Текст книги "Дар императрицы"

Головкино – одно из многочисленных владений братьев Орловых. По словам Григория и Владимира, путешествующих вместе с Екатериной, в нем полторы тысячи душ. В селе расположена волостная контора, есть церковь, почтовая станция, дом приезжих. Еще, что важно, через Головкино проходит тракт, соединяющий с городами Кузнецк, Карсун, Сызрань. Так что по значимости село это вполне может поспорить с уездным городом. Знают Орловы, где что ухватить.

А ведь пятеро братьев Орловых – Иван, Григорий, Алексей, Федор и Владимир еще в недавнем прошлом были так себе дворяне и богатством не выделялись. Обогатила их Екатерина. За то, что они помогли ей занять царский трон. Самый большой куш – десять тысяч крестьян и миллион рублей – достался Григорию, который стал ее фаворитом. И вот, глядите-ка, как братья раздобрели после этого.

Отдохнуть с дороги Екатерину поместили в большой спальне на втором этаже барского дома. Вскоре туда поднялся Григорий. Владимир сделал вид, что куда-то ушел по делу. Еще Григорий приказал и членам свиты, и своим слугам вообще не подниматься на второй этаж, чтобы не беспокоить императрицу. Оставшись одни на всем этаже, наконец-то они дали волю страстям, занялись любовью аж в чем Господь создал Адама и Еву. Истосковавшаяся за время путешествия по мужской ласке, Екатерина так увлеклась, что даже могучий Орлов под конец совершенно обессилел…

После небольшого передыха Григорий пригласил императрицу посмотреть, как живут крестьяне Орловых. Владимир к тому времени, похоже, уже справился со своими делами, поджидал их на парадном крыльце, перед которым уже стояли несколько запряженных карет. Впрочем, от барской усадьбы до села недалеко, расположено оно в живописном месте – в устье небольшой речушки, впадающей в Сызранку. И Екатерина пожелала пройтись немного пешком. Братья с удовольствием согласились. На окраине села Екатерина увидела большую группу мужиков и подошла к ним. Те, словно по команде, глубоко поклонились разом и выпрямились лишь когда Орлов-младший еле заметно махнул рукой.

– Ну, господа мужики, как поживаем? – не зная, о чем с ними говорить, спросила царица.

– Хорошо живем!

– Благодарствуйте, Ваше императорское Величество!

– Наш барин сильно печется о нашем благе! – нестройным хором, но бодро отозвались мужики.

Затем Орловы завели Екатерину в несколько крестьянских владений. Хозяйства их, по правде, выглядели уныло: избы небольшие, неказистые, некоторые даже курные, постройки почти у всех крыты соломой. А вот с едой у людей, оказывается, все в порядке. Видимо, потому, что наступило обеденное время, в домах, куда заходили императрица и Орловы, семьи как раз трапезничали. На столах были мясной или куриный суп, пшенная или полбяная каша, обильно политая топленым маслом. Хлеба было вдоволь и черного, и белого. Мало того, у многих имелись сохранившиеся еще с прошлогоднего урожая соленые огурцы, квашеная капуста.

– И правда неплохо живут ваши крепостные, – похвалила императрица братьев. – Только одного никак не пойму. Коли они такие справные, отчего же избы не построят подобающие? Не скоты же, чтобы жить в таких халупах.

– Като, в России народ такой. Главное для человека – чтобы он был сыт. А что до остального… У нас в этих краях зимой стоят жуткие морозы, потому избы строят небольшие. Чтобы в них было тепло да при этом дрова сберечь, – пояснил царице Григорий Григорьевич. – А летом у людей простор. Многие спят на улице, под навесом, еду готовят в летних кухнях. Правда, последнее – не русская традиция, ее здешний люд перенял у соседей-чувашей. Но это очень удобно.

– Значит, вам следует приучать своих крепостных к жизненным удобствам. Пусть научатся грамоте, читают зарубежные журналы, узнают, как живут другие народы. Тогда они потихоньку сами станут перенимать все хорошее, – посоветовала императрица.

