Электронная библиотека » Нина Аленникова » » онлайн чтение - страница 19


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 07:55


Автор книги: Нина Аленникова


Жанр: История, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Когда все предварительные авантюры закончились, 6 апреля вошли красные, в городе стало, по крайней мере внешне, совершенно спокойно. Саша с женой перебрались в гостиницу и вскоре уехали к себе в Петроград. Прощались мы долго и трогательно. Саша говорил со слезами на глазах: «Я всегда буду молиться моему израильскому Богу за вас обоих, никогда не забуду, как вы к нам отнеслись!»

Со входом красных очень скоро водворился порядок. Как предсказывали в корчме, так и вышло. Союзники все исчезли, как будто их никогда не было. На нашем тральщике никого не тронули. Офицеры были мобилизованы как сочувствующие красным. Когда выяснилось, что сообщение восстановлено, я отправилась на почту и послала телеграмму Седлецким. Очень скоро пришел ответ: «Приезжайте, Оля здорова, ждем вас вечерним поездом». «Я поеду с тобой, – решительно заявил муж. – Отпрошусь, причина серьезная». Новое начальство, еще не вполне определившееся, охотно дало ему отпуск. Конечно, он переоделся в штатское. Взяли адрес матери нашей хозяйки, которой они тоже послали телеграмму, и отправились в путь.

В городе начался террор. Многих арестовывали. Евреи мстили за всех и за все, их оказалось очень много в Чрезвычайке, во главе ее. Появилась садистка-еврейка, убивавшая собственноручно офицеров, которых находили и арестовывали. Перед самым нашим отъездом в Елизаветград арестовали Калугина. Софья Николаевна была в отчаянии и рассказала нам, как это произошло. «Шли мы спокойно по улице, какой-то тип подбежал к нам и сказал: «Это ты, мерзавец, меня жидом называл в гимназии!» Он увез мужа с милицией, появившейся тут как тут!»

Весна была холодная, несмотря на апрель! Мы мерзли в вагоне, окна всюду были разбиты. К вечеру мы прибыли благополучно…

Когда мы вошли к Седлецким, маленькая бегала в гостиной. Она сразу же узнала меня, бросилась ко мне с радостным смехом! Конечно, она не могла узнать отца! Он любовался ею, она дышала здоровьем и счастьем. Я думаю, что у нас у обоих отвалился тот камень, который почти месяц давил и мучил. Ядзя тоже бросилась к нам в объятия. Седлецкие оба стояли и улыбались. Даже Феня выползла из своей кухни разделить нашу радость. Я представила Вову моим бывшим хозяевам. «Ну и услугу вы нам оказали!» – сказал он. «Хорошо все, что хорошо кончается, – сказал Михаил Петрович, но добавил: – Советую вам не задерживаться – сегодня отходит поезд в двенадцать часов ночи, садитесь на него, осторожность необходима!» Мы сказали, что должны забрать мать наших хозяев и, конечно, я бы хотела повидать своего дядю.

Было приблизительно семь часов вечера. Клавдия предложила нам сначала поужинать, а после отправиться за старушкой и навестить дядю. За ужином разговаривали, как будто бы все были давным-давно знакомы. Таков был мой муж. Он сразу же входил в контакт с людьми и внушал им всегда симпатию и доверие. После ужина Михаил Петрович мне шепнул: «Ну, теперь я вас хорошо понимаю, он абсолютно исключительный, вы во всем правы!» Он предложил проводить Вову, не знавшего города, за старушкой, я же направилась к дяде. Половину дороги мы шли вместе. Ядзе было поручено с помощью Клавдии Петровны уложить мои и Олечкины вещи.

