Текст книги "Превращение в зверя"

Так я бездумно думала, так ощущала. И потому не поверила, когда события вторглись в мою тихую усыпальницу. Началось все со звуков – чуждых моей тихой комнате. Женщина, которая за мной ухаживала, всегда входила неслышно, я никогда не могла застать момент ее появления – она оказывалась вдруг. А тут этот непереносимый для сонного моего слуха стук, почти грохот, распахнувшейся настежь двери. Но я не испугалась, не веря, что события вторглись, лишь капризно прохныкала и даже глаз не открыла. Мне не хотелось с ней разговаривать, выяснять, отчего она вдруг так шумно себя повела, чем вызвана ее нервозность. Я продолжала лежать с закрытыми глазами, а она стремительно прошлась по комнате, остановилась у кровати, видимо добиваясь моего пробуждения. Я не хотела открывать глаза, но от пристального ее взгляда стало не по себе, словно по лицу ползло какое-то насекомое, от ее нервного дыхания стало душно. Все равно не открою, ни за что не открою, не будет же она стоять надо мной вечно. Не будет, убедится, что я крепко сплю, и уйдет. Да ведь теперь просто открыть глаза и неудобно: она поймет, что я притворялась.

– Перестань! Я знаю, что ты не спишь, – мужским, властным голосом сказала она.

Я наконец испугалась и резко открыла глаза. События вторглись. Черный костюм. Мой взгляд натолкнулся на чуждый этой комнате мужской черный костюм. Скользнул выше и уперся в совершенно невозможное здесь, в покое сна, лицо – лицо того неистового сумасшедшего, от которого мне удалось сбежать.

– Ну, здравствуй, Леночка! – сказал он, засмеялся победно, словно решил неразрешимое, словно достиг недостижимого, и по-хозяйски уселся на мою кровать. – Елена и Дмитрий? – Победный смех его перешел в торжествующий хохот. – Да нет, это в прошлом, теперь – Митя и Леночка.

Глава 5
Расследование Андрея Никитина

Встреча со Страховой была назначена на двенадцать дня, но Андрей прождал до часу, а она так и не явилась. Тогда он попытался с ней созвониться и выяснить причину такой неаккуратности, но и это не удалось: мобильный стабильно пребывал в зоне недоступности – видимо, был отключен, – домашний не отвечал, а по рабочему сказали, что Валентина Петровна взяла отпуск.

– Может, ее тоже того… похитили, как Кирюшину? – пошутил Денис и принялся было развивать шутку, но Андрей с Вениамином так на него посмотрели, что он стушевался и замолчал.

В три Страхова наконец объявилась – позвонила на мобильный Никитина, но от встречи категорически отказалась.

– Но ведь нужно же составить договор, – возмутился Андрей. – Как же я могу работать с вами без договора?

– Устная договоренность вас не устроит?

– Устная?… Да ведь я даже не знаю, чего вы от меня хотите. И потом…

– Считайте, что я ваша добровольная помощница, только и всего, – засмеялась Валентина Петровна. – Я вам дам информацию, которая, возможно, прольет свет на… на то, чем вы сейчас занимаетесь. Взамен же попрошу… Нет, об этом потом.

– Черт возьми! – разозлился Никитин. – Мне надоели ваши недомолвки и намеки. Либо вы говорите, либо…

– Ну хорошо, – медленно и словно не решившись еще до конца, проговорила Страхова. – Взамен мне нужна будет настоящая Кирюшина. Вы сообщите мне место ее пребывания – и мы в расчете.

– Такое ощущение, что это я вас нанимаю, а не вы меня. Вы устанавливаете тариф, в то время как я…

– Это не важно. Но со мной вам очень небесполезно иметь дело, сами потом увидите. Посмотрите в Интернете дело о Молчальнике.

– О ком?

– Был такой маньяк. Его арестовали в восемьдесят шестом. Приговорили к расстрелу.

– Но какое отношение он может иметь…

– Самое прямое. У него были брат-психиатр, жена и дочь. Но сначала внимательно ознакомьтесь с делом, главное, на почерк обратите внимание и… Пока все. Я вам перезвоню.

И эта странная женщина отключилась. Андрей пожал плечами, сел за компьютер, прогнав Вениамина, и с чувством, что его разыгрывают, набрал нужную посылку.