– Екатерина Алексеевна, прости нас великодушно, по-моему, мужику грамота ни к чему, – вмешался в разговор Владимир Григорьевич. – Пахать, сено косить, жать, за скотиной ухаживать она нисколечко не поможет. Потому учеба для селянина – это потраченное впустую время. Крестьянским детям сызмальства нужно впрягаться в работу. А так получится, что они станут полдня без толку штаны протирать за партой.

– К тому же грамотей, – Като, ты сама сказала, – начнет почитывать журналы и книжки всякие. Только кто ведает, к чему его больше потянет. Ладно, окажется по-твоему, и он станет интересоваться лишь жизнью всяких аглицких народов. А ну как начнет штудировать любимых тобой каких-нибудь Вольтеров иДидро? Так он, чего доброго, захочет из-под опеки помещика выскользнуть. Нужно это нашему государству?

– Вольтера не трожь! Его уважает весь мир, – жестко заметила Екатерина. – И заруби себе на носу: мое желание дать простолюдину образование не означает поднятия его до уровня понимания Вольтера и Дидро. Крестьянину хватит того, что он прочтет законы и приучится их соблюдать. Вообще надобно, чтобы они жили подольше, размножались погуще. Вам же от этого польза, и державе подмога. Думаете, я зря столько корпела над своим «Наказом»? А глубокие знания – они нужны, прежде всего, дворянам. По сравнению с европейцами, наши слишком уж ленивы. Даже среди генералов есть такие, кто расписывается как курица лапой. Как мы с такими людьми можем мечтать о европейском уровне? А ведь в руках наших дворян столько народу! Токмо из-за нехватки знаний они не способны толком воспользоваться такой силой. Потому и государство наше не может знатно двигаться вперед. Понятно я изъяснила? Чтобы приучить русских к плодотворному труду и порядку, я уже переселила под Саратов из Пруссии тысячи немецких семей. Съездите как-нибудь в те края. Вы увидите, что на таких же землях, как здесь, там появляются замечательные фермы. И постройки у них больше похожи на городские, уж точно не с соломенными крышами, как у вас.

– Сравнивать ферму с имением – это… – хотел было что-то возразить Владимир Григорьевич, но тут его одернул за рукав камзола старший брат.

Вечером Екатерина с Григорием опять закрылись в большой комнате второго этажа барского дома и уснули лишь когда петухи пропели второй раз.

Хотя город Симбирск был так себе, в целом он Екатерине понравился. И встретили здесь ее как-то по-особенному. От пристани, где бросила якорь ее галера, до Троицкого собора она прошла по красной дорожке. Мало того, такая же дорожка была выстлана от собора до дома купца Мясникова. Такой почести ее не удостаивали ни в Твери, ни в Ярославле, ни в Нижнем Новгороде, ни в Чебоксарах, ни в Казани. Хотя и в тех городах местные власти из кожи вон лезли, чтобы выказать свою любовь и почитание к императрице, угодить ей, показывая, как хорошо живется местному населению. Потому и писала Екатерина в одном из писем к друзьям, отправленных прямо с дороги: «Здесь народ по всей Волге богат и весьма сыт, и хотя цены здесь высокия, но все хлеб едят, и никто не жалуется и нужду не терпит… Хлеб всякого рода так здесь хорош, как еще не видали. По лесам же везде вишни и розаны дикие, а леса иного нет, как дуб и липа. Земля такая черная, как в других местах и в садах на грядах не видят. Одним словом, сии люди Богом избалованы. Я от роду таких рыб вкусом не едала, как здесь, и все в изобилии, и я не знаю, в чем бы они имели нужду. Все есть и все дешево».