Когда я вошла к дяде, мое сердце сильно сжалось при виде его. Он просто ненормально исхудал, глаза провалились. Мне стало больно и тяжело на душе. Когда я сказала, что приехала за Олечкой и сегодня же уезжаю, он заплакал. Тетя Ядвига старалась его успокоить, говорила, что они все собираются уехать в Польшу, где у них много родственников. Я с грустью видела, что дядя никогда до Польши не доберется… Время, проведенное у них, быстро прошло, надо было уходить, казалось, что ничего не было сказано того, что хотелось… Когда я распрощалась с дядей и вышла в прихожую, Ядвига ко мне подошла и сказала: «Доктора его приговорили, ему недолго осталось жить!» Еще успела я спросить про мою кузину Лиду. Ядвига сказала, что ее муж не появлялся. Аркадий убит на фронте в борьбе с красными, бедные женщины бьются в страшной нищете. Дети сделались маленькими большевиками и ушли в уличную жизнь. С тяжелым чувством ушла я от них, зная, что больше никогда их не увижу!

Когда я вернулась к Седлецким, старушка француженка была у них. Хозяева надавали нам провизии, и мы начали собираться. Все отправились нас проводить, Ядзя тоже пошла. Она привыкла к ребенку, мне было жаль, что я не могу ее взять с собой. Насчет ее дальнейшей судьбы Седлецкие нас успокоили, обещая устроить ее в хорошие условия, к детям. Мы смогли ей дать хорошую сумму денег в виде вознаграждения, ведь мы были богаты, получив от морской администрации шестимесячный оклад.

Уселись в вагон с разбитыми стеклами, а ночь была холодная! Окна были разбиты везде, во всех поездах! Собрались уже расположиться, как к нам в купе вошел господин, хорошо одетый, в подбитой мехом тужурке, самоуверенный, улыбающийся. Я сразу увидела, что он еврей. Но Вова, совершенно не умевший их различать, начал разводить разговоры о политике, возмущаясь поведением евреев в Одессе. Тип улыбался и качал своей курчавой головой. Я была ни жива ни мертва. Толкала его потихоньку, но он ничего не замечал и смотрел на меня удивленно.

Когда прошел контролер, наш новый сосед вынул карточку и показал ему. У меня сердце куда-то провалилось! Он оказался не только евреем, но и комиссаром! Контролер с поклоном вернул ему карточку, осклабился подобострастно и удалился. Тут Вова сообразил, в чем дело, и перевел разговор на другие темы. Собеседник оказался весьма культурным человеком, они оба увлеклись интересными разговорами, но мы с мадам Готье совсем не были спокойны! Наконец решили укладываться спать. Мужчины отправились на верхние койки, мы же с мадам Готье и маленькой расположились внизу. Было очень холодно, а теплых вещей у нас не было. Через некоторое время наш спутник слез с койки и любезно покрыл меня с Олечкой своей меховой курткой. Мадам Готье перепугалась и усердно крестилась. Я его поблагодарила, и было за что! Олечка, проплакавшая целый час, согрелась и уснула. Когда зуб на зуб не попадал, очутиться в тепле было чудом. Спутник наш отправился в коридор курить. На одной из станций мы застряли на два часа. Ночь тянулась длинная и нестерпимо нудная. Еще стояли долго на других станциях. Наш спутник все время уходил. У меня мелькали мрачные мысли: не арестуют ли нас? Но его куртка, покрывавшая нас, была залогом спокойствия.

К утру подкатились ко 2-й Одессе. Поезд стоял там долго. Наш комиссар предложил мужу выйти и принести нам кофе, что они и сделали. Бедная мадам Готье с испугом и недоверчиво смотрела на все это, но мужчины громко разговаривали, смеялись и были в прекрасном настроении…

Утро было просто ледяное, на душе было кисло! Вертелся в мозгах вопрос: не арестуют ли нас? Быть может, столь любезный спутник донесет на нас ввиду нашего контрреволюционного настроения. Однако все сошло замечательно, не только нас не арестовали, а пропустили без обыска по указанию нашего спутника. Расстались мы с ним корректно и даже дружелюбно… Мало веселого ждало нас в Одессе. После шумной, радостной встречи с матерью хозяева рассказали нам, что террор принимает жуткие формы, каждый день идут аресты и расстрелы. Во главе Чрезвычайки стоят сплошь евреи. Они беспощадно мстят за прошлое обращение, за погромы, черту оседлости и т. д. Кроме того, провизия с каждым днем исчезает, кое-что можно достать у приезжих крестьян, но все больше в обмен на одежду. В этом хаосе надо было жить, надо было бороться. Пережитая зима в Елизаветграде, с лучинами, холодом, голодными пайками, конечно, подготовила к этим новым испытаниям…

