Текст книги "Карнавал в Венеции"

Глава седьмая

Кьяра сидела взаперти уже три дня. Молчаливые слуги приносили еду и убирали посуду, развешивали и раскладывали по шкафам новую одежду. Все, что ей оставалось делать, так это перебирать синие бусы и смотреть в окно на канал и снующие по нему лодки, завидуя их свободе. Если это его способ сделать ее более сговорчивой, она…

Ход ее мыслей был прерван появлением Дзанетты с большим подносом в руках.

– Рада тебя видеть, Дзанетта.

Кьяра подошла к двери, чтобы закрыть ее за служанкой. Внимание девушки привлек ключ, торчавший с наружной стороны. Сейчас она вряд ли сможет им воспользоваться, подумала Кьяра, невольно разжав пальцы. И тут бусы выпали у нее из рук.

Наклонившись, чтобы их поднять, она обнаружила, что те свободно проходят под дверью. Ее взгляд снова упал на ключ. Виновато оглянувшись на Дзанетту, занятую подносом, Кьяра присела и просунула в щель пальцы. Ее сердце бешено забилось: места достаточно. Только бы Дзанетта забыла ключ в замке.

– Где ты пропадала все это время? – стараясь скрыть волнение, спросила Кьяра.

– Помогала синьоре Эмилии развешивать для сушки лекарственные травы. Мы это делаем каждую осень.

– Не могла бы ты немного посидеть со мной? – попросила Кьяра, но не только потому, что хотела отвлечь внимание Дзанетты, но и чтобы немного поболтать. – Передай синьоре Эмилии мою просьбу: пусть мне дадут какое-нибудь рукоделие, а то я изнемогаю от скуки.

– Хорошо, – ответила служанка и присела на краешек стула.

Кьяра сняла крышку с блюда и, положив себе в тарелку внушительную порцию равиолей, пододвинула блюдо Дзанетте.

– Угощайся.

– Нет, мне нельзя, – сказала девушка, боязливо оглянувшись на дверь.

– Не беспокойся. Никто тебя не увидит и не накажет. Расскажи, как давно ты служишь в этом доме? – Кьяра еще ближе пододвинула блюдо к Дзанетте.

– С десятилетнего возраста. Уже почти семь лет. – Она все же решилась взять ложку. – Хозяева ко мне добры. Они меня не выгнали даже тогда, когда я заболела лихорадкой прошлым летом.

– Твои хозяева дон Алвизе и синьора Эмилия?

Дзанетта кивнула.

– А дон Лука?

– Он редко здесь бывает. Он помощник адмирала Анджело Эмо и почти все время в плавании.

– В плавании? – Кьяра на секунду задумалась. – А в Тоскане он не бывает?

– Не знаю. – Дзанетта заерзала на стуле. – Мне пора на кухню.

– Погоди. Скажи, дон Алвизе и синьора Эмилия все еще думают, что я любовница дона Луки?

– Не знаю. А разве нет?

– Нет.

– Тогда зачем он вас здесь держит? И покупает вам вещи?

– Затем, что он хочет сделать меня своей любовницей. – У Кьяры неожиданно пропал аппетит, и она отодвинула тарелку.

– А вы этого не хотите? – недоверчиво спросила Дзанетта.

– Я не буду ничьей любовницей!

– Но он ведь такой красивый! И добрый.

– Добрый?

– Не то что его брат.

– Ты же только что сказала, что его брат был к тебе добр.

Дзанетта прикусила язык, вспомнив, что ей запрещено говорить о доне Маттео.

– Мне надо идти. Когда прийти за посудой?

– Можешь забрать ее прямо сейчас. – Кьяра старалась не смотреть на служанку, боясь выдать себя.

Дзанетта собрала со стола посуду, а потом поставила поднос на пол, чтобы открыть дверь. Потом она ногою выдвинула поднос в коридор и собралась закрыть за собой дверь. Кьяра, надеясь, что девушка забудет взять с собой ключ, если ее чем-нибудь отвлечь, окликнула:

– Дзанетта!

– Да?

– Я передумала. Оставь что-нибудь, может быть, я попозже поем. – Кьяра взяла первую попавшуюся тарелку и вилку. – Надеюсь, что завтрак принесешь мне ты и мы снова сможем поболтать. Спокойной ночи. – Улыбнувшись, Кьяра закрыла дверь.

Затаив дыхание, она слушала, что будет дальше. Дзанетта повернула в замке ключ. Когда ее шаги замерли в конце коридора, Кьяра чуть было не заплакала от радости: ключ остался в замке! У нее появилась надежда!

