Текст книги "Рейдовый батальон"

Не успел я со своим взводом занять точку, как был вызван на КП роты с парой солдат.

На высоте в командирском укреплении стоял, широко расставив ноги, зам. комбата. В тельняшке и бронежилете, с биноклем на груди он смотрелся очень внушительно. Ну и чудак!

– Товарищ лейтенант! Очень медленно ходим! Приказы надо выполнять побыстрее, – возмутился капитан Лонгинов.

– Да я и так весь вспотел, так торопился.

– Потеем мы все, а ваши шуточки сейчас из вас выйдут с очень большим потом. И нечего ухмыляться. Взять одного сапера, пулеметчика, санинструктора. – Степан при этих словах громко выдохнул и заматерился. – Еще четырех солдат и пройти через кишлак. Восемь человек вполне достаточно! Кишлачок просматривается с гор полностью, мы вас, если что, прикроем. Займитесь делом, найдите что-нибудь. Нужны трофеи, результаты. Взвод АГС и вторая рота миномет нашли. Поработайте, чтоб не только языком молоть!

– Я языком не мелю попусту, а с взводом работаю, да еще за батальон отдуваюсь.

– Вы это можете мне не говорить, за кого вы работаете. Это ж надо так умудряться: исполнять три должности и ничего не делать?

– Это не вам судить, делаю или нет.

– Но-но, не хамить.

– А я и не хамлю. А как исполняющий обязанности замполита батальона считаю, что я работаю как замполит роты хорошо. И хотел бы получить задачу от командира роты.

– Во как! Завышенная самооценка у некоторых. Посмотрим, какой результат будет в «зеленке». Время на выход – тридцать минут. Уточняйте задачу у командира.

За его спиной активно жестикулировал Грошиков. Он тряс кулаком, делал большие круглые глаза и строил мне страшные рожи. Лонгинов, он же Бронежилет, оглянулся и возмутился:

– Вы что, товарищ старший лейтенант, паясничаете за моей спиной?

– Я не паясничаю, а замполиту батальона внушения делаю.

– Ну, это не замполит батальона, а случайность и недоразумение.

– Между прочим, эта случайность из рейда в рейд с нами ходит, а что-то наш штатный зам с батальоном в горы не поднимается.

– Разговорчики! Выполняйте распоряжение!

Сергей отвел меня в сторону и сказал тихим успокаивающим голосом:

– Ника! Не обращай внимание, не кипятись. Он ищет повода до тебя докопаться. Главное – не нарвись на засаду, не влезьте на мины. Сапер везде впереди! Я думаю, там ничего нет, но если что найдешь – молодец, будь постоянно на связи, почаще выходи в эфир с докладами, и Бронежилет будет счастлив.

– Серега! Дай ПК, а то нас маловато, а прикрытие с гор – это для зеленых дураков, как я. Но я кое-что уже понимаю. Там ведь, если что случится, вы нам толком не поможете. Только разве что трупы собрать. Потом.

– Ладно, давай аккуратнее. – Серега похлопал меня по плечу и пошел к Бронежилету.

Почему я? Почему этот заносчивый капитан меня так всегда достает? Откуда такая неприязнь? Я, правда, никогда в долгу не остаюсь, но что противопоставить заму комбата?

Кишлак был небольшой, вытянутый вдоль ручья, полтора десятка дворов. Ряды виноградников, немного ухоженных террас с клевером, пшеницей, кукурузой, коноплей. Жителей не было. Дом за домом мы осматривали местность, и не было ни души, ни оружия, ни боеприпасов, ни животных. Ничего. В центре стоял самый большой «дувал», росли орешник, шелковица, яблони. Это оказался «дукан». Много мешков с сахаром и мукой, ящики с чаем, корзины с яблоками.

Сержант под прилавком нашел автомат и радостный подбежал ко мне с находкой.

– Вот нашел, товарищ лейтенант, я такой и не видел ни разу.

