Текст книги "Рейдовый батальон"

– Не жмись, мы с Бодуновым от своей доли отказываемся, лучше айву пожуем.

Мы спустились вниз и присели у костра.

– Ник! Когда к девчонкам на ТЗБ (торговую базу) пойдем? Хочу, прямо зубы скрипят.

– Эх, Игорь! В полку целыми днями меня в роте и батальоне так имеют, что скоро забудешь, что сам мужчина. Не женщины ли мы уже? Через КПП не выйти, как выберемся?

– А через позиции зенитно-ракетного полка! От ЗРП идет тропинка, через колючку и паутину проходы сделаны. Я все точно узнал, даже один раз прошел и познакомился с продавщицей в магазине. Она как на мое лицо все в шрамах взглянула, сразу была сражена моим героическим видом.

– Наверное, быстренько магазин заминировал, карту минных полей проглотил, и проход известен только тебе?

– Там столько девчонок, там столько этих «ягодок», что у меня мин не хватит. А глаза у всех – жгучие, голодные! Я чуть не сгорел. Обещал на следующий вечер заскочить, а тут боевые действия в этой проклятой долине. Она, ласточка, наверное, все глаза проглядела.

– Ну-ну.

– Ребята, возьмите меня с собой! – облизнулся Бодунов. – Прапорщик компанию не испортит?

– Тезка! Такие, как ты, никакую компанию не испортят. Берем! Только бы из этой дыры выбраться да из полка улизнуть.

– Замучили проверки, контроль, комиссии, бесконечные совещания, построения. Ей-богу, тут лучше. Сам себе хозяин, – согласился я. – Игорь, только ротному ни слова. Он чокнутый, женщин ненавидит, презирает. Больной какой-то.

– Это точно, – зло усмехнулся Шипилов. – Какие ребята великолепные ротой командовали! А этот… Он еще всех вас подставит, не перевариваю его, неприятный тип.

Мы с Бодуновым переглянулись.

– А ты когда свое мнение о нем составил? – удивился я.

– С первого дня, как в полку с ним познакомился. Заносчивый, самовлюбленный и высокомерный. Да и злой к тому же. Спасибо за обед! Отличный ты парень, сержант! Адресок оставь замполиту, после войны обязательно приедем, покушаем твой плов!

– Вот видите, товарищ лейтенант, гостям понравилось.

– Гостей не фаршируют вареным рисом, как утку.

– Как можно так о плове – «вареный рис». Пло-о-ов!

– Плов, плов… Гурбон, если сейчас отправят с саперами прикрытия, от нас пойдешь вместе со мной. Хватит харю наедать у котла, потом в горах треснешь под собственным весом.

Только я это сказал, как на связь вышел комбат. Подорожник был чем-то раздражен, налетел с претензиями, а в конце брюзжания приказал поддержать саперов:

– Вы там сами решите, сколько ловушек поставить и где, главное – быстрее, не задерживайтесь.

Я с грустью посмотрел на своих солдат, они все прислушивались.

– Саперы, радуйтесь! Приказано вам помочь, – молвил я солидным басом. – Что ж, поможем, чем сможем. Бодунов, лезь на крышу и наблюдай, если нападут, огонь из всего оружия. ПК мы возьмем с собой. Не жалей патронов «Утеса», скоро уйдем. Гурбон, Зибоев, Якубов-маленький и Васинян – все со мной!

Солдаты нехотя принялись собираться. Патроны, гранаты, «Мухи».

– Зайка!

– Я, – откликнулся сержант.

– Садись в БМП и наблюдай, если что, огнем из пушки прикрой, только аккуратнее. Нас, главное, не зацепи.

Старый знакомый сержант-сапер Аристархов шел первым, затем Шипилов, остальные саперы – следом за взводным. Я брел за ними, бойцы следом. Отошли на сто метров вперед и принялись за работу. Сюрпризы, растяжки, «МОН-50», «МОН-100».

– Игорь! Ты почему ротой не командуешь до сих пор? Тебе уже на второй орден послали представление, опыта – на троих!

Шипилов скривился, и все шрамы побагровели.

– Знаешь, замполит, не хочу менять обстановку. В полку мне не вырасти: рота всего одна, только по трупам, сам понимаешь. Мне этого даром не надо. А куда-то ехать не хочу. Да и на ТЗБ мы с тобой еще не побывали. Ха-ха-ха.

«Пах-х!!!» – щелкнул одиночный выстрел, и впереди метрах в пяти упал со стоном сапер.

– Евлохов! Евлохов!!! – заорал Игорь и бросился к солдату.

– Зибоев, огонь по развалинам! Всем, всем – огонь! – крикнул я, и все принялись стрелять по кустарнику и развалинам.

Сзади поддержала огнем БМП, с крыши заработал «Утес», автоматчики, снайперы стали стрелять. «Духи» дали несколько очередей и затихли. Сделали свое черное дело и ушли. Комбат заматерился по радиостанции, пообещал накрыть квадрат, как только уползем.

Бойцы подхватили под руки и за ноги раненого, полу-ползком принялись отходить за разрушенный дувал.

К нам устремилась БМПшка. Евлохов хрипел, лицо быстро становилось серо-зеленым, на глазах выступили слезы. Игорь разрезал ему гимнастерку на груди, из раны сочилась кровь тонкой струйкой. Такой же тонкой струйкой уходила из солдата жизнь.

– Игореха, возьми мой бинт, подложи под спину. Рана, наверное, сквозная, скорее, а то кровью истечет, перематывай грудь потуже.

Сержант Зайка открыл задний десантный люк, и мы с трудом втащили раненого на сиденье, ноги подогнули; сержант, придерживая солдата, захлопнул десант изнутри. Перебегая от кочки к кочке, от куста к кусту, отстреливаясь на ходу, добрались до взвода.

Бодунов уже вколол раненому свой шприц промидола из аптечки и ошалело взглянул на меня.

– Видели стрелявшего гада, нет?

– Нет. Бахнул откуда-то из кустарника и все. По автоматчикам стреляли, которые снайпера прикрывали.

– Я заметил одного, убегал, гаденыш, по арыку, но теперь отбегался. Метров триста-триста пятьдесят пробежал вперед и валяется теперь там. Может, схожу за автоматом? – спросил прапорщик.

– Сходишь, а потом всем батальоном вытаскивать придется. Лезь-ка на крышу и смотри за трупом, они сейчас приползут забирать.

Игорь сорвался с места и через минуту злобно орал с крыши и стрелял из ПК, «духи» изредка «огрызались». Комбат приказал срочно везти раненого к дороге: скоро будет вертолет. Бойцы бросили матрас на передок БМП, положили сверху Евлохова и, поддерживая его со всех сторон, поехали.

Шипилов махнул на прощание и отвернулся, склонившись над раненым. Минут через пять прилетел вертолет, сел на дороге и быстро улетел в Баграм.

– Если повезет, выживет, – грустно сказал Бодунов.

– Игорь, я видел такую страшную рану у старлея из восемьдесят первого полка. Пуля попала в лоб, а он, как известно, не бронирован. Если бы сразу увезли – был шанс. А так только утром забрали, но он еще трое суток жил. Надо верить и надеяться до последнего момента.

* * *

Фортуна совсем отвернулась от старшего лейтенанта Шипилова. В полку по возвращению из рейда ему стало совсем плохо. Зашевелились осколки в лице, заныли шрамы, неделю Игорь провалялся в медпункте.

Как-то начальник инженерной службы полка послал его старшим машины на склад за инженерными боеприпасами. Когда «Урал» подъезжал к полку, прямо напротив ТЗБ грузовик взлетел на воздух. Солдату-водителю оторвало руку выше локтя, правую, но он выжил. Шипилова очень тяжело ранило: осколки в голове, шее, спине, разорвана почка, перебит позвоночник. Осколки по всему телу. Три дня мучений – и все.

Эх, Игорь, Игорь… Так и погиб возле заветного магазина, а веселенькая знойная продавщица никогда об этом не узнает.

Взорванный «Урал» притащили в парк, провели расследование. Сначала домыслы пошли, что заезжали в дуканы что-то покупать, а «духи» магнитную мину прицепили. Потом другая версия – выстрелили из гранатомета из-за дувалов.

Все оказалось гораздо грустнее и нелепее. Армейские саперы, мудаки любопытные, вскрыли кассетную мину. Мина новая, экспериментальная – интересно. А она взвелась в боевое положение. Закрыли снова в упаковку и загрузили в машину. Игоря не предупредили, тот, может, и сообразил бы. Ну а от сотрясения она в дороге и сработала.

Гораздо хуже было бы, взорвись мины на полковом складе. Весь полк могло разнести, ну уж часть полка – это точно.

Жаль, такого парня потеряли, единственный сын у родителей. Оборвался род Шипиловых.

Предсказание

Обстановка в полку совершенно вымотала меня, я был на грани нервного срыва. Сил уже нет совершенно, особенно я опустошен морально. Нервы совсем стали ни к черту. В роте постоянно давит на психику Эдуард, в батальоне комбат придирками извел. От майора Золотарева и проверяющих жизни нет никакой. Замучила дурь вся эта несусветная. Перестройка, перестройка, все в духе нового времени. А на самом деле все по-старому. «Доложить, сколько офицеров и прапорщиков перестроились!»

Мы на боевых действиях, а в Москве прошел пленум ЦК. Возвращаемся, а очередной проверяющий брызгает слюной: «Почему нет материалов на стендах, почему фотографии нового командного состава отсутствуют?» Полный бред.

Старшина в третий раз за полгода переклеивает все обои на стенах казармы, перекрашивает двери и окна. Перед каждой проверкой обновляется документация роты, а после проверки переделывается все опять! И так вновь и вновь.

Однажды рано утром комбат примчался в роту и принялся орать прямо с порога: «Почему территория не убрана, внешний вид наряда зачуханный, замполит роты – не брит?» (Какой кошмар – не брит в 6.30 утра!) Выговор!

Вот это да! Выговор за тельняшку, легкую щетинку на лице и ободранные ботинки. Как я живу, где сплю, конечно, наплевать.

Досталось не только мне, но и Мелещенко. Опять Коля во время зарядки жевал бутерброд и попался на глаза Подорожнику. Василий Иванович с ходу выговор объявил – ответственный по подразделению должен проводить зарядку. А где это сказано? Зарядку должен проводить старшина, он ее и проводит. А Николай просто нарвался на плохое настроение комбата. Третий, получивший выговор, – Ветишин. Сережка слишком поздно выходил утром из женского модуля – не успел спрятаться. А комбат возвращался выпить чашечку кофе к подруге.

Серега прибежал как ошпаренный, весь красный, руки и губы трясутся.

– Серж, что с тобой? – ужаснулся я.

– Да Иваныч сказал, что оставит во время следующего рейда в полку начальником караула. Говорит, хорошо обжился, сиди и дальше в полку возле девочек. Что это с ним сегодня? Орал как ненормальный.

– Сергей, он в казармах погром устроил, перевернул половину кроватей и тумбочек. Что было…

– Вон, Луковкин идет, может, он что знает. Юрик! Что с комбатом?

– Да Бог его знает, а может, черт. Как с цепи сорвался. Наверное, подруга давно не дает. Пойдемте быстрее на завтрак, через двадцать минут построение офицеров батальона.

В столовой от паршивой еды настроение еще больше ухудшилось. Злая официантка не желала нести завтрак на наши столы.

– Точно, поругался с Наташей, вот и бесится комбат. А она по столовой бегает, как злая фурия. Крайние мы. Ну и дела.

* * *

– Товарищ лейтенант, вы способны почистить туфли? – язвительно поинтересовался комбат у меня.

– Способен. Я их сегодня утром чистил, но без крема, потому что крем в комнате, в модуле, а туда уже третьи сутки попасть из казармы не могу. Сплю в роте, и из нее никак не выбраться.

– Прекратите болтать. Не брит до сих пор, даже после выговора.

– А чего ему бриться, выговор-то уже объявлен, теперь неделю будет так ходить, – съязвил замполит батальона Артюхин.

Ох уж этот Артюхин! Каждый день гонит меня в отпуск и каждый же день кидает задачи, которые пока не выполню, в отпуск не поеду. Я этому рад, потому что в феврале отпуск – не отдых.

– Будет получать взыскания каждый день, пока карточка не кончится, а как закончится, вкладыш примусь заполнять. И все записи будут одинаковые: «За неопрятный вид». Всем, кто попался мне под горячую руку, выйти из строя!

Мы с Николаем шагнули на два шага, за мной вышел Ветишин и встал рядом, грустно вздохнул, затем к нам пристроился Луковкин.

– Начальник штаба! Всем четверым – по выговору, а также Острогину.

– За что? – возмущенно взвизгнул Сергей. – Я сегодня вас вижу в первый раз. Я вас, товарищ майор, со вчерашнего дня не встречал, и вы меня тоже. За что выговор?

– Где ваши носки, товарищ старший лейтенант, а?

– Носки?

– Да, носки, или будете утверждать, что вы их надели, а я слеп? Будем пререкаться?

– Нет, не будем. Просто чистые носки кончились, а личного времени постирать у меня нет. У солдат есть, а у меня, у командира взвода, нет. Я живу в казарме, там стоит моя койка, все туалетные принадлежности украли, одеколон выпил Недорозий, носки все пропали. Какая-то скотина последние вчера увела. Щетку зубную и пасту и те сперли. Я вот-вот взорвусь от возмущения, и мне плевать на ваши взыскания, я устал от унижения, устал от уравниловки. Я четыре года спал курсантом в казарме, почему должно это тут продолжаться?

– Всем выговор, Острогину – строгий выговор.

Офицеры загудели в строю, а Сергей вполголоса сказал: «Да пошел ты!» Но начальник штаба крикнул: «Разойдись!» – и заглушил высказывание Острогина.

Я уже закипал и хотел поддержать «бунт на корабле», но не успел.

– Серега, пойдем попьем лимонада, – предложил я. – Нужно немного охладиться, а то взорвемся от избытка отрицательной энергии. В магазин «51–51» завезли.

– Пойдем, угощаю, – вздохнул взводный, и мы зашагали к магазину.

– Ребята, ребята, постойте, а я? А меня угостить, я ведь тоже пострадал сегодня, – заорал нам вслед Ветишин.

– Ладно, иди, сегодня хвосты не обрубаю. Если после покупки носков останутся деньги, угощу и тебя.

– Парни! Ну почему у ваших родителей такая убогая фантазия? Каждый второй или Серега, или Саша? Это что коллективная мания шестидесятых годов?

– Зато тебя так обозвали, что и не запомнишь, не выговоришь.

– Я – сибирский старовер.

– Понятно, – улыбнулся Острогин, – это те, которые замороженные в тайге живут.

Я обнял за плечи взводных и воскликнул:

– Иду между двух Сергеев – к удаче!

– Ник, я приглашаю тебя на гадание. Хочешь узнать свою судьбу? – предложил Ветишин.

– Глупость, конечно, но я совсем не против, если это будет сопровождаться чаепитием. А кто будет ворожить?

– Ник, гадать и предсказывать будет библиотекарша.

– Это кто, Наташка? Блондинка крашеная? – удивился Острогин.

– Балда, ту в октябре выслали домой! Ты что, не знал? – хмыкнул я.

– Нет. А за что выгнали?

– За невнимательность, увлеченность и самоотдачу!

– Ну ты загнул, Ник, как это?

– За частую самоотдачу! Девица, если помнишь, была довольно занятная и симпатичная. Артюхин тогда еще в штабе дивизии служил и оттуда к нам зачастил, в библиотеке часами просиживал и все вздыхал. О поэзии, о смысле жизни и еще черт знает о чем разговаривали. А чеченец, сержант Коздоев из разведки, был гораздо шустрее Гриши. Помните его?

– Помню, а как же, отменнейшая сволочь!

– Так вот, он подошел к делу гораздо прогматичнее, перевел все на материальную основу – подарил часики и предложил пять тысяч «афошек», на том и сговорились. Видимо, позже проболтался, а может, сам друзьям предложил поучаствовать в «скачках», но только Артюхин что-то пронюхал. Он пришел в читальный зал, а дверь оказалась запертой, но изнутри слышался подозрительный шум. Гриша к Золотареву и Цехмиструку побежал, вызвали начальника клуба, в окошко заглянули, еще раз дверь дернули. В окно ничего не разглядели, открыли замок запасным ключом. Дружной компанией зашли внутрь и чуть было не рухнули в проходе. На столе, задрав ноги, лежала полуголая Наташка, стонущая и пищащая, а потный Коздоев сверху «кочегарит, дровец подбрасывает».

– Гы-гы, – захохотал Острогин. – Представляю физиономию секретаря парткома! Старый анонист, наверное, дар речи потерял!

– Они все онемели. Начальник клуба, Серега, как самый тактичный, тихонько вышел, а остальные остались. Шум страшный, стол трещит и шатается, стучит о стену, увлеклись ребята, никого не замечают! Минуты две так стояли, смотрели: бесплатная порнуха! Цехмиструк покраснел, вспотел, смутился и выбежал на улицу, а замполит и Гриша до окончания процесса наблюдали. Больше всего их взбесило то, что не остановились, не прервались! Все расценили это как обоюдную наглость! Сержант глаза скосил и продолжил, пыхтя, свое дело, а Наталья сделала вид, что ничего не слышит и не видит, и вообще ее ничто не касается.

– Может, подруга, и правда, вся отдалась любимому занятию и увлеклась, жгучая, видно, была, заводная? – ухмыльнулся Ветишин. – Я ее не застал в полку, наверное, позже приехал.

– Не знаю, не опробовал. Золотарев их согнал со стола, не оценил «шоу». Коздоева, на ходу одевающегося, потащили к начальнику штаба, он его какой-то дальний родственник. Они все меж собой родня. А Наталью – в партком. Библиотекарь – работник идеологического фронта!

– Ах-ха-ха! Девчонка на другой фронт приехала! – зашелся хохотом Серж. – Ты-то откуда все знаешь, под столом сидел? В полку вместе в это время были, но я ни ухом, ни рылом?

– Начклуба рассказывал, мы с ним в один день приехали, из одного училища, поэтому приятельствуем.

– В партком, говоришь, повели, гы-гы! – продолжал смеяться Ветишин.

– Серега, не для того повели, о чем ты думаешь, а как с членом партии беседовать. Пришили аморалку, а она заговорила о пылкой и страстной любви, потребовала даже извинений. Но Коздоев рассказал о деньгах для «героини», и все стало на свои места. Наташке дали двадцать четыре часа на сборы – и с треском в Союз. А характеристику ей Артюхин лично написал, за растоптанные чувства.

– Ой, как неласково и строго, за что так? Полезным делом человек занимался! – произнес Острогин.

– Полезным, очень, если бы не за деньги. А еще лучше – с Золотаревым. Если бы просто так с солдатом, по согласию, а то за «бабки»! Проституция! Коздоев все в подробностях выложил, что дело было поставлено уже на конвейер, но сорвалось, – закончил я рассказ.

– Сержант – сволочь! И так хорошеньких мордашек почти нет, одни «крокодайлы»! Последних куколок выгоняют! Извращенцы проклятые! Педики! – согласился «летеха».

– Раньше я был постоянным читателем библиотеки, Наташа всегда находилась на боевом посту, а Вальку днем с огнем не найти. Где шатается?

– Ха! Был постоянным читателем библиотеки или библиотекарши?

– Без намеков! Коздоеву на столе я конкуренцию не составлял!

– А на чем?

– Да пошел ты… – выругался я.

– Ну ладно, продолжай! – взмолился Острогин.

– Не составлял нигде, да и «пайсы» – столько не соберешь, тариф большой. Артюхин всех офицеров отшивал, мне намекал, что много читаю, а Мелещенко и Шерстнева открытым текстом на х… послал. Они с Олегом Шерстневым друг друга перед клубом за грудки трясли. А опасность от сержанта исходила: подчиненный Олежки с материальным предложением подошел, «дверочка-щелочка» и открылась безо всякой лирики… Эх! Всего два месяца девчонка продержалась в полку, но гонору поначалу было слишком много, прямо недотрога.

– Хм, еще какая дотрога.

– Продолжай треп, как события развивались, – потребовал Острогин. – Какое взыскание вынес Цехмиструк? По партийной или по половой линии?

– Нет, парткому ничего не обломилось. Вмешался в процесс Иван Грозный. Филатов рявкнул, что не допустит больше борделя в клубе, а то офицеры и солдаты в одной очереди окажутся. Пожадничала Натаха, сглупила, надо на Артюхина было запасть. До сих пор бы с книжек афганскую пыль сдувала. А так где-то в Центральной России страдает: ее, бедолагу, такой характеристикой в дорогу снабдили, что только по прямому назначению работать. Хрен куда примут с такой характеристикой и резолюцией: «Выслана из Афганистана за разврат и аморальное поведение».

– Вечно ваши политорганы ни себе, ни людям. Все потому, что органы без органов! Закрутила бы лучше с любым из замполитов полка. Какие орлы-то пропадают! Один – «Борман», а другой – «Муссолини». Осталась бы тогда служить, работать и подрабатывать, – хмыкнул Острога.

– Эх, любовь… – вздохнул Ветишин.

– А народ, и правда, говорил, что Золотарев был в списке желающих, но что-то обломилось ему. После всей этой истории командир приказал выбрать самую страшную из библиотекарей на пересылке и привезти в полк. Цехмиструк поехал, выбрал. Старше, сказал, не было и смеется, гад. Так и появилась гадалка-ворожея!

– Эта вот старая карга? – воскликнул Острогин.

– Какая старая, какая карга? Ей всего-то лет сорок пять – сорок семь от роду, – засмеялся я. – Выглядит так.

– Сережка! Веди нас на ведьмин шабаш, я согласен. Хоть в вертеп, хоть к черту в пасть! Все надоело! Хочу хотя бы чай попить в компании женщин, – заорал Серж. – На большее не претендую.

* * *

Вечером Острогана загнали в наряд – помощником дежурного по полку вместо заболевшего Афанасия Александрова. Поэтому с конфетами, купленными Острогиным, пошли пить чай только мы вдвоем с Ветишиным.

Валентина, раскинув карты по столу, что-то бормотала, перекладывала, перетасовывала. Затем взяла мою руку и принялась рассматривать ладонь. Внимательно посмотрела в глаза и вынесла приговор:

– Парень! Тебе повезло. Очень повезло, у тебя длинная-длинная линия жизни. Жить будешь очень долго, все будет очень хорошо.

– Я останусь жив?

– Судя по всему – да. Только одно беспокоит – тут есть маленькая-маленькая прерывистая черточка на линии жизни. Если в молодости ты избежишь смерти, то жить будешь до девяносто семи лет!

– Избегу смерти в Афгане?

– Да нет, угроза жизни не тут, потом, после войны. Тут тебя даже не зацепят. Постарайся выжить после войны. А здесь у тебя не будет и царапины.

В комнате стоял полумрак, на столе горела свеча, и все было очень таинственно и впечатляюще. Четыре женщины хихикали в сторонке и явно посмеивались над нами.

– А почему девяносто семь, а не сто? Почему?

– Потому что если скажу сто – не поверишь. Круглые даты называть – это ложь. Девяносто лет – это я тебе гарантирую. Главное, берегись в молодости, после войны. Верь мне – это обязательное условие! Я наполовину только хохлушка, а наполовину – настоящая цыганка! Все секреты и таинства мне известны!

– Да ты всем, наверное, по девяносто семь – девяносто восемь лет обещаешь? – усмехнулся Сергей.

Валентина резко взяла ладонь лейтенанта, взглянула и так же резко отвела в сторону.

– Тебе я этого не скажу.

Сергей, даже в полумраке было заметно, стал резко бледнеть, руки задрожали.

– Сережа, не дрожи! Тебя не убьют, успокойся. Не убьют! Но линия жизни у тебя не длинная. Вот так-то. Не всем везет. Но и тебя в Афганистане не убьют! Только ранят.

– Ты всем говоришь, наверное, не убьют, а ребят все убивают и убивают! – заорал вдруг Сережка.

– Нет, я в этом случае ничего не говорю, я никогда не вру и не обещаю лишнего, – вздохнула гадалка. – Карты обещают вам успех, удачу, карьеру, звания. Но жизнь у обоих будет не одинаковая по продолжительности. Но оба вернетесь домой! А всех, кого должны были убить, – уже убили. Я пока больше ни одной руки с печатью смерти не видела из тех, кто приходил сюда.

– О-ах! И командир полка, и замполиты были тут? – удивился я, шумно выдохнув.

– Нет. Тут не были. По пьянке как-то вызвали к себе, и я им гадала и предсказала судьбу. Все трое рыдали от счастья, а потом упились до полусмерти. Я даже испугалась, что ошиблась, умрут от слоновьей дозы спирта. Но обошлось, все живы, как видите.

Валентина говорила и говорила завораживающим голосом, а сама тем временем все раскладывала и раскладывала карты. Собирала, перекладывала и вновь собирала. Посмотрела на мою голову и продолжала гадание.

– Судя по форме макушки, быть тебе много раз женатым.

– Сколько раз? – удивился я.

– Больше, чем два раза, это точно. Макушка очень запутанная. Ну да, все верно, до девяносто семи лет времени очень много. Ну, вот и все. Пьем чай, больше сказать мне вам нечего.

Быстро проглотив чашку ароматного чая, я задумчиво побрел в казарму. Если ведьма не врет, значит, все будет хорошо…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