Текст книги "Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные"
Автор книги: Нина Аленникова
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Дом в Шнаево был убогий, небольшой, с очень низкими потолками. Природа вокруг отличалась дикой красотой. Недалеко протекала река Сура (приток Волги). Темный густой лес находился совсем близко от усадьбы. Все было иначе, чем в степях Херсонщины. Можно было досыта купаться, стояла жара, было приятно плавать в тихих водах Суры. Няня постарела и сгорбилась, но все так же находила себе занятие и суетилась. Она встретила меня со слезами, очень горевала, узнав, что я останусь только две недели. Я много ездила верхом. Часто с Сашей брали купальные костюмы и отправлялись на дальний пляж. Он был совершенно дикий и заброшенный. Дети целыми днями играли на дворе. Гувернантка за ними следила; они очень бойко болтали по-немецки. Клеопатра Михайловна каждый день давала им уроки французского языка.
Две недели быстро промчались. Я начала приготавливаться к отъезду. Предстояли пересадки; путь был долгий и утомительный. Ничто не могло меня остановить. Перед моим отъездом отец вдруг объявил, что они все переезжают в Петербург, что он снял там квартиру на Васильевском острове. В конце сентября я должна была вернуться тоже – у меня была переэкзаменовка в школе. Меня все проводили на вокзал. Путешествие, как я и предполагала, оказалось очень сложным и утомительным. Все вагоны были переполнены солдатами. Мобилизация напоминала о себе на каждом шагу.
Только на третий день я прибыла в Новоселку. День был жаркий. Так как я никого не предупредила, мне пришлось оставить багаж на станции. Надо было как-то переправиться через Ингулец.
Было раннее утро. Только что начинало светать. У пристани Василия Васильевича я не нашла ни одной лодки. Вспомнила, что есть место, где можно пройти пешком вброд. Пришлось раздеться и пуститься в путь. Одежду я держала над головой. Сошло вполне благополучно, вода доходила не выше колен. На противоположном берегу я села, обсохла и, быстро одевшись, отправилась в Новоселку. Шла я бодро, вдыхая свежий утренний воздух. Думала, какой произведу переполох своим неожиданным появлением.
Когда я вошла во двор, тишина стояла мертвая. Услышав мои шаги, псы, сидящие на цепи, громко залаяли. Я подбежала к окошку дяди Ахиллеса и тети Ядвиги и начала стучать. «Кто там?» – послышался сонный голос дяди. «Земля треснула, и черт выскочил!» – весело крикнула я. Поднялась суматоха, все обрадовались моему приезду. Бабуся сразу начала хлопотать с приготовлением кофе, дядя сказал, что через час поедет за моим багажом. Смеялись, недоумевали, как я умудрилась пройти вброд, не замочившись нисколько. Девочки вылезли заспанные; они очень выросли и похорошели. Расположились пить кофе на дворе за круглым столом. Вскоре увидели деда, спускающегося к реке. Он никогда не бросал своей привычки купаться рано утром; он много плавал. Вероятно, поэтому он был строен как юноша, несмотря на свой возраст. Мы побежали ему навстречу. Каково было его удивление, когда он увидел меня. Маршрута своего он не изменил, пообещав на обратном пути выпить кофе с нами. Бабушка еще спала; я знала, как она мне обрадуется.
Дядя сообщил, что у нее гостит тетя Люба, сестра моей покойной матери, со своей девочкой Любочкой. У нее большая драма: муж ее бросил, сойдясь с другой женщиной. Его две дочки от первого брака продолжают жить с тетей Любой, но она не может с ними справиться. Они обе очень красивые, шестнадцати и восемнадцати лет, ведут себя ужасно; в Одессе столько соблазна. Узнав все главные новости, я решила, что после свидания с тетей Любой и бабушкой отправлюсь купаться. Затем лягу спать в гамаке, так как двое суток не удалось сомкнуть глаз. Узнала, что дядя Владислав призван и находится на крейсере «Алмаз». Николая не взяли после медицинского осмотра. Он был этим очень огорчен.