Он оставил ее одну на целых три дня, и еще неизвестно, кто из них страдает больше. Чего он хочет этим достичь? Вряд ли заточение ее испугает, но все же она, возможно, станет более сговорчивой.

Сколько раз за эти три дня он был на грани того, чтобы ворваться к ней в комнату. Но всякий раз его останавливала мысль: а что дальше? Потребовать, чтобы она ему подчинилась, потому что у него больше нет сил ждать? Потому что он ее кормит и одевает? Потому что купил ее? В таком случае грош цена его заявлению, что он не станет брать ее силой.

Лука смотрел на свое отражение в зеркале над камином и не понимал, что с ним происходит. Много лет он жил так, как предписывали ему его призвание, его долг – перед семьей, перед страной. В его жизни не было ничего, кроме мимолетных увлечений, но это не может служить оправданием глупостей, совершенных им в юности, и враждебности, которая была в крови всех Дзани.

И вот теперь, в течение всего нескольких дней, все круто изменилось. Абсолютно все.

Кьяра. Она пробудила в нем чувства, которые были ему неподвластны. Она стала для него наваждением, мысли о ней не оставляли его ни днем, ни ночью.

Интересно, размышлял он, не ее ли сверхъестественная сила и влияние на него толкнули к участию в этом заговоре? Если бы она не вырвала его из привычной размеренной жизни, выслушал бы он того человека в маске, который уже во второй раз разыскал его? Стал бы увлеченно внимать его настойчивому шепоту, его словам о свободе, о величии Венеции, о славе?

Сегодня он оделся попроще. Потом, как ему посоветовали, надел длинный плащ и треуголку, закрыв лицо белой маской. Такой наряд гарантировал, что его не узнают. К тому же маске не задают вопросов. Тысячи мужчин и женщин будут сегодня одеты так же, как он, и никто не обратит на него внимания.

Лука спустился к поджидавшей его у дома гондоле. Канал уже был окутан ночным туманом.

Кьяра стояла у окна. Он увидел ее и усилием воли заставил себя не оборачиваться.

Она узнала его. И ей не надо было прибегать к своему дару ясновидения, чтобы понять: его что-то беспокоит.

Его терзают сомнения и угрызения совести, мучают тоска и одиночество. Непонятно только, как можно так страдать из-за пустяков, недоумевала она.

Ее взгляд затуманился. Она сосредоточилась, но, как и прежде, увидела свет вместо тьмы. Только на сей раз свет обрамляли, словно копошившиеся змеи, темные полосы.

Впереди его ждут опасность и обман, поняла она. Но он сбит с толку, охвачен смятением и этого не видит. Желание притупило все другие инстинкты.

Когда она очнулась, руки ее были ледяными. Ей хотелось не думать о том, что она увидела. Это не имеет к ней никакого отношения, напомнила она себе. Он обеспокоен? Его подстерегает опасность? Ей-то что до этого?

Гондола все еще была в поле зрения. Над нею белыми языками тянулся туман; картина была полной противоположностью ее видения: белый туман, окутывающий темь, в которой исчезал Лука, и темные змеящиеся ленты, обрамляющие его светлую ауру.

Но как только гондола скрылась из виду, ее внезапно озарило новое видение: ожидающие его беды могут стоить ему жизни. Если она его не предупредит, он погибнет.

Прижав пальцы к вискам, Кьяра вглядывалась в темноту. Что с ней такое? Неужели он так ее околдовал, что она поддалась желанию спасти его?

Но если его сила так велика, почему у него так тяжело на душе? Да и есть ли вообще у него душа, разве он не продал ее дьяволу? Все эти вопросы потрясли ее, но она не находила на них ответов.

Кьяра закрыла глаза и постаралась найти в своей душе тот уголок, всегда готовый приютить ее, где бы она могла найти отдохновение и утешение. Но у нее ничего не получилось. Видения продолжали терзать ее.

Надо бежать, пока она не сошла с ума, пока он действительно ее не поработил. Если она не убежит, то сбудется то, что ей привиделось о самой себе, – он овладеет и ее телом, и душой!

Она быстро накинула плащ и покрыла голову кружевным шарфом. Потом стала ждать, пока все в доме утихнет.

– Отвези меня к палаццо Фоскари, Томмазо, – приказал Лука гондольеру.

– Я думал, вы собрались в казино испытать свое счастье в картах?

– Возможно, потом я так и сделаю.

Равномерный плеск воды под веслом гондольера немного успокоил Луку.

– Остановись у моста.

Томмазо причалил лодку к гранитному парапету, и Лука ловко выпрыгнул из нее на набережную.

– Сегодня ты мне больше не понадобишься, Томмазо.

