

– Свидетельствую Богом, – сказал он, – от сего часа я не стану говорить перед вами, пока константинопольский и иерусалимский патриархи сюда не будут.

Есть сведения, что Алексея Михайловича все-таки удивила фиктивность прибывших в Москву патриархов и он потребовал от Паисия Лигарида объяснений.

– Гнев ваш, великий государь, вызван незнанием вопроса, – спокойно ответил Лигарид. – Патриарх Макарий никогда в Антиохии не бывал, живет в Египте, но в этом нет ничего удивительного. То же самое и с Паисием. Он действительно не занимает сейчас патриаршего престола. В настоящий момент александрийским патриархом является Иоаким Первый. Но если государь употребит свое влияние и заплатит туркам достаточно денег, они выгонят Иоакима и восстановят на престоле Паисия. Это дело там обычное…

Потом он объяснил царю, что выхода у него все равно нет.

– К сожалению, великий государь, – сказал он, – это необходимо-таки сделать. В противном случае суд над патриархом Никоном не будет иметь никакой силы. А великий государь не может допустить этого. И не только из-за Никона. Русские иерархи признали, что александрийский патриарх является судьей Вселенной, а антиохийский – пастырем пастырей и архиереем архиереев. Если теперь вы изгоните Паисия и Макария, вы обидите всю Восточную Греческую Церковь. Великому государю надо-таки послать туркам деньги, чтобы выкупить престолы вселенских патриархов для Паисия и Макария.

Алексей Михайлович вынужден был последовать этому совету[69]69
  В приложении к двухтомному исследованию Н.Ф. Каптерова «Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович» приведены грамоты, которые с богатыми дарами рассылал турецкому султану и Восточным патриархам царь Алексей Михайлович, чтобы возвратить на престолы экс-патриархов…


[Закрыть].

12 декабря в Благовещенской церкви Чудова монастыря зачитали Соборный приговор по делу Никона.

Государя не было, но зато были отставные патриархи и все митрополиты и епископы. Симон Вологодский пробовал отговориться от участия в этом подлом деле болезнью, но его принесли в церковь на носилках.

Греческий текст приговора прочитал эконом антиохийского патриарха Иоанн, а русский – архиепископ Иларион.

«Благословен Бог. Нам и Святому Духу и божественно коронованному Царю благоугодно… – звучал его голос, – и мы постановляем согласно решению Святейших патриархов наших братьев во Святом Духе и сослужителей, что Никон более не Патриарх Московский и не должен больше так называться…»

Между прочим, в приговор было включено и обвинение Никона в гибели коломенского епископа Павла.

«Низверг один, без Собора, Коломенского епископа Павла! И, рассвирепев, совлек с него мантию и предал его тягчайшему наказанию и биению, от чего архиерею тому случилось быть как бы без разума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или впал в реку и утонул»…

Как только был дочитан приговор, приезжие патриархи вскочили со своих седалищ и, бормоча на ходу молитвы, бросились к Никону. Начали срывать с него панагии, усыпанные бриллиантами, клобук с вышитым на нем огромными жемчужинами крестом.

Из-за дележки драгоценностей между Макарием и Паисием возник спор.

Печально смотрел на них Никон.

– Возьмите и мантию мою, бедные пришельцы! – сказал он. – Разделите на ваши нужды.

– Нет! – со вздохом ответил ему Макарий. – Мантию снимать с тебя великий государь не велел.

– Отчего не велел? – удивился Никон. – Это ваша добыча.

Конец света в 1666 году так и не наступил. Московские считальщики на 1669 год его перенесли. Но до 1669 года еще дожить надобно было – напасти-то одна за другой валились на голову…

И вот ведь уже и своего нового патриарха Иоасафа поставили, а приезжие сидели в Москве, никуда не съезжали. И уже и с турками – слава Богу, хоть тут Лигарид не обманул! – договорились.

Не столько и денег отдали, а добыли фирман от султана, позволяющий Макарию и Паисию возвратиться на свои кафедры. Не шибко и дорожились турки этими кафедрами.

Только теперь не турки, а православные заартачились. Торговаться стали: дескать, и тем Паисий плох, и этим не хорош, если не приплатите к нему, никак невозможно принять! С константинопольским и иерусалимским патриархами переписка завязалась.