Вскоре я отыскала мою прелестную тетю Глашу. Мы стали часто встречаться и помогали друг другу как могли. Она была старая одесситка, имела много знакомых и родственников Добровольских, поэтому ей было легче разворачиваться, чем нам… К счастью, базар был очень близко от нашего дома. Я постоянно бегала добывать пропитание. Бабы привозили продукты, и очередь была огромная. Единственно, кто не боялся красноармейцев, это были хохлушки. Один раз я была свидетельницей следующей картины: толстая, дородная баба принесла корзину с творогом. Сразу же образовалась громадная очередь. Неожиданно подошел красноармеец, вооруженный до зубов. Он растолкал публику и занял первое место. Баба посмотрела на него, затем поставила свою корзину и сказала ему: «Товарищ, ступай стань в очередь!» Возмущенный красноармеец грозно крикнул: «Ты разве не видишь, кто перед тобой! Не разговаривай, давай творог, не то я тебя в Чрезвычайку!» – добавил он сердито. Баба еще хладнокровнее заслонила корзину своей мощной фигурой и сказала по-украински: «Я тоби таку чайку покажу, що ты ни маты ни батька нэ пизнаешь!» Разразился хохот во всей очереди. Красноармейцу оставалось плюнуть и благородно ретироваться.

Террор создавал подавленное настроение у всех. Ночи были тревожные, часто раздавались пронзительные гудки, с особенным, завывающим звуком. Мы все знали, что это обозначает, и прислушивались, не остановится ли автомобиль у нашего подъезда. В одну из таких ночей автомобиль остановился у второго подъезда нашего дома, за углом. На другой день мы узнали, что был обыск в одной военной семье, в которой скрывался украинский министр Рогоза. Его в ту ночь не арестовали, но велели явиться на другой день в Чрезвычайку. Он подчинился и был расстрелян.

Мы часто навещали Софью Николаевну. Она была в очень подавленном состоянии, но судьба улыбнулась ей. Вскоре мы узнали, что Петр Петрович был выпущен, его спас другой еврей, тоже соученик по гимназии; он занимал большой пост в этой новой организации. Он узнал его на допросе и велел освободить, но сказал ему: «Уезжай как можно скорей и подальше». После этого они уехали в Польшу, где у Софьи Николаевны были родственники.

На тральщике было тихо, никого не трогали. Флотская жизнь шла своим чередом, как будто бы ничего не случилось. Объясняется это тем, что у красных не было морского начальства, они были рады иметь тех нескольких офицеров, которые случайно остались. Всем нам, обывателям, становилось все труднее. Мы обменяли все, что имели, на муку и другие продукты. В городе начались всевозможные болезни, особенно дизентерия. Наша девочка тоже ею заболела. Было утешительно то, что мы очень сошлись с нашими хозяевами и вместе боролись за жизнь детей. У них было четверо, две девочки и два мальчика. Борьба была беспощадная, приходилось с рассвета становиться в очередь, чтобы добыть хоть немного провизии.

Вечера мы коротали с хозяевами за самоваром, прислушиваясь к ужасным гудкам. По ночам особенно они наводили тоску. Знакомых было у нас немного, большая часть эвакуировалась перед приходом красных. В том числе были Таня с отцом и мужем. Постепенно мы примирились с нашей участью, особенно что мы были вместе и главная тревога отпала. Хозяева ужасно жалели, что не вернулись к себе во Францию, когда в городе были белые, но их мать была от них отрезана, они не могли уехать. Обыденная жизнь все больше расстраивалась. Часто мы сидели без электричества. Был даже один жуткий период, когда приходилось таскать воду за версту от нас. Водопроводы оказались поврежденными.

