Текст книги "Избранник Ада"

Домой!

Вот возьму и прокачусь сейчас на трамвайной колбасе, как в далеком, милом детстве. Доставлю себе удовольствие, вырвусь на несколько минут из этой жестокой взрослой жизни.

Эй, малыши! Не торопитесь в эту взрослую жизнь, здесь очень плохо, здесь за тебя не решат твои проблемы любимые папа и мама, а назад в детство дорога заказана навсегда.

Глава XXII
И вновь Валюха и вновь КГБ

…Мой путь к трамвайной колбасе пролегал через Зимний Городок на Площади Ленина. Сейчас здесь народу значительно прибавилось, тем не менее, основным контингентом гуляющих здесь были дети. Взрослые, по большей части, были лишь их сопровождающими. Смех, суета, хороводы, катание с горок. Отчаянно захотелось прокатиться с ледяной горки самому. Но удержался: могли разбиться бутылки в моем портфеле, а где я потом куплю себе спиртное? Продмагазины уже закрыты.

Неожиданно меня окликнул знакомый голос:

– Миколка!

Я обернулся – из-за снежного Деда Мороза выплыл человек-гора. Это была Валюха. Черная ее необъятная мутоновая шуба была в снежных ляпах, на голове красовалась, не по погоде, фетровая шляпка-минингитка, с искусственной черной розой сбоку, из-под шляпки выбивались колечки светлых кудряшек. Ее овечьи голубые глазки вылупились на меня с наивным ожиданием: не ошалел ли я от радости неожиданной встречи, не брошусь ли я в её в ждущие объятия? Я не бросился: не брать же ее с собой домой такую, она и в туалет-то наш не поместится, не то что…

– А, это вы… это вы здесь, – промолвил я, отступая и не давая Валюхе приблизиться слишком близко.

– Да мы с братом тут, с Витькой. Вот, пришли праздник встретить, с горки покататься… – уловив мое настроение, потухшим голосом сказала она и, умолкнув, замерла, чего-то выжидая, как утихшая на крючке пелядь.

– А я… это… тогда с профессором уехал, очень ему нужен был…

– Да я знаю. Думаете, не поняла, что вы меня обманули? – она теперь называла меня на «вы», увидев, как я от нее далек, как недоступен. – Сразу же и поняла, как вы не пришли вовремя на свиданку. Не думайте, что я такая дура набитая.

Валюха надула губки, готовая вот-вот расплакаться.

– Понимаешь, Валя, – мне искренне стало жаль бедную женщину, – у меня невеста тогда была. Не мог я, никак не мог. Ты уж прости!

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Ну, сейчас невесты-то нет? – в ее голубых глазках сверкнула блесточка надежды. – А то у меня хата натоплена, утка с яблоками запеченная в печи томится, чтоб не остыла, шампанское в сенках холодится и коньяк ваш любимый – армянский, «Пять звездочек» – в буфете стоит. С тех пор еще купила, ждала – вдруг вы возвернетесь.

Милая ты моя Валюха! Как ты не поймешь: не может птица свить гнездо с рыбой. Но как я ей это мог объяснить? А, может, все-таки попробовать? Все не коротать новогоднюю ночь одному. Теперь меня ничего не держит – Софья выпала из моей жизни навсегда. Нажрусь сначала в доску, а потом… а потом, как писал поэт Маяковский: «…мне все равно кто подо мною лежит – царица или уборщица!»…

– А как там Вася Чушкин, морячок ваш Бугринский поживает? – все еще обдумывая навернувшиеся мысли и не придя к окончательному решению, спросил я.

– А вы откель знакомы?

– А как же. Я ведь тоже бывший боксер, как и он. Братья, так сказать, по цеху.

– Да поживает себе, уже и из больницы выписался месяц назад.

– А что с ним такое случилось?

– А вы разве не знаете? – с некоторой интимностью в голосе, спросила Валюха.

– Нет, а что такое?

– Да в тот же день, когда вы у нас в деревне-то были, его воронье и поклевало. Да! Налетело их видимо-невидимо, и поклевали.

– Да ты что?! И сильно?

– До крови, мясо лохмотьями из тела торчало! И глаз правый выклевали! Совсем. Едва Васька успел в дом заскочить, а то бы все смертью могло кончиться. Да…

Я тут же вспомнил ту жуткую воронью тучу, которая тогда воронкой опустилась на Васину избенку.