Это был итальянский автомат «Беретта» и магазин патронов к нему. Больше ничего, кроме двух старых ружей (мультуков) и сабли, в деревне не нашлось.

Бронежилет находкам обрадовался, доложил о результатах в полк и приказал:

– Сжечь все, что горит, раз есть оружие, значит, есть и «духи». Поджечь склад с продовольствием и возвращаться «на базу».

Легко сказать «сжечь все, что горит». А чему тут гореть? Разве что соломе. Сараи с сеном загорелись быстро, соломенные крыши – тоже. Склад продуктовый подорвал сапер тротиловой шашкой, пластидом свалили огромный старый орешник, ну это уже из баловства.

Когда мы поднялись наверх, Бронежилет подпрыгивал от счастья.

– Где трофеи? – воскликнул Лонгинов и, схватив автомат, принялся заряжать, разряжать, разбирать, собирать, щелкать всем, что щелкает. Поставил вертикально пару камней на валуне и стал стрелять, пока не кончились патроны.

– Молодец, лейтенант, молодец, замполит! Можем, когда стараемся!

– А мы всегда стараемся!

– Не оговаривайся. Даже поощрение в штыки принимаешь, замполит!

– Товарищ капитан! Я солдат все время учу, что нет такого обращения, как «замполит», а есть «товарищ лейтенант».

– Ступай к взводу, а то снова меня заведешь, настроение испортишь, – рявкнул Лонгинов.

За его спиной Серега опять махал руками, качал головой и делал круглые глаза. Я развернулся и, забрав своих солдат, ушел во взвод. Говорить с ним бесполезно, лучше пойти поспать. Единственный плюс от этого прочесывания: поели плов, попили чай, виноград, орехи, яблоки – скрасили сухой паек. Теперь лечь и выспаться.

Выспаться не удалось. Рано утром рота получила задачу пройти по хребту вдоль всего ущелья двадцать километров и соединиться с афганским батальоном. Пока «зеленые» будут работать внизу, нам оседлать высоты и прикрывать сверху.

Как назло, день выдался жарким, солнце нещадно пекло, а укрыться негде. Мой взвод отправили снова в ущелье продвигаться вдоль ручья и осматривать дома, а остальная часть роты шла по горам.

Первый двор пустой, второй – тоже, третий, четвертый, в пятом ворота оказались заперты, и на стук вышел белобородый старик.

Сержант Худайбердыев схватил деда за бороду:

– Аксакал – душман! Анайнский джаляп. – Это было узбекское нецензурное выражение.

– Стой-стой, убери руки!

Только получив пинка под зад, сержант выпустил старика и начал кричать:

– Товарищ лейтенант! За что? Они все «духи». Его надо пристрелить.

– Не ушел, значит, не «дух». Да он к тому же старый.

– Да они все на вид старые, а ему наверняка всего лет пятьдесят. Не ушел, значит, шпион.

Пока мы ругались, дед упал в ноги и что-то кричал, воздев руки к небу, слезы текли из глаз по щекам. Я поднял его за руку, похлопал по спине. Видно, понял, что солдаты могут пристрелить, а почувствовав во мне начальника, он что-то быстро затараторил:

– Командор… командор… командор. – Это все, что было понятно.

– Успокойся, дед, шагай во двор, – подтолкнул я его легонько за ворота.

Бойцы уже суетились во дворе, заглядывая во все двери, во все сараи, подвалы, кяризы.

– Ханумки! – радостно закричал один из узбеков.

– А ну назад, всем во двор и выйти за ворота.

– Нужно под паранджу заглянуть! Может, это и не бабы, а «духи» маскируются, – кипятился Худай-бердыев, – а то мы отойдем, а нам в спину стрелять начнут.

– Нам начнут стрелять в спину, если ты к женщинам лезть будешь.