В глуши наших степей мы не чувствовали войны. Дядя читал газеты, приходившие с большим опозданием; он сообщал нам новости. Жизнь текла равномерно, так же приятно, как в былые годы. Снова я ездила верхом на объезженном коне, купалась всегда с большой компанией. По вечерам часто собирались у Василия Васильевича или Андрея Васильевича, где всегда было весело. Дедушка меньше ворчал на эти сборища, он стал гораздо мягче и сговорчивей. Леня Булич и его братья были на войне. Витя часто приезжал к родителям и навещал нас. Он был призван в Екатеринославе и жил там с женой. С Ядвигой мы часто ездили в Кривой Рог, где навещали ее брата Роберта. Он с женой тоже часто к нам приезжал. Как и в былые времена, Зоя пела; у нее был прекрасный голос. Мы все любили ее слушать. Иногда приходил Мунык, сын управляющего Василия Васильевича, и приносил гитару. Он аккомпанировал Зое и сам недурно пел польские песни. Их было одиннадцать детей; с самой старшей, Вандой, я давно дружила. Мунык взялся меня учить играть на гитаре и балалайке.
В то лето произошло очень печальное событие. Сын Василия Васильевича Георгий, ярый охотник, когда-то убил волчиху. Найдя около нее маленького волчонка, он пожалел его и взял домой. Его долго кормили из рожка молоком, холили, спал он на подушках. Вырос он ручной, как собака, только не лаял, а подвывал. Прошло три года с тех пор, как его принес Георгий. Волк был очень ласковый и со всеми приветливый. Но из усадьбы его не выпускали.
Случилось так, что его нечаянно выпустили. Он побежал на берег реки. Там было много ребят; они купались и забавлялись на берегу. Волк, его так звали, побежал и стал с ними забавляться. Младший брат Муныка и Ванды, Стасик, двенадцати лет, схватил палку и начал дразнить Волка. Он толкал его и старался всунуть палку в его пасть. Тот неодобрительно рычал на эту не совсем ему понятную шутку. Произошла совершенно неожиданная сцена. Когда Стасику удалось попасть в пасть волка, тот сорвался как бешеный и с яростным рычанием бросился на мальчика, вцепившись зубами в его горло. Конец мальчика казался неминуемым. К счастью, поблизости находился местный плотник; у него в руках оказался топор. Он сразу же ударил Волка по голове, а вторым ударом прикончил его. Стася истекал кровью. По зову ребятишек прибежала местная сестра. Она когда-то работала в больнице. Она моментально перевязала ему горло. Конечно, его немедленно отвезли в больницу. Предупрежденный Василий Васильевич вызвал из Одессы известного хирурга. Все меры были приняты, но Стасик навсегда остался безголосым, говорил шепотом и с трудом. Дедушка, узнав об этом злополучном происшествии, нашел недопустимым держать у себя хищного зверя.
Август, последний летний месяц, быстро пролетел. Золотая осень засверкала всюду своим ярким нарядом. Громко гудели молотилки. На селе было немало зажиточных крестьян, имеющих все современные земледельческие орудия из Елизаветграда. Дядя Ахиллес был очень занят, мы его почти не видели. В Новоселке все без конца хлопотали. Варили варенье на зиму, делали квас. Это было очень сложное занятие. Забирались на всю ночь в погреб и там орудовали. Иногда ничего не удавалось. Бутылки почему-то взрывались. Был невероятный грохот, что-то вроде стрельбы, и нас всех будил. Но зато какой выходил квас! Когда его нам приносили из ледника, мы все бутылки опустошали моментально.
Я получила неожиданно письмо от Михаила Семеновича. Он жаловался на свои семейные неурядицы и упрекал меня в молчании. Весь тон письма был полон пессимизма. Я решила не отвечать, так как скоро собиралась вернуться в столицу. Кроме того, из-за сильного передвижения войск были постоянные пертурбации с почтой. Последнее время перед моим отъездом мы зачастили к Андрею Васильевичу. Там собиралась вся молодежь, танцевали до утра. Замужние сестры-близнецы гостили; у одной уже был ребенок. Старший Володя, произведенный недавно в офицеры, часто приезжал из Николаева; там временно стоял его полк. Он должен был скоро отправиться на фронт.