…Долго ли императрица предавалась бы размышлениям, но тут карету сильно тряхнуло и в голове совершенно неожиданно мелькнуло совсем иное: «Ах, и шельма этот Григорий! Ах, каков плут, а! Надо же, в избушке с баню мужики лакомятся калачами. А я, дура, ведь почти поверила ему». Нет, она не рассердилась на своего друга. Совсем наоборот. Ей вдруг захотелось впасть в объятия Григория. Прямо сейчас, немедленно! Захотелось забыть даже про болеющего цесаревича и насладиться привычной истомой от мужской ласки. Тут же на какой-то миг перед глазами возник образ казака-чуваша. Да уж, и обычной силой, и мужскими способностями он наверняка мощнее Орлова… Екатерина, подтянувшись, взглянула в боковое окошко кареты. Но дорога выпрямилась, отряда казаков уже не было видно. «А что, если…– что-то подумав про себя, многозначительно улыбнулась царица. – Ну не-ет, все же так не годится. Он всего-навсего простой мужик, к тому же инородец…. И что? Орловы тоже когда-то были самыми простыми мужиками. Дед их – стрелец, участник бунта против царя… Ладно Петр Первый простил его за проявленное в боях геройство и оженил на дочери дворянина Зиновьева. Иначе Орловы так и остались бы мужиками. Это теперь они такие знатные и богатые графы. Григорий даже генерал-адъютант, а вскоре я его, пожалуй, произведу в генерал-фельдцехмейстеры. Слово давала, придется сдержать. А казак-чуваш… М-да, как жаль все-таки…» Екатерина, связав ладошки, вывернула их, вытянув вперед, сладко потянулась и рассмеялась вслух. Ничего не понявшие фрейлины недоуменно переглянулись, но промолчали.

Вскоре въехали в довольно-таки крупное село. На зеленой площади перед волостной конторой на забитых в землю столбцах был устроен длинный стол. Он был накрыт белой льняной скатертью, на которой уже стояли чашки и тарелки с разнообразной снедью. Да и воздух здесь был чист и свеж, не то что в городе, где всюду отдает нужником. По периметру площади плотной шеренгой выстроилась охрана из казаков. Да, молодец граф Чернышев, умудрился-таки определить самое приятное место для приема пищи. Права была Екатерина, поручив ему руководить свитой вопреки возражениям Панина.

После ужина Екатерина Вторая совершила небольшую прогулку по сельской площади, утопая по щиколотки в зеленой траве, по ходу краешком глаз наблюдала за охранявшими ее казаками. Да уж, молодцы как на подбор, все высокие, стройные, сильные. Не зря зовутся казаками. А один из них уж очень выделяется даже на фоне этих бравых мужичков…

Императрица пальчиком поманила к себе Григория Орлова.

– Послушай, граф, по приезде в Москву я хочу обновить свою охрану, – предупредила она его.

– Ваше величество, может, этим лучше заняться уже в Петербурге, – предложил Григорий Григорьевич.

– Сказано тебе – в Москве! Охрану надо менять постоянно. Иначе иные начинают относиться к своим обязанностям, спустя рукава, а иные могут просто продаться. Да, еще вот что. Ты в обновленную охрану включи-ка во-он того казака, – махнула слегка рукой императрица в сторону Медведева.

Орлов краешком глаза посмотрел на здоровяка, быстро оценил его.

– Ваше Величество, государыня-императрица! – сказал затем. Так он обращался к Екатерине лишь в самые возбужденные моменты. – Тебе же вестимо, в твою охрану мы берем только людей из лейб-гвардии. А этот инородец – он даже не казак. Мы его включили-то в отряд лишь на время твоего путешествия по Волге. И вообще…

– Так переведи его в лейб-гвардию! – слегка зевнув, равнодушно предложила Екатерина.

– Как же так… – попытался возразить граф. – Като, мне это совсем не нравится.

Но императрица вдруг резко прервала его:

– Сказано – значит, сказано! Смелый он человек, вспомни, как защищал своих сородичей. Совсем незнакомых, кстати. Теперь поди, поторопи Чернышева, чтобы обслугу быстрее покормил, и тронемся в путь. Сам… пересядешь в мою карету. А фрейлины пусть в твоей поедут. Истосковалась я…

Вскоре удивительный караван выехал из села и взял курс на Москву. Вслед ему долго еще лаяли ошалевшие собаки да кудахтали испуганные куры, в клубах густой пыли едва сумевшие увернуться от наезда колес.

