Текст книги "Дар императрицы"

– Ваше Высокопревосходительство, я здесь на посту, – вытянувшись во фрунт, доложил Медведев.

– С утра? – спросил Потемкин. Если фельдфебель караулил здесь с утра, он мог знать, есть ли кто-нибудь у императрицы или она сейчас одна, что и хотел уточнить камергер.

– Я здесь со вчерашнего вечера, – сообщил Сентиер.

Ответ прямо-таки ошарашил Потемкина. Вона ка-ак!.. Он оглядел могучего гренадера с ног до головы, открыл рот, желая ему что-то сказать, но промолчал, резко повернулся и зашагал обратно. Ах, графиня! Ах, шельма этакая! Вот почему она приходила к нему вчера – искать мужчину-медведя. Не для себя… Может, и сама отведала мужскую силу фельдфебеля – черт поймет этих подруг. А фельдфебель… Потемкин сейчас был готов отправить его хоть к черту на кулички. Иначе… Иначе, пока Медведь рядом, Екатерина сможет затащить его в свой будуар в любое время. И что, из-за этого инородца Потемкин должен лишиться своей вожделенной мечты? Не-ет, этого ни в коем случае нельзя допустить.

К его везению или счастью, только Потемкин вышел из дворца, как к воротам подкатила запряженная четверкой карета. Из нее вышел Суворов. Был он в мундире генерал-майора. Почему и ездил теперь на четверке.

– О-о, Алексаша! Оказывается, тебя надо поздравить! – поздоровавшись, заметил Потемкин.

– С чем поздравлять-то. Я уже с генваря в генералах… – откликнулся Суворов.

Потемкин не мог считать Александра Васильевича своим близким другом, но уважал его вплоть до белой зависти. Когда волею судеб сам стал военным, он с дотошностью прочитал книгу полковника – теперь уже генерала – Суворова «Полковое учреждение». Уж очень ясно и четко, а главное, убедительно в ней говорилось, как обучать солдат и офицеров воинскому порядку и военному делу.

– Какая нелегкая тебя привела сюда? Как я слышал, ты же сейчас воюешь на польском театре, – поинтересовался Потемкин. – И как там идут дела?

– Дела идут нормально, конфедератов громим только так, – без всякого стеснения похвастался Суворов. Есть у него такая черта. Правда, по словам знающих его военных, он действительно воюет отменно, так что похвальба вполне обоснованная. Только генералы из командования все равно делают вид, что не замечают успехов Суворова. Тот сам не раз с нескрываемой обидой говорил про это. – Одна беда, Григорий Александрович: не хватает личного состава. Ведь вы всех заграбастали на крымскую войну.

– Это правда, – согласился Потемкин.

Вдруг ему в голову ударила мысль.

– Александр Василевич, я тебе не могу выделить полки, – заметил он. – Зато могу предложить замечательного фельдфебеля, который заменит тебе роту. Он уже третий год при мне, не раз спасал меня от верной погибели, прекрасно владеет военным делом. А забери-ка его себе, так и быть, уступлю.

Суворов ростом почти на целую голову ниже Потемкина, потому даже несколько приподнялся на цыпочки, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.

– И почему ты хочешь отдать мне такого верного тебе человечка? – спросил строго.

– Из уважения к тебе, генерал. По нраву ты мне. Да ты ничего такого не подумай. Я тебе отдаю настоящего богатыря, клянусь честью дворянина. Что до меня, у меня там, на фронте, есть еще несколько замечательных служак.

Вскоре они договорились насчет Медведева. И на следующий день Сентиер уже скакал в составе сопровождающего Суворова отряда в Польшу. Солдатская жизнь… Лично от тебя в ней ничего не зависит.

…А Потемкин, отобедав в трактире, в тот же день выехал из Петербурга в южном направлении.

