Текст книги "Конкурс убийц"

Глава 9

Для опроса писателей Гуров и Крячко решили разделиться. Станислав направился в трехсотый номер, а Лев Иванович должен был переговорить с троицей из триста первого. Когда он подошел к двери, то услышал из номера звуки классической музыки. Он немного постоял, послушал, наслаждаясь, и предположил, что звучало одно из произведений Баха. Хотя Гуров и не был большим меломаном, но все-таки немного разбирался в классических произведениях и мог отличить орган от других музыкальных инструментов.

Он постучал, как и просил его толстячок Голубев – погромче. Музыку тотчас же, словно только и ждали этого сигнала, сделали тише, а потом, как показалось Гурову, и вовсе выключили. Еще через секунду дверь открылась.

– Входите, уважаемый сосед! – улыбался радушной улыбкой Голубев.

Он впустил Гурова и, что не ускользнуло от глаз полковника, выглянул в коридор, быстро осмотрелся по сторонам и только потом затворил за собой дверь.

Трехсотый номер в отеле был на троих и состоял всего из одной, но довольно просторной, комнаты. За низеньким столиком сидел сосед Голубева – Калистратов. Перед ним стояла доска с партией в нарды, а справа лежал планшет, из которого чуть слышно лилась приглушенная музыка.

– Никогда не пробовал играть в нарды, – улыбнулся Лев Иванович.

– О, это весьма занимательная, интеллектуальная игра, – заулыбался в ответ Калистратов. – Ничуть не уступает шахматам. Просто удивительно, что она столь малопопулярна в России. Хотя чемпионаты страны и мира по ней проводятся ежегодно, они не так привлекают внимание прессы, как турниры по шахматам. А жаль, жаль…

– Садитесь, – Голубев рукой указал на кресло напротив Калистратова, в котором недавно сидел он сам.

– А как же вы? – огляделся Лев Иванович в поисках стула.

– А я тут, на кровати, присяду.

Голубев сел на ближайшую кровать и, сложив ладони лодочкой, посмотрел на Гурова, ожидая вопросов.

– Как я понял из ваших показаний, которые вы давали утром местным оперативникам, вчера вечером вы все были свидетелями скандала супругов Кирьяновых, – не заставил себя ждать Лев Иванович.

– Ну-у, я бы не сказал, что это был скандал, – протянул Калистратов и вопросительно посмотрел на Голубева.

Тот, соглашаясь со словами коллеги, кивнул и добавил:

– Да, скорее это была ссора. Знаете, когда один из оппонентов настаивает на чем-то, а другой не соглашается с ним. И в какой-то момент это несогласие перерастает в раздражительность и эмоциональность…

«Неужели все писатели такие многословные и выражаются в обыденной жизни так витиевато? Этак я буду допрашивать их целый день, чтобы узнать хоть что-то путное», – с тоской подумал Лев Иванович, но виду не подал.

– А суть спора вы уловили? О чем был разговор?

– Это был не совсем спор… – начал было Калистратов, но Голубев его перебил.

– Это был не спор, – поддакнул он. – Мы, правда, не очень вслушивались, торопились, понимаете ли, чтобы не опоздать к началу сеанса. Мы еще вчера взяли билеты на премьеру…

– Хорошо, не спор, – теперь уже пришлось перебить Гурову. – Но суть разговора вы поняли?

Конечно же, Лев Иванович понимал, что это не очень вежливо – перебивать человека, но и слушать подробный рассказ, на какой фильм собирались свидетели и почему именно на него, ему не хотелось. Вот будь они подозреваемыми, и требовалось бы уточнить их алиби, тогда другое дело – можно и выслушать.

– Ольга Михайловна настаивала, чтобы Евгений Петрович не отдавал первое место Вере Николаевне Дробышевой, а выбрал бы в этом году кого-нибудь другого, – ответил Калистратов, быстро взглянув на Голубева. Но тот на этот раз промолчал и только кивнул.

– Ага, значит, разговор был на тему премирования за рассказ. Правильно?

– Да, – коротко ответил Голубев, а Калистратов, словно поменявшись с соседом по номеру ролями, просто кивнул.

– Мне сказали, что среди членов комиссии были еще и другие несогласные с решением председателя… – закинул удочку Лев Иванович.

И тут обоих писателей словно прорвало. Они наперебой стали рассказывать Гурову обо всех интригах и заговорах, которые, по их мнению, плелись против уважаемого Евгения Петровича. По их словам выходило, что главным оппонентом Кирьянова в Союзе писателей, а именно среди тех, кто пишет в детективном жанре, был Артур Слепаков. И хотя, по признанию обоих, это был довольно талантливый автор, но до Кирьянова, с его известностью в определенных кругах, ему было далеко.

– Интересно, интересно. – Лев Иванович решил остановить писательский словопоток и поинтересовался: – Не подскажете, с какого произведения началась известность Кирьянова? Я не большой любитель жанра, знаете ли. Мне и на службе детективных страстей хватает.

– Первый роман Евгения Петровича вышел около тринадцати лет назад, – с восторгом ответил Голубев. – Замечательный роман! Называется «Тревога». Там рассказывается…

– Простите, что перебиваю. – Гуров улыбнулся своей самой наивежливейшей улыбкой. – Я обязательно прочитаю этот роман, как только закончится следствие, – пообещал он. – Поэтому не стоит его пересказывать, а то будет неинтересно.

– Хорошо-хорошо, – замахал ручками Голубев. – Но рекомендую! Не пожалеете, – таинственным голосом добавил он. – Роман был номинирован и признан лучшим детективом последних пяти лет.

– Вот даже как, – удивился Гуров, и ему вдруг и вправду захотелось узнать, насколько эта рецензия соответствует истине. – А о семейной жизни своего председателя, о его отношениях с женой, вы что-то знаете?

– Нет, подробностей мы не знаем, – нехотя признался Голубев.

– Ольгу Михайловну мы встречаем только на таких вот мероприятиях, – обвел рукой комнату Калистратов. – Я имел в виду на конкурсах, встречах писателей с читателями и на других светских раутах, – пояснил он.

«Надо же, как он пафосно выразился – светских раутах. Этакий писательский бомонд», – усмехнулся про себя Гуров, а вслух спросил:

– А у Евгения Петровича, вернее, у четы Кирьяновых, были среди писателей близкие друзья?

– Да, конечно же, были, – кивнул Голубев.

– Наверняка были, – согласился с ним Калистратов. – Но мы их не знаем. Мы сами, видите ли, не из Москвы, а из Питера. Поэтому… – развел он руками.

– Значит, вы не в курсе и личной биографии Кирьянова или его жены? – уточнил Гуров.

– Все, что мы знаем о Евгении Петровиче, есть в интернете. Мы как-то больше в курсе тех интриг, которые плетутся, вернее, плелись вокруг Евгения Петровича в Союзе, – поджал полные губы Голубев.

Гуров понял, что писателю явно хотелось поговорить с ним о внутренних склоках и сплетнях, которые варил котел Союза, но это удовольствие Лев Иванович решил оставить для Пятакова и его помощника Лемешева.

– Вот и хорошо. – Лев Иванович встал. – По этому поводу к вам обязательно заглянет оперативник, ведущий следствие, и вы все ему расскажете. Договорились?

– Да, – нехотя выдавил из себя Голубев, а Калистратов и вовсе промолчал.

– Скажите, а сегодня утром никто из вас не слышал хлопка или чего-то еще, похожего на выстрел? – Лев Иванович остановился у двери.

– Нет, ничего мы не слышали, – переглянулись писатели, и Голубев, ехидно посмотрев на Льва Ивановича, спросил:

– А вы с супругой тоже ничего не слышали?

– Нет, но мы-то находимся не за стенкой, а через коридор.

В ответ Голубев только поджал полные губы, а Калистратов и вовсе сделал вид, что обдумывает свой ход в игре, уставившись на доску, из чего Гуров сделал вывод, что они на него обиделись.

«Вот и пусть обижаются. Меньше под ногами будут путаться», – довольно подумал полковник и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по коридору в ожидании, когда Крячко закончит опрашивать писателей из трехсотого номера.

* * *

Но долго быть в одиночестве ему не пришлось. Словно черт из табакерки, перед ним появилась Ирина Яковлевна Реус и с улыбкой хищного хорька (Гурову вдруг на какой-то момент почудилось, что она и впрямь сильно похожа на этого хитрого зверька) спросила:

– Как успехи в расследовании? Вы, я смотрю, уже опросили Голубева и его подпевал.

– Что значит – подпевал? – удивленный ее высказыванием, приподнял брови Лев Иванович.

– Да это я так, – махнула рукой Реус, – просто вырвалось. Все в Союзе знают, что Голубев сколотил вокруг себя в Питере целую коалицию, как он сам выражается. Писателишки мелкого масштаба, сплошь подражатели и графоманы, собрались в один клуб, чтобы выглядеть значительней и весомей.

– Ирина Яковлевна, а вы сами из Москвы будете? – поинтересовался Гуров. – Андрей Георгиевич Реус вам не родственник?

– Да, я коренная москвичка, – гордо выпрямилась Реус, отчего стала еще худее и выше. – Больше того, мои корни ведут в Испанию. Предки, по словам моего деда, приехали в Россию в тысяча восемьсот пятом году именно из города с таким названием. Знаете, тот, который находится в Каталонии. Отсюда и фамилия. Кстати, если вы не знали, Реус – родной город знаменитого архитектора Гауди. И нет, – Ирина Яковлевна поморщилась, – мы не родственники с Андреем Георгиевичем.

Гуров сдержанно, но вежливо улыбнулся даме.

– Вы случайно не дружны с семейством Кирьяновых? – задал он следующий интересующий его вопрос.

– Пойдем-те куда-нибудь из коридора и поговорим тет-а-тет. А то тут слишком много лишних ушей, – кивнула она на высунувшего из дверей нос Голубева.

Реус с заговорщицким видом взяла Льва Ивановича под руку, и они направились в сторону номера Гурова.

– Куда это вы направились?

Их догнал Крячко, и Лев Иванович поблагодарил провидение, которое послало его столь вовремя. Ему не очень хотелось разговаривать с сей хищницей в облике писательницы наедине.

– Присоединяйтесь к нам, простите, не помню имя-отчество. – Глаза Реус заблестели, словно в предвкушении какого-то приключения.

– Станислав Васильевич, – галантно склонил голову Крячко.

Лев Иванович заметил в глазах друга насмешливую искорку, хотя лицо Станислава оставалось серьезным.

В номере, когда все расселись, Реус наконец-то ответила на вопрос Гурова, который он задал ей еще в коридоре:

– Я бывала в гостях у Кирьяновых. Не сказать, чтобы я была их близким другом, скорее хорошей знакомой, – мы отлично ладили с Евгением Петровичем. Ольга очень милая женщина, умница и преданная супруга…

– Кстати о преданности, – перебил ее Лев Иванович. – Вы не знаете, никто из Кирьяновых не вступал в адюльтер?

– Вы хотите сказать, не ходил ли налево и не имел ли любовников? – Глаза у Реус снова странно заблестели.

– Да, именно это я и имел в виду, – согласился Гуров.

– Вот этого я не знаю, – немного разочарованно ответила Ирина Яковлевна. – Кирьяновы жили несколько замкнуто. И хотя в доме у них бывали и друзья, и знакомые, но свои семейные тайны они скрывали от всех очень тщательно. Вы знаете, у них ведь и детей нет, – добавила она так, словно отсутствие детей в семье является какой-то особенно пикантной подробностью.

– Ну, отсутствие детей еще не говорит, что в семье не все благополучно. Они ведь давно уже женаты? – уточнил Лев Иванович.

– Нет, – покачала головой Реус, немного подумав. – Не так чтобы уж давно. Всего каких-то тринадцать с хвостиком лет.

– Вот как? – заинтересовался Станислав Крячко. – А до того, как они поженились, они были в браке? Насколько нам известно, Евгению Петровичу было за пятьдесят пять, а Ольге Михайловне – пятьдесят.

– Да, Олечке именно пятьдесят, – подтвердила Реус. – Но согласитесь, выглядит она просто великолепно для своего возраста. Я всегда ей завидовала в плане внешности, – вздохнула Ирина Яковлевна. – Насчет Ольги я не скажу – не знаю, был ли у нее брак еще с кем-то. А вот Евгений Петрович никогда не был женат – это точно. Он сам всегда охотно рассказывал всем свою биографию, много шутил по поводу своего долгого холостяковства. Говорил, что до Оли у него было сложное отношение к женщинам.

Реус помолчала немного, словно вспоминая что-то, нахмурилась, а потом продолжила:

– Женя, Евгений Петрович, всегда был очень ранимым. Но при этом всегда знал себе цену.

– Вы так говорите, словно знали его очень давно, – внимательно посмотрел на нее Лев Иванович.

– А я разве не сказала, что мы с ним учились на одном факультете журналистики? Только он поступил на год раньше меня. Что, впрочем, не мешало нам общаться. У нас долгое время были общие друзья. Знаете, одна такая веселая студенческая компания. А потом жизнь на какое-то время нас развела. Встретились мы с ним снова, только когда вышел его первый роман. Кирьянов был по жизни философом, таким и остался, – улыбнулась Реус воспоминаниям. – С одной стороны, это был очень компанейский человек, а с другой – капризный и амбициозный. Впрочем, для журналиста и писателя это необходимое качество, – со значительным видом уточнила Ирина Яковлевна.

– И в чем заключались его капризы? – поинтересовался Станислав.

– Евгений не любил, когда ему перечат, терпеть не мог тех, кто не был с ним согласен по какому-либо поводу, – со вздохом ответила писательница. – Он был вспыльчивым и в молодости. Правда, с появлением в его жизни Ольги, как я это заметила, он стал спокойней и уравновешенней. Но все равно не любил, когда на него давили и заставляли делать то, чего он не хочет.

– Например, давать премию кому-то, кто ему не нравился, – подсказал Лев Иванович.

– И это в том числе, – спокойно ответила Ирина Яковлевна и добавила: – Поэтому-то его и не любили в Союзе, хотя и ценили за его талант.

– Кстати о таланте, – заинтересованно наклонился ближе к писательнице Лев Иванович. – По словам Голубева, первая книга Кирьянова вышла тринадцать лет назад. Не поздно ли для писательской карьеры? На момент выхода книги ему было… сорок три?

– Да, именно так – сорок три года, – согласилась Реус. – Но, если вы думаете, что сорок три года для писателя – это слишком поздно, я вам отвечу. В истории литературы есть ярчайшие примеры того, что стать знаменитым не поздно ни в каком возрасте. Например, Брем Стокер опубликовал свой первый роман о графе Дракуле, когда ему было пятьдесят, а первую книгу Толкина о Хоббите напечатали, когда автору уже было сорок пять лет. Опять же…

– Хорошо-хорошо, я уже понял, – с улыбкой произнес Лев Иванович, останавливая Реус. – А после первой книги – сколько еще замечательных книг вышло из-под пера вашего мэтра?

– Еще две, – заерзала в кресле Ирина Яковлевна. – Но они не были столь великолепны, как первый роман, – нехотя добавила она. – По мнению критиков, так и вовсе были посредственными, хотя и хорошо написанными в смысле построения сюжета.

– А что в них не понравилось критикам? – заинтересовался Крячко.

– Сами сюжеты произведений посчитали слишком банальными и избитыми. Не оригинальными. В отличие от первого романа. Но как по мне, – поспешила добавить Реус, – так обе книги совсем даже неплохо написаны, а в некоторых местах – даже захватывающе.

– Так значит, вы не знаете, кто был близко вхож в дом Кирьяновых? – перевел разговор в другое русло Лев Иванович.

– Как же не знаю? Знаю. – На лице Реус снова появилась хищная улыбка. – И даже скажу вам их имена и адреса. Они, правда, не входят в писательский круг, или в круг критиков, издателей и прочих лиц, приближенных к литературе, но зато давно знают Ольгу Михайловну и могут многое рассказать о ее прошлом.

Гуров сразу раскусил эту ушлую даму и понял, что с нее слова не вытянешь, если не пообещаешь ей что-то взамен. Он, конечно, мог махнуть на ее выкрутасы рукой и по своим источникам узнать, с кем плотно общались Ольга и Евгений Петрович Кирьяновы, но на все нужно было время, а ему хотелось поскорее закончить это нежданно свалившееся на его голову дело.

Лев Иванович любил свою работу и отдавался ей полностью. Больше того – он никогда не отказывался помогать кому-то и брался за дела, которые не требовали вмешательства Главного управления, где он работал, и вполне могли бы быть раскрыты и без него. Его безотказностью часто пользовались, но он не обижался. Гуров просто хотел, чтобы людям вокруг него дышалось спокойно, и они не теряли доверие к таким как он – обычным операм, которые и должны были, по долгу службы, охранять их покой.

В голову Льву Ивановичу вдруг пришла интересная мысль, и он поспешил высказать ее Ирине Яковлевне.

– Давайте сделаем так. Вы и ваши коллеги помогаете мне и Станиславу Васильевичу сведениями о Кирьяновых, не мешаете нам спокойно расследовать это убийство, то есть не путаетесь под ногами. – Гуров многозначительно посмотрел на Реус. – А мы, в свою очередь, обещаем, что после окончания расследования и поимки виновного или, если правильно говорить, – подозреваемого, соберем что-то вроде пресс-конференции для всех желающих узнать результат и подробности нашего следствия.

– Конгениально! – воскликнула Ирина Яковлевна. – Правда, я не знаю, кто бы из присутствующих в отеле писателей мог вам что-то путное сообщить. Москвичей, которые могли бы хорошо знать Кирьяновых, приехало только пятеро. Я и еще четверо. Да вы их видели, когда мы подходили к вам с Переделкиным.

– Это те самые, которые сидели с вами за одним столиком в кафе? – уточнил Станислав.

– Да, они. Но, кроме меня и Ванечкина, среди них вхожих в дом к Евгению Петровичу никого нет. Да и то – Ванечкин больше ходил в гости, чтобы вкусно поесть да выклянчить для себя в очередной раз прерогативы. Он неплохой писатель, но очень уж занудно пишет. А детектив – это жанр…

– Да, я понял, – невежливо перебил ее Лев Иванович. – Так вы дадите нам контакты близких друзей Ольги Михайловны и Евгения Петровича?

– Дам, – благосклонно кивнула Реус. – Записная книжка у меня в номере. – Она встала. – Я сейчас ее принесу.

– Будем благодарны, – серьезным тоном ответил Гуров и проводил Ирину Яковлевну до дверей.

Едва за ней закрылась дверь, Лев Иванович сказал Станиславу:

– Теперь она всем расскажет о нашем условии, и я очень надеюсь, что под ногами у нас никто больше путаться не станет. Что тебе удалось узнать? – безо всякой надежды на положительный результат спросил он.

Крячко махнул рукой и рассмеялся.

– Они меня так заговорили, эти детективщики, что я только и думал, как от них избавиться. Ничего путного. Сами они приехали из Коломны и говорили только о том, каким замечательным был Евгений Петрович и как его доставал этот вредный Слепаков. Может, мы все-таки зря не рассматриваем эту версию? Кто знает, иногда и опереточные злодеи становятся кошмаром наяву.

– Может, и зря, – задумчиво согласился Гуров, но потом сам же себя и опроверг: – И все-таки – нет. Слишком уж убийство было хладнокровно и дерзко проделано. Явно заранее спланировано. Раннее утро, все еще спят… Да и зачем Слепакову было так подставлять себя после ссоры, которую могли слышать посторонние? Тогда он должен был заранее знать, что Ольги в номере нет. И не ему ли знать, какая слышимость в отеле – приходить в номер и стрелять, зная, что могут услышать выстрел. – Гуров пожал плечами. – И ведь что интересно, никто из соседнего номера выстрела отчего-то не слышал. Наверняка был использован глушитель. Плохо жить в конце коридора, когда соседи только с одной стороны, – вздохнул Лев Иванович.

– Ты не прав, – не согласился с ним Станислав. – Плохо жить в середине коридора и иметь соседей с двух сторон. Да еще если эти соседи – писатели. Мы с Натальей в этом убедились на собственном опыте. До половины ночи нам с одной стороны за стенкой читали отрывки из своих произведений. Надо сказать, малоперевариваемых. А с другой стороны наши соседи играли в карты, в «балду». Причем задания проигравшему давались самые дикие и совсем не тихие, – покачал он головой, вспоминая прошедшую ночь.

– Ничто человеческое… – только и успел сказать Лев Иванович, как в номер вплыла Реус.

– Вот, – с многозначительным видом положила она на стол тетрадный листок. – Я выписала все имена и телефоны.

Лев Иванович внимательно просмотрел коротенький список.

– Всего трое? – удивился он.

– Да. Я ведь говорила, что Кирьяновы вели замкнутый образ жизни. Имеется в виду, что работу они четко отделяли от семьи. Но на все писательские тусовки они всегда ходили вместе.

– Кстати, Ирина Яковлевна, – обратился к ней Крячко. – Вы не подскажете, кем работает Ольга Михайловна? Ведь не на писательский же гонорар жили Кирьяновы.

– Нет, конечно. Нынче на одном писательстве с голоду помереть можно, – усмехнулась Реус. – Евгений Петрович писал статьи в «Литературную газету» и в другие издания. Его охотно печатали. А Оленька… У Ольги Михайловны – свое издательство. Она неплохо зарабатывает, печатая ту лабуду, которую ей предлагают нынешние, так называемые молодые, авторы. У нас ведь сегодня ничего бесплатного нет, сами понимаете – рынок.

Реус ушла, пообещав, что постарается сделать так, чтобы никто больше не мешал Гурову и Крячко.