Сержант сердито сопел, видно, очень хотел аборигенок посмотреть и пощупать. Только-только выгнав солдат со двора и успокоив старика при помощи таджика-переводчика, я вдруг за забором услышал дикий смех и свист.

Худайназаров скакал на белом-белом жеребце, другой солдат тащил ишака за ухо. Аксакал стал причитать и, схватив меня за руку, что-то быстро говорить.

– Мурзаилов! Успокой его. Скажи: никуда мы не заберем скотину. Эй вы, балбесы! Отпустите животных, мы уходим. Надо своих догонять.

– Товарищ лейтенант! Надо с собой коня и ишака забрать. Пусть пулеметы и миномет везут, а то мы, как ишаки, загружены, – закричал сержант.

– Папуасы! Оставьте животных! Худайбердыев! Вперед во главе колонны. Прекратить мародерство.

– Какой-такой мародерство? Трофеи.

– Сейчас по башке обоим настучу, тебе и Алимову. Быстро с коня – уходим!

– Можно тогда хотя бы их застрелить? Нельзя же «духам» вьючных животных оставлять!

– Эй вы, убийцы, быстро взяли мешки и бегом отсюда. Никого не убиваем, ни в кого не стреляем. Пленных не берем.

Узбеки, что-то сердито говоря друг другу, побрели вдоль дувала, вверх к подножью вершины, на которую предстояло забраться. Высота небольшая, но метров на двести предстояло подняться. Обрадованный старичок, счастливый от того, что ничего не забрали и остался живой, улыбаясь и заглядывая мне в лицо, что-то быстро говорил и гладил меня по руке.

– Дедок, шуруй домой. Буру бача, буру! – прикрикнул я, улыбаясь, и махнул рукой в сторону дома.

Аксакал принялся кланяться и что-то громко бормотать.

– Мурзаилов! Что он говорит?

– Он вас благодарит, весь ваш род, желает счастья и много жен.

– Какой добрый и щедрый. Спасибо, жен не надо – не прокормить. Главное, чтоб в спину не стреляли, когда отойдем от кишлака.

Через полчаса, забравшись на высоту и заняв оборону, я с удовольствием наблюдал за ползущими вдалеке по хребту и по склону фигурами солдат и офицеров. Особенно колоритна была фигура Бронежилета в горной экипировке с двумя автоматами и огромным рюкзаком. «Беретту» он нес лично, никому не доверяя. (Оба ружья Лонгинов сломал, а саблю я забрал себе.) Целый день мы брели по долине, и теперь можно было немного подремать. Добравшись до моего взвода и чуть отдышавшись, зам. комбата сразу принялся орать:

– Что там за скачки были? Вы что, ковбои на родео? Никакой дисциплины и организации!

– Да все нормально. Пока я с местным населением объяснялся, эти юные натуралисты с животным миром общались. Местное население претензий не имеет, радуется жизни.

– О вашем командовании и управлении взводом мы в полку поговорим, а пока, лейтенант, занять вон то плато за высотой над кишлаком.

– Это еще километра три по хребту. Я думал, что мы уже на задаче и можно готовиться к ночному отдыху.

– Умничать будем в полку на подведении итогов. И умничать будут те, кто вернется живыми и здоровыми.

– Постараюсь вернуться, вашими молитвами, товарищ капитан, – улыбнулся я.

– Ну, ухмылки ваши сейчас быстро сойдут с лица. С расчетом «Утеса» и одним ПК через пятнадцать минут сидеть на краю хребта над кишлаком. Время пошло. Бегом!

Вот сволочь. Еще и издевается. Тут ходу на полчаса, не меньше. Придется бежать. Рота села отдыхать, а мы двинулись.

Четыре бойца пыхтели рядом со мной. Движению мешала трофейная сабля. Ее я решил привезти в полк и повесить на стене над койкой. Сталь – так себе, лезвие в зазубринах, но ручка из кости очень красивая. Вот только бежать с ней в одной руке, а с автоматом – в другой очень неудобно, особенно спускаясь по каменным осыпям, петляя по тропинке, прыгая с валуна на валун.