10

Суворов отличался от Потемкина во всем: и внешностью, и характером, и мышлением. Небольшого роста, худощавый, он, как о таких говорят чуваши, передвигался, как блоха. И думал также быстро, резко, моментально мог определить, когда и что предпринять. Как он успевает все просчитать, удивлялся Сентиер, привыкший к неторопливости Потемкина в мышлении. При этом Суворов очень уж строг, даже в мелочах требует порядка, словно и не русский вовсе. «Ежели вы хотите, чтобы солдаты вам подчинялись беспрекословно, сами должны научиться исполнять приказы старших командиров так же беспрекословно», – часто повторял он офицерам.

В первое время Сентиер рядом с этим генералом чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Иной раз даже трудно было сообразить, чего он хочет, чего требует. К тому же генерал вел себя вовсе не как барин, ел обычную пищу, по выходным не давал приемов, вином не баловался.

Военные дела тоже он вел совсем иначе, чем, скажем, генерал-фельдмаршал Румянцев. Конечно, фельдфебель Медведев далек от их уровня и многих тонкостей не улавливает. Но однажды он услышал, как Суворов разговаривал со своим начальником штаба в чине полковника. Вот тогда и понял разницу между двумя генералами. Полковник предлагал перед подготовкой очередной баталии с польскими конфедератами заслать в лагерь противника больше лазутчиков.

– Сударь, ты же знаешь, донесениям шпионов часто невозможно доверять. Пошлешь на разведку пять человек, получишь пять разных донесений об одном и том же, – возразил Суворов. – В военном деле командир должен научиться видеть дальнюю картину без подзорной трубы. А донесения шпионов нужны лишь для того, чтобы подтвердить или опровергнуть твои догадки.

Офицеров и солдат вдохновляло то, что генерал весьма тщательно готовился даже к простым, казалось бы, стычкам. Сначала он высылал ближе к противнику наблюдателей. Затем, основываясь на их докладах, проводил тщательную рекогносцировку. Только после этого определял порядок ведения боя.

Еще Суворов весьма искусно пользовался подвижным конным резервом. Иногда бой вроде бы уже заканчивался, противник вот-вот должен был опрокинуть русских, но тут откуда ни возьмись вихрем вылетает кавалерия и свежими силами начинает крушить уже изрядно подуставших конфедератов… Не случайно же бои, которые начинал сам Суворов, всегда оканчивались викторией.

Отличался Суворов и отношением к местному населению. Он от подчиненных требовал уважительного и бережного отношения к мирным жителям. Румянцев, помнится, в этом плане не церемонился. Суворов же утверждал, что забота о простых людях на военном театре принесет пользы больше, чем иная крупная виктория над противником. Ведь у повстанцев есть семьи, родные. Если они станут говорить добрые слова о русских, многие конфедераты могут изменить свое отношение к борьбе с ними. «Ежели кто-то начнет сожалеть, что ввязался в бунт, таких людей не наказывать надо, а помочь им вернуться в мирную жизнь», – учил Суворов. Сентиер помнит, Румянцев, наоборот, разрешал солдатам после победных боев с турками или татарами грабить местное население вплоть до убийства жителей, если они не захотят отдать что-либо добровольно.

Как ни странно, при всем при этом бригада Суворова славилась не только железной дисциплиной, но и тем, что ее солдаты искренне уважали и почитали своего командира. Это тем более удивительно, что она, наспех собранная из трех тысяч человек, состояла из самых разношерстных частей. В нее входили батальон и команда егерей Суздальского, роты Казанского и Нашебургского полков, эскадроны Третьего Кирасирского, Санкт-Петербургского, Карабинерного, Воронежского, Владимирского драгунских полков, казаки, артиллеристы… Кто-то другой едва ли смог бы за короткий срок найти со всеми ними общий язык и подчинить их не только в силу уставов, а по доброй воле.

Сам того не заметив, Сентиер быстро привык к Суворову, мало того, проникся уважением к этому хилому на вид генералу. Он готов был защищать его не щадя живота своего не просто по обязанности, хотя сам вряд ли думал об этом. Но однажды случилось так, что это уважение и преданность пришлось проявить в ходе боя.