3

Екатерина Вторая торопилась в Москву не столько из-за болезни сына, сколько по совершенно иной причине. Пока путешествовала по Волге, она убедилась, что послы разных стран, наконец, вроде бы поверили в любовь русского народа к своей императрице, и это ее полностью удовлетворило. И еще в пути голову начали сверлить мысли по поводу другого не менее важного дела. Екатерина намеревалась этим же летом принять «Наказ» – как полагала, документ огромной важности для государства и его будущего. Она внесла туда все задуманные положения, и теперь «Наказ» должна была принять Уложенная комиссия, депутаты которой тоже вносили свои предложения, полученные в ходе выборов. Депутатов было ни много, ни мало 652 человека, так что прийти к общему мнению им будет весьма непросто. А кое-какие предложения от народа в «Наказ» придется включить, без этого никак. Вот над таким важным документом работала сейчас императрица. Он ведь тоже нужен не только ее империи, он еще должен убедить просвещенную Европу, что Россия входит в число самых передовых стран.

К прибытию императрицы в Москву депутаты Уложенной комиссии начали уже собираться. От других сановных людей они отличались нагрудной золотой медалью с портретом Екатерины II и надписью «Блаженство всех и каждого».

Накануне открытия собрания Уложенной комиссии Екатерина трудилась всю ночь, даже не выходя из опочивальни. Утром она пригласила к себе старшего пристава при комиссии Григория Потемкина и приняла его прямо в своих покоях.

Депутаты – люди разные, часто непредсказуемые. В спорах они сгоряча могут перейти и на кулачные доказательства. Уж таковы нравы у этих русских. Потому императрица приказала старшему приставу для поддержания порядка в зале подобрать самых здоровых гренадеров.

– Видишь, как приходится трудиться, – как бы пожаловалась она Потемкину. – Люди думают, что вокруг царицы – одни пьянки да гулянки. Если бы женщины знали, каково мне приходится, вряд ли кто из них согласилась бы оказаться на моем месте. Вот и нынче я всю ночь не сомкнула глаз. Однако выпью сейчас крепкого кофе и снова примусь за работу… Тебе не предлагаю. Однажды я подала кофе Петру Панину, так его через полчаса лейб-медики еле откачали. Может, тогда он подумал, что я хотела его отравить…

Пока рассказывала, Екатерина сама налила в турку немного воды, насыпала туда сразу фунт кофе, вскипятила и налила в чашечку, даже не дав немного остыть, начала отхлебывать крепкий напиток.

– Тебе я, дружок, хочу поручить еще и особое задание, – отставив пустую чашщечку, сказала она, с интересом разглядывая молодого человека. – В лейб-гвардии Преображенский полк недавно перевели одного инородца. Чувашенина, кажется. Он еще участвовал в моей поездке по Волге. Как звать – не помню, ну так найдешь, такого человека там более, полагаю, нет. Так вот, зачисли его в число своих приставов. Показалось мне, что чуваш этот – недюжинной силы человек. И никого не боится. Тебе как раз такие молодцы нужны. Иначе другой, хоть и силен будет, а не посмеет попридержать барина в нужный момент.

– Понял, Ваше Величество, – согласно кивнул головой Потемкин.

– И помни, если на собрании депутаты вдруг схватятся, немедленно разнимите их, чтобы не допустить драки, – уже более строго напомнила Екатерина. – Им дай только послабление, они тут же начнут доказывать свое не силой закона, а мощью кулаков.

– Понял, Ваше Величество, – опять наклонил голову Потемкин.

– Ну, раз так, иди, – указала императрица ладошкой старшему приставу в сторону двери. – Постой, – остановила тут же, – ты Григорию Григорьевичу о моем приказе не докладывай. Показалось мне, он не очень-то предрасположен к инородцам.

– Не должно быть такого, – усомнился Потемкин. – Я никогда не слышал, что Орловы недолюбливают чувашей. Говорят, в окрестностях их симбирских имений немало деревень этих инородцев, многие подрабатывают у них.

