Текст книги "История Мексиканской революции. Том III. Время радикальных реформ. 1928–1940 гг."

В своих мемуарах Портес Хиль совершенно безосновательно обвинял советского полпреда в Мексике Макара во вмешательстве во внутренние дела страны. К тому же, в отличие от своей предшественницы Коллонтай, Макар был, мол, человеком «малокультурным» и не стремился понять традиции и обычаи Мексики. Эти голословные утверждения Портеса Хиля не выдерживают никакой проверки фактами.

Александр Михайлович Макар был журналистом и, как показывают его докладные записки в центр, блестяще владел слогом. Имея опыт дипломатической работы в Италии, он уже перед приездом в Мехико знал немецкий, французский, английский языки, латынь и греческий. В Мексике он сразу же взялся за испанский и уже 3 сентября 1928 года перед показом в полпредстве фильма «Октябрь» произнес на нем вступительное слово, что с удовлетворением отметила отнюдь не левая мексиканская газета «Эль Универсаль»[128]128
  Сизоненко А. И. В стране ацтекского орла: Первые советские полпреды в Мексике. М., 1969. С. 64–65.


[Закрыть]. Никто из европейских дипломатов да и тот же Морроу знанием языка страны пребывания не блистал.

Кстати, 18 февраля 1929 года советское полпредство посетил Портес Хиль, что было единственным случаем такого рода – обычно в иностранные посольства президент страны не ходил. Что касается стремления познать традиции Мексики, то за себя говорит факт присвоения Макару 13 августа 1929 года звания почетного члена мексиканского географического и статистического общества. В в декабре того же года Макар прочел в обществе лекцию на испанском языке об экономике СССР. «Уважаемый дипломат сделал интереснейшее сообщение, – писала газета «Эксельсиор»[129]129
  Сизоненко А. И. В стране ацтекского орла: Первые советские полпреды в Мексике. М., 1969. С. 68.


[Закрыть].

Наиболее красноречиво об авторитете Макара в Мехико свидетельствует тот факт, что 7 ноября 1929 года на прием по случаю очередной годовщины Октябрьской революции в советское полпредство пришли 7 министров правительства, а также кандидат на пост президента от НРП Ортис Рубио. Таким вниманием не могло похвастаться ни одно посольство в Мехико.

Казалось, летнее обострение в отношениях между СССР и Мексикой прошло, хотя аресты мексиканских коммунистов в стране не прекращались, а напротив, даже усиливались. В этих условиях кандидат в президенты от Рабоче-крестьянского блока фактически был вынужден выйти из борьбы.

Естественно, меры мексиканских властей против компартии не могли не сказаться на отношениях между Мексикой и СССР, причем инициативу обострения взяло на себя именно мексиканское правительство.

Во время своих встреч с Макаром Портес Хиль приводил в пример Италию: там существует антикоммунистический режим, однако СССР поддерживает с этой страной хорошие отношения. И только с самыми дружественными СССР странами – Китаем и Мексикой – Москва ведет ожесточенную полемику. Пример Китая характерен, хотя говорит скорее против аргументации Портеса Хиля – и там, и в Мексике коммунистов не только арестовывали, но и убивали, и никаких хороших отношений с Чан Кайши Советский Союз, конечно, в то время не поддерживал. Наоборот, дело дошло до вооруженного советско-китайского конфликта на КВЖД, который спровоцировала именно китайская сторона.

Пишет Портес Хиль и о шпионаже против мексиканской дипмиссии в Москве, хотя ни один мексиканский посол протестов на этот счет не заявлял[130]130
  В то время дипломатическая миссия Мексики в Москве возглавлялась дипломатом в ранге посланника – наименование «посол» употребляется в тексте для простоты понимания, когда речь идет о главе диппредставительства.


[Закрыть].

В декабре 1929 года мексиканское правительство решило разорвать дипломатические отношения с СССР. В конце года Москву покинул мексиканский посланник Сильва Эрцог, объяснивший Литвинову свой отъезд поручением правительства Мексики изучить ряд вопросов в Центральной Европе. В Берлине Сильва Эрцог встретился с поверенным в делах СССР в Германии Бродовским и говорил, что с оптимизмом смотрит на будущее советско-мексиканских отношений и скоро вернется в Москву[131]131
  Сизоненко А. И. В стране ацтекского орла: Первые советские полпреды в Мексике. М., 1969. С. 73.