После взятия Сандомира Суворов сделал эту крепость своей главной базой. Однако его задачей было не удержание города. Екатерина Вторая приказала ему создать вдоль рек Висла и Сава прочный рубеж. Помня это, Суворов решил проверить надежность своих постов, оставленных на завоеванных у конфедератов в течение лета территориях, вплоть до Ямполя и Красника. С собой он прихватил эскадрон драгунов и полусотню казаков. Первые два дня похода прошли без происшествий. Генерал побывал на опорных пунктах, вдохновлял солдат и офицеров, объяснял, как в случае чего связываться с командованием бригады и друг с другом. А на третий день произошло нечто, что могло закончиться для него даже трагически.

Время приближалось к обеду, солдаты уже предвкушали привал для приема пищи. Вдруг спереди показался драгун из авангарда. Он поднял руку, еще издали предупредив, чтобы колонна остановилась. Прибыв к Суворову, кавалерист доложил, что по пути следования находится большая группа конфедератов. Их численность намного превосходит численность отряда русских, а стоят они лагерем в лесу, вокруг которой выставлена значительная охрана. Пока поляки, видимо, обедают, ибо в лагере не заметно каких-либо значительных передвижений людей.

– Сам лагерь какой? – спросил Суворов.

–Довольно-таки большой, – сообщил драгун. – Мы обошли его весь. Подойти близко незаметно не получится. С одной стороны лагеря – поляна, она упирается в трясину, которой не видно конца. С другой выставлена усиленная охрана, у нее есть даже пушки, правда, малого калибра. Численность повстанцев подсчитать не удалось, но, я уже сказал, их очень много, несколько сот человек. Похоже, узнали о нашем походе и решили устроить засаду.

Суворов мгновенно принял решение:

– Ну, ребята, коли конфедераты решили встретить нас таким образом, нам тоже нельзя ударить в грязь лицом. Так, слушай сюда! Первый, второй взводы сделают вид, что вышли на лагерь нечаянно. Ну, будто не ведали, что там мог быть противник. Полагаю, конфедератам численность нашего отряда точно неизвестна. Только, ребята, вы там к ним слишком не приближайтесь, прикиньтесь, будто только-только заметили врага и тут же ретировались. Как только конфедераты захотят вас побить и поднимутся в погоню, третий и четвертый взводы нападут на лагерь с суши. В это время оставшаяся полусотня казаков подойдет к лагерю по болоту. Так мы ошеломим врага. А остальное все уже зависит от нашей способности воевать. Так что быстро приготовиться! Наступательные действия начнем через полчаса. До этого я с казаками должен успеть подойти к лагерю со стороны болота. Впрочем, если в силу трудностей мы задержимся еще на четверть часа – не беда. К тому времени бой только еще завяжется. Ежели мы чуток и опоздаем, это лишь ослабит внимание противника. Убедившись, что со стороны болота ему ничто не угрожает, он попрет на наступающих всей силой. Вот тут мы с казаками и выскочим им в тыл, как черт из табакерки.

Получив приказ, отряд тут же разделился на три группы, и каждая немедленно приступила к исполнению своих задач. Суворов пошел с группой, по значимости самой важной. Прошло совсем немного времени, и казаки, действительно, уперлись в болото. Оставив коней под охраной двух человек, дальше пошли пешим ходом.

– Эх, проводника бы сюда! – сказал один из казаков.

– И большой ли от нас здесь толк? Мы ведь привыкли воевать верхом, – заметил другой.

Их разговор краешком уха услышал Суворов.

– Не сомневайтесь, сынки! – воодушевил он их. – Если воин умело воюет на коне, на земле он становится вдвойне сильней.

Тут прокладывающий путь казак остановился, стал растерянно оглядываться вокруг.

– Ваше Высокопревосходительство, дальше тропинки нет, – сообщил он. – Вон, шест всюду опускается глубоко в воду.

Для наглядности он потыкал длинным шестом в разные стороны. Тот, действительно, опускался сразу на пару аршин, не меньше.