Маньяк Молчальник (в миру Самсонов Олег Анатольевич) действительно оказался, и информации по нему было немало. Распечатав все, что нашлось, Андрей погрузился в изучение. Да, это был необычный маньяк, с нестандартным почерком, с совершенно не характерным для маньяка поведением. Молчальник не уродовал трупы, не брал на память ничего у своих жертв, не оставлял ритуальных «игрушек». Убивал мужчин, причем исключительно воинов-интернационалистов, награжденных орденом, в их собственных квартирах, и что интересно, весьма гуманным способом – делал укол препарата, вызывающего мгновенную остановку сердца. Являлся он под видом врача военного госпиталя, хотя по профессии был инженером, то есть человеком весьма далеким от медицины. Молчальником его назвали за то, что он ни в ходе следствия, ни на суде ничего не рассказывал. Зачем убивал, почему именно эту категорию людей, какие идеи бродили в его голове, – все это так и осталось тайной. И это тоже было нехарактерно: как известно, маньяк – по сути своей демонстратор, своей программой жизни гордится, злодеяния преподносит как действия сверхчеловека и, конечно, не только не молчит, но и кричит во всеуслышание о своих подвигах, стоит только его поймать.

Странный, даже можно сказать, оригинальный маньяк. Вот только никакой связи с Кирюшиной Никитин найти не мог, да и со Страховой тоже. Тогда он подключил к работе Балаклава. Вместе они еще раз просмотрели материалы по двум Кирюшиным и Страховой, вдруг да упустили какой-нибудь факт. Оказалось, что действительно упустили: у Страховой погиб муж незадолго до переезда Кирюшиной, но самое главное – муж этот был штатным военным, воевал в Афганистане, награжден орденом.

– Интересно, как он умер? – спросил Андрей и задумчиво посмотрел на Вениамина.

– Я могу попытаться узнать, но не вижу большого смысла – Джек-потрошитель интернационалистов-орденоносцев к тому времени давно был расстрелян. Боюсь, только зря время потеряем, а вообще, если тебе интересно, не проще ли у самой Страховой спросить?

– У нее спросишь! На все один ответ: об этом пока не могу сказать, потом, может быть. Ладно, давай рассуждать логически. Если она указала нам на Молчальника, значит, почему-то связывает его с Кирюшиной. Переходное звено – ее муж-афганец. Еще она говорила, что у Молчальника были брат, жена и дочь. Тоже не просто так об этом сказала.

– Брат продолжил дело Молчальника и порешил ее мужа? Но при чем тогда Кирюшина?

– Нет, брат вряд ли – брат-психиатр. Может, он и связан как-то, но… Нет, не думаю, что он тоже стал воинов крушить. Причем через такой срок… А дочь вполне могла бы. В то время ей было около двенадцати, а когда погиб Страхов – двадцать восемь…

– Женщин-маньяков не бывает! – категорически заявил Балаклав.

– Бывает. Реже, но тоже встречаются.

– Она Кирюшина, а Молчальник – Самсонов, – не сдавался Вениамин.

– Обычно близким родственникам полностью меняют фамилии, имена… вообще все паспортные данные, дабы уберечь от преследований, и за счет государства перевозят в другой город. Так что Кирюшиной она вполне могла стать, точно так же как Сидоровой или какой-нибудь Тюриной.

– И продолжить дело дорогого папочки?

– Почему бы и нет?

– Но… Не знаю, не знаю! Надо Страхову выводить на чистую воду.

– Да как же ее выведешь? Молчит, собака! – С интонацией и жестами Куравлева в роли Милославского воскликнул Никитин. – И будет молчать, если наша версия верна, потому как выходит, что Страхова наша жаждет отмщения. Не может она не понимать, что мы ей так просто Кирюшину не отдадим.

– А если версия не верна?

– Тогда… А черт его знает! Но, думаю, мы недалеки от истины. Во всяком случае, не далеки от версии Страховой. То есть, конечно, и она может ошибаться. Ладно, попробую ей позвонить.

