Текст книги "Избранник Ада"

И ангелы парили над долиной и слагали дивные песни, и серебряный колокольный звон, льющийся откуда-то с неба, оповещал собравшихся об окончании бесед с Господом. И по звону сему обитатели Рая сходились в долину и расходились из нее. И незримо пребывал здесь повсюду Святой Дух, умилявший сердца кротостью и любовью.

Но вот пришла пора, и покинули мы с херувимом прекрасную долину. И показал мне херувим иное место в Раю, которое я и не принял поначалу за Рай вовсе. Ведь я оказался в своем родном селении Кариоте, и если бы рядом не было моего херувима, то решил бы, что мое чудесное путешествие на Небеса воистину закончилось. Но это было не так, и посетили мы, как бы для других невидимые, один дом, в котором ранее проживала одна моя знакомая, очень набожная женщина. И знал я, что она умерла несколько лет назад с тоски и горя после утопания ее малолетнего сына. И дом тот теперь был пуст. Но вот увидел я в этом доме их вместе опять – женщину и ее ребенка, и оба были живы и радостны, и сын ее был уже повзрослевшим.

И сказал мне херувим, что любой райский житель награждается в Раю так, как сам того пожелает. И даже может воссоздать себе здесь жизнь земную и жить с кем хочет, как хочет и когда захочет. Ведь сказано было Иисусом Христом, что много обителей у Отца Его. И это может быть остров, а обитатель Рая на нем жить хоть отшельником, может быть подводное царство, а он сам там быть даже дельфином или рыбой. И он может вернуться в прошлую свою жизнь, где когда-то потерял близкого человека – невесту, дите ли, и не важно отчего – умер ли тот, полюбил ли другого и ушел к оному. Здесь они вновь воссоединятся и проживут новую счастливую жизнь, и избегут ошибки, которая привела к горькой разлуке на бренной земле, как это и случилось с сей счастливой женщиной, вновь обретшей свое чадо.

И, вообще, в Раю можно вернуть любого и все то, что не было получено в земной жизни, когда что-то помешало стать полководцем ли, мореходом ли, хоть царицей Египетской, даже Соломоном, и прожить новой жизнью, о которой когда-то мечтал. Правда, тогда, сказал мне мой херувим, начинает исполняться главный закон Рая: вступая в свою желаемую земную жизнь, обитатель его теряет представление о том, кто он есть на самом деле, и в этом неведении пребывает до конца своей новой жизни тленного человека. И лишь после того, как он счастливо проживает эту повторную жизнь сполна до, как бы, новой своей смерти, только тогда обитатель райский становится духовной сущностью райской обители. Мир же, созданный им для себя, исчезает навсегда.

Вот что я, Иуда из Кариота, услышал от херувима и узрел в Раю.

Такова суть Рая. И сим была открыта мне тайна [следующая].

7. И вот мы с херувимом покинули пределы Рая и очутились средь мрачных гор, бездонных ущелий и огнедышащих вулканов Ада.

И были мне показаны ужасные тюрьмы его и блистательные дворцы слуг {Диавола}.

И прошли мы в некую пещеру прямо сквозь решетку, что закрывала в нее проход, мимо двух стражников, двух бесов {огнеглазых}.

И в пещере той зрили мы некоего страдальца. Он вешался на потолочный крюк и умирал в тяжких муках и корчах. И когда, казалось, умирал вовсе, то веревка лопалась и висельник этот, как бы, воскресал и вновь привязывал веревку к железному крюку и снова вешался. И так продолжалось без конца. И веселило сие окружающих мученика бесов, и скалили они клыкастые свои пасти и распространяли омерзительный гогот {вокруг}. И вновь и вновь бесы натирали веревку мылом {усердно} и вышибали табуретку из-под ног страдальца.

Се есть самоубийца, сказал херувим. Смотри {далее}.

И переходили мы, как бы опять бесплотные, из одной пещеры в другую, из грота в грот, и сердце {мое} сжималось от сострадания к заточенным там узникам. И вот, в другой пещере показали мне, как рогатые демоны железными прутьями насмерть забивали какого-то несчастного, и когда тот умирал в невыносимых страданиях, они оживляли его и вновь забивали до смерти.