В сентябре уже совсем запахло осенью. Вода в реке похолодела, мы продолжали купаться, но вылезали из воды совершенно продрогшие. Мне было пора возвращаться в Питер; вся семья огорчилась моему отъезду. Дедушка много говорил о войне, с большим раздражением. Он предвидел массу невзгод, вообще, был настроен весьма пессимистично. День, когда я покидала Новоселку, был солнечный. Нам казалось, что вернулось лето.
В Питер я прибыла в совершенно осенний день. Мелкий, но настойчивый, пронизывающий дождь лил вовсю. Серый густой туман окутывал город. Было не только сыро, но и холодно. От отца я давно не получала никаких известий. Я решила отправиться в снятую им квартиру на Васильевском острове. Остановиться у дяди Жоржа было невозможно. Он был на фронте, и квартиру заняли его родственники.
Когда я появилась на Васильевском, молодой швейцар с большой неохотой дал мне ключи. Вероятно, он не был уверен, что я дочь хозяина этой квартиры. Но он меня предупредил, что квартира совершенно пустая – отец не успел ее меблировать. Он еще добавил, что в первой комнате налево лежит ковер, неизвестно откуда взявшийся. Квартира оказалась грандиозной; было двенадцать комнат. Прекрасно оборудованная ванная с кафельным полом. На стенах ее тоже были маленькие кафельные плитки с разнообразными рисунками. Большая просторная кухня, рядом с ней таких же размеров прачечная со всем необходимым для стирки. Там же душ и уборная для слуг.
Раскрыв чемоданы, я устроила себе постель на ковре. Под голову положила кучку белья, но не хватало одеяла. Спустилась к швейцару попросить одолжить мне чем покрыться. Он охотно дал мне одеяло и подушку. Разложив вещи на подоконнике, повесив юбки на ручках дверей, я посчитала свои финансы и решила, что могу все же поехать позавтракать в «Армию и флот», военное учреждение, находящееся вблизи от нашей бывшей квартиры на Литейном. Поднявшись на второй этаж, я села за столик и заказала официанту скромный обед. Закончив его, я уже собиралась расплатиться, как вдруг неожиданно увидела издали две знакомые фигуры в морской форме. Это были Днепров и его друг Юра Григорьев. Сердце мое почему-то сильно забилось, мне захотелось удрать, но было поздно. Они меня увидели и бросились ко мне. Начались обычные восклицания, расспросы о проведенном лете и т. д. Я им сказала, что живу на Васильевском острове у родителей. Юра предложил мне отвезти меня туда; у него был казенный экипаж его отца. Отец Юры был директором первого корпуса. Они быстро домчали меня до моего нового жилища; расстались мы у моего подъезда с обещаниями снова скоро встретиться, как будто бы ни в чем не бывало.
После несложного устройства моего нового быта я вовсю углубилась в изучение своей роли. Отцу написала, что поместилась в его пустой квартире. Он немедленно выслал мне деньги с запиской, в которой высказывал удивление, как я могла устроиться без малейшей мебели. Он подтвердил, что скоро приедет и займется меблировкой и устройством нового жилища.
Переэкзаменовка, к счастью, сошла вполне благополучно, мы все трое перешли во второй класс. Школа Пиотровского закрылась. Мы перебрались в филармонию, бывшую Суворинскую, которая тоже закрылась с объявлением войны, но все ее преподаватели перешли к нам. Также появился Анатолий Иванович Долинов, режиссер Александрийского театра. Пиотровский был в числе главных преподавателей. Он больше всего читал лекции о драматургии, предоставляя все постановки пьес Долинову.
Нелегко было мне ездить в школу с Васильевского острова на Николаевскую. Трамвай плелся больше часу. Чтобы попасть в восемь часов в школу, надо было вставать в шесть часов утра. Об опозданиях не могло быть и речи. Несмотря на наши постоянные выходы в театр, недосыпание, мы все соблюдали строгую дисциплину и являлись в школу точно в восемь часов. Утром обыкновенно были фехтование, урок гимнастики и танцев. Это сильно развивало в нас легкость и ловкость движений. Три раза в неделю преподавал Сладкопевцев. Для меня его уроки дикции были очень важны, только это могло способствовать уничтожению моего упорного украинского акцента, который продолжал быть заметным, несмотря на все мои старания.
Дни бежали за днями. Я продолжала спать на полу, ела что попало и как попало. Углублялась в чтение, находя в этом большое удовлетворение. Почти все артисты вернулись с гастролей. Контакт с Михаилом Семеновичем восстановился.
Петербург начал называться Петроградом, из-за войны с немцами. Жизнь в нем била ключом. Балы, концерты, театры – все было в полном разгаре. По утрам все читали газеты, в них объявлялись имена убитых в сражениях. Так мы узнали о Нилочке Зубове, племяннике дяди Жоржа. Он отправился на фронт семнадцати лет добровольцем и в первых же боях был убит.
Ляля вернулась из Финляндии, где провела лето. Она уговорила меня переехать к ней. У нее была снята квартирка на Петроградской стороне. Все было по-прежнему. Настя, Крокша и Сова. Френкель был тут как тут. Когда же появился Шура Залеманов, вся прежняя атмосфера воскресла, как будто никогда и не исчезала.
Довольно забавный случай произошел со мной в этот период. Было утро, свободное от школы, я была дома и усердно зубрила отрывок из какой-то популярной пьесы. Моя обстановка была все та же. На окне лежали отрезанные куски арбуза, на ручках всех дверей висела моя одежда. На ковре лежала моя гитара, уже с монограммами. Во время передышек я на ней бренчала. Вдруг послышался звонок. Думая, что это почтальон, я вышла в прихожую и отворила дверь. Замерла. Передо мной стояли Днепров и Григорьев. Пришлось здорово сконфузиться. Оказывается, они поняли, что я живу с родителями. Как было принято в те времена, они решили приехать с официальным визитом познакомиться, что давало возможность бывать в доме. Мне пришлось тут же объяснить все обстоятельства. Мне было очень неловко их принять, но они с добродушным смехом просили разрешения все же меня навестить. Вошли, взглянули на столь странную, чересчур богемную обстановку и сразу же мне предложили поехать к Палкину пообедать с ними. Я согласилась с удовольствием. Днепров меня расспрашивал про школу, про мои успехи на летних гастролях, про каникулы на юге. После обеда они меня отвезли в школу и снова пригласили на следующий день.
Вскоре я переехала к Ляле. Уж очень надоело спать на полу. У нее было веселее. Вечно кто-то являлся, была постоянная суета, ухажеров множество. Особенно был интересен граф Орлов, красивый гвардеец; в нем чувствовалась раса. Его родители были очень состоятельные, все были военные с давних пор. Мы стали выезжать большой компанией. Женя и Галя не участвовали в нашей группе из-за Ляли. Она их невзлюбила. Отсутствовал тоже Залеманов, имеющий зуб на Днепрова, вообще на всех моряков. Все любили луна-парк, шумные развлечения, карусели, горки. Мэгге появлялась с Юрой Григорьевым. Днепров стал открыто за мной ухаживать. Его необыкновенное добродушие и благожелательное отношение ко всем покоряло меня все больше и больше. Ляля почему-то с предубеждением стала смотреть на флирт Григорьева с Мэгге. Я заметила, что она начала кокетничать с Юрой, стараясь привлечь его внимание.
Одно событие нас всех встряхнуло и взволновало. Был воскресный день. Встретились, по уговору, в луна-парке, и сразу же, не помню почему, начался неистовый спор о диких животных. Ляля заявила, что она не боится никаких диких зверей и уверена, что может их трогать беспрепятственно. Поднялись протесты со всех сторон, особенно волновался граф Орлов. Он заявил, что готов держать пари на что угодно, что она никогда не сможет тронуть беспрепятственно льва или пантеру. Разъяренная Ляля возбужденно кричала, что готова держать пари, что мы все должны быть свидетелями. Мы хохотали, сомневаясь в реальном осуществлении такого пари. Где и при каких обстоятельствах можно было его осуществить? И вдруг взволнованная Ляля пояснила, что вполне можно его осуществить в Таврическом саду, где выступал приезжий цирк на открытой арене. Остальное она брала на себя, потребовав от Вани Орлова 10 тысяч рублей в случае выигрыша. Ваня хохотал. Его уверенность в полном провале Лялиной затеи была так непоколебима, что он даже не поставил своих условий.
Мы все ринулись в Таврический сад. Был прохладный осенний день, но солнце светило благожелательно. Мы все расположились на скамейке в первом ряду. Арена была большая. Сбоку стояли клетки с различными зверями. В первой лежали львы и тигры длинной вереницей. Во второй были пантеры, пумы и шакалы. Укротитель ходил и размахивал кнутом; слышался свист пересекающего воздух кнута. Ляля внимательно осматривала клетку. Она вдруг вскочила на арену, приблизилась вплотную к клетке, засунула в нее руку и вытащила большой засов, примитивно торчавший внутри. Влетела вихрем в нее. Звери лежали крупными массами, как-то равнодушно и пассивно смотрели на происходившее. Она смело подошла к тиграм и начала их гладить по голове, также львов; никто из них не пошевельнулся. Укротитель, совершенно ошеломленный, стоял как вкопанный, он ничего не понимал. Публика стала громко аплодировать, предполагая, что начался очередной номер. Когда Ляля стала гладить пантеру, укротитель бросился к ней и схватил ее за руку. Задыхаясь от волнения, он просил ее убраться из клетки. «Кто вы? Почему вы здесь?» – слышались его взволнованные возгласы. «Оставьте, дайте мне выиграть мое пари», – говорила Ляля, отталкивая его упрямую руку. Поздоровавшись таким путем со всеми зверями, она выскочила, как пулемет, из клетки. Укротитель волновался, а публика продолжала неистово аплодировать.
Для нас всех это был незабываемый момент. С торжеством Ляля вернулась к нам, под грохот ничего не понимающей публики. Она сразу же задорно объявила Орлову, что выиграла пари. Орлов был бледен как полотно, но учтиво пообещал завтра же исполнить свой долг.
Началось представление на арене, но мы все, возбужденные, отправились ужинать на острова. Ляля, празднуя заранее свой выигрыш, всех нас угощала. Произошло это не в «Вилла Родэ», а в небольшом, малоизвестном ресторане, где кухня оказалась превосходной. Музыки не было, но все же было уютно. Орлов на другой же день честно рассчитался с Лялей, пояснив, что ему пришлось солгать родителям. Он сказал, что проиграл эту сумму в карты. Дело было обычное среди молодежи, особенно военной, так что ему поверили.
Мы стали все чаще и чаще встречаться с Днепровым. О театре разговоры прекратились. Иногда он меня сопровождал на какой-нибудь спектакль, а после него до дверей Бродячки. Но тут нам надо было распрощаться, так как никто из военных не имел права спускаться в форме в это помещение. Теперь, когда прошло много-много лет, я вступила в зону старости, мне вспоминается Бродячка в столь невинном, почти чистом образе. Кажется невероятным запрет участвовать в ее оригинальной красочной жизни.
В один прекрасный день, если можно его так назвать, явился отец, угрюмый и озабоченный. В очень быстрый срок квартира была вся меблирована. Появился телефон в двух местах: в прихожей и в спальне родителей. Часть мебели была выслана из Одессы. Столовую он заказал в Петербурге, в английском стиле. Он оставался верен себе в своем поклонении всему английскому. Как только он закончил устройство, я вернулась с большим облегчением. У Ляли стало очень трудно оставаться. В школу ездить от нее было еще сложнее. Кроме того, у нее была никогда не прекращающаяся толчея. Заниматься было фактически невозможно.
Мою комнату я нашла скромно, но уютно обставленной. В углу стояло красивое трюмо, перед кроватью лежал белый меховой коврик, напротив стоял шкап для платья и такого же цвета комод для белья. Я с радостью устроилась и, повесив гитару, быстро побежала поблагодарить отца. Он принял меня довольно сухо, но мне показалось, что он был все же доволен.
Самое приятное было то, что моя комната была у самой входной двери и как бы отдельно от всей анфилады других комнат. Прихожая была очень большая, с широким удобным диваном. Рядом с моей находилась такого же размера комната для гувернантки. Затем большая детская, дальше двойная гостиная со множеством окон; ею можно было любоваться из открытой аркообразной двери прихожей. Следующая, столовая, была очень оригинальная. Буфет английского стиля, разделенный маленьким диванчиком. Высоко, почти под потолком, висели оленьи рога. Люстра была особенная, как утверждал отец, тоже английская. Дальше была спальня отца и Клеопатры Михайловны, с красивой мебелью красного дерева, и рядом комната Ули. Что было неудобно, это уборная. Надо было пройти через ванную, чтобы в нее попасть. Из прихожей был вход в коридор. Там находились три комнаты для прислуги. В конце коридора были просторная кухня и огромная прачечная. Это было царство Агафьи, приехавшей из Раз дола для исполнения всяких черных работ. Она не только стирала и гладила все наше белье, но и чистила ковры, мыла окна. Вообще, ее кипучая деятельность не прекращалась ни минуты весь день. Один раз в месяц приходили полотеры; обыкновенно это были молодые люди. Маруся и Соня флиртовали с ними и усердно их угощали в кухне. Для Клеопатры Михайловны это был день кошмара. Она часто уходила из дому, отдав кое-какие распоряжения.
Давно не получая известий из Новоселки, я послала письмо дяде Ахиллесу. Подробно описала ему наше житье-бытье в столице. Наши письма разминулись. Пришло ужасное известие. Дедушка скончался. Он сгорел буквально в несколько дней. Отправился с сыновьями на охоту лисиц. Было уже холодно. Ночевали где-то в шалаше. Ночь была осенняя, сырая. Дедушка, спортсмен, не взял теплой одежды и сильно простудился. Вернувшись домой, слег и велел вызвать ксендза из Кривого Рога. Доктора не желал, всем объявил, что его час пришел и никакой доктор не поможет. Дал распоряжение везти его тело запряженными волами через всю его землю, хоронить на кладбище у церкви. Дядя Ахиллес все-таки вызвал доктора, который подтвердил, что спасти его невозможно, так как у него воспаление легких в очень тяжелой форме. Ксендз явился со Святыми Дарами. Дедушка приобщился и на следующую ночь тихо скончался. Перед этим он всех благословил, оставил подробные и точные распоряжения. Умер в полном сознании, без страданий. Горю бабушки не было предела. Они прожили много-много лет в полном согласии. Мысль о том, что я больше никогда не увижу этого красивого строгого старика, наполнила мою душу тоской. Много ночей снился он мне с неизменной трубкой в зубах, почти белые, но густые волосы, проницательный глубокий взгляд его светло-голубых глаз. Долго сидела я над письмом бабушке.
Когда окончательно закончилось устройство квартиры, отец решил организовать большой банкет, отпраздновать новоселье, пригласив своих знакомых и мою молодежь. Лялю, Залеманова и других. Ляля давно его покорила своей эксцентричностью и, конечно, красотой. Она была официальной невестой Юрочки Григорьева, отбив его у Мэгге. Для Мэгге это не было драмой, она все больше и больше сходилась с обожавшим ее Жоржем Маяшем. Она охотно уступила Ляле Юрочку, который был в нее серьезно влюблен и только по своей полнейшей бесхарактерности сделал Ляле предложение, подпав под ее влияние. Родители Юры, познакомившись с Лялей, пришли в ужас от ее манер, от которых она никогда не отказывалась, даже при пожилых людях.
Почти накануне банкета мне позвонил Залеманов и спросил, не может ли он привести к нам англичанина, приехавшего из Англии представителем фирмы его отца поставлять автомобили в Петроград и на фронт. Шура пояснил, что мистер Сэрк никого не знает и очень скучает. Он хотел бы познакомиться с жителями Петрограда. Я передала трубку Клеопатре Михайловне, которая сразу же одобрила идею пригласить англичанина. Среди гостей было много военных в парадных формах. Многие приехали в отпуск с фронта. Дамы тоже нарядились соответственно. Все расположились в просторном зале. Прислуга разносила угощение на подносах. Всюду горели люстры. Веселая атмосфера нарядного вечера водворилась заметно среди присутствующих. Уже никого больше не ждали, время подвигалось к ужину.
Неожиданно вошел молодой офицер и направился прямо к роялю. Все в изумлении затихли. Он очень спокойно и уверенно заиграл. Мы очень скоро поняли, что играет большой артист. Какие-то особенные, волшебные звуки носились в воздухе. Все начали друг друга спрашивать, кто этот военный, так мастерски играющий известные классические вещи. Но никто его не знал. Клеопатра Михайловна спрашивала меня; отец обращался ко всем по очереди, но его никто не знал. Очевидно, пришел с улицы на огонек. Поиграв добрый час, он так же исчез, как появился. На всех он произвел впечатление своей игрой, красивой наружностью и особенно непринужденностью. Перед его уходом ему поднесли шампанское, которое он принял с улыбкой, без малейшего стеснения. Потолковали о таинственном госте и перешли на другие темы. Было о чем говорить в эти скорбные времена. У многих уже пали их близкие в первых боях; война намечалась долго длительной и жестокой.
Мистер Сэрк явился со своим помощником мистером Лау. Оба оказались очень симпатичными. Сэрк был небольшого роста, рыжеватый, в пенсне, бойкий и веселый. Он успел нахвататься в гостинице русских слов. Он всех покорил. Было очень заметно, что Ляля произвела на него большое впечатление. Я поделилась этим с Залемановым, который ответил со своей неизменной улыбкой, полной хитрости: «Ничего. Он женат». – «Ну так что же, что женат? Ляля отобьет у любой жены». Шура засмеялся и сказал, что не надо забывать, что Ляля – официальная невеста Юрочки Григорьева, родители которого занимают столь высокое положение, что вряд ли Ляля решится на какое-нибудь скандальное поведение. «А впрочем, – прибавил он, – не наше дело. Только никак не пойму, почему она выбрала столь скромную и невинную жертву в лице бедного Юры, имея столько блестящих поклонников?»
Музыка заиграла, начались танцы. Мы все закружились в веселом вихре модных вальсов и мазурок. Были перерывы, кто-то декламировал Гумилева, вернувшегося из-за границы. Говорили, что он добровольно поступил в армию. Между приглашенными была Женя Мезенцева; ее попросили спеть. Она охотно исполнила несколько романсов. Также пела Тася Вяземская, моя одноклассница, некрасивая, но обладающая прекрасным голосом. Особенно пользовался успехом ее романс «У камина». После обильного ужина подавались ликеры и кофе в гостиной. Долго висели споры в воздухе, особенно, конечно, политические. Отец принимал в них очень деятельное участие. Он постоянно ругал немцев. Его любимое выражение было: «Эти варвары сидят на картошке и всегда рядом с пушкой».
Доставалось и нашему правительству, окружившему себя немцами17. Была доля правды в этом, но надо признать, что большая часть этих немцев были балтийцы, учившиеся в России, и между ними случались настоящие русские патриоты. Я узнала это от Вовы Днепрова. У него был товарищ – немец из Балтики, тоже морской офицер. Он был очень взбалмошный, но хороший друг и предан был русскому флоту всей душой.
Вова рассказал мне случай, который произошел с этим товарищем незадолго до войны. Он ехал за город в местном дачном поезде. Рядом с ним сидел настоящий пруссак, который с ним разговорился. Через некоторое время он ему заявил, что находит позорным тот факт, что его собеседник носит русскую военную форму, имея настоящую немецкую фамилию и говоря безукоризненно по-немецки. Возмущенный барон Р. встал, отворил дверь, которая была тут же в купе, схватил пруссака и выкинул его на мелькавшую мимо насыпь. Был большой скандал. Несмотря на подозрение в шпионаже подвернувшегося немца, Р. исключили из флота. Но его опала долго не длилась. Как только была объявлена война, его снова призвали. Он был блестящим офицером.