На этот раз дозвониться ему удалось сразу – Страхова этого звонка ждала. От встречи, правда, категорически отказалась, но зато была более откровенна, чем обычно. Она рассказала, что муж ее погиб при крайне странных обстоятельствах: по версии милиции (а она настаивала на самоубийстве), ввел себе в вену большую дозу строфантидина. В самоубийство Страхова не поверила. Во-первых, для этого не было никаких причин, во-вторых, ее муж был абсолютно уравновешенным человеком, не склонным даже к легкой депрессии, не то что к самоубийству, а в-третьих, и это самое главное, примерно за полчаса до его гибели она с ним разговаривала по телефону: он был весел, шутил, но их разговор прервался, потому что кто-то позвонил в дверь. Обо всем этом она рассказала милиции, но к словам ее не захотели прислушаться – не выгодно было прислушиваться, пришлось бы работать. И вот около года назад Страхова случайно натолкнулась в Интернете на статью о Молчальнике. Статья ее потрясла: слишком много было совпадений в гибели его жертв и смерти ее мужа. Она собрала все, что можно было, об этом маньяке. Поехала в этот город, разыскала следователя, который вел дело (он был уже на пенсии). Ей удалось настолько расположить его к себе (как именно, Валентина Петровна не пожелала рассказывать, но Андрей предположил, что попросту дала значительную сумму), что тот выдал все секреты «фирмы», даже самые секретные. Так она узнала о брате, профессоре-психиатре, жене и дочери, о том, куда они переехали (в тот самый город, где жила Страхова), а главное – фамилию этой самой дочери. Елену Кирюшину она знала – они работали в одной больнице.

Пять лет назад, вскоре после гибели Страхова, Кирюшина переехала вместе со своим мужем. Но остались родственники мужа. От них-то Валентина Петровна и узнала, куда именно уехали Кирюшины. Таким образом она и появилась здесь. Разыскать Кирюшину Елену Владимировну, врача скорой помощи, не составило большого труда. Но каково же было разочарование, когда она обнаружила, что эта Кирюшина совсем другой человек! Для того чтобы разгадать эту загадку, Страхова устроилась на ту же станцию, где работала лже-Кирюшина, благо вакантные места в скорой всегда имеются, но узнать ей ничего не удалось. В общем, ей нужна настоящая Кирюшина, и Андрей должен ей помочь ее разыскать, – так она заключила свой рассказ, сразу же попрощалась, пока Никитин не успел начать задавать ей вопросы, и отключила телефон. Андрей пробовал ей перезвонить, но безуспешно.

– И как нам теперь со всем этим разгрестись? – впал в уныние Вениамин. – Наворотила информации и отвалила, а нам-то что делать?

– Работать, что же еще? Для начала попробуй-ка пробить всю эту веселую семейку Самсоновых. С дочерью более-менее ясно, а вот жена и брат…

– Да это работы на полдня! – возмутился Балаклав. – И еще неизвестно, будет ли толк. Честно говоря, не вижу я связи.

– Я тоже пока не вижу, но другого выхода нет.

– Конечно! Не тебе же придется такой мутотенью заниматься.

– А я займусь другой мутотенью, – рассмеялся Андрей. – Съезжу пока к Юдину, порасспрошу поподробней о его шантажисте. Там тоже мутная какая-то история. Тогда я не придал всему этому значения, потому что, собственно, не за тем к нему ездил, а теперь кое-какие мысли бродят. – Он постучал себя по лбу.

– Съезди, – приободрился Балаклав: не одному ему заниматься неприятной работой. – Съезди, съезди, отчего ж не прокатиться? Делать тебе все равно нечего.

* * *

Юдина дома не оказалось. Андрей долго звонил в дверь – бесполезно. Тогда он в досаде застучал кулаком. Дверь соседней квартиры приотворилась, и показалась женщина в халате.

– А Дмитрия нет дома. Уехал. На шикарной машине, – прибавила она сплетническим шепотом.

Видимо, та самая наблюдательная соседка, с которой разговаривал Денис, подумал Никитин, что ж, хоть в чем-то повезло.

– На шикарной машине, говорите? – Андрей приветливо улыбнулся женщине.

– Ага. – Она открыла дверь шире, покивала, тоже улыбаясь. – Разряженный такой, в костюме, в галстуке – все новое, дорогое.

– А разве у него есть машина?

– Нет, это не его, за ним приятель заехал.

– Приятель?

– Ага. Он и к Семену тоже наведывался раньше, но нечасто. А как тот слег, чуть не через день приезжал, всегда днем, в рабочее то есть время. Солидный такой мужчина, Дмитрию нашему совсем не чета, да и Семену тоже.

– Семен – это…

– Отец Мити.

– Ну да, конечно. А давно они уехали?

– Часа два назад. Дмитрий в последнее время все такой мрачный ходил, а тут не узнать: веселый, нарядный, в дорогом костюме, прямо именинник или жених. На улице бы встретила, не узнала.

– А раньше с ним такие превращения бывали?

– Никогда! Я сама удивилась, хотела спросить, куда это он собрался, на какой такой праздник, но не успела: Митя прямо как ураган пронесся мимо, едва поздоровался. И все улыбался, даже как-то посмеивался.