Сбежав со склона на плато, мы уже поднимались на маленький пригорок. Солнце быстро садилось за дальний горный хребет. Темнело очень быстро.

В тот момент, когда казалось, еще минута – и мы на нужном пятачке, откуда-то засвистели пули, у самых ног и вокруг нас защелкали рикошеты, и донеслось гулкое эхо автоматных очередей. Все бойцы кубарем покатились за каменную гряду.

– Зибоев! Откуда стреляли?

– Нэ знаю, кажется, сбоку, – ответил пулеметчик.

Молодой младший сержант Лебедков показал рукой в сторону параллельной каменной гряды.

– Вон пещера, может, оттуда били? Очень кучно. Пули прямо за пятками легли, в вас метили.

– Ну, сержант, рывком за гряду, там оглядимся и отобьемся. Вперед!

Мы вскочили и бросились к небольшим камням, за ними шел пологий спуск, и сбоку нас было не достать. Вновь засвистели пули, рикошетили от камней, я навзничь ласточкой нырнул за камни, бойцы упали рядом. Все тело от головы до пяток била нервная дрожь.

– Все целы? Не ранены, не зацепило?

– Целы.

– Нет, нет, – дружно забормотали и при этом заматерились солдаты.

– Юра! Огонь из автоматов всем расчетом по пещере! Зибоев! С пулеметом ползи на правый фланг и молоти по всему, что зашевелится.

Вчетвером начали вести огонь по пещере и вдоль всего склона. Расстреляв по паре магазинов, я приказал прекратить огонь.

– Расчет, за мной на задачу, ползком! Быстрее!

– А пулемет как же? С ним ползти, особенно со станком, неудобно, – заныл сержант.

– Ничего! Жить хочешь – поползешь со станком не то что на спине, а в зубах!

Со стороны Зибоева раздалось несколько очередей и радостные вопли. Я на карачках перебежал к нему и увидел, что в ущелье у большого валуна валялся убитый осел. В этом направлении по камням пулеметчик и стрелял.

– Что там?

– «Дух» за камнем спрятался. От камня к камню перебегает. Нэ уйдешь, шайтан.

Действительно, от камня к камню переползал и перебегал какой-то человек, и в конце концов спрятался за холмом.

– Быстрее на задачу, мы его из «Утеса» достанем.

Когда мы выскочили с пулеметчиком на склон, расчет уже собрал пулемет и приготовился к бою.

– Парни, выбирайте себе мишени в этом бандитском гнезде. Все, что бегает, должно лежать!

Два пулемета и два автомата принялись обрабатывать кишлак. Первой упала корова, затем ишак, затем человек, затем еще человек. Зажигательные 12,7-миллиметровые пули подожгли несколько стогов, пару сараев. Постепенно мятежники открыли с нескольких точек ответный огонь. В бинокль я увидел, что большая группа мужчин убегает из кишлака в дальнее ущелье, на ходу изредка огрызаясь огнем.

Должна вот-вот подойти на помощь рота, тогда будет гораздо легче все сопротивление подавить.

– Зибоев и расчет «Утеса»! Огонь перенести вон в ту дальнюю лощину. Видите: народ бежит? Достанем?

– Достанем, – успокоил меня братец-мусульманин и принялся молотить из ПК, посылая очередь за очередью.

Вскоре закончилась лента, он быстро перезарядил и продолжил вести интенсивный огонь. НСВ стрелял реже, у нас к нему всего две ленты, и вторая уже заканчивалась. Я выбрал двор, в котором что-то копошилось, оттуда вроде стреляли, и бахнул туда из «Мухи». За спиной послышался топот приближающейся роты. Бойцы подбегали, падали на землю за камни, рассредоточивались и сразу начинали вести огонь.