[Закрыть]. Это было неправдой.

6 января 1930 года Макар присутствовал на традиционном новогоднем приеме для дипкорпуса во дворце Чапультепек, который устраивал Портес Хиль. А уже 23 января мексиканское правительство отозвало из Москвы весь состав своей дипмиссии, аргументировав это выступлениями против мексиканских посольств в ряде городов Европы и Латинской Америки. Всю ответственность за демонстрации протеста, не приводя каких-либо конкретных фактов, администрация Портеса Хиля свалила на СССР.

Но Москва все еще пыталась спасти положение. В беседе с корреспондентом ТАСС 2 февраля 1930 года Литвинов отметил, что «отношения между обеими странами и правительствами все время не оставляли желать ничего лучшего… Само собой разумеется, никаких конфликтов, ни политических, ни экономических, между Советским Союзом и дальней Мексикой не возникало и возникать не могло».[132]132
  «Известия», 2.02.1930.


[Закрыть] Приведенный мексиканским правительством аргумент о коммунистических интригах против Мексики, якобы поощряемых и направляемых СССР, Литвинов счел смехотворным: «Повод слишком смешной, чтобы на нем долго останавливаться, но так как никаких других причин для разрыва отношений не существует и мексиканским правительством не приведено, то остается предположить, что мексиканское правительство в данном случае действовало под давлением внешних сил»[133]133
  «Известия», 2.02.1930.


[Закрыть]. Намек на США был более чем прозрачным.

Однако правительство Мексики все же пошло на разрыв и предписало советскому полпредству покинуть страну. 8 февраля 1930 года Макар выехал из Мехико в Веракрус. Его провожали друживший и с первым полпредом Пестковским, и с самим Макаром министр промышленности и торговли де Негри и много других видных представителей общественной жизни Мексики.

9 февраля 1930 года мексиканская полиция совершила налет на советское полпредство, а в конце апреля был арестован и выслан торговый представитель СССР[134]134
  Торгового договора, в котором за персоналом торгпредств признавался бы дипломатический статус, между СССР и Мексикой тогда не существовало. Переговоры о его заключении только велись, и камнем преткновения был как раз дипломатический статус сотрудников торговых представительств, на котором настаивал Советский Союз. Мексиканцы не хотели на это идти.


[Закрыть]. Установленные в 1924 году советско-мексиканские дипломатические отношения оказались разорванными по инициативе мексиканской стороны.

Взвалив на СССР ответственность за рост авторитета и активную деятельность мексиканской компартии, правительство Мексики весь 1929 год проводило аресты коммунистов, стараясь полностью ликвидировать партию.

К сожалению, и сама МКП ослабила себя. В июле 1929 года в подполье прошел пленум руководства партии, принявший решение о «большевизации» компартии. Под разными предлогами за прежние ошибки из партии исключили самых видных ее членов. Урсуло Гальван, лидер Национальной крестьянской лиги и опора коммунистического влияния на крестьянство, был исключен из партии как «агент буржуазии, предавший интересы пролетариата».[135]135
  Concheiro E., Modonesi M., Crespo H. G. El comunismo: otras miradas desde América Latina. Mexico, UNAM, 2007. P. 573.


[Закрыть] Гальван считал, что надо продолжать сотрудничать с правительством в реализации аграрной реформы.

Мотивы исключения Сикейроса были еще более странными: он поддерживал отношения с уругвайской поэтессой Бланкой Лус Брум, а та, в свою очередь, – с находившимся в Мексике в эмиграции никарагуанским патриотом Аугусто Сесаром Сандино. Однако МКП в то время прохладно относилась к Сандино, так как он поддерживал хорошие отношения с правительством Портеса Хиля. В связи с этим Сикейросу предписали по соображениям безопасности порвать контакты с Бланкой Лус Брум, которая в то время была его гражданской женой и имела трехлетнего ребенка от прежнего брака. Партия опасалась, что через Сандино мексиканская полиция сможет найти и арестовать последних находившихся еще на свободе членов руководства компартии. Сикейрос не захотел бросить свою жену без денег в чужой для нее стране, за что и был исключен как нарушитель партийной дисциплины.

Сам Сикейрос укрывался от полиции в консульстве Уругвая, но каждую ночь, обманывая бдительность полиции, навещал жену. 1 мая 1930 года его все же арестовали, когда он покинул консульство, чтобы принять участие в первомайской демонстрации[136]136
  Stein P. Siqueiros: his life and works. International Publishers and Co, 2004. P. 67.