Се убийцу наказывают, сказал херувим, смотри {далее}.

В другой пещере некий муж совокуплялся со многими блудницами и набрасывался {в ожесточении} то на одну, то на другую. И был он распален и рыдал, но все никак не мог получить удовлетворения. И жгла его невыносимой болью плотская похоть, и естество требовало завершения, но оно никогда не наступало, а жажда конца и конца страданиям была несносной. И демоны толпились вокруг и плевались в него, и становились в непотребные позы, и смеялись ему в лицо, и приводили ему все новых и новых распутниц, одну соблазнительнее другой. И бедняга, распаленный и раскаленный никогда не завершаемым желанием, набрасывался на них с возрастающей яростью и выл от переполнявшей его боли, но только все без толку, а лишь с каждой новой из дев усиливая свои страдания.

И сказал херувим, се блудник от жены {своей}.

В четвертом узилище чудища наперебой, а то и всем скопом, насиловали другого бедолагу. И от тех издевательств тот неоднократно терял сознание. Однако бесы приводили его в чувство, поливая ледяною {водою} из ушата, смывавшей кровь, лившеюся изо всех его дыр, и вновь овладевали им самым разнузданным {образом}.

Се насильник наказывается, сказал херувим бесстрастно. Сим пещерам и гротам числа нет, и везде тут наказываются грешники за грехи {свои}.

В чем суть мучений адовых, испросил я {херувима}.

И сказал он что суть их в том, что мучения грешники здесь приемлют все те же, что они причиняли при жизни другим, {людям}. И начинаются они с самого малого и заканчиваются самым тяжким. И происходят они у нас многократно – одно за другим, по порядку. Ежели грешник обманывал на Земле, то и в Аду будет обманут. Ежели завидовал – усилится его зависть. Ежели пьянствовал, то веки вечные будет мучиться с похмелья, и никто не подаст ему даже простой водицы. Ежели губил себя дурью – пребывать будет в ломке вечно, и никто не облегчит его. Ежели прелюбодействовал от жены или мужа, то и здесь будет прелюбодействовать, будет пребывать в состоянии беспробудного возбуждения своего естества, будет мучительно желать разрядиться, напрягаться до невозможности, распаляться болью от оного чувства, терпеть невыносимые муки, в кровь стирать свое естество и ждать окончания, но конца сему никогда не предвидится.

И тут услышал я стенания мученика за моей спиной как душераздирающий вопль, так что даже хохот бесов, что насиловали бедолагу, неслышен {стал}. И спросил я херувима, отчего кричит он так громко. И сказал херувим, что наказывают насильника малого дитяти, и поделом ему воздается.

Кто тут остальные несчастные, спросил я ангела. И сказал херувим, что Ад есть тюрьма, тюрьма для грешников. И она у Диавола. Поелику Господь Бог не может иметь своей тюрьмы, Он устраивает благие дела, а наказывает Диавол. Господь Бог только есть судья, и определяет души в Ад {на исправление}. Иной остается здесь навсегда, малый же грешник отмучивается срок свой и отпускается в Рай. А иной грешник не хочет покидать сии места и его Диавол определяет в бесы и надзиратели за грешниками.

И спросил я херувима, не есть ли сие круги Ада? Так сие, сказал ангел. И сказал мне еще, каковы же на самом деле мучения {адовы}. А мучения сии здесь многократно идут по кругу, от малого греха к большому делу греховному. Ежели был на земле насильником, то и в Аду будет насилован демонами, ежели совершала насильственные роды до срока, то сама окажется на месте нерожденного мученически загубленного младенца, ежели убивал кого, будет убиваем в Аду точно так же, снова воскрешаем будет и убиваем опять. Ежели самоубийство совершил, будет самоубиваться снова и снова, но окончательной смерти не примет, а только иметь будет беспросветные муки, ибо в Аду обитатели его нетленны, как и в Раю. И когда один круг мучений грешника закончится, от мучений малых до мучений великих, которые совершал он при жизни своей, тогда они начнутся сызнова, и так будет продолжаться без конца и без края. Пока не кончится его срок, определенный ему Богом, ежели только он, не бессрочный. И каждый получит по грехам своим.