Через два месяца после прихода красных выяснилось, что я жду ребенка… Вова продолжал служить во флоте, команда, как и везде, к нему хорошо относилась. Вечером он всегда возвращался домой. Мы всегда ждали его с большим нетерпением, так как нам казалось, что с ним мы в большей безопасности.

Как-то неожиданно приехал с севера сослуживец Вовы Шуляковский. Он был механиком на «Гангуте» и часто бывал у нас в Гельсингфорсе. С ним мы пережили вместе начало революции. В Одессе жила вся его семья. Его родители были зажиточные купцы. Они имели большой магазин материй в центре города. Их семья мне напомнила наших соседей по Веселому Раздолу Рустановичей. Особенно своей патриархальностью и соблюдением всех наших традиций. Их дети были все взрослые, их было девять человек, некоторые уже женатые. Они все группировались вокруг своих стариков родителей. Любовь, дружба, уважение царили в этой семье. Отец пользовался полнейшим авторитетом, старшие сыновья принимали от него замечания, а иногда серьезные нахлобучки безропотно, как должное. Вся семья была занята работой в магазине, хозяйством и делами по коммерции. Шуляковский захотел нас с ними познакомить, мы были приняты тепло и радушно.

Пришло печальное известие о смерти дорогого дяди Ахиллеса. Ядвига с братом и детьми уехала в Польшу. Я не раз писала моей кузине Лиде, но ответа не получила. Пришло еще другое страшное известие: дядю Володю расстреляли, не помог ему его «социализм».

Несмотря на страшное напряжение, время мчалось с невероятной быстротой. В конце июля мы узнали, что белые снова наступают, что происходят большие беспорядки в окрестностях Одессы, Бирзулах и других центрах. В августе стало ясно, что Одесса снова перейдет в руки белых. Конечно, многие радовались и ждали этого с нетерпением. Мы с мужем твердо решили не оставаться в Одессе и после пришествия белых отправиться в Севастополь. Леня Золотарев обещал нам приют у своего отца, морского врача в отставке.

Но предстоящую перемену надо было пережить… Раз явился Вова очень возбужденный и сказал мне, что один из его матросов предлагает отвезти меня с девочкой к его жене. У него в 30 верстах от Одессы, в небольшой деревушке, имеется маленький домик и клочок земли. Его жена, Настя, примет нас как родных. При этом Вова добавил, что небезопасно нам оставаться при осаде города. Я категорически отказалась: без него ни за что не уеду. «Если ты уедешь, ты и мне облегчишь возможность скрыться в критическую минуту», – уговаривал он. Явился и сам матрос. Он стал всячески доказывать необходимость нам уехать. Обещал, что они с мужем будут вместе к нам приходить, намекнул, что красные могут предпринять эксцессы против офицеров, перед тем как покинуть город, поэтому надо иметь верное место, чтобы пережить этот момент… Я была измучена постоянным стоянием в очередях. Девочка недоедала и сильно похудела. Неожиданно представлялся случай вздохнуть свободнее и отойти от всех забот… Наняли подводу и отправились в путь…

Деревушка, совсем близко от моря, оказалась очень живописной. Домики с соломенными крышами были все окружены вишневыми деревьями и подсолнухами.

Перед нашим отъездом Шуляковский пришел с нами попрощаться. Он отправлялся обратно на север, к большому огорчению его родных. Мы удивились его решению, но он нам пояснил, что у него там осталась невеста и он не хочет с ней расставаться. Вся его семья была очень подавлена. Я заметила, что Вова тоже сильно загрустил. На мой вопрос он сказал: «Ты забываешь, что у меня там тоже близкие, мои родные, кто знает, свидимся ли мы!» Мне стало как-то не по себе, ведь я его затянула во все эти пертурбации, быть может, он бы остался со своими в Петрограде, переживал бы вместе с ними все эти события. Я все же ему сказала, что если бы мы оставались в Петербурге, то ему пришлось бы идти с красными, его бы мобилизовали без всякого сомнения.