Христом Богом умолял Алексей Михайлович выманить Макария да Паисия из России – своих мошенников полно.

А патриархи Паисий и Макарий, чтобы отплатить царю Алексею Михайловичу за его хлопоты, не покладая рук трудились.

Газский митрополит составлял определение Собора, а патриархи архиереев здешних подписывать эти бумаги примучивали.

– Пошто хлопочете-то, святители? – пытался утишить вошедших в азарт учителей патриарх Иоасаф. – Осудили уже мы обряды церковные. Все ладно устроено. Тремя перстами велено крестное знамение творить.

– Вы и Никона от патриаршества отрешали, – отвечал Макарий. – А что вышло? Только верхушку у сорняков удаляете, а их с корнями вырывать надобно. Почитай-ка, святейший, лучше из сочинения архимандрита Дионисия, мы ему насчет перстов все написать велели.

Хмурился Иоасаф. Не нравилось ему рвение учителей, но ругаться с ними боялся. Еще не чувствовал силы. Погодить надо…

Вздыхая, листал Дионисиеву книгу.

«Егда согбаем три первыя персты десныя руки, знаменуем, яко веруем и исповедуем во святей Троице едино Божество и едино существо, сиречь: един Бог триипостасный и единосущный, якоже сии трие первии персты десныя руки имеют токмо именование: первый, второй и третий; а который есть болши или менши, не можеши разумети или сказати… Три перста за Троицу, совокупление перстов ради единицы, сиречь, яко Троица и единица есть Бог… А вы глаголете: совокупити два персты: вторым и третием, а третий наклонен быти мало под вторым… Како дерзаете вы такие хульные слова на Бога глаголати? Како не боитеся, что распадется земля и поглотит вас, таких еретиков, и пойдете вы с душою и телом в муку вечную, в негасимый огонь? Ваше знаменование Троицы неподобно и неравно, слепцы вы от беззакония вашего. Ведь один перст болши, а четвертый менши, а пятый еще зело менший. Еще и числа их разны. Первый перст, и четвертый, и пятый, а непоряду, как у нас, – первый, второй и третий. О, мудрецы злобы! Како не зрите свет истины и блядствуете безместная?!»

Мудро Дионисий Грек писал… Понять ничего невозможно, но сразу видно – великой учености человек, не то что свои невежи, по простоте навыкшие. Куды тут спорить?

И не спорил патриарх Иоасаф с приезжими учителями. Как было спорить, если на Соборе 1667 года присутствовало 30 епископов. 14 из них были иноземными, а шестеро – епископами Лигаридова поставления…

Даже когда, выкорчевывая сорняки, до Стоглавого Собора добрались, промолчал патриарх Иоасаф. Покорно склонил голову, когда огласил Дионисий соборное решение:

«А собор иже бысть при благочестивом великом государе, царе и великом князе Иоанне Васильевиче, от Макария, митрополита Московского, и что писаша… еже писано неразсудно, простотою и невежеством…

И мы, Папа и Патриарх Александрийский и судия вселенский, и Патриарх Антиохийский и всего востока и Патриарх Московский и всея России, и весь освященный Собор, тую неправедную и безрассудную клятву Макариеву разрешаем и разрушаем…»

Страшно было рязанскому архиепископу Илариону слова эти слушать. Кого в невежестве и безрассудстве попрекают? Ведь это про святителя Макария, создавшего Великие Четьи Минеи, на которых и возрастала Русская Церковь, говорится!

– Теперь ты, владыко, подпись клади! – прервал его раздумья голос Дионисия.

– Святейшие! – сказал Иларион, обращаясь к патриархам. – Не надобно бы такое про великого святителя писать!

– Преслушающие же сию заповедь и правило наказаны да будут запрещением и отлучением! – сказал александрийский патриарх Паисий.

– А кто пребудет в упрямстве своем до скончания своего, да будет и по смерти отлучен, и душа его с Иудою предателем и с распявшими Христа жидовы, и со Арием, и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камения и древеса да разрушатся и растлятся, а той да будет не разрешен и не растлен, и яко тимпан во веки веков, аминь! – добавил Макарий.