Одно грешникам утешение: когда они пройдут по кругу мучений единожды, то уже будут знать, что их ожидает {сызнова}, и, принимая муки на последних, тяжких стадиях своего круга, грешники с вожделением будут ожидать, когда сей круг закончится и начнется новый, ибо начальные муки не столь тяжелы.

Таковы истинные круги {Ада}.

И обнял меня херувим крылами могучими, и вновь затуманилось в голове моей, и потерял я сознание. А когда очнулся, то оказался на тверди земной, и рядом был мой любимый Господь.

8. И сказал Господь: Иуда, Иуда, все ли ты запомнил, что довелось тебе видеть? И сказал я: все запомнил, мой Господи. И сказал Иисус: видел ли ты висельника самоубийцу, понял ли ты, на какие муки обречен будешь в Аду до Конца Мира, пока Я не вернусь за тобой? И сказал я: я все понял, Господи мой, я готов на страдания за Тебя вечные. И сказал Иисус: хорошо, запиши это потом [все что видел] и передай свиток центуриону Кассию Лонгину, чтобы заключил он твое Святое Благовествование в золотой тубус для дальних потомков человеческих. Ведь имя твое есть Иуда, что означает «Да будет восславлен Господь», посему тебе и выпала честь славить имя Мое. И сказал я: все сделаю, как наказал ты мне, мой Господи.

И пошли мы назад в Ефраим и продолжали беседовать с Господом. И сказал я Господу: что надлежит [дальше] делать мне, Господи? И сказал Господь: скоро мы войдем в Иерусалим перед праздником Пасхи. Найди там священника Анну. Он и [первосвященник] Каиафа, и другие первосвященники, давно ищут погубить меня. Предашь им меня за серебро. И [тогда] свершится воля Отца Моего. И сказал я: тяжко бремя Твоей воли, Господи, плачет душа моя по Тебе, но пусть будет [все] так, как Ты сказал. Но допустят ли ученики твои отдать Тебя стражникам, не отобьют ли Тебя мечами от погубления? И сказал Господь: Иуда, Иуда, разве ты не разумеешь? Настало время учеников моих. Им надобна смерть Моя, чтобы стать самим учителями. Да и ежели они ввяжутся в схватку со стражею, и будут отбивать Меня мечами [своими], то погибнут сами. Но кто тогда продолжит дело Мое и кто прославит Меня и Мое учение? Один буду я в дни кончины Своей. И сказал я: я буду рядом с тобой, мой Господи.

Уже заря зацвела, когда мы вернулись в дом, где было наше пристанище. Все спали, только Петр бодрствовал и пил вино. Он сказал: здравствуй, равви! Где вы [так рано] ходили с Иудою, по каким делам? И хотел я угостить вином хорошим Иисуса, ибо устал он с дороги, но обнаружил, что Петр выпил его. И сказал я Петру: Петр, зачем ты выпил вино, которое я купил Господу нашему [Иисусу]? И сказал Петр: Иуда, разве у нас мало еще вина в кувшинах? И сказал я: вина много, но ты выпил самое хорошее, которое я купил Господу [нашему]. Петр сказал: я не знал, которое вино предназначалось учителю и выпил. А вот ты, Иуда, из казны нашей, давеча присвоил и истратил деньги неизвестно куда. Мне было стыдно признаться, куда я истратил несколько монет всего лишь из нашего ящика, и промолчал. Но тут проснулся Фома, и он слышал наш разговор и сказал, Иуда дал три драхмы блуднице, которая три дня не ела и умирала с голода. Не матери ли ты своей старой [блуднице] деньги наши дал?

И стыдно мне стало перед Господом, и заплакал я. И сказал Иисус: оставьте, все это пустое, идите спать, а Иуда может денег впредь из казны брать столько, сколько захочет [на свое усмотрение]. И пошел [Иисус] и лег [спать]. И удивились словам Господа Петр и Фома. И сказал Петр: Иуда, ты не любишь меня, а я буду первым около Господа в Царствии Небесном. И сказал я, никто из вас не знает, кто будет первым у Господа, может, я буду. Фома сказал, Господь такой красивый, а ты такой безобразный. Как Он может тебя держать одесную? Ты хвастун, Иуда! И сказал я, хотел бы я быть красивым Иудою, чтобы не стыдно было быть рядом с Господом Моим. Но пусть буду безобразным, тем прекрасней будет казаться Господь мой {другим}. И посмеялись надо мной Петр и Фома и ушли спать.

9. Пришло время, и явился Христос с нами в Иерусалим, и народ встречал его хорошо и все кричали ему «Осанна!». И пошел я, по наказу Господа, к священнику Анне и другим, которые боялись Иисуса за то, что Он отнимет у них власть над народом [израилевым]. И сказал я, Анна, дай мне серебра, и я выдам вам Иисуса Назаретянина. Анна дал мне несколько монет, но я сказал ему: так ли низко вы цените Того, Кто займет ваше место? И ушел, не стал брать малые деньги. Но я должен был выполнить волю Господню и пришел в другой раз. И дали Анна и Каиафа мне тридцать монет серебром, и я сказал: выдам [вам я] Иисуса своим целованием, чтобы они узнали Его.

И заплакал я и ушел, и спрятал деньги под камень в тайное место и выбрал себе дерево над скалой для повешения на третий день по смерти Господа, когда душа Его отлетит [и встретит меня там]. И подумал я [тогда]: ежели веревка оборвется или сук не выдержит [тела моего] и я упаду, то упаду в ущелье и разобьюсь, и [тогда] все равно произойдет погибель моя.

И пошел я и купил дорогих благовоний и дорогого вина для Иисуса любимого, и позвал Марию Магдалину и других женщин Господа, и вернулся в дом, где были мы на постое. И умащали женщины те [благовониями] Господа и пил он вино дорогое и смотрел на меня нежно, ибо понял все. А когда заснул Господь, пришел я к его ложу, встал на колени, и всю ночь, пока Господь спал, обнимал главу Его и гладил Его светлые волосы и орошал их своими слезами беззвучными в великом горе.

А на другой день пошел я и купил два меча, ибо имел надежду малую, что заступятся ученики за Господа своего перед стражею, и сказал апостолам: мечи эти нужны нам для защиты Господа. Но только Петр взял меч [себе], остальные сказали, не воины мы, не умеем владеть мечами, да и [мечей] мало. Что мы сделаем [двумя] мечами? И сказал я, что ежели надобно, то куплю мечей еще. Но все промолчали, и я понял, что некому защитить Господа.

И вот, в один день собрал Господь нас, своих апостолов, на последнюю вечерю. Я же купил цветов разных и трав благоуханных, наплел венков, и украсил ими зал. И Иисус мне шепнул на ушко, спасибо тебе, Иуда мой, за венки погребальные, ибо на могилу мою никто не принесет мне цветов. И опечалился я и задумался, вот к чему я купил эти цветы. И преломил Господь наш хлебы и раздал нам и сказал, се есть тело Мое. И налил нам вина в кубки и сказал, се есть кровь Моя. Ешьте, пейте и радуйтесь, ибо кончается время Мое [с вами]. Теперь придет ваше время, вы учить будете [вместо Меня]. И один из вас предаст меня за вас. И я понял, о котором из нас сказал мой любимый учитель, и встал и ушел выполнять волю Его.

И вот, пошел я к стражникам и ночью привел [их] в Гефсиманский сад, где Иисус отдыхал со своими апостолами. И сказал я солдатам, кого поцелую я, тот и есть Иисус Христос, того надлежит взять. И подошел я к Иисусу, Господу моему, и нежно поцеловал его. И понял Господь, что прощен Он и возгласил громко, чтобы всякий не подумал о тайном сговоре нашем: «Целованием ли выдаешь, Сына Человеческого?» И кивнул я и заплакал горько, и Иисус шепнул мне тайное имя Бога и сказал, когда невыносимы будут муки твои в Аду, назови имя Отца Моего, и облегчатся муки твои. Прощай, мой любимый Иуда!

И схватили Иисуса стражники, и разбежались ученики Его, только Петр махнул мечом и отрубил одному воину ухо. Но Иисус остановил Петра, и тот скрылся в толпе. И повели Иисуса, и не было никого рядом из учеников Его, кроме меня.