– Подай-ка шест сюда, сам проверю, – попросил Суворов и подошел к казаку, тоже потыкал шестом туда-сюда. – Ничего, ребята, – успокоил тут же. – Недавно в этих краях были дожди, вот вода и поднялась. А дно твердое, так что пошли, пошли. Фельдфебель, Медведев, ты со мной! Мы будем прокладывать путь. Только, ребята, постарайтесь идти потише…

Пошли дальше. Впереди всех шел даже не Сентиер, а сам генерал. Небольшого роста, местами он погружался в воду по самый кадык. Саженей двести преодолели вполне нормально. Вдруг Суворов провалился в очередной раз и тут же скрылся с глаз. Сентиер потянулся к нему, но правая нога споткнулась о какой-то корень, он дернулся в сторону и тоже провалился в бездну. Тем временем на мгновение показалась голова генерала, сам он бестолково махал руками и тут же весь скрылся вновь. «Да он же вовсе не умеет плавать», – догадался Сентиер. Тем более медлить нельзя. Он быстренько огляделся, рядом заметил куст тальника, ухватился за его более заметный то ли сук, то ли ствол и повис на нем. Ствол послушно погнулся, но чуть в сторону от генерала…

– Ребята, помогите направить его к генералу! – попросил Сентиер казаков.

Те тут же исполнили приказ фельдфебеля.

Сентиер обхватил ствол тальника ногами и повис вниз головой, пошарив руками воду, нащупал генерала и потянул его за мундир вверх. Главное – выдержал бы ствол тальника… А он выдержал. Тогда Сентиер, удерживая генерала одной рукой, другой начал отталкиваться по стволу назад, одновременно перебирая ногами. Вскоре они оба оказались у основания куста в безопасном месте.

– Ну, фельдфебель, и силища у тебя! – то ли поблагодарил, то ли просто восхитился Суворов. – Меня легко удерживал одной рукой.

Сентиер не стал тратить времени на выслушивание мнения генерала, не спросив у него разрешения, пошел вперед, прокладывать путь всей полусотне. Вскоре все оказались на суше. Сделав небольшой привал, казаки вылили из сапог воду, выжали, как могли, портки и бесшумно двинулись вперед. Вскоре они вышли к лагерю конфедератов с тыла. Здесь не было почти никого. Лишь несколько человек, оставленных, видимо, присматривать за лошадьми, сидели у костра и дымили трубками. Да, генерал оказался прав: никто из конфедератов не думал, что русские могут пробраться к лагерю по болоту. Конечно, когда суворовцы поднялись в атаку, охранники услышали топот десятков сапог. Только они ничего уже не успели предпринять…

Захватив лагерь, суворовцы быстро оседлали оставленных конфедератами на время лошадей и теперь уже оказались в своей стихии, не обращая внимания на хлесткие удары ветвей по лицу и телу, понеслись туда, где нарастал шум разворачивающегося боя. Видимо, там пошли в наступление третий и четвертый взводы эскадрона… Разгоряченные в бою конфедераты даже не заметили, как сзади них оказалась кавалерия противника, опомнились лишь тогда, когда казаки порубили уже пару десятков человек. Увидев, как с одного удара саблей замертво падают их товарищи, конфедераты запаниковали и врассыпную побежали с поля боя. Но нет, теперь не удерешь… Тут один из конфедератов, конник (возможно, командир), резко развернул коня и, взяв пику на изготовку, бросился на Суворова. Похоже, он решил убить генерала и оставить русский отряд без «головы». Сентиер, следовавший за командиром неотлучно, заметил это, резко пришпорил коня. Тот сильно всхрапнул от боли и в два прыжка обогнал Суворова. Так Сентиер смог не только оказаться между конфедератом и генералом, а еще до нанесения удара успел разрубить саблей древко пики, а самого всадника схватить другой рукой и, приподняв, сбросить на землю. После чего он тут же резко развернул коня и ударил вскочившего конфедерата саблей по спине…

По мере затихания боя Суворов запретил рубить и колоть беззащитных людей, приказал собрать всех плененных и доставить в ближайший опорный пункт. Вскоре их построили в колонну, захваченное оружие погрузили на их же коней и отправились в путь.