Настя оказалась очень приятной молодой женщиной; она действительно нас встретила по-родственному. После длительного одесского голода ее ужин показался нам необыкновенным. Чудный борщ с пирожками, галушки со сметаной, фруктовый компот. Избушка у них была убогая, только две горницы. В одной была большая кровать, скамьи вдоль стен, а в другой стол и стулья. Конечно, всюду иконы. Была еще кухня, с огромной русской печью. Разместились мы как могли.

На другой день, выпив чаю, мы сразу же отправились на берег купаться. Берег был песчаный, необыкновенно чистый. Какая была торжественная тишина на этом диком уединенном пляже! Мы с наслаждением купались, заплывая далеко. Наши мужчины сразу же после завтрака, часа в два, ушли в Одессу пешком, в надежде, что кто-нибудь по дороге подвезет. Обещали снова прийти в следующую субботу.

Жизнь у Насти, после одесских лишений, была настоящим раем. Я бегала утром на рынок, покупала мясо, масло и фрукты. Все остальное у Насти было, даже хлеб она пекла сама. Коровы у нее не было, поэтому мы покупали молоко у соседки. Зато огород у Насти был отличный и погреб изобиловал всевозможными запасами. Днем мы уходили собирать кукурузу, возвращались полудничать домой. Затем я укладывала мою Олечку спать и помогала Насте по хозяйству. Варили варенье, мариновали грибы и огурцы, делали консервы. Затем отправлялись на берег купаться. Море было тихое, неподвижное. Олечка могла барахтаться у самого берега, наслаждаясь этим новым и столь необычным развлечением. Настя говорила, что мое пребывание для нее настоящий отдых, без меня она бы не ходила на море и все только возилась бы со своим хозяйством.

Так проходили счастливые, беззаботные дни, несмотря на тревожное время. 22 августа явились наши мужья, рассказали, что белые входят в Одессу. Действительно, 23-го они вошли почти без боя. Красные просто ретировались. Поблагодарив наших гостеприимных хозяев, мы вернулись в Одессу. Встретили Золотарева и двух инженеров-механиков, они скрывались в береговой морской администрации, которая вообще никуда не двигалась и ее никто не трогал.

Распрощавшись трогательно с семьей Никитэн22, с которой буквально сроднились, мы решили отправиться в Севастополь, как и предполагали. Все сослуживцы Вовы были там, и самый близкий его друг, Федор Федорович Пелль, прислал за нами тральщик. Перед самым отъездом еще было маленькое приключение. Прибежал к нам приютивший нас матрос Афанасий, бледный, расстроенный, оказывается, кто-то из крестьян его деревушки донес на него, будто бы он сочувствует красным, и его хотели арестовать. Он сослался на мужа, и нам пришлось в последнюю минуту перед отъездом ездить и объясняться с начальством, указывая на огромную услугу, которую он нам оказал, его отпустили… В Севастополе, как и предполагали, поместились у отца Лени Золотарева на Екатерининской улице, на которой у него был свой двухэтажный домик, уже изрядно наполненный беженцами. Братья Лени, Николай и Сергей, уступили нам свою комнату, сами спали на матрасах, постеленных на полу в гостиной.

Осень была очень теплая, мы ходили с Олечкой на Графскую пристань и даже в жаркие дни купались. Здесь тоже цены повышались с каждым днем. Провизии не хватало. Случайно оставшиеся ценности, часы, кольца, все пошло в ломбард. К счастью, у Золотаревых была верная прислуга Екатерина, она на всех готовила, нянька, вынянчившая всех детей, вела хозяйство, помогала с добыванием провизии. Она часто воевала со стариком доктором, который был абсолютно вне всей жизни. Когда нянька брала у него деньги на хлеб, а эта сумма теперь составляла крупную часть его пенсии, он говорил: «Вот и живи, статский советник, морской врач в отставке!» Конечно, сыновья оплачивали все расходы, к нему обращались только для порядка.