10. И [отныне], где был Иисус, там пребывал и я. Если его пытали, я стоял невдалеке и говорил Ему: потерпи, Господи, я с Тобой! Когда Пилат не захотел казнить Христа, я приветствовал его прилюдно, но народ иудейский захотел казни Господней, и отступил Пилат. Один раз я только, перед самой смертью Иисуса, оставил Его и пошел к апостолам, которые спрятались, и мне трудно было найти их. И попросил я учеников Господа, чтобы собрались они [все] вместе и собрали уверовавших в Иисуса и освободили Его. Но отказались они [малодушно]. И тогда понял я, никто не спасет Господа моего, и отныне надежд у меня не было.

И пошел я к центуриону Кассию Лонгину и спросил его, поможешь ли Господу, сможешь ли освободить и скрыть его тайно [где-нибудь]? И сказал Лонгин, рад бы я спасти Иисуса, но Господь несколько дней тому назад был у меня и строго-настрого наказал, чтобы все шло, как предначертано свыше, и чтобы не вмешивался [в ход вещей] я. Еще Иисус принес мне гвозди, коими Его распять будет надобно, наконечник копья, которым следует уколоть Его перед смертью, чтобы оставить кровь свою на Земле, и отведал вина, которое я приготовил Ему, чтобы Он не страдал на кресте распятия от жажды. И еще Центурион показал мне тубус золотой и спросил: принес ли я ему свое Святое Благовествование? И ответил я, принесу после смерти нашего Господа.

11. И настал день печали всей Земли. И повели Господа моего на Голгофу. И был на голове Его терновый венец. И тяжко было Господу, и спотыкался Он и падал, но стражники плетьми поднимали Его, и Иисус шел на вершину смерти [своей]. И голова Его была в крови от острых колючек терний, кровь сочилась из содранной на ступнях кожи и оставляла кровавые следы на камнях, ибо был Он бос. А народ вокруг смеялся и плевался в Него. И не было рядом учеников Иисусовых ни одного, один я шел [невдалеке] и утешал, как мог Господа моего. И водрузили на вершине горы три креста. И на среднем кресте надпись была: Сей есть Иисус Назаретянин Царь Иудейский. И распяли Господа на этом кресте. И еще, поблиз Него, распяли двух разбойников [на других двух крестах]. И пребывал я все это время мучений Его на кресте рядом с Распятым и питал Его взглядом ободряющим. И были с ним [там] только мать Господа Мария и другая близкая Ему женщина Мария Магдалина. И никто не пришел проститься с Господом из учеников Его. И Кассий Лонгин иногда поил его вином с напитанной губки.

И наступил вечер, и скрылось солнце, и сделалась тьма. И вот, посмотрел на меня Господь мой любимый в последний раз и воскликнул, свершилось! И тут же разверзлись хляби небесные и сверкнули яркие молнии и раздались оглушительные громы, и Иисус испустил дух. И Кассий Лонгин сказал народу, воистину это был великий праведник! Он пронзил Его копьем под ребра, дабы убедиться, что Он мертв, и из раны истекла кровь Его и вода. И народ вокруг стал каяться, плакать и, расходясь, бил себя в грудь. Упал наземь и я, и стал кататься по земле и рвать на себе волосы в горе.

12. На следующий день я достал серебро из-под камня, [где прятал его] пришел к священникам [в храм] и бросил его Каиафе в лицо и сказал, прокляли вы этими тридцатью серебрянниками себя и народ свой. И ушел, чтобы исполнить волю Иисуса и написать это Евангелие, как Он завещал, ибо и моя смерть близка, поелику свет мне не мил без любимого Господа моего.

13. И вот заканчиваю я сие Святое Благовествование, как и заканчивается также и мое предназначение на этом свете. Гай Кассий Лонгин ждет [меня] с золотым тубусом. И дерево одинокое, каким теперь стал и я, мною на вершине скалы, высоко над Иерусалимом, давно выбрано, и веревка, на которой буду я висельником, уже смазана маслом, и препоясал я ей чресла мои. Иду, Господи, к Тебе со светлой улыбкой и обливаюсь слезами счастия. Лик твой вижу на Небесах, Господи, глаза, горящие желтые и улыбку твою Отца милостивого.

Не оставь, же меня, как обещал, любимый мой Господи! На тебя уповаю, Спаситель мой!

К Тебе иду!

Я закончил чтение и воззрился на портрет Христа, словно испрашивая его, так ли все было на самом деле? Мне почудилось, что на мой немой вопрос он ответил легким кивком головы, и даже волосы на его голове всколыхнулись, словно от дуновения ветра. Сказать, что я был поражен каким-то откровением, было нельзя, ведь я не был докой в этом вопросе, не был даже простым верующим, мало-мальски знакомый с догматами Церкви. И все-таки это Евангелие как-то взволновало меня, заставило сердце сочувствовать Вечному Жиду, неоправданно опущенному обществом и Историей.

Вложив рукопись в тубус, я вышел наружу.

Огляделся. Баал-берита все так же сидел на корточках перед Иудой и о чем-то тихо с ним разговаривал. Завидев меня, он поднялся и приблизился ко мне – от него пахло дымом. Иуда же, даже не обернулся в мою сторону.

– Ну что, все посмотрел, почитал? – спросил писарь Ада.

– Да. Мне вот что интересно: а на земле это Иудино Евангелие сохранилось где-нибудь?

– Да, сохранился список с него, в единственном экземпляре. Он хранится у Центуриона Центурии Зеро, помнишь, я тебе говорил о нем?

– Помню. Послушайте, а почему бы этому Центуриону не предать это Евангелие гласности – ну, там, опубликовать где-нибудь?

– А зачем, Коля? Это уже никому не надо, все устаканилось, и Церкви не нужны возмущения, как, впрочем, и нам. Всему свое время, и это время придет с Концом Мира.

– И что, никто, кроме Центуриона не знает об этом Евангелии?

– На Земле – никто, кроме, конечно, самого Центуриона. Это Евангелие – великая тайна Бога. Если хотя бы один человек прочтет эту рукопись – тогда это будет лишь возможная тайна, а когда ее будут знать трое, то это будет уже никакая не тайна.

– Так, получается, теперь эта рукопись стала полутайной, ведь я ее прочел! – воскликнул я, пораженный собственными словами.

Баал-берита снисходительно похлопал меня по плечу:

– Ты, Коля, через пять минут – наш, ты станешь слугой Великого Повелителя, и тебе откроются и не такие тайны, но которые ты и сам никому не захочешь открыть. Как ты можешь равнять себя с простыми смертными? Ты избранный! И не абы кем, а Великим Повелителем Мира, самим Адом. Гордись, мой мальчик! – пафосно произнес писарь Ада, воздев глаза к небу. Потом как-то замялся и, помолчав некоторое время, добавил: – Есть, правда, еще фотокопия с подлинника, но ее нельзя считать документом без самого подлинника…

– И все-таки, я этого не понимаю, – в раздумье сказал я, достав сигарету и закурив ее.

– Ну, если не понимаешь, тогда и не зачем тебе объяснять, – обиделся писарь и тоже закурил свою папироску.

– Нет, я не понимаю того, почему Иуда у вас на отдыхе, а не в тюрьме, – постарался я скрыть истину за невинным вопросом, чтобы не сердить Баал-бериту. – Ведь он не ваш слуга.

– Вот мы и подошли с тобой к вопросу бартера, – довольным тоном сказал писарь. – Бог попросил нашего патрона освободить Иуду от мук и создать ему такие условия, которые тот пожелает. В обмен мы выпрашиваем у Бога не наказывать некоторые души, любимые нашими слугами, с которыми бы те хотели жить здесь. Например, как Надя Аллилуева. А одна душа Иуды стоит многих тысяч душ других грешников, которых мы освобождаем от наказания. И подобные обоюдные уступки мы делаем друг другу нередко.

– Это вы к чему клоните, уважаемый Баал-берита, к тому, что и мне может быть потом такая поблажка?

Писарь рассмеялся, но не ответил. Выпустив несколько колечек дыма, он сказал:

– Кстати, у нас и законно приговоренные частенько избегают наказания.

– Как это?

– Пойдем, посмотрим…