Вечер затянулся до утра. Мы, молодежь, танцевали, старики сели за карты. Сэрк все время приглашал Лялю. Они разговаривали по-немецки. Его помощник Лау много танцевал со мной, но мне было с ним скучно, он ни на каком языке не говорил, а я не знала английского. Моряков наших не было. Юра дежурил на яхте. Вова приготавливался уходить в Гельсингфорс, куда он был назначен на дредноут «Петропавловск». Утром разошлись все сонные, бледные, но довольные. Из моей школы никого не было; я не хотела смешивать столь разнообразную компанию.
Занятия в школе становились все труднее. Проходили много Островского. Преподаватель Евтихий Павлович Карпов был замечательным наставником бытового жанра. Анатолий Иванович Долинов[36]36
Долинов Анатолий Иванович (1869–1945) – актер, режиссер, педагог. В начале 20-х гг. эмигрировал (Берлин, Париж).
[Закрыть] тоже нас здорово подтягивал. Будучи режиссером в Александринке, он был ограничен во времени. Случалось, что он нам назначал репетиции у себя на дому в три часа ночи. После спектакля артисты всегда ужинают, нам полагалось явиться в три часа ночи. В таких случаях мы не возвращались домой. Я шла к Жене, она жила на Глинке, то есть в центре; у нее я ужинала. Конечно, звонила домой, объясняя свое ночное отсутствие. Первый раз пришлось выдержать стычку с отцом. Он не хотел верить, что нам назначают репетиции в такой необыкновенный час. Я ему сказала, что он может сам проверить, позвонив Долинову. Он успокоился.
Был особенно ясный солнечный день, столь редкий в Петрограде. Ляля мне позвонила и скороговоркой объяснила, что ее и меня приглашают молодые летчики Яцук[37]37
Яцук Николай Александрович (1883–1930) – начальник авиационной школы Императорского Всероссийского аэроклуба (1912–1914).
[Закрыть] и Мучник[38]38
Мучник Александр Филиппович (? – 1968) – один из первых русских летчиков. Командир 2-го Боевого отряда эскадры Воздушных кораблей «Илья Муромец». Полковник. В эмиграции во Франции.
[Закрыть] совершить с ними молниеносный полет – проба только что сооруженного самолета. Неожиданное предложение показалось мне очень заманчивым, я сразу же согласилась. Я заметила Ляле, что фамилии ее летчиков очень необычные, даже странные. Ляля клялась, что они оба блестящие и очень известные летчики в военных кругах. Мы сговорились встретиться за Московской заставой. Была суббота. Школы в этот раз не было. Пиотровский, читавший всегда лекции по литературе, заболел. Гимнастику и танцы можно было пропустить.
Летчики встретили нас весело и шумно. Мучник, высокий красивый мужчина азиатского типа, был старым другом Ляли. Они часто проводили вместе каникулы в Финляндии. Аэроплан показался мне маленьким, какая-то странная коробка с крыльями. Яцук сел за руль. Мы еле поместились втроем; на полу было окошко. Скажу чистосердечно, трусости в себе я до сих пор не замечала, но мне стало не по себе. Закралось сомнение в благополучном исходе этого нового приключения. Когда мы взвились наверх с невероятным треском, нас скоро начало бросать из стороны в сторону. Мы с Лялей взвизгивали при каждом резком повороте, летчики смеялись. Голова начала кружиться. Яцук нарочно устраивал какие-то «петли», то есть невообразимо крутил свою крылатую коробку из стороны в сторону. Нас начало тошнить, мы запросились обратно. Приземлились благополучно, но встряска при спуске была очень неприятна. Когда мы вылезли из этой крылатой коробки, авиаторы поздравили нас с первым полетом и пригласили обедать в «Виллу Родэ». Они были очень довольны и уверяли нас, что и мы обе могли бы учиться на авиаторов.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.