Один раз мы были свидетелями любопытной картины. Доктор зазвал татарина, скупавшего старые вещи, и собрался продать ему очень ценный старинный письменный столик из черного дерева, весь изразцовый. Татарин воспользовался тем, что старик совершенно не имел понятия о ценах, и выторговал у него столик за гроши. Он его уже уносил, осторожно спуская по лестнице. В это время появилась няня, увидев эту картину, она сразу же догадалась, в чем дело. Она вырвала столик у татарина, отобрала у ошеломленного доктора вырученные деньги, вернула их старьевщику и грозно вытолкнула его из дома.

Эта нянька была замечательно преданный человек. Жена доктора, как и многие в те времена, оказалась отрезанной от семьи в их имении, находившемся где-то далеко, в одной из средних губерний. Иногда от нее приходили письма с перебежчиками. В них она жаловалась на здоровье, на полное одиночество и жуть своего существования в деревне. В одно прекрасное утро нянька нам объявила, что отправляется к барыне. Мы ее уговаривали не предпринимать столь опасного путешествия, тем более что шансов пробраться во вражескую зону было немного. На это она нам ответила, что все разузнала, как и где ей пробраться, и беспокоиться о ней нечего. Но оставить свою барыню одну, без помощи и больную, она не может!

Как-то утром, когда все встали, мы увидели ее в огромном платке, с узлом в руках. Она нас всех расцеловала, ничего не понимающего доктора перекрестила; присели, по обычаю, на пять минут, после этого она гордо выплыла из дома. Мы все были уверены, что больше ее никогда не увидим. Однако ровно через месяц она снова появилась и стала устраиваться. Мы все заметили, как она сильно похудела, обветрилась и даже сгорбилась… Своим трем воспитанникам она пояснила, что похоронила их мать в имении, где ее пока никто не трогал. Она ее застала в очень плохом состоянии, доктора сказали, что спасти ее невозможно. Похоронив свою барыню по нашему православному обычаю, она не осталась ни одного лишнего дня и пустилась в обратный путь. Доктору она велела ничего не говорить. По ее мнению, он совершенно впал в детство и было даже опасно его тревожить. С ее возвращением водворился снова большой порядок в доме. Доктор ей обрадовался как ребенок.

Забыла упомянуть довольно важный инцидент, происшедший вскоре после нашего прибытия в Севастополь. Золотарев и муж были вызваны начальством Морской администрации для объяснения причины их пребывания с красными в Одессе. Но муж встретил там бывших сослуживцев по Балтийскому флоту. Золотарева тоже все знали, инцидент закончился вполне благополучно. Другие, остававшиеся в Одессе, отправились прямо оттуда в Новороссийск…

Незаметно наступила зима. Холода, ветры задули над Черным морем; стало грустно и неуютно. В конце ноября у меня родилсямальчик, в ужасной грязной клинике, переполненной до отказа. Я сбежала из нее на пятый день, несмотря на угрозы врача, который предсказывал мне неминуемую гибель, главным образом из-за того, что у меня разлилась желчь, ребенок, очень крупный, надавил на печень при рождении. Сразу же по возвращении домой моя жизнь заполнилась уходом за детьми, стиркой, и некогда было думать о себе. Но были молодость, крепкое здоровье, и все само собой утасовалось. Сына мы назвали Ростиславом23, по настоянию адмирала Машукова[55]55
  Машуков Николай Николаевич (1889–1968) – контр-адмирал, профессор. Эвакуирован с флотом в Бизерту. В эмиграции во Франции.


[Закрыть]
, большого друга Вовы.

Между тем наше Белое дело терпело снова неудачи. Красные продвигались на юг и постепенно отбирали отвоеванные белыми города… Двадцатый год мы встретили у Федора Федоровича Пел-ля, собралась большая компания, веселились, как будто ничего страшного не происходило. Многие выпили лишнее, будущего никто не боялся, у всех теплилась надежда на лучшее.