Отчаянно взглянул Иларион на своего патриарха. Тот отвел глаза. Пришлось покориться и Илариону. Вместе со всеми русскими отцами Собора подписался Иларион под обвинением в невежестве и безумии русского чудотворца святителя Макария.

Осуждение Стоглавого Собора – кульминация трагедии Русской Православной Церкви.

Полтора века исполнялось в 1667 году, как обрела она самостоятельность.

Случилось это, когда Византия, принявшая Унию, потеряла свою государственную независимость. Русские святые и чудотворцы увидели связь между отступлением от догматов православия и утратой государственного суверенитета Византийской империи.

Наверное, можно спорить, насколько основательными были притязания, сформулированные игуменом Филофеем, на роль Москвы как Третьего Рима. Но совершенно бесспорно, что за полтора столетия, сберегая незыблемыми догматы православия, определенные апостолами и святыми отцами, Русская Церковь сохраняла свою руководящую роль в созидании православного царства Святой Руси.

Никакие военные и политические потрясения не поколебали значения Церкви в народной жизни. В годы Смуты на русский престол был возведен католик Григорий Отрепьев, но Православная Церковь не только устояла и в эту страшную годину, но и, согнав Отрепьева, упрочила свое положение.

Самой историей доказана была правильность пути, избранного Стоглавым Собором, святителями и святыми Русской Церкви.

И в правильности этого пути нимало не сомневались ни Алексей Михайлович, ни Никон, поставленные волей политических обстоятельств перед необходимостью сблизить обрядность Русской Церкви с обрядностью Западнославянской и Греческой Церквей.

Можно опять-таки обсуждать, компенсировали ли политические выгоды этой реформы те издержки, которые она вызывала, можно говорить о противоречии некоторых исправлений постановлениям Стоглавого Собора, но безусловно, что все разногласия носили внешний характер и легко преодолевались.

Тот же патриарх Никон, как свидетельствуют его отношения с Иваном Нероновым, начал осознавать необходимость единоверия, разрешающего старый обряд наравне с новым.

И даже Собор 1666 года, предавший анафеме наиболее непримиримых староверов, не осмелился открыто назвать неправославными всех святых Русской церкви.

Это сделано было на Соборе 1667 года, проходившем под председательством Вселенских патриархов Паисия и Макария.

По-человечески можно понять их подозрительное отношение к Русской Церкви. И зависть, и корысть, и неумность – все присутствовало здесь. Но – это необходимо подчеркнуть! – их мнение не было мнением всей Восточной Церкви.

Даже формально Паисий и Макарий не имели права представлять на Соборе 1667 года Восточных патриархов. Они были лишены своих кафедр не турками, а решением константинопольского патриарха именно за согласие участвовать в суде над патриархом Никоном, решение судьбы которого Константинопольская и Иерусалимская патриархии считали сугубо внутренним русским делом.

И уж тем более ни морального, ни юридического права не имели патриархи Макарий и Паисий для суда над Русской Православной Церковью.

Мнение Восточной Церкви по поводу реформ, затеянных Никоном, очень мудро и осмотрительно еще в 1655 году сформулировал константинопольский патриарх Паисий. Он сказал, что только в главном и необходимом требуется единообразие и единство, в том, что относится к вере. А в «чинопоследовании» и во внешних богослужебных порядках, подчеркивал константинопольский патриарх, разнообразия и различия не только допустимы, но и исторически неизбежны.

«Не следует думать, – писал этот мудрый святитель, – будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах несущественных и не в членах веры, если только в главном и важном сохраняется согласие с кафолической церковью».

Повторим, что по-человечески понятны мотивы поведения патриархов Паисия и Макария. Серьезно рискуя своим положением, они приехали в Россию на заработки, и меркантильные соображения руководили ими во все время пребывания здесь. Обстоятельства благоприятствовали патриархам, и они воспользовались этими обстоятельствами.

Стремясь задобрить константинопольского патриарха, они сообщали, что потребовали у русских давать отчет Константинопольскому престолу в церковных делах, а кроме того, «обаче и обычной милостыни великому престолу, и прочим убогим престолам даянной, надеямся обновитеся, паче ж большей и довольнейшей быти».

И тут можно было бы усмехнуться убожеству целей, которые были поставлены патриархами Паисием и Макарием, если бы ради сиюминутных выгод не приносили патриархи в жертву не только саму Русскую Церковь, судьба которой была безразлична им, но и отношения ее с Восточным православием, ради которого якобы и старались они.

Нет!

Макарий и Паисий не только не смогли повернуть историю и подчинить Константинопольскому престолу Русскую Церковь, но в результате еще более оттолкнули Россию от сближения с греками…

Не будем всецело приписывать Паисию и Макарию погубление православного царства Святой Руси, но вклад в это черное дело они внесли немалый.

Современному читателю, весьма теплохладно относящемуся к православной вере, могут показаться несущественными последствия совершенного Паисием и Макарием преступления против России.

В самом деле, рассуждает такой читатель, все это касается лишь Церкви, а Россия – не только Церковь…

Рассуждение это глубоко ошибочное. Православная церковь и культура, Православная церковь и просвещение были синонимами для русского человека XVII века.

Безоговорочно осуждая самобытность Русской Православной Церкви, Вселенские патриархи объявляли невежеством и все русское просвещение, и всю русскую культуру, существовавшую до сей поры.

Опять-таки можно говорить об изъянах русского просвещения (как, впрочем, и о достоинствах его), но безусловно, что приравнивать его к невежеству было нелепостью. Совершенно неверно, будто в России не стремились овладеть полезными знаниями западной культуры. И стремились, и овладевали, хотя это и непросто было. Другое дело, что, осознавая необходимость заведения регулярных училищ, в которых бы велось фундаментальное изучение иностранных языков, весьма осторожно относились к подбору учителей, совершенно справедливо опасаясь, что под видом полезных знаний будут привнесены ими и разрушительные, враждебные русской православной культуре идеи.

Насколько основательными были эти опасения, свидетельствуют события последующих столетий. Насаждаемая и принятая в господствующих классах культура оказалась настолько инородной для России, что основная масса населения была неспособной воспринять ее. И только в XIX веке начинается постепенное сближение западнической культуры с русской культурой, считавшейся в предыдущие века невежеством.

Трагические же последствия насильственного внедрения западной культуры в Россию мы ощущаем до сих пор. Не случайно ведь великий знаток русского языка писал: «У нас же, более чем где-нибудь, просвещение – такое, какое есть, – сделалось гонителем всего родного и народного. Как в недавнее время еще первым признаком притязания на просвещение было бритие бороды, так вообще избегалась и прямая русская речь, и все, что к ней относится. Со времен Ломоносова, с первой растяжки и натяжки языка нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием и все более удаляются от истинного духа языка. Только в самое последнее время стали догадываться, что нас леший обошел, что мы кружим и плутаем, сбившись с пути, и зайдем неведомо куда. С одной стороны, ревнители готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно переносили к нам все в том виде, в каком оно попадалось и на чужой почве, где оно было выстрадано и выработано, тогда как тут могло приняться только заплатами и лоском; с другой – бездарность опошлила то, что, усердствуя, старались внести из родного быта в перчаточное сословие».

И еще об одном последствии урока, данного «вселенскими учителями» на Соборе 1667 года, необходимо сказать. Патриархи Паисий и Макарий сознательно обманывали русских архиереев, выдавая свои убеждения за убеждения всей Греческой Церкви. Они не стеснялись тут и шулерского передергивания фактов, и откровенной лжи.

Расчет был простым.

И Макарий, и Паисий прекрасно знали, что ни патриарх Иоасаф, ни царь Алексей Михайлович, ни другие высокопреосвященные члены Собора не пойдут ради разоблачения их мошенничества на подрыв авторитета всей Вселенской Православной Церкви, они сознательно спекулировали этим авторитетом.

К сожалению, этот «урок» греческой хитрости тогдашними иерархами нашей Церкви оказался усвоенным наиболее успешно. Очень скоро, когда, воспитанные протестантским Западом новые Романовы обрушат жестокие казни на Русскую Православную Церковь, не найдется среди архиереев ни Геннадия Новгородского, ни Иосифа Волоцкого, ни митрополита Филиппа…