– Так или не так – ты молчи, – прервала его Екатерина, и тут же начала отхлебывать еще не остывший кофе из второй чашечки.

Потемкин глубоко поклонился и, пятясь задом, скрылся за дверью.

«А ведь гренадер этот ничего себе, – почему-то подумалось Екатерине. – Но слишком уж молод. К тому же если Гришка узнает, что им интересуется царица, парню несдобровать. Уж слишком по-мужицки ревнив граф…»

Почему-то вспомнились начальные годы в России. Петр к привезенной из Пруссии молодой жене Софии с первых дней относился с прохладцей, открыто сожительствовал с какой-то Лизанькой Воронцовой. Только София-Екатерина не стала этого долго терпеть, тоже понаставила мужу рогов, перепробовав нескольких мужчин, и остановилась на Григории Орлове. К тому же Орловы, как она узнала, – род весьма многочисленный и сильный. Когда умерла государыня Елизавета, ее сын Петр просидел на троне немного, и убрали его именно стараниями Орловых, с помощью которых и стала Екатерина императрицей. Потому приходилось их слушаться. Пока.

А этот Потемкин, пожалуй, ничем не уступает Гришке Орлову. Притом, он моложе. Да еще этот чувашский медведь… Нет, нет, сейчас не над этим надо думать, есть дела поважнее …

* * *

Екатерина и сама не осознавала, почему начала приближать к себе молодого Потемкина. Впрочем, она об этом и не задумывалась, все получалось как бы само собой. Еще до занятия ею царского престола к ней однажды в Ораниенбаум привели группу студентов Московского университета. Как бы показать ей будущее государства российского. Среди них оказался и бедный дворянин Григорий Потемкин. После той встречи он почему-то бросил учебу и остался в Петербурге. Видно, как многим молодым людям, ему не терпелось сделать в столице карьеру. Однако у юноши с этим не ладилось, и он от отчаяния поступил на военную службу. Екатерина увидела его в военной форме на похоронах свекрови Елизаветы Петровны. Бравый юноша тогда стоял около гроба в карауле. Поскольку дворец охранялся лейб-гвардии Преображенским полком, Екатерина знала, что Орловы подбирали туда самых надежных людей. Потому она попросила мужа Петра Третьего повысить ефрейт-капрала Потемкина, как дворянина, в звании, присвоив ему чин виц-вахмистра. Тогда Петр только-только занял царский трон и находился в благодушном расположении… Так Потемкин начал свою военную карьеру. Малый он был сообразительный и сразу скумекал, кому обязан своим успехом. А Екатерине этот юноша почему-то приглянулся. Правда, Потемкин тогда был слишком юн, и она никаких фривольных мыслей в отношении него не имела. И все же… Следующий раз Екатерина его увидела, когда выводила собачку гулять на Мойку. Чтобы ее не заметили придворные, она вышла из дворца через кухню. А там как раз сидел новоявленный виц-вахмистр, за обе щеки уплетал остатки еды от обеда дворцовых вельмож. Тогда Екатерина поняла, насколько беден этот юноша. И нашла-таки еще одну возможность, чтобы помочь ему. По ее просьбе Потемкина назначили адъютантом дяди императора принца Голштинского. Позже, когда Петра свергли с престола, Григорий Орлов подал Екатерине список особо отличившихся в этом деле гвардейцев. Среди них значился и Потемкин с пометкой, что за проявленную доблесть сей гвардеец достоин звания корнета.

– Гришенька, этого человека я знаю как достойного и преданного служаку, потому присвою ему сразу чин подпоручика, – сказала она, освобождаясь от объятия Орлова.

– Твоя воля, – зевнул Орлов. – Пошли-ка спать.

– Я еще хочу наградить подпоручика тремя тысячами рублей. Пусть станет похож на дворянина.

– Три тысячи-и? – удивился Орлов. – Нет, он, конечно, парень не промах, и все же… Постой, а не заводишь ты с ним шашни-машни, а? Смотри у меня! И так про тебя ходят слухи, что ты продолжаешь связи с Понятовским.

Понятовский и в самом деле любимый мужчина Екатерины, ее первый любовник после замужества. Но по настоянию Орловых его пришлось бросить и отправить в ссылку королем Польши. И пока приходится довольствоваться лишь редкой перепиской с ним…. Екатерина приподнялась на локоть, искоса посмотрела на Орлова, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Нет, вроде бы не шутил…

– Ах, Гриша! – вздохнула она. – И почему ты так глупишь? Станислав – он ведь король Польши…

– По твоему велению, – напомнил Орлов.

– Да, по моему велению, – согласилась Екатерина. – А зачем я это сделала? По чьему желанию рассталась с ним навсегда? И вообще, он для меня был лишь утехой от измены мужа. – Тут она вернулась к начатой теме: – Ну, хорошо, Потемкину я дам две тысячи. Деньги ему все же нужны, как-никак дворянских кровей.

Так Григорий Потемкин стал офицером. И после этого Екатерина при каждом удобном случае старалась держать его поблизости.

В середине лета 1763 года уже императрица отправила молодого офицера Потемкина в Швецию с секретным письмом послу России графу Остерману. В нем она наставляла, как наладить дальнейшие отношения с соседним государством. Сразу по возвращении из Швеции Потемкин был произведен в камер-юнкеры, что у Орловых вызвало откровенное недовольство.

– Като, почему ты привечаешь этого нищеброда ко двору? – упрекнул ее Григорий.

– А вы, Орловы, забыли, кем сами были в недалеком прошлом, еще при Петре Первом? – резко оборвала его Екатерина.

Потемкин же к тому времени окончательно втюрился в императрицу и, по-своему воспринимая свой карьерный рост, начал считать, что и она отвечает ему взаимностью. Потому, изрядно осмелев, начал оказывать ей всяческие знаки внимания. Нельзя сказать, что Екатерине это не нравилось. Как-никак, юноше уже исполнилось двадцать четыре, самый сочный возраст для любовных утех. Да и на вид он весьма и весьма…

Кто знает, чем бы завершилась эта игра, но однажды Потемкин неожиданно пропал, и надолго. Его не могли отыскать ни на службе, ни дома в слободе конной гвардии. И лишь через пару месяцев он вдруг нашелся сам, вернулся в царский двор с повязкой на одном глазу. Оказалось, что он его где-то потерял. По двору поползли слухи, что парень подрался сразу с тремя братьями Орловыми, в ходе чего ему и выбили глаз. Потемкин эти слухи и не подтверждал, и не опровергал. А Екатерина почувствовала, что одноглазый «циклоп» не вызывает у нее прежних теплых чувств.

И все же она не отринула его от себя. Ведь преданные смелые люди могут ей пригодиться в любой момент.

* * *

Наконец-то в Грановитой палате собрались все депутаты. Императрица Екатерина Вторая расположилась в передней части зала на специально устроенной возвышенности. В руках она держала золотую державу с крестом и царский скипетр. Одета Екатерина была необычно – в мантию из меха горностая. К похожему на трон креслу был приставлен стол с изогнутыми ножками, а на нем лежала весьма объемная книга «Наказа». Рядом с императрицей, на две ступеньки ниже, стоял князь Голицын. Так и не дождавшись, пока утихомирятся долго рассаживающиеся депутаты, он начал говорить:

– Уважаемые господа! С божьей помощью приступим к доверенной нам важнейшей работе во благо нашего великого Отечества. Если все завершится успешно, вы все, претворив в жизнь нашу благословенную мечту, сможете заработать благодарность будущих потомков. Не токмо граждане России, все народы, проживающие под животворящим солнцем и опекаемые Ярилом, ждут от вас добрый пример…

Тут красноречивого Голицына прервала Екатерина, вставила свое слово:

– Россия – великая, единая, неделимая держава! – воскликнула она, от волнения сильно сжав в руках символы царской власти. – Россия – европейское государство, граждане России – европейцы. Самые знатные и выдающиеся дела нашего народа всегда имели огромное значение для Европы. А наши связи с Азией – это суть случайные дела. В то же время Российская империя на Востоке имеет обширнейшие территории, потому и в Азии нет державы сильнее России… Однако ж как бы ни была велика, богата страна наша, она может стать по-настоящему мощной, богатой, лишь живя по законам. Уважаемые господа, вы – цвет народа российского. Если вы примете «Наказ», впредь мы станем жить именно таким образом. Когда этот свод законов, – тут она положила изящную ладошку на обложку толстенной книги, – войдет в силу, русский народ станет самым счастливым народом на земле. И пусть обережет нас Господь от иного!

Тут с хоров грянул духовой оркестр, по залу разнеслась торжественная музыка, вызывая мурашки в душе и теле. Могучая мелодия заставила депутатов безо всякого приказа встать на ноги и вытянуться во фрунт… Так началось собрание Уложенной комиссии, которому должно было стать великим и определяющим всю дальнейшую судьбу России. Станет ли?

В самом начале депутаты избирали маршала, которому предстояло вести собрание. Братья Орловы набрали голосов больше всех. Однако это пришлось не по нраву боярам. Они чуть не схватились с братьями за грудки, ладно приставы одноглазого Потемкина вовремя разняли разъяренных депутатов. Впрочем, братья не стали настаивать на маршальстве, его жезл добровольно передали одному генералу, которого не было даже в списке для голосования.

Помолившись Господу, начали чтение «Наказа». Продлилось это занятие ни много, ни мало четыре дня. И с каждым днем усиливалась хвала Екатерине Второй за ее замечательный труд. Некоторые депутаты даже предложили в честь умнейшей из умнейших, величайшей из величайших императрицы установить в Москве или Санкт-Петербурге Триумфальную арку или золотой памятник.

– Господа, не сходите с ума! – остудила их Екатерина. – Памятники ставят после смерти человека. И то не сразу, а по прошествии тридцати – сорока лет, не менее. Лишь к тому времени не станет тех, кто лично знал этого человека, а последующие поколения оценят его по трудам его, а не по хвалебным высказываниям друзей и приближенных.

Находились и те, кому «Наказ» был явно не по душе. И так уже на земле русской исчезают наши исконные традиции, ворчали они промеж собой. Если бы наши деды и прадеды с того света вдруг узрели, в какой распущенности живет нынешняя власть, они бы в гробу перевернулись. Разве могли они представить, как становятся фаворитами и куртизанками вчерашние нищие, шарившие в поисках пропитания по помойным ямам. Наши предки не тратили времени на всякие поездки по европам, не пьянствовали всякими виноградными винами, потому и достигали почтенного возраста, многие жили сто и более лет… Подобные ворчанья, конечно же, доходили и до ушей Екатерины. Потому она лучше других понимала, что великое собрание вряд ли пройдет без сучка и задоринки.

Конфликт разгорелся на пятый день, когда депутаты начали выдвигать для включения в свод законов свои предложения. А предложения эти зачастую оказывались совершенно противоречащими «Наказу» императрицы. К тому времени сама Екатерина Вторая уже не участвовала в работе собрания, но, не жалея времени, пристально следила за происходящим в зале из соседней комнаты через потайной глазок в стене. А с уходом императрицы некоторые депутаты, похоже, вообще стали забывать о предложенных ею европеизированных законах. Вместо них чуть ли не каждый силился включить в «Наказ» что-то свое. Споры разгорались в основном между представителями разных сословий. Каждый из них откровенно завидовал другим, видя у них одни лишь преимущества. Дворяне не хотели мириться с доходами промышленников, потому хотели бы прибрать рукам фабрики и заводы. Фабриканты и заводчики требовали для себя права и льготы дворян, иначе, дескать, невозможно развивать промышленность. А барыши купцов не давали покоя и дворянам, и промышленникам. Сходились все в одном: и тем, и этим, и другим требовалось больше бесправных работников, которых можно было бы заставить трудиться по своему усмотрению… Отстаивая в перебранках свои законопроекты, казалось бы, вполне респектабельные депутаты распалялись так, что матерились похлеще иного уличного сапожника. Поначалу маршал даже пытался штрафовать их за непотребные ругательства, да куда там, что для богатых какие-то десятки рублей…