Я посмотрел в бинокль: в лощине лежали человек двадцать. Может, убитых или раненых, а может, кто-то и залег, замер, притворился мертвым.

Подбежал зам. комбата и сразу заорал:

– Прекратить огонь, прекратить огонь! Стоп! Стоп!

– Как прекратить огонь? Эти козлы нас отметелили, мы тут как ящерицы ползали, чудом уцелели, а теперь – прекратить огонь? Оттуда из распадка, где теперь только тела валяются, пять минут назад отстреливались. Это кроме того, что чуть не перебили нас из пещеры, когда мы выдвигались сюда. А по вам не стреляли? – удивился я.

– Замполит! Кончай войну. Прости меня, засранца, но это я по тебе стрелял! – заорал в ухо Грошиков.

– Серега! Это уже не смешно! Как это ты стрелял? Ты что, действительно дурак?!

Сергей взял меня за плечи и потащил в сторону, а Бронежилет смотрел в бинокль и делал вид, что его произошедшее не касается.

– Ты понимаешь, какая штука вышла, – тихо забормотал он, – прости меня, контуженого идиота. Этот чертов Бронежилет Ходячий смотрел-смотрел в карту, потом уставился в бинокль и как заорет: «„Духи“ впереди замполита, главарь с саблей!» Он же не видел ее у тебя. Ну и схватился за автомат, да давай стрелять. Я тоже не ожидал, что ты так буквально исполнишь приказ и примешься бежать. За пятнадцать минут к задаче вышел. Я подумал, от вас «духи» убегают или засаду делают. Ну, ротой и давай по тебе колотить. Твое счастье, что сразу не попали, а после того, как первыми очередями не завалили вас, я решил в бинокль посмотреть, поправку на ветер в стрельбе сделать. Смотрю: твою мать, ты мечешься. Это все сумерки – плохо видно. А так, если бы не посмотрел в бинокль, еще пара очередей, и лежать бы вам всем на гребне. Все долбаный Бронежилет. Мудак, что с него возьмешь.

Я с ужасом смотрел на него. Мои глаза невольно округлялись и расширялись.

– Ты чего глаза выпучил? – заулыбался Серега. – Все уже позади. Два раза я тебя не подстрелил, но в третий раз точно дострелю, – и глупо заржал.

– Дурак ты и шутки дурацкие. Я из-за тебя кишлак уничтожил. Куча народа валяется, все горит, а ты ржешь!

– Но они же отстреливались, значит, все было не зря, а если и зря, то не все. Ха-ха-ха.

– Сволочь ты, поручик, а еще друг. Чуть не убил меня и даже не переживаешь. Гандон!

– Да переживаю, переживаю. – Обнял меня Грошиков и принялся мять ребра мне так, что они захрустели. – Могу даже слезу пустить и на колени встать. Прошу прощения. – И Серега встал на колени, головой при этом доставая до моего подбородка.

– Ну, Сергей, теперь моя очередь. Молись, чтобы я промахнулся. Но это очень трудно сделать, ты ведь такой длинный.

– Вот тебе и благодарность за то, что в него не попали!

Бронежилет тем временем докладывал комбату обстановку в районе.

– Грошиков! Уводи роту обратно на вершину хребта. Ночевка будет там. Сейчас прилетят «крокодилы», обработают кишлак, а затем будет бить артиллерия.

– Рота, сбор, быстро уходим! – заорал Сергей. – Быстрее, быстрее, быстрее, а то еще вертолеты зацепят по ошибке.

Да, это они могут, бухнут и глазом не моргнут, с такой высоты мы для них, что муравьи ползающие, свои или «духи» – им не разобрать.

Едва-едва рота убралась на безопасное расстояние (хотя разве можно быть в безопасности, когда в небе наши асы, уничтожающие внизу все живое), как налетели четыре вертолета и принялись сеять в долине смерть и разрушение. Хотя все, кому надо было, уже сбежали.

Затем ущелье, куда убежали «духи», обработала артиллерия. Под ее грохот мы наспех построили укрепления и улеглись на ночевку.

Но не тут-то было. Часа не прошло, как новый приказ: сниматься со стоянки и двигаться по хребту до ручья для соединения с афганским батальоном.

Серега в задумчивости чесал череп.

– Н-да, ни разу еще ночью не приходилось бродить по горам. Вот черт бы их побрал, всех штабных начальников. Без отдыха, без сна. Часов до четырех придется идти. Командиры взводов! Организовать укладку мешков, чтоб ничто не звенело, не гремело. Идти бесшумно, без криков, без матов. Ругаться только шепотом.

С этой минуты вся вершина, как живая, зашипела. Солдаты, сержанты и офицеры шипели друг на друга. Через полчаса колонна вышла.

Я теперь брел, подгоняя отстающих. В замыкании трое: я, Мурзаилов с ПК и санинструктор. Едва какой-нибудь «умирающий» солдат падал без сил, пулеметчик занимал оборону, я со Степаном приводил его в чувство.

Нашатырь, вода, затрещины – все, чем богаты. Времени долго отдыхать нет, отстанем – заблудимся, пропадем.

Бойцы роты перемещались тихо, как призраки, без шума, без стуков, без матов. Часа в три ночи мы, наконец, выбрались к ручью. Темно, не видно ни зги. Пулеметчиков разместили на высотках, сидим – ждем. А вдруг вместо афганского батальона придут «духи»?

Ожидание было совсем недолгим. Вскоре вдоль ручья появились тени, которые материализовались в людей. Афганцы. Знакомый по десантированию комбат! Наши таджики криком остановили их, и ротный пошел на переговоры. Через несколько минут Сергей вернулся.

– Все нормально, отличные ребята, все понимают. Комбат – молодец, у нас учился, в Ташкенте!

– Что он будет делать? Какой у него приказ? – переспросил Бронежилет.

– Им приказано идти с нами и действовать вместе. Мы идем впереди, они – за нами. Двигаем! Замполит, снова замыкаешь с пулеметчиком и санинструктором. Смотри только, не уйди к «зеленым», а то обратно не примем.

– А ты меня еще раз с «духами» не попутай.

Вот так, опять на марше в хвосте. Да еще ночью. Самое главное – с ослабевшими солдатами не отстать и не потеряться. Прохладная ночь радовала душу, и идти было легко и более-менее приятно. Если только может быть приятным марш по горной местности с полной выкладкой.

Еще до первых лучей восходящего солнца мы вернулись на ту же точку, откуда весь предыдущий день топали по горам. Здесь ничего не изменилось. Пустые банки по всем склонам, запах человеческого кала и мочи. Хорошо бы в темноте не наступить на кучу дерьма, своеобразные мины-ловушки вокруг позиций. К этим минам на ночь добавляем сигнальные мины. После проверки укрытий саперами (настоящих мин нет) можно спать. Блаженство.

Завтрак. Баночка с компотом, еще меньших размеров баночка со свининой, сухарь, галета, кружка чая. Те, кто курят, закурили. У кого есть сигарета – сигарету, у кого нет целой сигареты – курит окурок или «бычок», свой или чужой. Если дадут.

Какое счастье быть некурящим. Смешно и одновременно грустно наблюдать, как боец-связист нашел несколько совсем мелких-мелких окурков, распотрошил их, собрал в кучку и свернул из газетки самокрутку.

В роте некурящих мало. Я, Острогин, Степа-санинструктор и Витька Свекольников. Все остальные мучаются и страдают. Страдают оттого, что курят всякую дрянь и часто. На марше дымят, на привалах дымят, а когда лежат на горе, так от безделья курят почти каждые пятнадцать минут. Закурят и тоскуют по дому, задумчивые и печальные. Как старики на завалинке в деревне.

В ущелье вошла разведрота, и афганцы, весело помахав нам на прощанье, спустились к ним.

Вскоре все скрылись в ущелье, ушли в кишлак вправо по ручью, туда, где находилось большое скопление домов, которые мы не проверяли.

Через час из-за горной гряды показались дымы. Что-то подожгли, очень хорошо горело. Вскоре раздались выстрелы, взрывы.

Серега вдруг выскочил из эспээса и, громко матерясь, начал командовать. Я подбежал к нему.

– Что случилось?

– Беда с разведкой! Засада! У них куча раненых. Берем НСВ и ПК, санинструктора, твой взвод. Тебя, само собой. Товарищ капитан, вы ротой покомандуете без меня? – Это уже Бронежилету.

– Покомандую. А надо ли самому, может, замполита хватит с командиром ГПВ?

– Нет, не хватит. Я там нужнее. Опыт – великое дело! На сборы – три минуты, брать только боеприпасы и воду.

Вниз, вверх – и мы оседлали гребень. Пулеметы установлены, «Утес» собран. Взводный Голубев зарядил его и стал прицеливаться. На противоположном склоне вокруг пещеры лежали раненые разведчики. Из пещеры велась стрельба. Разведка была зажата так, что голову не поднять. Скальная стена нависала над ущельем, узкая тропка стелилась вплотную к ней. Раненых не вытащишь. Ведь стрелял «дух» и вправо, и влево. Просто беда!

– Пулеметам – огонь по всем дырам: непонятно, откуда он бьет. Автоматчику, снайперу – всем огонь! Огонь! – зло орал Грошиков.

Бешеный огонь заставил «духа» или «духов» заткнуться и затихнуть.

– Разведка, что у вас? – запросил по связи Сергей.

– Засада! – ответил Галеев.

– Это я вижу, как дела?

– Шестеро ранено, один убит. Прижали нас на тропе. Головы не поднять. Видите: две щели в камнях?

– Видим.

– Вот оттуда «дух» и бьет. Он стоит, обложен камнями – достать тяжело. Прикройте нас пулеметным огнем, сейчас взводный по верхнему козырьку подползет, тогда прекратите стрельбу. Турецкий бросит гранату сверху, только так можно «духа» достать. Не зацепите Петра.

Мы принялись стрелять, не жалея патронов. Пулеметы били по расщелинам очень точно, но, несмотря на наш бешеный огонь, афганец продолжал «огрызаться».

Я посмотрел в бинокль: взводный подползал по каменному козырьку все ближе и ближе.

– Прекратить стрельбу! – заорал Серега.

Петя подполз совсем близко и бросил в пещерку одну за другой две гранаты. Бах, бах!!! Солдаты подбежали к пещере и снизу за ноги потянули стрелка. Вытащить никак не получалось. Наконец выдернули и давай его пинать. До нас доносились мат и дикие вопли солдат и мятежника.

Удивительно, но он, несмотря на множество ранений, был еще жив. Два разведчика, матерясь, распороли афганцу живот ножами и бросили тело в ущелье. Эхо донесло что-то гортанное нечленораздельное.

Взяв санинструктора и пехоту, мы отправились вниз, сверху нас прикрывали пулеметы. Один взводный и шесть солдат были серьезно ранены. Перевязали их наспех и потащили наверх на площадку. Пещера, где засел мятежник, оказалась складом, а он его охранником-смертником. Из склада вынесли более сотни реактивных снарядов и множество выстрелов к гранатометам, патроны, мины. Саперы все это добро перед отходом подорвали, когда все уже вернулись на хребет. Прилетевший вертолет забрал погибшего и раненых. Разведчики заняли площадку, а мы обнялись на прощание и ушли обратно к себе. Весь вечер, пока не заснул, перед глазами стояли израненные тела разведчиков и окровавленный афганец, звереющие солдаты, кромсавшие тело столько бед принесшего врага.

Утром роту с площадки сняли вертолеты. Вот и все, возвращаемся в полк. Броня ждет команды начать движение, выстроившись в ротные колонны.