– Фельдфебель, ты сегодня дважды спас меня от верной смерти. Век буду помнить тебя с искренней благодарностью, – улучив момент, сказал Суворов Сентиеру перед этим.

– Ваше Высокопревосходительство, а тебе не следовало вступать в бой как рядовой солдат, – осмелился заметить Сентиер. – Если мы и погибнем, такая потеря не смертельна. Вот ежели отряд останется без главы – хана всем.

– Фельдфебель, ты прав, конечно, – не обиделся генерал. – Но тут случилась такая обстановка. Впредь буду помнить твои слова.

Через несколько дней он отписал Екатерине Второй подробное донесение о мерах по укреплению означенного ею рубежа. Отдельным пунктом попросил присвоить фельдфебелю Медведеву чин прапорщика. Он не стал скрывать, что Медведев дважды спас его от верной гибели, потому достоин самых высоких наград, но этого невозможно сделать, поскольку он не офицер.

Вскоре курьер доставил Суворову удивительный ответ императрицы. Екатерина Вторая напомнила генералу, что простолюдина невозможно произвести в офицеры. И одновременно почему-то приказала срочно, без промедления отправить фельдфебеля Медведева в Петербург. Что поделаешь, приказ государыни-императрицы не обсуждается. Так Сентиер расстался с полюбившимся ему генералом. Суворов тоже отпустил его не без сожаления.

– Век буду помнить тебя, – еще раз подтвердил он ранее сказанное, на прощание сильно пожав фельдфебелю руку.

Тем временем на южном фронте прославился другой генерал. Тут Потемкин со своей бригадой нагнал на турок и татар такого страху, что те начали бояться даже его имени. Как только до них доходили слухи, что на них идет Циклоп, они тут же начинали прятаться по крепостям, а если поблизости их не было – смазывали пятки. Сам Потемкин в сражениях лез даже в рукопашную схватку наравне с рядовыми бойцами. При этом его будто заколдовали: ни пуля не брала, ни сабля не секла. Мало кто догадывался, что это вовсе не проявление храбрости и смелости. Потемкин еще по пути из Петербурга решил во что бы то ни стало прославиться перед государыней Екатериной, постоянно напоминать ей о себе ратными делами. Только так он может добиться ее благосклонности к себе. Вот человек и воевал, ища славы. Румянцев, по правде, и сейчас недолюбливал Потемкина, но как человек военный не мог не замечать героизма своего генерала, потому Екатерине Второй посылал о нем реляцию за реляцией с похвалой. А государыня-императрица, похоже, и вправду не забывала Потемкина, сама тоже постоянно справлялась о его службе у фельдмаршала.

Между тем у армии Румянцева в целом дела шли отнюдь неблестяще. То ли османы взбодрились и усилили сопротивление, то ли еще что, а побед у русских становилось все меньше.

– Господа генералы и офицеры, что сие все означает? – строго вопросил Румянцев однажды на совещании по этому поводу.

Все молчали. Тогда поднялся Потемкин.

– Османы поняли, что мы нерешительны, топчемся на одном месте, – заявил он. – Очевидно, потому полагают, что у нашей армии чего-то не хватает для полной виктории над ними. Вот и усиливают натиск.

Генералы продолжали молчать, с напряжением ожидая, что ответит командующий. С одной стороны, генерал-фельдмаршал Румянцев – их прямой начальник. Соответственно, они должны бы сейчас высмеять Потемкина, тем самым показать свою лояльность к командующему. С другой стороны, Циклоп в последнее время все чаще удостаивается похвалы самой государыни-императрицы. Пока когда-то равные с ним по званию настоящие вояки-офицеры достигли чина капитана, он уже стал генерал-поручиком. К тому же этот выскочка, как ни крути, резал правду-матку. Но ухмыльнешься чуток, одобряя его, после будешь всю жизнь жалеть об этом. Фельдмаршал есть фельдмаршал, у генералов и старших офицеров вся карьера зависит от него.

И все же – удивительно! – на этот раз Румянцев ни словом не возразил Потемкину, обошелся минутным размышлением про себя. Хотя ведь слышал все четко. Зато после совещания командующий закрылся в своем кабинете с писарем, и они вдвоем, никого к себе не пуская, что-то строчили целый час с лишним. А с раннего утра в Петербург умчался курьер с двумя сопровождающими гвардейцами.

С того дня не прошло и месяца, Екатерина Вторая потребовала от Румянцева подробного письменного отчета о летней военной кампании. Особо указала, что отчет ей должен доставить генерал-поручик Потемкин.

Так Потемкин второй раз оставил фронт. На этот раз он не стал по дороге заезжать куда-либо, даже на обеды тратил времени не более получаса, так ему не терпелось быстрее попасть в столицу.

В Петербург он прибыл ближе к вечеру, попутно завез отчет Румянцева в канцелярию царицы и решил в этот день не совершать выезды, а с дороги передохнуть, чтобы на следующий день быть свеженьким. К тому же, хоть и размышлял об этом всю дорогу, он пока так и не понял истинного смысла приказа императрицы, потому сначала решил поговорить об этом с графиней Брюс. Она, конечно, вечер будет коротать во дворце и вернется оттуда далеко за полночь, потому Потемкин решил на следующий день поехать с визитом к ней домой. Где-то за полдень, когда графиня уже выспится и будет на ногах.

Так он и сделал, и на следующий день оказался в доме, вернее сказать, во дворце Брюсов. Графиня, действительно, была уже на ногах, а муж ее, кажется, дома и вовсе отсутствовал. В придворных кругах все знали, что граф любит ночевать у молодых цыганок. Впрочем, какое до этого дело Потемкину. Да и графиню сие, похоже, не очень волнует, она встретила генерала с лучезарной улыбкой. В столовой как раз подавали обед, и Парашка пригласила гостя за стол. Потемкину не пришлось ходить вокруг да около, выуживая нужные вести, графиня сама без всякого расспроса рассказала ему все, что надо. Оказывается, за время отсутствия Потемкина у Екатерины не было ни одного фаворита. Григория Орлова, как известно, она отогнала от себя еще раньше, ибо граф начал вести себя не просто нагло, а совсем паскудно: он посмел изнасиловать дочь своего ближайшего родственника. После этого Екатерина какое-то время забавлялась с молодым офицером Васильчиковым. Только тот, хоть и прошел испытание Брюс, а Екатерину не удовлетворил. Главное же, он оказался совершенно наивным человеком, а государыня любила фаворитов мозговитых, способных помочь ей в правлении государственными делами.

Впрочем, обо всем этом Прасковья Брюс рассказывала еще в прошлый приезд Потемкина в Петербург. Коли она повторилась, это что-то означало.

– Так что, друг мой генерал, у тебя сейчас самый что ни на есть der richtige Zeitpunkt* для сближения с государыней. Я тебе это толковала не раз. К тому же нынче Катя призвала с докладом именно тебя совсем не случайно, – заговорщически заключила свой рассказ графиня и протянула Потемкину рюмку с вином: – Давай чокнемся за твой успех.

– Ну что ж… – не смог определенно выразиться Потемкин. – Попробовать, что ли, еще раз… Если и на этот раз потерплю фиаско, больше моей ноги не будет не то что во дворце, вообще в Петербурге.

– Григорий, все будет в ажуре, вот увидишь, – заверила Брюс, предложив поднять еще одну рюмку.

Дальше просто поговорили о том о сем. Прасковья Александровна поведала о последних придворных событиях. Давно оторванному от столичной светской жизни Потемкину знать их, конечно, тоже необходимо.

– Графиня, что бы я делал без тебя. Огромное тебе спасибо за то, что так стараешься ради меня, – поблагодарил Потемкин хозяйку, поняв, что пора уже и честь знать. Немного разгоряченный вином, добавил: – Параша, может, закрепляя нашу дружбу, повторим то, что было между нами в прошлую встречу? Мужа твоего, кажется, нет дома…

– Ой, не-ет! – атегорически замахала ручками графиня. – Когда Катя решит приблизить к себе какого-либо мужчину, я держусь от него подальше. Иначе вышло бы, что я нисколечко не уважаю свою государыню-императрицу. Ну, генерал… Григорий Александрович… Давай, до вечера, стало быть? Встретимся на балу.

На этот раз Потемкину не пришлось долго собираться. Нужная одежда была наготове. А остальное – прекрасная карета, прекрасная четверка – для него, генерала, давно уже не проблема.

Потемкин вошел во дворец в весьма приподнятом духе. Но уже в вестибюле его словно холодной водой окатили. Там он – в который уже раз! – чуть ли не нос к носу столкнулся с фельдфебелем Медведевым. Подгоняемый нетерпением, генерал даже обошел его, но тут словно что-то ударило, и он резко остановился.

– Фельдфебель, что ты тут делаешь? – спросил Потемкин, не скрывая удивления и раздражения.

– Ваше высокопревосходительство, я в карауле, на посту, – вытянувшись перед генералом, доложил Сентиер.

– Вижу, что на посту. Но как ты сюда попал? – еще сильнее начал напирать Потемкин.

– Приказали – и заступил. Я – солдат, что прикажут, то и исполняю.

– Я о другом. Как ты в Петербург попал? – уточнил вопрос Потемкин все еще повышенным тоном.

– Все так же, по приказу. Господин генерал-майор Суворов отправил меня из своей бригады сюда. Я солдат, Ваше высокопревосходительство, – еще раз решил напомнить о своем положении Сентиер.

Что верно, то верно. Фельдфебель – человек военный, исполняет то, что ему прикажут начальники. А начальников у него-о… И все-таки по чьему желанию и хотению он переведен сюда вновь? Кто приказал поставить его на внутренний пост? «Если все то, что Парашка наговорила днем, правда, мне первым делом следует уточнить ситуацию с фельдфебелем, – решил про себя Потемкин. – Иначе рядом с этим медведем я покажусь Екатерине обычным щенком».

– Ну, раз так, служи хорошо, – отстал, наконец, генерал от фельдфебеля и легко направился по широким ступеням на второй этаж.

На этот раз Екатерина перед публикой не молвила Потемкину ни единого слова, лишь поздоровалась легким наклоном головы так, будто виделась с ним во дворце чуть ли не каждый день. Когда распорядитель бала лейб-танцмейстер объявил менуэт, государыня не стала задерживаться в зале, уже через четверть часа скрылась во внутренних комнатах. Графиня Брюс станцевала с Потемкиным на пару. Между различными па она тихо намекнула генералу, куда ему тотчас следует отправиться.

Как ни старалась Екатерина сделать все незаметно, но многие придворные успели заметить ее скорый уход. Как и то, что вскоре пропал с виду и Циклоп. Что тут скажешь, глаз у них наметанный… Но никто и словом не обмолвился о замеченном, просто в уме каждый сделал себе зарубок, к кому следует быть ближе в дальнейшем.

…Через пару дней после этого бала Сентиер опять попал в караул и заступил на пост во дворце. Не простоял он и получаса, как к нему из будуара императрицы вышел Потемкин и приказал войти внутрь. Там в приемной комнате в полураскрытом шелковом халате сидела императрица. Сентиер, конечно, видывал ее всякую, и все же смутился не на шутку. Неужели она не понимает, что в присутствии генерала предстать перед каким-то фельдфебелем в таком виде ей не пристало? Ведь женщина или мужчина, а царь или царица они и есть царь или царица. Впрочем, им потому, может, и не надо никого стесняться. Только вот что подумает генерал насчет него? Ошеломленный увиденным и не понимая, что делать дальше, Сентиер готов был провалиться сквозь землю. Но что поделаешь…

– Ну, фельдфебель, как идет твоя служба? – как бы решила осведомиться императрица.

– Очень хорошо, Ваше императорское Величество! – вытянувшись во фрунт, ответил Сентиер.