– Вы уверены, что вам не нужно осветить дорогу? – озабоченно спросил гондольер. Лука всегда хорошо ему платил и относился по-дружески. – Площадь Сан-Барнаба совсем недалеко отсюда, и вы не успеете оглянуться, как оборванцы стащат у вас кошелек. – Томмазо сплюнул в воду, выражая этим свое презрение к неимущим патрициям, обитавшим в этом квартале в домах, предоставленных им Республикой[1]1
  Имеется в виду Венецианская республика (13–18 вв.). – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть].

Лука рассмеялся. Теперь, сделав первый шаг, он почувствовал, что стоит на пороге чего-то важного, хотя и граничащего – признался он себе – с авантюрой.

– Не беспокойся, Томмазо. Возвращайся к своей толстушке жене.

– Но…

Лука жестом остановил его и скрылся в лабиринте темных переулков, которые должны были вывести его к месту встречи.

Маттео Дзани наблюдал за прибывающими из своего укрытия. Они появлялись, крадучись, один за другим – все в черных плащах и масках. Некоторые поминутно оглядывались, другие старались не слишком стучать каблуками по каменным плитам.

Заслышав шум быстрых шагов, Маттео прильнул к щели в двери. Несмотря на то, что вошедший был одет так же, как остальные, он понял, что это его брат. Тот шел размашистым шагом, и черный плащ развевался у него за спиной.

Ненависть, так долго разъедавшая его сердце, сейчас прорвалась, словно гной из застарелой раны. Он вспомнил, что все обожали Луку – отец, друзья и, конечно же, хорошенькая Антония. Вспомнил он и то, как Лука вечно запрещал Маттео делать то, что доставляло ему особое удовольствие. Только однажды Лука не успел вмешаться.

Скрывая под маской зловещую улыбку, Маттео вышел из своего убежища и направился к собравшимся.

Время мщения настало.

Глава восьмая

Лука обернулся на звук шагов и увидел человека в таком же, как у него, черном плаще, но маска скрывала почти все его лицо. Отверстия для глаз и рта были окаймлены черным и золотым, и это придавало маске экзотический вид.

– Мы собрались здесь во имя льва[2]2
  Лев – символ Венеции.


[Закрыть], – тихо произнес человек первую половину пароля.

Каждый из пришедших по очереди подходил к нему и так же тихо шептал отзыв.

Лука решил, что все эти люди были в подчинении у человека в черно-золотой маске, судя по тому, как они опускали головы и подобострастно склонялись перед ним в раболепном поклоне. И хотя Лука привык подчиняться командам, нельзя сказать, чтобы он делал это охотно.

Когда настала очередь Луки, он встретился взглядом с человеком в маске. Его глаза были такими же темными, как у Луки, и горели, как черные угольки. По спине Луки пробежал холодок. Что-то в этих черных глазах заставило Луку содрогнуться.

Может быть, он видел эти глаза раньше? – подумалось ему. Вряд ли. Просто его поразила горевшая в них страсть. А он так давно не испытывал сильных эмоций!

– Лев поднимется снова. – Лука произнес отзыв, не приближаясь к человеку в маске и гордо подняв голову.

– Я рад, что вы с нами. – Голос под тяжелой маской звучал глухо. – С такими людьми, как вы, лев Венеции действительно поднимется.

– Откуда вам известно, кто я? И что я за человек? – потребовал ответа Лука.

– Я вас хорошо знаю.

Луку поразил не столько оттенок иронии в голосе незнакомца, сколько то, что ему снова померещилось нечто неуловимо знакомое.

– Начнем. – Человек в маске подошел к группе людей, сбившихся, словно небольшое стадо. – Все мы, собравшиеся здесь, любим Венецию, и нам ненавистен этот упадок. Жемчужина Средиземноморья превратилась в нищенку, заслуживающую роскошного существования. – Голос говорившего задрожал. – Доки встали, склады пустеют, Венеция настолько ослабла, что не может справиться со своими врагами, и позволяет горстке пиратов контролировать нашу Светлейшую[3]3
  Так называли Венецианскую республику в пору ее расцвета.


[Закрыть].

Человек в маске не обращался непосредственно к Луке, но его слова больно задевали Луку, будто это он был во всем виноват.

Что им оставалось? Вести с пиратами игру в кошки-мышки – ведь у республики не хватало ни кораблей, ни людей. Именно поэтому адмирал Эмо послал Луку в Венецию – заставить Сенат снарядить несколько судов.

– Если бы в Венеции нашелся человек, который взял бы на себя смелость объявить, что богатства республики вместо расточения на праздные удовольствия надо употребить на возрождение величия Венеции!.. Даже богатые синьоры объединились бы вокруг этого человека.