Полк стоял вдоль речушки, протекающей в зарослях кустарника. Я подошел к пологому берегу помыть руки. Разулся и, блаженствуя, подержал ноги в мутной грязной воде. Грязной, но прохладной. Приятно. Огляделся вокруг: на том берегу – и справа, и слева – стояли афганцы и поили скот, женщины полоскали белье, мылись. На нашем берегу солдаты умывались, стирали носки, портянки. И то, что сверху по течению воду пили овцы, нисколько не смущало женщин, невозмутимо стирающих белье.

Я вернулся к машинам, офицеры и прапорщики роты стояли кружком и о чем-то оживленно беседовали, громко смеялись.

– Над чем ржем, отцы-командиры? – предчувствуя, что надо мной, поинтересовался я у толпы.

– Над тем, как ты саблю трофейную сломал, – ответил взводный Эдик.

– Вот смеху-то было бы, если бы тупой Бронежилет нас там завалил.

– Это точно. Тебе нужно держаться подальше от Грошикова, – улыбнулся Острогин.

– Насколько подальше? На дальность прямого выстрела из АКМ или на пушечный выстрел?

– Ну, что-то близкое к пушечному выстрелу. Главное, чтоб он по ошибке вертушки не навел. Ха-ха, – засмеялся командир ГПВ, – ему еще полгода служить, так что все это время ты в зоне повышенного риска.

– Да уж точно! Он в меня стреляет чаще, чем «духи»!

– Эй, солдат, – окликнул Эдуард Свекольникова, – водички принеси. Бегом!

Довольно неприятный тип этот Эдик. Грубый и хамоватый с солдатами, наглый и надменный с офицерами. Ярко выраженный карьерист, по трупам пойдет. Здоровый, как буйвол, с широким торсом и мощными руками. «Супермен» хренов.

Солдатик очень быстро вернулся с фляжкой и протянул ее командиру взвода. Грымов сделал три больших глотка и сморщился. Передал фляжку Острогину, Серега взял ее и собрался было глотнуть. Но не успел.

– Витька! А ты откуда воду принес? Не из речки случайно? – заорал на него я.

– Из речки, – глупо улыбнулся солдат.

– Н-да, там ты видел, какая вода течет?

Острогин с фляжкой в руке молча и тупо смотрел на бойца.

– Видел, – ответил чумазый Свекольников.

– Ну, какая она? – спросил Сергей угрожающе.

– Грязная…

– А какого же черта ты ее набрал и пить даешь? Эдик, в речке той и ноги моют бойцы, и носки стирают, а местные скотину поят и белье стирают. Сплошной гепатит с холерой вперемешку.

Эдик мгновенно стал белый как мел.

– Убью! Убью, гад такой!

Солдата как ветром сдуло от греха подальше.

– Итак, Эдик, выбирай: малярия, гепатит или холера, – засмеялся техник.

Острогин, все еще державший фляжку в руках, зашвырнул ее в кусты.

– Серега, не разбрасывайся ротным имуществом, – крикнул весело Грошиков, – болеть ведь не тебе же!

Болеть, действительно, пришлось не Острогину. Болеть пришлось Эдику. Болеть долго и серьезно. Гепатит оказался очень «жестким», в тяжелой форме. Витькина ли фляга воды свалила его, или в горах зараза прилипла – неизвестно, но только на пару месяцев взводного мы лишились. И так с офицерами в роте был постоянный некомплект, настоящий проходной двор, а тут еще такая нелепость.

Больше всего страдал Свекольников: боялся возвращения лейтенанта, переживал и мучился от того, что выступил в роли «отравителя», и от страха расплаты, которая может наступить после выписки из госпиталя офицера.

Мы же отнеслись ко всему философски. А может, Грымову повезло. А то завалили бы вдруг «духи» за эти месяцы. Мишенью-то Эдик был уж очень большой и приметной.