– А генерал Потемкин вот утверждает, что тебе будто бы очень хочется вернуться домой. Он не прав?

Сентиер растерялся совершенно, не зная, что ответить, стоял безмолвно, то открывая, то закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. Подтвердишь, что да, хочется домой, обвинят в нежелании служить государыне и Отечеству. А если генерал все-таки говорил императрице нечто подобное, получится, что Сентиер предает его…

– Медведев, ты не стесняйся. Мы и вправду решили отпустить тебя домой. За совершенные многократно подвиги перед государыней-императрицей и Отечеством, – попытался расшевелить Потемкин фельдфебеля.

Сентиер все еще не решился, что ответить.

– Ладно. На долгие рассуждения нет времени. Я уже дала распоряжение об увольнении тебя из армии. В Казанской губернии тебе выделят двести десятин земли и из казны – тысячу рублей денег. Только есть одно условие: ты никому никогда не расскажешь, где служил, чем занимался. Никому! Вплоть до губернатора. Фельдфебель, в этом на тебя можно положиться? – одновременно и спросила, и потребовала Екатерина.

– Так точно! – твердо ответил Сентиер.

– Человек он правильный, – поддержал его Потемкин, – если дал слово – сдержит.

– Значит, так, Медведев. Вечером тебя сменят в карауле, и ты завтра с утра отправишься в канцелярию полка, чтобы справить нужные документы. Деньги тоже получишь там же. И – домой! Ты еще молод, успеешь свить свое семейное гнездо, и жизнь наладишь. Мы вроде бы тебя ничем не обидели, создали для этого все условия, – махнув ручкой в сторону выхода, завершила Екатерина разговор.

Генерал-поручик Потемкин – слыханное ли дело! – сопроводил фельдфебеля из будуара императрицы на пост самолично.

– Медведев, я тебя никогда не забуду, – сказал Сентиеру перед прощанием.– Ты не раз спасал меня от верной смерти. Если кто такое забудет, его Бог не простит. А теперь желаю тебе достойной жизни.

Так завершилась у Сентиера служба в императорской армии.

Глава вторая

Возвращение

1

Удивительно сложилась жизнь Сентиера в армии. Был он и простым солдатом, и казаком, и гвардейцем. Где только не побывал, сквозь какие только тернии не прошел. Дослужился до чина, которого в царской армии удостаивался редко кто из инородцев. Судьба военного человека… Она сложна, опасна, иногда унижает тебя, превращая в бесправного червя, иногда возвышает орлом за счет твоей отважности, а бывает, преподносит вообще нечто немыслимое, не поддающееся разуму. Простой деревенский парень Сентиер разве мог хотя бы подумать, что окажется в одной постели с самой государыней-императрицей. Хорошо ли то, что случилось, или это пятно на всю жизнь, и куда все это его приведет – об этом Сентиер как-то даже не задумывался. Не из-за того, что не стоило, а оттого, что не хотелось думать. Ведь ему предстояло служить еще шестнадцать лет, – целых шестнадцать! Все эти годы он жил бы не по своему желанию, а по хотению вышестоящих командиров и начальников. Так что думай, не думай – а от тебя все равно ничего не зависит, так чего зря голову ломать и душу рвать. А служба, даже с преприятными моментами, она, в конечном счете, штука тяжелая, порой почти невыносимая. И не стоило ее усложнять душераздирающими переживаниями.

Да уж, Сентиер был готов отдать все, чтобы вернуться в свободную жизнь, но что он мог поделать – так сложилась у него судьба. Он с рождения был одним-единственным ребенком в семье и однажды остался один вообще. Тогда родители пошли на пруд, чтобы проверить, как отмачивается конопля. Что там случилось – этого Сентиер точно не знает. По всей видимости, мать оказалась в воде. Отец полез, чтобы вытащить ее. И оба утонили. В воде так и лежали, держась за руки. Время было осеннее, вода холодная, оба одеты тепло. То ли намокшая одежда потянула ко дну, то ли от холода свела судорога – кто об этом расскажет…