[Закрыть].

На июльском пленуме 1929 года Диего Ривера пытался возражать против новой левацкой линии партии. Он доказывал, что не вся мексиканская буржуазия, как считал Коминтерн, переродилась и стала контрреволюционной. Такие министры правительства, как Марте Гомес и Рамон де Негри, являются твердыми сторонниками социальных реформ, и партия не должна прекращать с ними сотрудничество. Однако июльский пленум МКП заклеймил Марте Гомеса наряду с Кальесом и Портесом Хилем как «могильщиков революции». Репрессии против коммунистов и разоружение крестьянских организаций, по мнению компартии, указывали на то, что, маскируясь левой фразой, правительство Мексики стало приобретать фашистские формы.

В области профсоюзной политики пленум решил трансформировать борьбу за экономические интересы рабочих в политическую борьбу против правительства, империализма, реформизма и за социализм.

Эта точка зрения и победила. Компартия констатировала обострение классовой борьбы и постановила готовить восстание против реакционного режима с целью установления в Мексике советской власти. Такая линия, по сути, обрекала партию на нелегальное положение.

Основания для исключения из партии Диего Риверы были серьезными. Когда власти запретили компартию, он расписывал фрески в Национальном дворце. Газеты обрушились на правительство с критикой: почему «бездарный мазила»[137]137
  Та к назвал Риверу губернатор штат Дуранго Террронес Бенитес 3 августа 1929 года в газете «Универсаль». Осповат Л. С. Диего Ривера. М., 1969. С. 282.


[Закрыть] и лидер антинациональной партии расписывает Национальный дворец? Портес Хиль был хитрее: он решил предложить Ривере государственный пост, зная, что компартия в знак протеста против репрессий запретила своим членам занимать любые должности в госаппарате. Ривере был предложен пост директора Академии изящных искусств, он без разрешения руководства МКП согласился и был исключен из компартии. Ривера позднее считал, что его исключили за дело: «Если бы я оставался в рамках партийной дисциплины, то сам бы голосовал за мое исключение… Отбирая у меня членский билет, партия лишь выполнила свой долг»[138]138
  Осповат Л. С. Диего Ривера, М.,1969, С. 285.


[Закрыть].

В результате репрессий правительства и сектантской политики «самоочищения» численность компартии, которая в 1927-1928 годах выросла в 4 раза до 2,5 тысячи человек, после лета 1929 года упала до 600 членов[139]139
  Очерки новой и новейшей истории Мексики. М., 1960. С. 384.


[Закрыть]. Позднее мексиканская компартия осудила решения собственного июльского пленума 1929 года как «левацкий загиб». Справедливости ради надо отметить, что сектантские решения коммунисты Мексики приняли под давлением Коминтерна. В Мексику был направлен работник Коминтерна Михаил Грольман (оперативный псевдоним Освальд), который и подготовил пленум МКП в июле 1929-го. Осенью того же года Грольмана выслали из страны, причем существует даже точка зрения, что в полицию на него донес не кто иной, как Диего Ривера[140]140
  Concheiro E., Modonesi M., Crespo H. G. El comunismo: otras miradas desde América Latina. Mexico, UNAM, 2007. P. 572.


[Закрыть].

Если Портес Хиль без колебаний разорвал дипломатические отношения с СССР, страной, настроенной к Мексике весьма дружественно, даже несмотря на репрессии против коммунистов, то «сердечные» отношения с США, установившиеся по время последнего года президентства Кальеса, он старался поддерживать любой ценой. Такая линия помогла правительству Мексики подавить опасный военный мятеж Эскобара.

Американцы, однако, не преминули запросить за свою помощь при подавлении восстания ряд уступок.

В 1923 году были заключены мексиканско-американские соглашения, по которым, в частности, создавалась смешанная комиссия по разбирательству претензий граждан США, чье имущество пострадало во время революционных событий в Мексике, особенно в ходе аграрной реформы. Срок работы комиссии истекал 17 августа 1929 года, и 17 июня Вашингтон предложил Мексике продлить его еще на два года[141]141
  Foreign Relations of the United States (FRUS). Volume III, 1929. P. 434.


[Закрыть]. Портесу Хилю не оставалось ничего другого, как согласиться, и 2 сентября была подписана двусторонняя конвенция о продлении сроков работы смешанной комиссии.

Добились американцы от Мексики и уступки по главному для себя на тот момент внешнеполитическому вопросу. В апреле 1929 года, когда мятеж Эскобара был еще не подавлен, посол Морроу запросил аудиенцию у Портеса Хиля и потребовал, чтобы Мексика признала марионеточное правительство Никарагуа, пришедшее к власти в результате военного переворота и державшееся исключительно на штыках американской морской пехоты. Против правительства президента Монкады боролись никарагуанские патриоты во главе с генералом Аугусто Сесаром Сандино. При Кальесе Мексика оказывала сандинистам военную помощь, однако сближение Кальеса с США в 1927-1928 годах, по сути, эту помощь прекратило. Сандино испытывал острую нужду в оружии и боеприпасах в условиях существенного превосходства морской пехоты США (американцы использовали против сандинистов авиацию) и мог надеяться только на военные поставки из Мексики.

Портес Хиль в признании Монкаде отказал и даже попросил Морроу на миг представить, что иностранные войска находятся на территории США и поддерживают там угодное себе правительство. Разве можно его признавать?[142]142
  Portes Gil E. Autobiografia de la Revolucion Mexicana // www.antorcha.net/…/autobiografia/bibliografia.html


[Закрыть] В качестве компромисса Портес Хиль предложил, чтобы американские войска покинули Никарагуа, и тогда Сандино под гарантии Мексики немедленно сложит оружие. Морроу пообещал передать это предложение в Вашингтон, откуда вскоре пришел отрицательный ответ. В США понимали, что как только морская пехота покинет Никарагуа, режим Монкады немедленно падет. Сам Монкада в интервью «Нью-Йорк Таймс» заявил: «Американская морская пехота является единственной гарантией свободы и процветания. Если она покинет Никарагуа, воцарится анархия…»[143]143
  Гонионский С. А. Сандино. М., 1965. С. 77.


[Закрыть] Мексиканское посольство в Коста-Рике направило своего представителя в Манагуа, чтобы убедить Монкаду пойти на мирное урегулирование внутриполитического кризиса, но тот наотрез отказался.

Тогда мексиканцы согласовали с Сандино еще более выгодный для США и их ставленника компромисс: Сандино готов сложить оружие только в обмен на обещание государственного департамента США вывести войска из Никарагуа. Но американцы были не готовы и на это. Видимо, они не сомневались в военном успехе своей кампании против Сандино.

В марте 1929 года в Мехико прибыл личный представитель Сандино капитан Паредес, мексиканец по национальности. Он попросил Портеса Хиля помочь никарагуанским патриотам оружием. Однако президент Мексики отказался, заявив, что не хочет осложнять отношения с США. Зато Портес Хиль предложил, чтобы Сандино оставил Никарагуа и эмигрировал в Мексику. Выбора у Сандино фактически не было, и в первых числах июня 1929 года он покинул территорию Никарагуа, а 25 июня въехал в Мексику.

Американцы торжествовали. В никарагуанской столице Манагуа американская морская пехота осквернила городское кладбище, чем вызвала даже протест Монкады.

В июне 1929 года Морроу поинтересовался у Портеса Хиля, верны ли слухи о том, что Мексика предоставила Сандино политическое убежище. Портес Хиль, стараясь представить свою капитуляцию как моральную победу, «предупредил» Морроу, что Сандино находится под защитой правительства Мексики, и оно не допустит возможных покушений на его жизнь.

Самой главной внутриполитической проблемой правительства Портеса Хиля был продолжавшийся конфликт между церковью и государством, на фоне которого не утихало восстание «кристерос».

Как уже упоминалось, еще будучи министром внутренних дел в кабинете Кальеса, Портес Хиль отдал указание прекратить пытки и незаконные аресты верующих. Однако на местах и армейские, и гражданские власти продолжали преследования, пополняя тем самым ряды восставших.

В ноябре 1928 года начался процесс над убийцей Обрегона Торалем, который проходил в условиях открытого давления сторонников покойного президента на суд. Адвокату подсудимого не давали говорить, прерывая его выступления криками «Смерть убийце!» и «Смерть проститутке Конче!»[144]144
  Meyer M., Sherman W. The Course of Mexican History. New York, 1987. P. 590. Имелась в виду монахиня Консепьсон Асеведо де Льята («матушка Кончита»), которой приписывали подстрекательство Тораля к покушению на Обрегона.


[Закрыть]. Судьям приходилось вести заседания, вооружившись, чтобы воспрепятствовать суду Линча над Торалем прямо в зале. Вдова Обрегона попросила помиловать молодого убийцу, но ее никто не слушал. Толпа угрожала судьям расправой, если те помилуют обвиняемого. В этих условиях смертный приговор был предрешен.

7 февраля 1929 года Портес Хиль получил прошение адвокатов Тораля с просьбой о помиловании. Одновременно в полицию пришло письмо, в котором Портесу Хилю, его жене, матери и двухлетней дочке угрожали смертью, если он отклонит прошение. В это время Портес Хиль совершал поездку по стране в президентском поезде. Письмо с угрозами подписала Лига защиты религиозной свободы – политическое крыло «кристерос». Последние были известны как раз тем, что активно подрывали поезда, не обращая внимания на количество жертв.

Портес Хиль, однако, не испугался и в тот же день отклонил прошение о помиловании Тораля. 9 февраля 1929 года убийца Обрегона был казнен.

Утром 10 февраля примерно в половине седьмого утра, когда президент одевался, раздался сильный взрыв. Поезд находился тогда в штате Гуанахуато, где позиции «кристерос» были довольно сильны. Портесу Хилю повезло. «Кристерос» взорвали локомотив, когда он проезжал через мост, отчего сам паровоз упал с моста, но вагон президента не пострадал.

Через светских дам из Лиги защиты религиозной свободы полиция довольно легко вышла на исполнителей подрыва президентского поезда. Подрывником оказался молодой парень 17 лет Фернандо Ислас, которого религиозные фанатики толкнули на самоубийственное преступление, предоставив 300 песо на закупку взрывчатки. Портес Хиль опасался, что парня убьют без суда, и распорядился отправить его на отдаленный остров Трех Марий. Там находилась в заключении «матушка Кончита», а вскоре туда же начали ссылать коммунистов.

Портес Хиль понимал, что продолжавшийся внутриполитический конфликт серьезно ослабляет международные позиции Мексики, особенно по отношению к США, подрывает финансовую стабильность,[145]145
  В августе 1928 года Мексика была вынуждена прекратить обслуживание внешнего долга. Промышленность страны работала только на 50 % своей мощности. См. Meyer J. La cristiada: el conficto entre la Iglesia y el Estado 1926–1929. Mexico, 2005. P. 365.


[Закрыть] и каждый день приводит к человеческим жертвам. Если от добычи нефти государство получило в 1924 году 57 миллионов песо, то в 1928 году – лишь 19,9 миллиона. По официальным данным военного министерства Мексики, в стычках с «кристерос» каждый месяц с обеих сторон погибали 800–1000 человек.

В мае 1929 года Морроу сообщал в Вашингтон, что настроение общества в Мексике подавленное и никто не верит в способность правительства подавить движение «кристерос»[146]146
  Meyer J. La cristiada: el conficto entre la Iglesia y el Estado 1926–1929. Mexico, 2005. P. 366.


[Закрыть]. Правительству Мексики нужен был мир.

Еще Кальес весной 1928 года через посредничество Морроу пытался найти общий язык с находившимся в США в эмиграции мексиканским епископатом, однако смерть Обрегона и последовавший за ней острый внутриполитический кризис прервали переговоры.

Весной 1929 года после подавления мятежа Эскобара у «кристерос» исчезла последняя надежда на победу или хотя бы почетный мир. Освободившаяся после разгрома мятежа армия нанесла измотанным отрядам «кристерос» ряд чувствительных поражений. Это дало возможность Портесу Хилю предложить католикам мир с позиции силы.

1 мая 1929 года в интервью иностранному корреспонденту ряда европейских и американских газет Дюбосе Портес Хиль заявил, что не считает церковь как таковую ответственной за кровавые акты фанатиков-«кристерос»: «…правительство не обвиняет в этом католические элементы страны…оно ни в коем случае не преследует религию»[147]147
  Ларин Н. С. Борьба церкви с государством в Мексике (Восстание «кристерос» в 1926–1929 гг.). М., 1965. С. 283.


[Закрыть]. А если во главе банд «кристерос» и стоят отдельные священники – то это отбросы духовенства. Правительство Мексики, подчеркнул Портес Хиль, не будет препятствовать возобновлению богослужений в храмах, если священники будут уважать закон и воздерживаться от политической пропаганды.

Уже 2 мая архиепископ Мексики Леопольдо Руис-и-Флорес ответил на интервью Портеса Хиля заявлением в примирительном духе: «Религиозный конфликт в Мексике не мотивирован причинами, которые не могли бы разрешить люди доброй воли. В качестве доказательства этой доброй воли слова Президента Портеса Хиля имеют большое значение»[148]148
  Portes Gil E. Autobiografia de la Revolucion Mexicana // www.antorcha.net/…/ autobiografia/bibliografa.html


[Закрыть].

Мосты, таким образом, были наведены. 8 мая 1929 года на встрече с прессой в Мехико Портес Хиль одобрительно отозвался о заявлении архиепископа и выразил готовность встретиться с ним для урегулирования конфликта между государством и церковью. Текст заявления Портеса Хиля был передан через американское посольство в Мехико в госдепартамент и Ватикан.

11 мая 1929 года Морроу рекомендовал архиепископу Руису-и-Флоресу обратиться с письмом на имя Портеса Хиля. Проект письма американский дипломат заготовил заранее[149]149
  Ларин Н. С. Борьба церкви с государством в Мексике (Восстание «кристерос» в 1926-1929 гг.). М., 1965. С. 286.


[Закрыть]. В нем фактически уже содержался искомый компромисс: церковь соглашалась на обязательную регистрацию властями священников, но при условии, что те предварительно будут утверждены епископатом. Признавая светский характер образования, церковь обязалась также заниматься преподаванием религиозной доктрины вне школ «в подходящем для этого месте». Со своей стороны, мексиканское правительство подтверждало, что Конституция 1917 года не направлена на разрушение церкви.

Почти месяц архиепископ Руис-и-Флорес советовался с госдепартаментом и Ватиканом и, получив «добро», 8 июня 1929 года в сопровождении епископа Паскуаля Диаса прибыл в Мексику. Для обеспечения безопасности католической делегации к поезду, в котором ехал Руис-и-Флорес, был прицеплен вагон посла США. Опасаясь эксцессов, оба священнослужителя сошли еще до того, как поезд достиг Мехико, и проделали остаток пути на автомобиле. В столице гости остановились в доме военно-морского атташе посольства США.

12 и 13 июня 1929 года епископы встретились с президентом Мексики и в ходе бесед с Портесом Хилем выработали компромисс. За основу было взято письмо Морроу, которое 18 июня Портес Хиль фактически представил как свое предложение по урегулированию конфликта. Епископы для соблюдения приличий подождали три дня и согласились.

Согласно совместной декларации[150]150
  Она была оформлена в виде раздельных заявлений для прессы обеих сторон переговоров.


[Закрыть] от 21 июня 1929 года положение закона 1926 года, по которому государственные власти регистрировали священников (что означало разрешение на богослужение), оставалось в силе. Однако государство в качестве уступки обязалось не регистрировать тех, кто предварительно не был бы одобрен епископатом. Религиозное образование в государственных школах по-прежнему запрещалось, однако церкви разрешалось проповедовать свою доктрину детям в храмах. Наконец, за служителями культа как обычными гражданами сохранялось полное право обратиться в Конгресс с требованием об отмене закона 1926 года или его отдельных положений.

Таким образом, обе стороны сохранили лицо, хотя главное требование церкви, которое и привело к восстанию «кристерос», – отмена закона 1926 года, выполнено не было. Генерал Роберто Крус так оценил достигнутый компромисс: «Они (церковь – прим. автора) нарушают Конституцию, но немножко. Мы притворяемся дураками, но тоже немножко»[151]151
  Krauze E. Plutarco Calles. Reformar desde el origin. Mexico, 1992. P. 98.


[Закрыть].

После достижения соглашения с церковью была объявлена амнистия всем бойцам отрядов «кристерос», которой воспользовались примерно 14 тысяч человек. Характерно, что Портес Хиль не стал подписывать с «кристерос» никаких документов, не желая признавать их воюющей стороной. Он лишь устно согласился на предложения об условиях прекращения борьбы, которые от имени «кристерос» были переданы ему одним из руководителей Лиги защиты религиозной свободы Луисом Бельтраном.

Рядовым участникам банд «кристерос» оплачивался проезд в любой конец Мексики, где они хотели поселиться. «Офицерам» «кристерос» было даже позволено сохранить личное оружие. За каждую сданную винтовку правительство выплачивало 25 песо.

По всей Мексике 26–27 июня 1929 года после трехлетнего перерыва возобновились богослужения.

12 июля с манифестом к мексиканскому народу обратилась Лига защиты религиозной свободы, подчеркнувшая с горечью, что узнала о соглашении правительства и епископата из газет. Будучи поставленной церковью перед фактом, лига объявила о прекращении вооруженной борьбы.

В августе 1929 года командующий Национальной гвардией (так именовали себя «кристерос») Дегольядо издал приказ о роспуске своей армии. В приказе ясно говорилось о предательстве церкви: «Национальная гвардия перестает существовать, будучи не побежденной ее врагами, но покинутой теми, кто должен был бы в первую очередь получить ценные плоды ее самоотверженности и жертв»[152]152
  Ларин Н. С. Борьба церкви с государством в Мексике (Восстание «кристерос» в 1926–1929 гг.).. М., 1965. С. 297.


[Закрыть].

В манифесте от 25 июня 1929 года мексиканская компартия осудила соглашение правительства с церковью: «Церковь, которая в течение веков представляла феодально-латифундистские порядки, теперь будет представлять также интересы класса капиталистов, класса предпринимателей-эксплуататоров. Церковь – вечный инструмент, необходимый для удержания в темноте и подчинении широкие народные массы, теперь снова с удвоенной силой возьмется за дело разрушения среди народных масс той небольшой доли политической сознательности, которую они приобрели в ходе революции»[153]153
  Ларин Н. С. Борьба церкви с государством в Мексике (Восстание «кристерос» в 1926–1929 гг.). М., 1965. С. 292–293.


[Закрыть].

26 июня 1929 года «Правда» откликнулась на окончание религиозного конфликта в Мексике заметкой «Мексиканское правительство капитулировало перед реакцией», тональность которой объяснялась, бесспорно, только что произошедшим запретом компартии Мексики. Отмечалось, что «соглашение, заключенное между правительством и духовенством вызвало недовольство в ряде районов. В штате Мичоакан крестьяне заявили о своем возмущении соглашением и в знак протеста пытались занять церкви»[154]154
  Правда, 26.06.1929.


[Закрыть]. 28 июня «Правда» сообщила под заголовком «Мексиканское правительство в союзе с реакционерами», что «в Мексике отменен закон, которым ограничивались имущественные права католической церкви. Церковные здания возвращаются духовенству»[155]155
  Правда, 28.06.1929.


[Закрыть].

Действительно, после того как церковь в августе 1926 года прекратила богослужения в храмах, они были переданы под надзор местных комитетов граждан тех населенных пунктов, где находились. Теперь все здания были возвращены церкви.

Ликвидация церковного конфликта была большим достижением Портеса Хиля. Временный президент попытался также решить и рабочий вопрос в стране.

Статья 123 Конституции 1927 года провозглашала основные права рабочих, однако на местах трудовое законодательство должны были принимать правительства штатов. А они с этим не спешили. В 1928 году только четыре штата – Сонора. Юкатан, Веракурус и Тамаулипас – приняли местные трудовые кодексы[156]156
  Принятие трудового кодекса было одним из первых шагов Портеса Хиля на посту губернатора Тамаулипаса.


[Закрыть]. Рабочие требовали принятия федерального трудового законодательства. Однако КРОМ и лабористы, которые при Кальесе имели в стране огромное влияние, с этим не торопились. В самом же Конгрессе ненависть к Моронесу и КРОМ большинства депутатов была настолько сильной, что они блокировали принятие федерального трудового законодательства подчас только затем, чтобы насолить Моронесу.

15 ноября 1928 года Портес Хиль предложил созвать встречу профсоюзов и представителей предпринимателей для того, чтобы выработать взаимоприемлемый проект трудового кодекса, который после этого должен был быть представлен на рассмотрение Конгресса. В качестве платформы для обсуждения Портес Хиль предложил правительственный вариант, который был весьма радикальным по меркам того времени даже в мировом масштабе (например, в США ничего подобного в тот период даже не обсуждалось).

Инициатива Портеса Хиля именно в тот период объяснялась еще и политическими соображениями – он хотел показать общественности, что не КРОМ, а правительство по-настоящему заботится о нуждах рабочих.

Проект закреплял 8-часовой рабочий день (работа в ночное время была ограничена семью часами), обязательный еженедельный отдых, оплачиваемый отпуск после пяти лет работы[157]157
  Соколов А. А. Рабочее движение Мексики (1917–1929). М., Издательство МГУ, 1978. С. 220.


[Закрыть]. Предприниматели были обязаны образовать страховой фонд, из которого осуществлялись выплаты в случаях производственного травматизма. В этот фонд направлялась и часть зарплаты рабочих. Портес Хиль предлагал даже создать на каждом частном предприятии смешанные советы из представителей рабочих и предпринимателей для оперативного решения возникающих конфликтов. Одновременно проект трудового кодекса провозглашал отмену всех законов штатов, выходящих за рамки статьи 123 Конституции. Забастовки могли иметь только экономический характер, и их законность определяли власти. Для объявления забастовки было необходимо, чтобы за нее высказались не менее двух третей рабочих данного предприятия. В случаях с предприятиями транспорта, электро– и водоснабжения необходимо было предупредить власти о начале стачки за 10 дней, в остальных отраслях – за 5. Профсоюзам запрещалось заниматься политикой и принимать в свои ряды «…агитаторов или лиц, которые пропагандируют разрушительные идеи»[158]158
  Соколов А. А. Рабочее движение Мексики (1917–1929). М., Издательство МГУ, 1978. С. 221.


[Закрыть].

Проект предусматривал создание разветвленной системы государственного арбитража трудовых конфликтов, включая Федеральный трудовой суд на правах Верховного суда, члены которого назначались президентом страны.

Портес Хиль надеялся, что первая в истории страны встреча рабочих и предпринимательских союзов поможет установить в Мексике классовый мир. КРОМ, ВКТ и коммунисты согласились принять участие в обсуждении проекта трудового кодекса.

Представители КРОМ быстро покинули рабоче-предпринимательскую конференцию в знак протеста против действий президента Портеса Хиля по «преследованию» их организации.

Коммунисты, которые образовали на конференции Рабочий блок из 47 делегатов, отвергли проект трудового кодекса как недостаточно радикальный. Компартия представила собственный проект, который сразу же натолкнулся на обструкцию предпринимателей. Например, коммунисты предлагали приравнять к рабочим домашнюю прислугу, госслужащих и сельскохозяйственных рабочих, которых в Мексике было гораздо больше, чем фабричных пролетариев. Рабочая неделя должна была быть ограничена 44 часами с оплатой как за 48 часов, минимальная заработная плата, вводимая в обязательном порядке, – составлять не менее 2 песо в день. Социальное страхование рабочих предполагалось осуществлять только за счет средств предпринимателей и правительства. Государственные власти не должны были вмешиваться во внутренние дела профсоюзов.

Сикейрос использовал трибуну конференции для резкой критики правительства, а компартия в целом абсолютно неправомерно охарактеризовала правительственный проект кодекса как «фашистский»[159]159
  Соколов А. А. Рабочее движение Мексики (1917–1929). М., Издательство МГУ, 1978. С. 231.


[Закрыть]. К тому же коммунисты считали бесперспективным обсуждать кодекс с предпринимателями, так как последние были не только против варианта Рабочего блока, но и против основных положений проекта правительства.

Как сообщал в Москву Макар, «буржуазия» решительно отвергала положение проекта, согласно которому при увольнении рабочему было необходимо выплатить заработную плату за три месяца, а если денег не было, следовало продавать с публичных торгов имущество предприятия. «На совещании капиталистов было официально заявлено, что на таких условиях иностранные инвестирования невозможны»[160]160
  Архив внешней политики (АВП) МИД РФ, ф. 04, оп. 28, п. 192, д. 227, л. 8.


[Закрыть]. Напрочь отвергли предприниматели и предложение об образовании на предприятиях паритетных советов из рабочих и представителей нанимателя. Не согласны были представители капитала и с обязательным заключением на любом предприятии двухгодичного коллективного договора и обязательным членством всех рабочих в профсоюзе. Они считали это нарушением свободы договора и конституционных прав и свобод. Причем в проекте предусматривалось заключение отраслевых коллективных договоров между двумя третями членов профсоюза определенной местности и таким же количеством предпринимателей. Такие коллективные договоры автоматически становились обязательными для всех предприятий данной отрасли.