В начале февраля мужа назначили в Одессу. Мы всей семьей отправились на предназначенный корабль, привезший больных из другого порта. Больные оказались тифозные. Их вынесли на наших глазах на носилках, нам же пришлось водвориться после них без всякой дезинфекции. С нами были пассажиры, ехавшие в Одессу. Среди них была старушка, наградившая нас всех какой-то таинственной ладанкой против тифа. В первую голову она повесила эти ладанки нашим детям. Когда же мы прибыли в Одессу, вернее, подходили к ней, выяснилось, что она снова взята красными. Словом, нам надо было возвращаться обратно; провизии не оказалось ни малейшей, но где-то раздобыли муку, я варила галушки на примусе для всех путешественников.

Самая неприятная новость ждала нас в Севастополе: наша комната у доктора была занята другими беженцами. Нам пришлось поместиться на очень грязном и неудобном пароходе. С маленькими детьми это было мучительно. В начале марта муж был назначен в Керчь, на передовые позиции, в Еникале, вход в Азовское море. Судно, на которое он назначался командиром, должно было служить наблюдательным сторожевым постом, передавая на фронт о всех действиях вражеских кораблей, находившихся в Тамани. Он хотел оставить нас в Севастополе, подыскав помещение, но я энергично запротестовала. Решительно ему заявила: «Куда ты, туда и мы. Довольно разлуки в такое смутное время!» Когда мы прибыли в Керчь, он и там пробовал найти нам помещение, но безрезультатно. Морские власти не очень одобрили наше присутствие на военном судне, но мы все же туда вселились. Это было старое колесное судно, именовавшееся «Граф Игнатьев». Всем известно, какие дуют ветры в Азовском море. Ходить на этом пароходике было очень трудно, так зачастую его качало. Мы разместились на верхней палубе в капитанской каюте. У Вовы работы было немного, и мы могли спокойно беседовать, было о чем!

Как-то я его спросила, откуда идет его фамилия Днепров. Как именно она связана с рекой Днепр? Он рассказал мне историю своего происхождения, она меня очень удивила. Фамилия его предков была Семигорьевы24. Они были татарского происхождения, очутились в России в XIII веке, при нашествии татар, и поселились на Днепре. Совершенно обрусели. В XVI веке переехали в Псковскую губернию, там их род зарегистрировали в дворянских документах. В начале XVIII века Семигорьевы переселяются в Петербург. Служат при Петре Великом. При императрице Екатерине два брата Семигорьевы служат в гвардии. Старший брат замешан в дуэли, он убил противника и осужден судом чести в несоблюдении законных правил дуэли. Происходят неприятные последствия, то есть исключение из гвардии. Младший брат продолжает служить, но просит Императрицу Екатерину переменить его фамилию. Императрица решает, что раз их род поселился с самого начала на Днепре, то ему надлежит носить фамилию Днепров. В XIX веке род Семигорьевых исчезает, остается потомок младшего брата, Днепров.

«Как странно, – высказала я, – у нас у обоих происхождение сложное; но у тебя определенно русская кровь, никакой смеси, ведь Семигорьевы, обрусев несколько веков тому назад, больше не смешивались! Ты настоящий русский дворянин, кроме того, коренной петербуржец! Понимаю, какая у тебя глубокая связь с этим городом!»

На пароходе оказалась еще одна женщина, жена механика Козлова. Мы сразу же с ней подружились. Чуткая, как большинство русских женщин, она поняла мои затруднения и сразу же пошла мне навстречу. Еды было недостаточно, все больше консервы, мы с ней вместе ловили бычков, жарили на древесном угле. Но особенно мы все страдали от недостатка хлеба. Напротив нас была деревня Жуковка, в которую мы иногда отправлялись за молоком, мукой, яйцами, и всегда только в обмен на какие-нибудь вещи. Денег крестьяне больше не признавали, особенно потому, что они стихийно падали в цене… В Крыму погода часто меняется. После севастопольских холодов вдруг засияло солнце, как будто бы вернулось лето; несмотря на ветры, я держала детей на дворе, они сильно загорели и чувствовали себя прекрасно. Но наши счастливые дни очень скоро кончились. Выяснилось, что мужа назначают на канонерскую лодку «Страж», на которой он должен был участвовать в военных действиях. Он немедленно ушел, мы же застряли на «Игнатьеве»… Начались налеты большевистских аэропланов. Они так быстро сбрасывали бомбы, что я никогда не успевала спуститься в трюм. Матросы, полюбившие мою Олечку, захватывали ее на ходу. Матрос Рыбалка, уже немолодой, всегда вертелся на палубе, и, когда приближался звук аэроплана, он тащил меня с Ростиславом на руках в нос корабля. При этом, крестясь, он говорил: «У меня дома пятеро, пуля не тронет, у кого ребята!»