Видя, как накаляется обстановка, Екатерина срочно вызвала к себе Потемкина и еще раз строго напомнила, что его людям следует быть начеку. «И пусть не церемонятся, глядя на чины и сословия, – особо напутствовала она. – Вы все делаете от моего имени». Потемкин в свою очередь во время обеденного перерыва собрал своих приставов и пересказал приказ императрицы даже в более решительной форме. Предупреждение оказалось ко времени.

Обычно после обеда депутаты становились мягче. Понятное дело, тушеная ножка индюка или жареная телятина да принятые на грудь до отрыжки медовуха или же осуждаемые многими виноградные вина как бы отгоняли злых духов. Но на этот раз вышло по-иному. Видно, сказалось вовлечение в государственные дела личных интересов. Почему-то самым спорным оказался крестьянский вопрос. При его обсуждении страсти накалились до небывалой в этих стенах степени. Один из сторонников «Наказа» императрицы ситуацию объяснил так:

– Послушайте, уважаемые народные представители! Матушка Екатерина старается возвысить нас до европейского уровня. Однако ж и нам самим, дворянам в особенности, надобно соответствовать ея требованиям. Ибо наши имения суть отражение всего состояния государства. Так давайте содержать крепостных как родители своих чад, давайте создавать для них подобающие условия для лучшей жизни и размножения.

Такому подходу сильнее всех воспротивился – удивительное дело! – фаворит императрицы граф Григорий Орлов.

– Ты, друг мой, запамятовал одну важную вещь! – перекрывая шум загомонившего зала, громко заговорил он. – Эти самые любимые тобой чада в подходящий момент не прочь взять да сжечь твое имение, будь оно хоть европейским, хоть азиатским, при этом тебя со всей семьей бросить в огонь.

– Граф, ежели мы с крестьянами будем обращаться по-скотски, как в твоем имении, то такое точно может быть! – смело отпарировал депутат. – Однако ты вспомни, кем были твои родители. Ну да, теперь, когда Екатерина возвысила тебя непонятно почему, ты и твои братья вдруг стали такими важными и состоятельными. И что? Уже забыли, что явились на свет божий из той же дыры, откуда являются все? На мой взгляд, – высказал он только что пришедшую в голову мысль, – дворянский титул вообще нужно присваивать лишь по наследству. Народ, правильно я глаголю?

– Ах ты, щенок недобитой сучки! – вдруг рассвирепел Григорий Орлов. – Чего ты мелешь, сраный мужичок? Вот сейчас я покажу тебе, что к чему! Вырву твой недоделанный кочедык, чтобы некому было передать твое дворянство по наследству.

Тут граф метнулся к спорящему депутату, намереваясь схватить его за грудки. Но между ними смело встал другой депутат – Коробьин, приехавший из какой-то Козловки.

– Граф, ты большой человек. Тебе не пристало доказывать свою правоту по-мужицки, – спокойно и твердо заметил он.

Сбитый с толку обращением к нему совершенно незнакомого человека, Орлов опешил.

– Ты кто? – грубо спросил он, глядя ему в глаза.

– Я гражданин села Козловка, что близ Казани, купец третьей гильдии депутат Григорий Коробьин, – отрекомендовался тот.

– А-а, купе-ец. Тебя с какого боку касается спор о дворянских титулах? – насмешливо спросил у него Орлов.

– Дворянские титулы меня ни с какого боку не касаются, – спокойно ответил Коробьин. – Пока… Я о другом. Я о крестьянах. Этот господин депутат говорит сущую правду. Дворяне-крепостники их просто измордовали. В таких условиях разговоры о быстром развитии – пустое дело, потому как Россия – крестьянская страна. Мы же вообще не вовлекаем их в жизнь общества, будто их и нет на свете. Не годится так.