– Странно. А машина какая?

– Красивая, шикарная. Серая, блестящая. В марках я не разбираюсь. Но раньше у него, у этого его приятеля, была другая машина, попроще. А тут просто шик!

Спрашивать, не запомнила ли соседка номер, было бессмысленно, если она даже марку назвать не могла, но Андрей все же спросил. Не запомнила. Зато подробно описала «приятеля» Юдина, затем стала усиленно приглашать к себе выпить чаю. От чая он не отказался, надеясь разжиться еще какой-нибудь информацией, но ничего интересного не узнал. Просидев у нее около часа, выслушав подробное жизнеописание чуть не всех жильцов подъезда, Андрей распрощался наконец со своей бесполезной информаторшей. В офис он приехал в довольно мрачном расположении духа.

Балаклав курил у форточки тоже в каком-то подавленном настроении.

– Ну что, ничего не вышло? – спросил у него Андрей.

– Что не вышло? – Вениамин посмотрел на него безнадежным взглядом старой, больной лошади, которую осматривает ветеринар перед тем, как вынести вердикт: на бойню или еще можно поэксплуатировать.

– По Самсоновым информацию пробить, что же еще?

– Пробил. – Балаклав тяжело вздохнул.

– И что? Ничего интересного?

– Да интересного хоть отбавляй! – взорвался Вениамин. – Вон там, – он кивнул на стол, – распечатка. – Навалом интересного!

– А в чем тогда печаль? Что-то я тебя не понимаю.

– Надоело! – закричал Венька. – Надоело в дерьме этом копаться! Маньяки, душегубы. Братец этот еще. Черт бы их всех задрал!

– А что братец? – Андрей взял распечатку. – Самсонова Галина Васильевна, – прочитал он вслух.

– Да я сначала на жену материал собрал. Ничего интересного, кроме того, что она медсестра.

– Ты имеешь в виду, что препаратец, которым «гуманно» бойцов на тот свет отправлял, Молчальник у нее мог умыкивать? Или что она тоже в деле была?

– Вот-вот, всякое может быть. – Вениамин сокрушенно покачал головой. – Но она как она, ты на этого братца лучше психиатрического полюбуйся.

Андрей послушно перелистнул распечатку.

– Самсонов Владимир Анатольевич, – начал он зачитывать, но Вениамин вдруг швырнул окурок в форточку, подскочил к нему и выхватил у него листы.

– Так будет долго, потом посмотришь, а сейчас я лучше сам тебе расскажу. Знаешь, чем этот Владимир Анатольевич всю жизнь занимается? Брат маньяка?

– Чем? – Андрей в недоумении посмотрел на непонятно с чего вдруг взбеленившегося друга.

– Этот хрен с горы, этот Самсонов жизнь свою положил на изучение природы маньяков.

Ярый защитник этих монстров и не менее ярый противник для них какого-либо уголовного наказания. По его мнению, любой маньяк – просто несчастный больной человек, которого следует лечить.

– Ну… что ж тут удивительного? Его можно понять: брат расстрелян как…

– Так он ведь когда расстрелян? В восемьдесят шестом. А Самсонов с восьмидесятого года в европейских журналах публикует свои статьи: «Убийство – не панацея» и все в таком роде. В восемьдесят четвертом заявляет, что разрабатывает методику излечения. В восемьдесят пятом говорит уже, что не только маньяк – больной, нуждающийся в медицинской помощи, но и любой преступник вообще. Нужны не тюрьмы, а сеть специализированных клиник. С восемьдесят шестого публикуется уже у нас. А в девяностом объявляет, что работа над ме тодикой завершена, требует, чтобы она была включена в государственную программу.

– Но это же очень хорошо. Чего ты на него так взъелся? Лично я бы на месте государства его поддержал.

– А я бы нет! Кстати, наше государство со мной оказалось солидарным. Послали этого Самсонова на фиг. Но это не самое интересное. В девяносто втором он переезжает в наш с тобой родной город.

– Ух ты!

– Вот и я о том же. Переезжает, покупает квартиру и больше не высовывается со своими программами. И вообще о нем с тех пор не слуху ни духу. Работает в неком реабилитационном центре в Заречном, а это, как ты понимаешь, закрытая зона, город-индекс. А знаешь, что это может означать?

– Что ему удалось осуществить свою мечту?