Когда налеты участились, решили построить проволочное заграждение над всем кораблем. Вся команда дружно принялась за работу. Мы с Еленой Ивановной тоже помогали, как могли. Ростислав лежал на палубе, на подстеленном одеяле, а «тетя Оля», так прозвали ее все матросы, вертелась у их ног, вызывая их смех и шутки. Надо думать, что бомбы в то время не были очень страшные, так как за все время нашего пребывания был ранен только один матрос осколком, но шуму каждый раз было много… По ночам часто приходилось пускать митральетки, выставленные на палубе, так как неоднократно появлялись большевистские шхуны. 13 апреля «Страж» участвовал в прикрытии десанта Александровского и Дроздовского полков, кажется, в Геническе. Неоднократно наши отряды высаживались в течение мая и июня в различных пунктах морского побережья от Геническа до Бердянска и Мариуполя.

А мы тем временем жили своей пиратской жизнью. Зачастили в село Жуковку обменивать наше последнее барахло на еду; привыкали к налетам. Матросы во время бомбардировки иногда бросались в море, но всегда благополучно выплывали обратно.

На место мужа капитаном был назначен некто Миронов, по-видимому, не кадровый офицер, странного типа. Каюту он мне очень любезно оставил, сам где-то ютился. Мы с Еленой Ивановной заметили, что он часто собирает команду, усаживается, окруженный ею, и заводит беседы… Очень скоро мы убедились, что он красный и ведет усиленную пропаганду среди матросов. Это открытие было страшнее всяких бомб…

Был яркий солнечный день, команда вся высыпала на палубу. Была слышна сильная пушечная стрельба. Это был один из боев, когда наши, в том числе и муж, сражались с неприятелем. С большим волнением подошла я к команде: «Ну, ребята, посмотрим, кто – наши или ваши!» – сказала я. Это происходило вскоре после одной демонстративной беседы с новым капитаном. Громкий хохот раздался со всех сторон: «Слышите, что мать командирша говорит». Так они меня прозвали с самого начала, и это продолжалось во все наше совместное пребывание. Я никак не ожидала такой реакции, это было к лучшему, так как на самом деле я вся была полна возмущением, они же думали, что я просто хотела сострить.

Десант Назарова высадился на косе Кривой, «Страж» и «Грозный» принимали участие в боях и обстреливали Белосарайский маяк. Вскоре после этого красные стали стрелять в нас из шестидюймовых пушек. Третьим выстрелом попали перелетом в деревню Жуковку, она взвилась на наших глазах, вся в дыму и огне, и вскоре превратилась в груду пепла. К счастью, крестьяне еще накануне эвакуировались, узнав, вероятно, от перебежчиков о предстоящей стрельбе. Большое количество скота и всякой утвари погибло. Нас на буксире увели в Керчь. Оставаться было опасно. К моему большому огорчению, Вовы там не оказалось. Елену Ивановну приютили знакомые. Город был переполнен, нам некуда было деться… Команда отнеслась к нам очень сердечно. Одни повели нас в какую-то хибарку, другие пошли нам искать помещение. В тот же день нашли нам пристанище у одной пожилой женщины, чьей-то кумы, ее звали Елена. Она нас поместила в очень хорошей комнате, но сказала: «Ну уж несдобровать мне, если придут красные, но куда же вам с ребятами деваться?» Она сразу же принялась очень энергично за наше устройство. Отправилась с коромыслом на плече за водой, затопила печь и вся ушла в хлопоты и заботы. Мы очень быстро и хорошо с ней сошлись. У нее был сын в Красной армии, но она за это постоянно на него ворчала.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации