Текст книги "Кнут Гамсун. Гордость Норвегии. Маленькие рассказы о большом успехе"

70. В поддержку фашистов

Ему очень нравилась фигура Гитлера – объединителя (по мнению Гамсуна) патриотически настроенных немцев, спасителя разрушенной страны, надежду и опору Германии. то же самое, полагал писатель, необходимо и Норвегии – сплочение вокруг сильного лидера во имя национального возрождения. Отказ от ценностей англо-саксонской культуры и возвращение к истокам, к ценностям предков – тех самых легендарных викингов, некогда покоривших всю Европу и обогативших самые разные культуры, в том числе английскую и французскую.

Нет, Гамсун не был сторонником захватнической войны. Он был против войны в принципе. И уверял своих оппонентов в том, что Гитлер человек разумный и на войну со всей Европой, на передел мира не пойдёт.

А на вопрос – как же быть со шведами и датчанами, они же не норвежцы – с обезоруживающей улыбкой отвечал: «Так вместе же! Норвежцы, шведы, датчане. Мы одна нация!».

Переубедить старика было совершенно невозможно. Более того, с 1934 года, когда свои нацисты окрепли и в Норвегии – они сгруппировались вокруг Видкуна Квислинга – Гамсун опубликовал в газетах целый ряд статей, «объясняя» норвежцам суть нацизма, его преимущества для народов Скандинавии.

Партия нацистов Квислинга «Национальное согласие» была основана 17 мая 1933 года, в день Конституции Норвегии, при финансовой и политической поддержке Гитлера. Сам Квислинг получил партийный билет за номером «один» и числился норвежским «фёрером», что означало то же, что и «фюрер» в Германии, то есть – вождь.

71. Норвежские наци

Поначалу норвежские нацисты, не пользовавшиеся особой популярностью в народе, не вызывали у властей Норвегии особых опасений. На момент начала Второй мировой войны партия «Национальное согласие» насчитывала всего около 45 тысяч членов. Поэтому всерьёз её никто не воспринимал.

Не воспринимали всерьёз и статьи Гамсуна, считая, что «старик чудит». Но чем дальше, тем с большим жаром Гамсун выступал в поддержку нацистов Квислинга, объявляя их единственной надеждой скандинавской цивилизации в целом и народа Норвегии в частности.

На друзей, которые пытались образумить Нобелевского лауреата, Гамсун раздражался и кричал, что они ничего не смыслят в политике и… не любят Норвегию. От него в конце концов отставали, полагая, что столь заслуженный писатель, живой классик норвежской литературы, имеет право на собственные странности. На беду Гамсуна, так не считали его читатели – простые норвежцы, ради которых Гамсун, по его убеждению, и поддерживал нацистов.

Большую часть времени Гамсун по-прежнему жил в своём имении. Но когда выбирался в общество, этим спонтанным появлениям уже мало кто радовался. Самое страшное, что Гамсун не осознавал позора, которым покрывает свою седую голову. И это было худшее, что могло с ним приключиться. Во имя родины он позорил её, уничтожал то, чего достигал десятилетиями напряжённого литературного труда. В эти предвоенные годы в Гамсуне разочаровались миллионы почитателей его таланта. Но писатель старался этого не замечать.

72. Сын Арилд

Одно дело – устные и письменные декларации. Другое дело – реальная жизнь…

Но Гамсун участвовал в становлении нацизма не только словами. С детства его старший сын Арилд был неразлучен с отцом. Повзрослев, он стал не только единомышленником Кнута, но его правой рукой, естественным продолжением, убеждённым проповедником его идей. Сын полагал, что отец просто не может ошибаться. И верил всему, что говорил Гамсун.

Когда 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу и начали Вторую мировую войну, Арилд заявил отцу и матери, что не вправе отсиживаться дома. Что обязан записаться добровольцем и вместе с «немецкими братьями» бороться за идеи национал-социализма. И растроганный Гамсун, который, безусловно, тревожился за жизнь сына, благословил Арилда на «ратные подвиги».

Арилд Гамсун записался добровольцем в 5-ю Добровольческую дивизию СС «Викинг». В её составе он воевал на Восточном фронте в России. И на счастье отца и матери, не погиб, не попал в плен, уцелел…

Позорные страницы в истории Норвегии. Лицо нации, её гордость, её голос стал, по сути, предателем, поддержав безумца Гитлера и его марионетку Квислинга. Но изменить ничего нельзя. Кнут Гамсун снова заблуждался. И заблуждался искренне, честно и… безнадёжно. Он гордился тем, что не меняет с годами своих убеждений. Хотя на самом деле это означало лишь то, что он был неспособен… признавать свои ошибки.

73. Оккупация

Грандиозная, трагическая, вечная тема – отношения художника с властью… Самое ужасное, что Гамсуна никто ни к чему не принуждал. К нацистским убеждениям он пришёл сам – через свои размышления о судьбе родины и через свою боль о благополучии своего народа. Умозаключения Гамсуна не лишены логики, но ошибочны выводы. Однако… это всё же ошибки гения.

Членом партии «Национальное согласие» Гамсун никогда не был, хотя вступить в её ряды писателя уговаривал сам Квислинг. Возможно, впоследствии это спасло Гамсуну жизнь…

9 апреля 1940 года немецкие войска оккупировали Норвегию. Норвежцы не оказали сопротивления, хотя немецкие суда были атакованы англичанами. Квислинг объявил о военном перевороте, провозгласил себя диктатором Норвегии, но продержался у власти всего 5 дней. Ему попросту никто не подчинялся. В стране начался хаос. И Гитлер назначил рейхскомиссаром Норвегии Йозефа Тербовена, без особых церемоний отодвинув Квислинга в сторону.

К власти Квислинг вернулся 1 февраля 1942 года, когда Тербовен предложил ему занять пост министра-президента Норвегии. А в октябре того же года произошло событие, ввергшее Норвегию в настоящий шок. По приказу Квислинга и без какой-либо инициативы Германии в стране начались массовые аресты евреев и перемещение их в лагеря уничтожения, в частности, в Освенцим. Тут же начало действовать движение Сопротивления, совершив ряд диверсионных акций против немцев. В ответ Тербовен ввёл в Норвегии режим чрезвычайного положения…

74. Встреча с фюрером

Гамсуна трагические события войны не отрезвили. Он по-прежнему выступал в печати с открытой поддержкой режима Квислинга и восхищался Гитлером. В знак благодарности в 1943 году фюрер пригласил 84-летнего писателя в Берлин. И Гамсун, который был уже очень стар и имел все основания отклонить приглашение, собрался и поехал. В этом путешествии по оккупированной Европе его сопровождала верная Мария…

О, это была грандиозная встреча. Поскольку приличные люди от каких-либо контактов с нацистами воздерживались (Марлен Дитрих, к примеру, на предложение Геббельса вернуться в Германию, чтобы возглавить национальный кинематограф, ответила эмиссару рейхсминистра пропаганды нецензурной бранью, Ремарк, к которому посланник Гитлера прибыл накануне войны в Швейцарию, был выставлен писателем вон), Гитлер ценил любую знаменитость, что соглашалась посетить Берлин. А тут была не просто знаменитость, а патриарх европейской литературы, настоящий Нобелевский лауреат.

Гамсун был принят фюрером с королевскими почестями. И прожил несколько дней в Берлине, удостоившись аудиенции сначала у Геббельса, а потом и самого Гитлера. Писатель охотно давал интервью фашистским газетам. На следующий день те же статьи появились и в норвежских газетах.

Гитлер назвал Гамсуна «норвежским арийцем», «достойным сыном своего народа» и «большим другом Германии». Гамсун в ответ наговорил Гитлеру кучу комплиментов, самым скромным из которых был… «спаситель мира».

75. Норвежцы против!

А потом Гамсуны вернулись в Нерхольм. И… наступил час расплаты.

День за днём, час за часом в дом Гамсуна несли посылки с книгами. Почтальоны сбивались с ног. Их спины сгибались под тяжестью посылок. Но посылки всё прибывали и прибывали.

Это были книги Гамсуна – новые и зачитанные до дыр, ещё пахнущие типографской краской и донельзя затрёпанные. Это были книги Гамсуна, которые читатели возвращали автору в знак величайшего презрения.

Постепенно его книги заполнили весь Нерхольм. Они возвышались неровными пыльными стопками сарай, где держали сельскохозяйственные орудия, конюшню, гараж. Не распакованные посылки с книгами стояли рядами в прихожей, в столовой, в кабинете писателя. Они заполнили все пространство дома. И вскоре у Гамсунов не осталось иного выхода, как топить этими книгами печь…

Этот книжный исход длился долго. Очень долго – девять лет. Последнюю посылку с книгами принесли в феврале 1952 года. А в 1954-м, спустя два года после кончины Гамсуна, в свет вышло собрание его сочинений. И книги Гамсуна снова стали бестселлерами. Их сметали с полок магазинов – возможно, те самые люди, которые годами ранее высылали их в Нерхольм в знак протеста.

Как отнёсся к этой катастрофе сам Гамсун. Человек упрямый, он сделал вид, что его эти посылки не волнуют. А Мария поначалу тайком от мужа плакала. Но потом привыкла. Человек может привыкнуть к чему угодно. Такова уж его суть.

76. Катастрофа

А потом война покатилась к неизбежному финалу. И хвалёная гитлеровская машина начала рассыпаться.

Гамсун не мог поверить своим ушам – его любимого Гитлера били на всех фронтах. И у норвежцев эти прискорбные с точки зрения Гамсуна события только радовали. Гамсун впал в уныние…

Он по-прежнему считал себя ни в чём не виноватым. По-прежнему был уверен, что Квислинг – надежда Норвегии. Что этот ничтожный человек, лгавший даже самому себе, способен вывести норвежское государство в ведущие державы Европы. Гамсун по-прежнему жил в мире своих иллюзий. И вывести его из этой страны старческих сказок не смог даже полный разгром фашистов…

9 мая 1945 года по стране пронеслась весть – арестован Видкун Квислинг. Его взяли прямо в его особняке в Осло. Поместили в столичную тюрьму. Обвинили в государственной измене и по приговору суда 24 октября 1945 года расстреляли.

Норвегия сбросила позорное ярмо сотрудничества с нацистами. По всей стране шли процессы над ставленниками Гитлера. Официально выдерживая нейтралитет, Норвегия тем не менее косвенно была втянута в войну. На её территории, в норвежских фьордах, располагались базы немецких подводных лодок. Отсюда, из морских портов Норвегии, выходили на охоту немецкие эсминцы. Здесь, на севере страны, располагались аэродромы, с которых взлетали бомбардировщики, бомбившие Мурманск и северные морские караваны, доставлявшие в СССР из Англии провиант и вооружение.

Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и этот кошмар.

77. Арест

Через несколько дней после ареста Квислинга пришли и за Гамсуном. На армейском автомобиле его и Марию отвезли в Осло, поместив в одиночные камеры местной тюрьмы. Порознь, конечно, не разрешая общаться.

86-летний Гамсун держался молодцом. Он не жаловался, не выпрашивал каких-либо послаблений. На допросах безучастно смотрел в окно и отвечал на вопросы скупо и отрывисто.

Он ужасно устал. И его беспокоила судьба Марии. Он раз за разом повторял: «Моя жена ни в чём не виновата, судите только меня». В конце концов это подействовало – Марию выпустили из тюрьмы взяв с нее подписку о невыезде. Отныне она могла находиться только в Нерхольме и лишь с разрешения местных властей изредка посещать Осло, чтобы передать Гамсуну домашнюю еду и одежду.

С ним обращались подчёркнуто вежливо и предельно аккуратно. Гамсун был очень стар. А тюремная администрация не хотела, чтобы старик умер в тюремной камере до суда.

Друзья писателя принесли в тюрьму нормальное постельное бельё и перину – Гамсун не мог спать на твердом. Ему разрешили держать в камере любые книги и писать. Но он в эти месяцы заключения писал только отрывочные дневниковые записи, которые надзиратели не досматривали и позволяли отправлять на волю – жене в Нерхольм.

Наконец, за здоровьем Гамсуна постоянно следил тюремный врач. Он-то в начале сентября 1945 года и заявил, что Гамсун-де безумен. Ну да, нездоров психически. Похоже, он страдает старческим слабоумием.

И Гамсуна перевели в психиатрическую клинику.

78. Психиатрическая клиника

В клинике для умалишённых Гамсун провёл четыре месяца – с сентября 1945 года до самого Рождества. За несколько дней до нового 1946 года его перевели в дом престарелых в Ландвик.

Каких-то особых процедур в клинике ему не прописывали, равно как не проводили какого-либо лечения. Никто об этом не говорил вслух, но Гамсуна просто спасали – от тюремного срока (который бы его, конечно, убил) и, возможно, даже от казни. По совокупности содеянного он вполне мог быть казнён, как один из активных пропагандистов норвежского нацизма. Люди, совершившие гораздо менее тяжкие проступки, понесли тяжёлую кару. Такое уж было время… А Гамсуна пожалели. При всех его проступках он оставался живым классиком и гордостью Норвегии. И был Нобелевским лауреатом, которого уничтожать в тюрьме было по меньшей мере… неразумно.

В доме престарелых Гамсун прожил более года. Изредка – как уж соглашались власти – к нему приезжала Мария. И тогда для Гамсуна наступал настоящий праздник. Она привозила домашнюю снедь и весточки от детей. Самих детей к Гамсуну не пускали. Не пускали и друзей – все почему-то боялись, что кто-то пожалеет старика и принесёт ему яд.

Но Гамсун не собирался умирать по собственной воле. Он хотел дожить до суда. И был уверен, что приговор будет оправдательным. И, конечно же, снова заблуждался.

Приговора просто не было. Гамсуна освободили от уголовной ответственности.

79. Суд

Весной 1947 года Кнуту Гамсуну сообщили две новости – хорошую и плохую. Хорошая заключалась в том, что его не будут судить по уголовному делу из-за «интеллектуальной деградации» – так было написано в постановлении. Плохая новость – ему придется отвечать по гражданскому иску. Обвинение в пособничестве врагу выдвигало норвежское государство. Писателю Кнуту Гамсуну пришлось держать ответ перед собственным народом.

Угроза тюремного заключения отпала. Гамсун был отпущен из дома престарелых на поруки супруги, которая, в свою очередь, уголовного наказания тоже избежала. Суд счёл её фигурой подневольной, вынужденной следовать за мужем. К тому же Мария нигде и никогда не выступала с публичной поддержкой нацистов.

Но суд всё-таки состоялся. И в ходе слушаний (они проходили в открытом режиме – процесс вызвал большой интерес общественности) странно с точки зрения Гамсуна повела себя Мария. На вопрос адвоката – не припоминает ли она каких-либо странностей в поведении мужа – Мария «припомнила» такие странности, что участники процесса ахнули. Она выложила подробности их интимной жизни с Кнутом. Причём, судя по её показаниям Гамсун был совершенно безумен. Не писатель – сексуальный маньяк…

За несколько дней до вынесения приговора Марию тайно предупредили, что у Гамсунов может быть конфисковано абсолютно всё, включая банковский счёт и их имение. Но писатель запретил жене что-либо продавать, сказав, что он готов к любому исходу дела.

80. Скандал

Признания Марии, подхваченные норвежскими, шведскими, датскими газетами, всколыхнули общественность. Эти постыдные детали, выложенные супругой Гамсуна на всеобщее обозрение, смаковали, их пересказывали, комментировали, пародировали. Подобного позора Гамсун ещё не переживал…

В чём же тут было дело? В попытке спасти писателя. Если бы суд признал его безумцем, он бы, скорее всего, избежал бы и денежного штрафа. Какой спрос с деградировавшего старика? А Гамсуну шел 88-й год, возраст, в котором судить человека очень трудно, поскольку непонятно, осознаёт ли он свою ответственность за содеянное. Если нет, наказание превращается в пытку, в издевательство над очень пожилым человеком. К тому же ни сторона обвинения, ни адвокаты, ни судьи не забывали, над кем, собственно, идёт судилище – над Нобелевским лауреатом, человеком, сделавшим для норвежской культуры столько, что ему можно простить любые прегрешения… Любые! Кроме сотрудничества с людоедами Гитлера.

Но условность показаний Марии Гамсун – истинными они были или ложными – понимал очень узкий круг посвящённых лиц. Для публики же это был всего лишь сексуальный скандал, повод позубоскалить. Сам Гамсун воспринял признания Марии, как… предательство.

Он шумно реагировал (насколько может шумно реагировать столь престарелый человек) на речь Марии, перебивал её, кричал, оправдывался. Он пришёл в полное неистовство. В конце концов судья остановил Марию, опасаясь, что от перевозбуждения Гамсуна может хватить удар.

81. Приговор

Вынесенный судьёй приговор был суров, но справедлив. Гамсун был признан виновным в сотрудничестве с врагом, что принесло народу Норвегии моральный и материальный вред. За Это Гамсун был обязан заплатить штраф в размере 425 тысяч норвежских крон или 80 тысяч долларов США по курсу того времени. Сумма штрафа равнялась состоянию Гамсуна на момент вынесения приговора. То есть Гамсуны выходили на свободу, но совершенно нищими, без гроша в кармане.

Требование обвинения конфисковать имение Нерхольм судья отклонил. И это был тоже жест во спасение Гамсуна. Все (действительно, все – вся Норвегия) прекрасно знали, что Гамсун – замечательный землевладелец. Что его хозяйство одно из самых передовых, самых успешных в округе. И что, обладая Нерхольмом, Гамсун с голоду не пропадёт. На земле писателя жили и трудились крестьяне, которые возделывали хозяйские поля и разводили скот.

Ну, а подстраховывала Гамсуна небольшая пенсия, которую писателю выделялась по старости государством…

Дело было закончено. Всё так или иначе устроилось. Но… Гамсун был бы не Гамсуном, если бы ни сказал последнего слова. Выйдя из здания суда он попросил отвезти себя… в Ландвик, в дом престарелых.

– А как же Нерхольм, господин Гамсун? – спросил сопровождавший старика полицейский. – Там же ваша жена.

– У меня нет жены, – угрюмо ответил писатель. – Значит, нет и дома.

82. Отречение

Три года после вынесения приговора Гамсун жил в доме престарелых. Мария регулярно приезжала в Ландвик, но Кнут её не принимал. Более того, он требовал от руководства приюта «оградить его от этой женщины». Гамсун был очень обижен. И никакие уговоры на него не действовали.

Мария, на которую легло бремя присмотра за хозяйством, привозила из имения свежее молоко, куриные яйца, снедь. Просила персонал дома престарелых кормить её Кнута получше и присматривать за ним внимательней. Человек старый, он мог подцепить обычную простуду, которая стала бы для него большой проблемой. В таком-то возрасте…

Но её уверяли, что присмотр за Гамсуном и так находится на должном уровне. И это было действительно так – писателя берегли, словно извиняясь за причинённые ему неприятности. Однако, никто в Норвегии и не думал прощать Гамсуну то, что он совершил во время войны. Он по-прежнему оставался преступником, понесшим заслуженное наказание.

В начале 1949 года Гамсун почувствовал потребность работать. Он попросил подобрать ему очки и принести бумагу. Письменного стола в одиночной палате, где он жил, не было. И Гамсун приспособил для работы обычный обеденный стол.

Он работал легко и увлечённо. Присматривающие за постояльцами дома престарелых сёстры с тревогой прислушивались к смешкам и хмыканью, доносящимися из-за двери комнаты старика. А когда всё же осмеливались заглянуть, то видели улыбку до ушей и сияющие глаза Гамсуна.

83. «По заросшим тропам»

Он писал свою последнюю вещь – рассказ «По заросшим тропам». Это было объяснение со своим читателем. Извинения перед норвежцами и прощание с профессией. В рассказе Гамсун излагал обстоятельства суда – как он видел их сам. Пытался найти объяснение своим поступкам и оправдание своим устремлениям.

Рассказ получился ярким, блистательным, живым. В том же 1949 году он был опубликован в ежедневной норвежской газете. И убедительно показал – его автор вовсе не безумен. Это не выживший из ума старик. Это действующий писатель Кнут Гамсун.

В Нерхольм с почты ещё приходили посылки с книгами Гамсуна – возмущённые норвежцы возвращали автору его книги в знак протеста против его нацистских убеждений. А номер газеты с рассказом «По заросшим тропам» разошёлся тройным тиражом. Более того, читатели, которым не досталось номера с рассказом, требовали от редакции газеты повторной публикации.

Гамсун вернулся. Не полностью, частично и лишь на короткое время, но он снова был великим норвежским писателем, к голосу которого внимательно прислушивались миллионы соотечественников.

Правда, того, на что рассчитывал Гамсун, всё же не произошло. Его реабилитации публикация не вызвала. Последним рассказом Гамсуна восхищались, его зачитывали до дыр, но доводов автора норвежцы так и не приняли.

В стране неожиданно возник дефицит книг Гамсуна. Издатели не знали, что им делать. Читатель спрашивал романы писателя в магазинах, но никто из издателей не осмеливался выпустить какую-либо книгу Гамсуна. Под негласным запретом оказался даже «Голод».