– Именно! Представляешь, совсем рядом с нами, в каких-нибудь восьмидесяти километрах, находится клиника, набитая монстрами, возможно, со всей страны, а возможно, и не только страны.

– Да-а, интересная картина получается. – Андрей закурил и, скосив глаз на вскинувшегося Вениамина, поспешил от компьютера прочь, к форточке, которая так и осталась открытой. Некоторое время он курил молча, переваривая информацию.

– Знаешь, – заговорил он наконец, – если эта клиника действительно существует, а мы о ней до сих пор ничего не знали и в Интернете, как я понимаю, ты ничего не нашел, значит, это сугубо секретное, чтобы не сказать подпольное, заведение. Это и хорошо, и плохо.

– Чем же это хорошо? – хмуро спросил Вениамин.

– Тем, что почти наверняка именно там наши пропажи: Кирюшина номер один и Кирюшина номер два. Одна на лечении у своего дядюшки, другая… Не знаю пока зачем. Одно ясно: для чего-то ему нужны двойники. Думаю, не только наша Елена стала таким дубляжем – скорее всего, это целая система.

– А чем же плохо?

– Да как ты не понимаешь? Если это такое засекреченное заведение, нам туда просто так не попасть.

– Можно подключить Бородина.

– Можно-то можно, только что мы ему скажем? У нас ведь пока одни только предположения. Да и потом… скорее всего, и ему не попасть – нужны очень серьезные основания. Думаю, это закрытое заведение находится под очень основательной защитой, и не важно, кто у них крыша: государство или бандиты.

– Ну ты махнул! При чем же здесь бандиты?

– Все может быть. Мы не знаем, как он открыл клинику, на каких основаниях. Но как бы там ни было, уверен, охрана у них дай бог.

Вениамин подошел к Андрею и тоже закурил.

– Знаешь, я вот все думаю и никак не могу понять. – Он сделал глубокую затяжку, с шумом выдохнул дым. – Мы совсем сбросили со счетов убийство мужа Кирюшиной…

– Да думал я об этом! Тоже понять не могу, никак оно никуда не вписывается! И так пытался его пристроить, и этак – просто лишний элемент какой-то. А между тем понимаю, что убийство это напрямую связано и с пропажей Кирюшиной, и со всем остальным. Не знаю, не получается!

– И у меня не получается. Вообще какая-то странная фигура. Может, он и есть основное звено, и, пока мы его не поставим на место, не сможем собрать всю головоломку.

– Может быть, может быть. Черт! – выругался Андрей и затряс рукой – задумавшись, он обжегся сигаретой. – На Самсонова надо выходить, по-любому.

– Да как ты на него выйдешь? Вряд ли он, если мы про клинику правильно вычислили, спокойно поживает в той квартире, в которой прописан. Наверняка там, в Заречном, при клинике и обретается. Сам же говоришь: засекречено, охрана, туда не попасть.

– Но попытаться стоит. Дениса пошлем, пусть проверит, живет в этой квартире кто-нибудь или нет. А там посмотрим… – Андрей вдруг замолчал, прислушиваясь, – где-то совсем близко, но очень приглушенно зазвучала мелодия. Знакомая мелодия, очень знакомая… Да ведь это же тарантелла, понял он и отчего-то испугался. Подобное было уже однажды… недавно. Вот точно так же приглушенно звучала эта тарантелла. Когда? Где? – Что это? – шепотом, чтобы не спугнуть мелодию, спросил он Вениамина, и его прямо-таки передернуло от какого-то щекотного ужаса: и так было, он тогда тоже боялся спугнуть…

– Кажется, телефон. Ты чего, Андрюха?

Андрей зажмурился, прислушиваясь изо всех сил, прошелся по комнате, словно слепой: мелодия то удалялась, то приближалась. На мгновение смолкла совсем и опять вернулась. Ощупью он дошел до сейфа, приложил ухо к дверце: вот она, нашел, поймал! Открыл сейф и натолкнулся на сумку Кирюшиной. И опять содрогнулся, рывком выхватил сумку, секунду постоял так, не понимая, что со всем этим делать. Наконец догадался, вытащил телефон, нажал на «прием».

– Андрей Львович? – вопросила трубка испуганным мужским голосом.

– Да. Кто это? – не менее испуганно спросил Андрей.

– Мне нужно с вами срочно встретиться. Мне… нам необходима ваша помощь.

– Кто это? – повторил Никитин.

– Мое имя ни о чем вам не скажет, но, если хотите… Меня зовут Владимир Анатольевич. Самсонов Владимир Анатольевич.