В этот момент кто-то твердой рукой взял меня за локоть, и я услышал вежливый голос:

– Гражданин Север? Пройдемте! – за руку меня придерживал мужчина высокого роста, явно военной выправки, в пыжиковой шапке-ушанке и несколько потертом, но еще не убитом, кожаном пальто, образца пятидесятых годов, перепоясанное ремнем.

Его лицо, с серыми глазами в опушке белесых ресниц и с правильной формы греческим носом, мне было знакомо, и я силился вспомнить, где я его видел. Мысленно про себя я даже тут же придумал ему кличку: «ариец».

– Да, а что такое? – поинтересовался я, чуя что-то недоброе.

– Не могли бы вы проехать со мной для небольшой дружеской беседы? Тут рядом, нас подвезут, – незнакомец махнул рукой в сторону ресторана «Центральный», расположенного тут же, у Площади Ленина, и я увидел там черную «Волгу».

И тут я узнал «незнакомца»: это был тот человек, который сегодня днем был в институте, когда я проверял лотерейные билеты, и потом скрылся от меня в лифте, и он же являлся дылдой-уборщица из гостиницы «Новосибирск». Только в гостинице он был в черном женском парике, а ныне в мужеском образе.

Когда я все это сопоставил, то понял, из какой могущественной организации был этот человек и что таким людям, не принято отказывать – хуже будет. Однако их можно вежливо попросить и иногда даже упросить:

– А нельзя ли нам побеседовать после Нового Года, чтобы не портить праздник?

– Если мы не будем терять попусту время, Коля, то мы управимся за час-полтора, и потом тебя отвезут домой. Так что уже часиков в одиннадцать ты будешь дома или в другом месте, куда попросишь тебя отправить, – с вежливой улыбкой ответили мне.

В этот момент Валюха грозным утесом надвинулась на специалиста плаща и кинжала и ухватила того за шиворот, словно нашкодившего щенка за загривок:

– Эй, засранец, отстань от моего парня, а то я тебе мигом кости переломаю! Понял-нет?!

– Тише, тише, гражданка Янкина! – «ариец» выхватил из-за пазухи красные корочки и сунул ей под нос. – Или вы тоже с нами хотите проехать, а, Валентина Михайловна?

Валюха оцепенела, буря, разыгравшаяся в ее мышцах, мгновенно превратилась в штиль, и она отцепилась от ворота ответственного работника.

– Давно знакомы с гражданином Севером? – между тем, поправив свой кожан и строго глянув снизу вверх на Валюху, спросил человек из органов.

– Да не так чтобы… – замялась Валюха.

– Вот и забудьте об этом знакомстве, обходите Николая за версту, если где увидите. Вам же нравится работать в магазине, в каменоломню-то не хочется? По вашим-то телесам вам там самое место!

– Это за что же, гражданин начальник, я же вам ничего не сделала. Вон и воротник целый, на месте… – совсем сникла Валюха.

– Вы же нам в Москве, в госпитале, подписку о неразглашении давали?

У Валюхи отвалился подбородок и лицо из круглого стало треугольным, руки в самосвязанных варежках, с вышитым на тыльной стороне зайчиком, затряслись не хуже того зайчика при виде охотника.

– Давала…

– Ну вот, идите себе. Пока. Да нигде языком не мелите, особенно с такими людьми, как Север.

Валюха грустно взглянула на меня, словно Робинзон на уходящий от острова парусник, который уже не вернется никогда. Но, вдруг, что-то произошло внутри нее, словно лопнула какая-то страхующая струна, не дававшая ей провалиться в пропасть. С окаменевшим, от очумелой решимости, лицом, она шагнула вперед и встала между мной и «арийцем», загородив меня от того своим двухцентнерным телом.

– Не отдам нахрен! Никому его не отдам – он мой! Делай что хошь, хоть в лагерь за него пойду, а не отдам! Мой он, мой! Понял-нет!? – грозно гремела она, моментально охрипшим, как от простуды, голосом.

Она стала наступать на кэгэбэшника в позе борца сумо – слегка наклонившись вперед и раскорячив у бедер тяжеленные ручища. От неожиданного такого выверта, тот попятился назад, лихорадочно шаря у себя за кожаном под мышкой – пытаясь, видимо, достать из кобуры пистолет. Однако, вместо пистолета, в его руке появился милицейский свисток, в который он коротко свистнул. После сего из праздничной толпы тут же стали просачиваться к нам какие-то люди в штатском и окружили Валюху, оттеснив ее и от меня и от «арийца».

– Убрать стерву! – коротко приказал тот, и дюжина этих крепких дядек повисла на Валюхе, как свора бульдогов на разъяренном буйволе на английской охоте.

Началась неимоверная свара. Мужики отлетали от Валюхи, как мячики пинг-понга от ракетки, матерясь и теряя на снегу шапки. Но тут же вскакивали и повисали на ней вновь, пытаясь ее скрутить. Валюха сражалась молча, размеренно отпуская оплеухи на манер русских кулачных бойцов в старину, когда те бились стенка на стенку не по правилам заграничного бокса, а попросту мутузили друг друга наотмашь, норовя попасть по уху. Она тоже уже оказалась без своей шляпки-минингитки. Шуба ее, с оборванными пуговицами, развивалась своими бескрайними полами, открывая сиреневое, нарядное платье с искоркой и нитку хорошего жемчуга на груди, чудом еще не порванного. А вокруг тем временем собралась приличная толпа народа. Они подбадривали Валюху своими возгласами и принимали это нещадное месилово лишь как эпизод, разыгравшегося на потеху зрителям, новогоднего шоу.

Между тем уже несколько бойцов невидимого фронта оставались лежать на снегу, один неподвижно, другие – пытаясь еще встать, но и Валюха, видно по всему, теряла силы. Она тяжело дышала, а ее замахи становились все более вялыми. Тем не менее, было понятно, что она была не намерена отступать и не рассчитывает на меня, сделав ставку только на собственные силы – сжав зубы, она молча и упорно пробивалась ко мне, все время пытаясь не упустить меня из виду. И, может быть, ей это бы и удалось, но вот, клубок из сцепившихся тел, врезался в двухэтажную фигуру снежного Деда Мороза, отчего та рухнула, погребая под собой распаленных дикой битвой сражающихся. В этот момент кэгэбэшник мертвой хваткой вцепился мне в локоть и повлек к черной «Волге».

Он затолкал меня в машину, и когда мы оказались на заднем сиденье, я оглянулся на огласивший всю площадь душераздирающий вопль:

– Миколенька-а! Родненький мой! Я сейчас, держись миленьки-ий! Держи-ись!

К машине, тяжело дыша, вразвалку, из последних сил бежала Валюха, уже и без шубы, вся в ошметках налипшего на нее снега и разодранном платье без одного рукава, которое уже не украшал великолепный жемчуг. Левый глаз ее заплыл, разбитые, в струйках крови, губы безобразно распухли, из разрыва платья, белым флагом трепыхался на встречном ветру порванный посредине бюстгальтер. Из него вырвалась и моталась из стороны в сторону белоснежная, роскошного размера, левая грудь с пятачком алого соска по центру, словно кровавый след от вошедшей в нее пули.

Следом за ней, нестройной вереницей, прихрамывая, матерясь и явно отставая, в расстегнутых пальто и без шапок, мотылялась едва ли только половина из числа тех бойцов, которые изначально приняли участие в этой битве. Один из них оказался не только без пальто, но и даже без ботинок и штанов. Он бежал по хрусткому снегу в раздраеном пиджаке, босой, в длинных трусах-семейниках, словно замотанный на поясе в черный пиратский флаг, на котором не хватало лишь картинки с черепом и перекрещенными костями.

– Трогай! – взвизгнул кэгэбэшник шоферу, хлопнув его по плечу, и «Волга», стоявшая с заведенным двигателем, рванулась в ночь.

– Вот это любовь! Вот это я понимаю! Она за тебя, наверное, и родную мать ухайдакала бы! Меня б кто так! – восхищенно выпалил «ариец», едва мы сорвались с места.

Я промолчал и только сейчас совершенно иначе посмотрел на наши отношения с Софьей.

– Что с Валюхой теперь будет? – отогнав недодуманную мысль, вяло спросил ей следователя.

– За такую-то любовь? – да ничего! Наоборот, была б моя воля, я бы ей еще и орден дал. Звезду Героя!

Кэгэбэшник взял с переднего сиденья рацию:

– Соболь, Соболь, я – первый! – заговорил он в шипящий эфир. – Объект эмэл-девять больше не трогать, оставить в покое. Если необходимо, вызовете машину из нашей медсанчасти. И возместите ущерб. Наличными! Как понял?

– Первый – я Соболь, вас понял. Наличных только четыреста рублей.

– Отдать все, остальные отвезёте объекту завтра. Извинитесь, объяснитесь…

– Что объяснить-то?

– Не знаю, придумайте что-нибудь. У вас что там, головы, чтобы только шапки носить? Соболь, как понял?

– Первый – вас понял, приступил к выполнению.

«Ариец» убрал рацию и сказал, обращаясь ко мне:

– С гражданкой Янкиной все будет в порядке, Коля. Ты же слышал?

Я, потупив голову, молча кивнул. Мне было очень стыдно, и я готов был провалиться сквозь землю.

Теперь и Валюха окончательно вычеркнута из моей жизни. Что ж, прощай и ты, милая Валюха. Прости меня и… прощай!

…В управлении, кроме дежурного офицера, кажется, никого уже не было. По пустому тихому коридору, украшенному поверху новогодней мишурой – и людям из органов, оказывается, ничто человеческое не чуждо – мы прошли все в кабинет «арийца».

Это было помещение с двумя смежными комнатами со скромной обстановкой. В первой из них расположились несколько стульев, стол с пишущей машинкой, телефоном и настольной лампой с металлическим абажуром. Как водится в кабинетах подобного рода, там стоял и большой металлический сейф, с двумя отделениями. На панели, прикрывающей батарею, торцом стоял большой катушечный магнитофон, с огромными катушками, напоминающими размерами катушки для прокрутки кинопленки в кинотеатрах. Еще один стол с кипой каких-то бумаг и папок, стоял в другом конце комнаты. Рядом с ним располагались два больших, мягких, удобных кожаных кресла. Мерно тикали настенные часы-ходики в деревянном коричневом корпусе, висевшие над дальним столом, а рядом, на торцевой стене, висела небольшая учебная доска, на которой мелом была вычерчена какая-то схема.

«Ариец» пригласил меня раздеться, и мы сняли верхнюю одежду, повесив ее на черную вешалку-стойку. Тот усмехнулся, оглядев с ног до головы мой праздничный прикид, и подставил мне стул у стола. Мы сели.

Тут я обратил внимание на траурную фотографию в металлической анодированной рамке. Человека на снимке я узнал – это была точно такая же фотография человека, внешне похожего на цыгана, какую я видел на памятнике с могилки на кладбище в Буграх, когда ходил за козлиной мочой. Что ж, такая здесь служба, люди здесь погибают чаще, чем в швейной мастерской…

«Ариец» обернулся к сейфу, открыл ключом верхнюю дверцу и достал оттуда едва початую бутылку «Мартеля», блюдечко, с порезанным на дольки лимоном, и пару хрустальных рюмок. Из кармана серого, в крапинку, пиджака достал нераспечатанную пачку сигарет «Camel», золоченую зажигалку с выгравированным на ней орлом и какой-то надписью латинскими буковками, слишком меленькими, чтобы можно было ее прочесть, не взяв в руки.

Я украдкой посмотрел на забугорный коньяк, правда, марка этого коньяка была у меня на слуху, но вживую отведать его предстояло впервые. Неплохо их тут в КГБ обеспечивают!

– Контрабандный конфискат, – небрежно обронил собеседник, от которого не ускользнул мой заинтересованный взгляд. – А меня, Юрием Эдуардовичем зовут, – представился он, разливая коньяк по рюмкам. – И хоть я и следователь, но тебе беспокоиться не о чем, это не допрос, Коля – так себе, дружеская обоюдополезная беседа. Ну, а поскольку на носу праздник, то чтобы прибавить настроения, давай по рюмочке, что ли? Ну, с наступающим! – он поднял рюмку и чокнулся со мной.

Завлекает или какой-нибудь психотропной гадости хочет дать? А, была ни была, хренового я ничего не совершил, государство не продал за зелень, чего мне бояться?

Я выпил ароматную, приятно согревающую жидкость и с удовольствием засосал ее долькой лимона. Настроения прибавилось, и я был готов начать нашу беседу.

– Как дела, как учеба? – начал следак разговор издалека.

– Да все путем, вот, сессия на носу, готовиться к экзаменам надо.

– Это что – намек? Но сегодня ты же не будешь готовиться. Насколько мне известно, на эту ночь у тебя были другие планы.

– Были, да сплыли.

– А что так?

– Да не срослось.

– Ну, это ерунда, мы можем помочь твоему горю. На то мы и органы, – с каким-то нажимом проговорил Юрий Эдуардович. – Иногда там, где дает осечку Сатана, КГБ очень даже может оказаться состоятельным.

Я посмотрел на собеседника, лицо которого раскалывала кособокая усмешка, настороженно, не понимая, к чему он клонит.

– А какие у тебя, Коля, отношения с Нечистой Силой? – вдруг спросил он меня и закурил сигаретку, придвигая мне пачку вместе с пепельницей индийской чеканки.

Я чуть не подпрыгнул от изумления.

– Что вы имеете в виду? Ленинское учение материализма не предполагает…

– Да ладно тебе – уче-ение! Это учение для недоучек, всякой серости и подворотни, а мы-то с тобой знаем про кота в мешке, – он мне хитро подмигнул. – Ладно, давай колись. Хочешь послушать?

– Что послушать-то? – я взял предложенную сигаретку и закурил иностранный табачок, теряясь в догадках.

– Да, музычку одну…

Юрий Эдуардович дотянулся до магнитофона и включил его. Катушки завертелись, и я услышал собственный голос, читающий «Заклинание вызова Дьявола». Затем следак прокрутил пленку вперед, и я услышал какие-то шумы, выкрики, хохот, музыку и все то, что сопутствовало моему ритуалу, который я проводил 13 октября.

– Вы все знаете! – вскочив, воскликнул я хрипло.

– Успокойся, Коля, садись назад, садись. На вот, лучше выпей рюмашку и успокойся. – Юрий Эдуардович наполнил мою рюмку до краев снова.

Я выпил залпом, пытаясь привести себя к хладнокровию. Такая филигранная осведомленность! Нет, я явно недооценивал наши спецслужбы. Жаль только, что святое дело попало в немытые руки.

– Как вам это удалось? – спросил я, потянув время и обдумывая: стоит ли мне еще играть со следаком в кошки-мышки или начать все говорить начистоту.

– Да сущие пустяки. Поставили пару жучков: в подоконник и розетку, откуда говорит майор Пронин, – искренне радуясь своему солдатскому остроумию, расхохотался следак, показывая зубы, местами запечатанные в золотые коронки. – А, вообще, Коля, нам не только дворники и парторги стучат, но и барабашки, – еще больше развеселился особист, дохохотавшись до нутряной икоты.

Я окончательно понял, что лучше больше не темнить – не было особого смысла, да и дружеская беседа под коньячок закончится быстрее, и тогда мне не придется встречать Новый Год на пару со следователем вдали от родных пенат.

– Да я просто пытался заключить Договор с Дьяволом, чтобы выиграть машину, вот и все, – сказал я.

– И что – заключил?

– Вроде, да.

– А почему же тогда, вместо машины, ты выиграл всего лишь велосипед?

Я на минуту задумался, хотя уже и не раз размышлял над этим вопросом, не находя ответа. И я снова скорострельно проанализировал события той удивительной ритуальной ночи. Потом, вдруг, вспомнил, что листок, на котором я писал Договор, был из той самой тетради, которую я уронил, будучи у Василия, и что его козел – Черт – топтался по этой, раскрывшейся при падении, тетради на чистых ее листах. Так не мог ли, вместо отпечатка Люцифера, там остаться след от копыта козла? Ведь Договор я писал впотьмах, а подписывал только при одной-единственной зажженной на столе свечке, света которой было явно недостаточно, чтобы разобрать – был ли на Договоре уже отпечаток Чертика или нет. Ведь и при дневном освещении этот след был едва различим.

Этими своими сомнениями я и поделился с Юрием Эдуардовичем.

– Но ведь Люцифуг Рофокаль лично сказал тебе на прощанье, что он подписал бумагу, – возразил мне он.

– Тогда – не знаю…

– А зачем, Коля, тебе была нужна машина?

– Ну, зачем-зачем? – хотел разбогатеть, чтобы жениться, чтобы не с пустыми руками.

– На ней?

Следак бросил на стол стопку фотографий. Там, на одних из них, был запечатлен я с Софьиным пистолетом ТК в руке, рассматривающий ее драгоценности, шмотье в шифоньере, вынимающий шкатулку из корпуса ходиков. Не зря я тогда нутром чувствовал, что за мной следят, только ошибочно приписывал это Софье, вместо КГБ. Вспомнил и Юрия Эдуардовича, в женской одежде и черном парике, законспирированного под уборщицу. На других снимках, не слишком отчетливых, явно сделанных в темноте, наверное, с помощью специальной фототехники, но с узнаваемыми лицами, были запечатлены я и Софья в откровенных постельных сценах.

Я бросил эти снимки на стол и ударил по нему так, что снимки, сердито фыркнув, разлетелись по кабинету.

– Но-но, Коля, не надо так нервничать, успокойся! Здесь – ничего личного, эта наша работа, мы так зарабатываем, – осадил меня голосом, в котором звучал металл, Юрий Эдуардович.

– Ничего себе – работа! Какого хрена я-то сюда попал в ваши заработки?

– Значит, так нужно, сейчас я тебе все объясню. И потом, фотки никуда не уйдут из наших стен, все это только для служебного пользования. Да и что тут такого особенного, чем ты пожертвовал? Вон у нас девчонки из отряда «Красных ласточек» ложатся под мужиков, которых мы разрабатываем, и – ничего. Так они не только мандой своей рискуют, болезни всякие венерические хватают, но и жизнью! А ведь у многих из них мужья, семьи.

– Ну, так вы же сами говорите – такая у вас работа. А я разве у вас на службе состою, разве за это получаю деньги?

Следак откинулся на спинку стула, смахнул рукой на лоб волосы, скрутил их в стручок и стал их доить, задумчиво глядя куда-то в одному ему ведомую даль. Потом повернулся ко мне и, пристально глядя мне в глаза, сказал:

– Деньги, говоришь? А мы заплатим тебе деньги…

С этими словами, Юрий Эдуардович поднял трубку телефона и бросил в нее:

– Бухгалтерия?.. Пономарев, зайди!

Не прошло и минуты, как в кабинет зашел майор – подтянутый, молодцевато скроенный мужчина, лет сорока, с черным, школьным портфелем в руке. Он открыл портфель и вынул оттуда толстый бумажный пакет, запечатанный сургучной печатью, который положил на стол перед следаком. Еще он вынул из того же портфеля какой-то бланк и сказал:

– Распишитесь вот здесь, товарищ подполковник, – и майор кончиком мизинца, с красиво наманикюренным ногтем, прочертил бороздку на бланке.

Голос майора мне показался знакомым, и я вскинул голову, всматриваясь в его лицо. Глубокий шрам на левой щеке заставил меня вспомнить его: это был забулдыга с лопатой, охранявший ночью могилу на Клещихе, на которого я наступил в темноте. И он же был среди поминающих военных на Бугринском кладбище. Значит, спецы следили за каждым моим шагом! И как они так здорово умеют перевоплощаться! Разве можно было поставить в один ряд этого бравого вояку и того замызганного, кладбищенского пьянчужку? Но как они узнали о моем намерении отправиться на кладбище, чтобы заранее там меня ждать, разве я кому-то говорил об этом?

В этот момент майор повернул на меня голову и слегка улыбнулся, но только одними глазами – признал!

Подполковник подписал листок бумаги, который майор положил обратно в портфель, и отпустил того. Потом, сломав сургучную печать на пакете, он развернул бумагу и горкой вывалил на стол пачки денег. Там были упаковки по двадцать пять рублей, всего – восемь пачек. Я мгновенно подсчитал: двадцать тысяч! Сумасшедшие деньжищи! Я невольно заелозил на стуле под рентгеновским взглядом следака, в глубине которого затаилась усмешка.

– За что? – только и сумел пролепетать я.

– Ну, ты же хотел жениться на Софье? Но она поставила тебе некое условие. Считай, что теперь ты его перевыполнил. Там, где не получается у Дьявола – иногда выходит у КГБ. До «без пяти двенадцать» у тебя еще есть полтора часа, мы тебя даже на машине нашей до гостиницы подвезем. Да еще и до номера проводим, чтобы ничего не случилось. А то мало ли что? И в праздники бандюганы не спят. И хороший букет роз дадим, и новенькую бутылочку «Мартеля», ведь твое виски уже распечатано, неудобно в таком виде нести с собой.

Черт побери, ну, конечно, они и про ее условия знают! И дают такие баснословные деньги! Моим родителям вдвоем надо горбатиться за эти деньги лет десять, чтобы столько заработать. Вот он – журавлик в руке! Стоит протянуть только руку. Но обратно уже пальцы не дадут расцепить. Могу в такой капкан попасть – похуже будет, чем душу заложить. Надо обмозговать: за что же мне суют эту гору денег. Бесплатным бывает только сыр в мышеловке.

Моя рука сама потянулась к бутылке, особист не возражал, и я наполнил обе рюмки. Чокнувшись с собеседником, опустошил свою и, не закусив, закурил новую сигаретку. Сделав несколько полных затяжек, сказал:

– Нет, вы меня не поняли, Юрий Эдуардович. Я спросил не «на что», а «за что» мне столько денег.

– Умненький мальчик! Вот это уже по-деловому. Давай теперь взаимно откроем карты. Софья Буяновская, она же Софья Хэг… Кстати, ты знаешь, что в переводе на русский это означает «черт», «ведьма»?

– Нет, я полагал, что ее фамилия переводится словом «карга».

– Ну, это только один из вариантов перевода… Так вот, она намеревается выехать из страны девятого января. Ее приглашает, как записано в условиях контракта, на месяц к себе на гастроли «Конвент Гарден». Знаешь такой?

– Еще бы – Лондонский Королевский Театр Оперы и Балета!

– Вот именно – знаешь! Вот что значит, вращаться в бомонде. А я, если б не занимался делом Буяновской, так и слыхом не слыхивал бы об этом публичном заведении. Да ладно об этом. Так вот, все документы на выезд: виза, загранпаспорт и прочее, у нее уже на руках. По нашим сведениям она выезжает вместе с гражданином Швеции Оделем Матсом, находящимся в Новосибирске в служебной командировке. Кстати, Коля, ты видел его сегодня в гостинице. Этот Одель Матс – единственный сын и наследник мультимиллионера Фредерика Матса. Улавливаешь? Далее нам известно, что в Британии они собираются оформить брак, и, таким образом, Софья станет невозвращенкой.

– Выходит, вы, то есть КГБ, заинтересовано, чтобы я воспрепятствовал Софье остаться за границей?

– Не совсем так, – поморщился Юрий Эдуардович. – На самом деле, нам не важно, где она будет жить, может, в загранке даже лучше, нам важно другое: из первых рук получать о ней информацию и ее контактах с потусторонним миром.

– То есть? Она что, на самом деле ведьма? – я был в очередной раз потрясен следаком.

– Ну, ведьма – не ведьма, она такая, как ты. Вы с ней одного поля ягода. Только она точно продала душу Дьяволу, а что касается тебя, то это еще большой вопрос.

– Какая-то чертовщина! Я где, собственно, нахожусь – в серьезных органах или в каком-то мистическом ордене «Креста и попугая»? И почему между мной и Софьей вы ставите знак равенства?

– Вот потому, что ты находишься именно в серьезных органах, а не в какой-нибудь дубовой конторе, мы и интересуемся вами и такими, как вы. Не мне тебе объяснять, что потусторонние, или параллельные, миры существуют. Конечно, государство официально этот факт не признает, поскольку он не лезет ни в какие рамки теории социалистического материализма, но проблемой этой занимается на высочайшем уровне, впрочем, как и на Западе. В наших органах работают целый институт и иные подразделения, связанные с этой проблемой, сотни и тысячи людей. А почему? Да потому, что процессы, происходящие там, напрямую влияют на наш мир, на политику, экономику и прочее. Причем, в глобальных масштабах. И вот, у нас пришла идея осуществления обратной связи. Программируемой обратной связи. То есть, для того, чтобы получить желаемое развитие событий на Земле, мы должны определенным образом влиять на Них – Там. Улавливаешь? Вот этим и занимается конкретно наш отдел паронормальных транскоммуникаций и ваш покорный слуга, в их числе.

– Так вы, Юрий Эдуардович, к чему все клоните?

– Ну, хорошо, буду конкретнее. Таких людей, отмеченных Небесами – Богом ли, Дьяволом – не в этом суть, существует два типа: такие, как ты, и такие – как Софья. Видишь ли, вокруг людей, вам подобных, группируются аномальные события, вы для них, как своеобразный магнит. К сожалению, таких, как вы людей – единицы, поэтому вы для нас – бесценный материал. Причем, субъекты из первой группы, к которой принадлежишь ты, влиять на развитие грядущего, если и могут, то весьма ограниченно, либо узко целенаправленно. Люди второй группы, как та же Софья – могут намного шире, хотя и не так эффектно, как ты и тебе подобные. А из-за широкого спектра потусторонних действий, людей из второй группы нам желательно держать к себе поближе. И Софья нам особенно интересна, но она находится, так сказать, вне нашей юрисдикции, под покровительством более могучих сил, ты знаешь каких, и влиять на нее мы не можем. А очень бы хотели. И в этом помочь нам можешь только ты.

– А, я понял, вы хотите сделать из меня стукача!? За это вы и суете мне эти бешеные деньги, – возмутился я.

– А ты не кипятись, я же еще не все сказал, а ты уже в бутылку полез. Ты же хотел на ней жениться, так? Вот мы и поможем тебе. А ты поможешь нам, и стучать тебе не надо. Ты просто будешь, как бы ненароком, проводить на нее наши идеи, осуществлять наши замыслы. А это не стукачество, это работа, и работа творческая. Тем более что из вас может получиться уникальный тандем, способный перевернуть историю целого мира! Одиночки, вроде Распутина – да-да, святой старец был тайным агентом царской охранки, нашей предшественницы – всегда добивались меньше. Он, к примеру, не смог предотвратить вступление России в Первую Мировую Войну. И он из той же категории, что и ты. А вот, например, Сталин – это человек из второй категории – он, несомненно, добился большего, но был тоже вне нашего влияния. Он, как и Софья, работал на Люцифуга Рофокаля. На него же работали и Гитлер с Гиммлером, называвшие своих покровителей из потустороннего мира «умами внешними». Но зато это был тандем, и какой! Они из пепла подняли Германию и сделали ее сильнейшей страной мира. А уже то, что Германия столкнулась с Советским Союзом – это было одним из коварнейших планов Ада. Тут еще много чего есть рассказать, но у нас мало времени, да и пока ты не наш – не могу это рассекречивать.

– Послушайте, Юрий Эдуардович, я поражаюсь – неужели руководство КГБ, Андропов, в частности, допускают эти все мистические разработки. Ведь там все коммунисты, материалисты до мозга костей?

– А что Юрий Владимирович? И предшественники его – и Шелепин и Семичастный, и некоторые другие ранешние руководители, вели эту работу. В свое время сам Ленин поручил Глебу Бокию составить на эту тему «Черную книгу». Правда, в тридцать седьмом, по указке Сталина, который решил поставить на эти дела своих людей, Бокия казнили, дела передали другим…

Поежившись, подполковник, замолк, барабаня пальцами по столу, потом, вздохнув, продолжил:

– У нас ведь сейчас даже специально наш отдел организован, паранормальных коммуникаций, я говорил тебе-нет? Особо засекреченный. Формально он входит в Первое главное управление, но кроме Председателя КГБ, которому он напрямую подчиняется, и самих работников отдела, о нем реально никто ничего не знает. Даже ЦК! Отдел и в каких-либо документах не отмечен, вроде, как его не существует вообще – нулевой отдел, так сказать отдел «zero», – следак оглушительно рассмеялся. – Вроде мы, как склад по хранению какой-нибудь хлорки. А если серьезно, то мы Андропову подчинены чисто формально, поставляем информацию, так сказать, а оперативно мы получаем задание от некоего Неизвестного, одного из той обоймы, кто направляет судьбы мира.