– Вы хотите сказать, – прервал говорящего Лука, – что мы, те, кто здесь собрался, должны свергнуть дожа и правительство? – Сама идея показалась Луке безумной, но, как ни странно, понравилась ему. Именно такой дерзкий план может спасти Венецию от медленной и мучительной смерти.

– Вы прямолинейны, так? Мне всегда это нравилось, – ответил человек в черно-золотой маске и тихо засмеялся. – Будьте уверены, когда настанет время, каждый из нас приведет с собой нескольких надежных людей, владеющих шпагой.

Было что-то до боли знакомое в его смешке, и Лука на мгновение задумался. Но тут человек в маске снова заговорил, и момент был упущен.

– Тысячи докеров и оружейников остались без работы, потому что напудренные парики, шелка и бархат стали нужнее оружия и кораблей. Ремесленники пойдут за нами и будут воевать лучше любой армии. Я вам докажу, что хитрость и правильно выбранный момент могут быть сильнее оружия.

– И кто же станет этим новым вождем? Дож? Или, может быть, вы?

– Вполне возможно, я. Или вы. Мы сами выберем вождя, когда настанет время.

Амбиции этого человека громадны, подумал Лука, но его речи завораживали.

– А если вы окажетесь недостаточно хитры, не встретимся ли мы на эшафоте между египетскими колоннами?

– Вы не всегда были так осторожны.

– Откуда вы знаете, каким я был?

– Если вы так боитесь за свою жизнь, друг мой, вам не стоило сюда приходить.

В голове Луки промелькнули какие-то смутные воспоминания.

– Иногда страх бывает полезным. Он удерживает нас от неверных шагов и глупого риска. Как знать, может, один из нас, тех, кто сейчас скрывается под маской, шпион Совета десяти? – Лука помолчал, чтобы до всех дошел смысл его предположения.

– Маска гарантирует безопасность.

– Безопасность? Разве это не вы только что презрительно отозвались о страхе?

– Я имел в виду безопасность нашего дела.

– Возможно. Но если уж я должен рисковать своей шкурой, я бы предпочел знать в лицо тех, кому вверяю свою судьбу. Я хотел бы знать их имена.

Лука развязал тесемки маски и открыл лицо.

– Я – Лука Дзани.

Маттео ко многому приготовился, но такого не ожидал. Он не рассчитывал на то, что кто-то из присутствующих решится раскрыть свое инкогнито.

Ему не следовало забывать «привычку» брата всегда говорить правду, ведь он не раз от этого страдал. Он не ожидал, что брат-близнец расстроит его тщательно продуманный план. Но разве когда-нибудь было иначе?

Надо взять себя в руки, подумал Маттео. Если он не отомстит, то сойдет с ума.

Пока собравшиеся один за другим снимали маски и называли себя, он лихорадочно думал, какие выдвинуть доводы, чтобы избежать разоблачения.

– Если мы хотим добиться успеха, – начал он медленно, стараясь не выдать своего волнения, – мое имя должно оставаться в секрете. Я должен иметь возможность появляться там, где это необходимо, говорить с нужными нам людьми, не опасаясь того, что буду узнан. – Помолчав, он добавил: – Если кто-нибудь из вас предаст меня, то погубит всех остальных и дело, которому мы поклялись служить.

– Правильно.

– Он прав.

Услышав, что многие согласились с доводами Маттео, Лука не удержался от вопроса:

– Откуда нам знать, что вы работаете на наши цели, а не на дожа, что наши имена не станут известны Совету десяти и мы не попадем в пасть льва?

Эти слова вызвали у заговорщиков легкий шок.

– Я вас не предам. Клянусь. – Он протянул вперед руку ладонью вниз, словно давая клятву на святых мощах. – Клянусь могилой своих родителей. Клянусь жизнью своих братьев.

Но Лука все еще был настроен скептически.

– Что же, Лука Дзани? – спросил вожак. – Ты доволен? Тебе достаточно моей клятвы или ты все еще колеблешься?

От Луки не ускользнули насмешливые нотки, и они больно его задели. Если у него и оставались еще сомнения, он их отмел. Он не уподобится той Венеции, которую хотел изменить, – колеблющейся, неуверенной в себе, неспособной рисковать.

– Достаточно.

Маттео вздохнул с облегчением.

– Встретимся снова, когда у меня будут для вас новости, – сказал он.

– А как мы узнаем, что под маской скрываетесь именно вы, а не кто-то другой? – отважился спросить кто-то из толпы.

– Вы узнаете меня по этому. – Сняв перчатку с левой руки, он поднял ее вверх, так что слабый свет единственного фонаря упал на его ладонь.

Лука вздрогнул. Шрам, пересекавший ладонь, был точно таким, как у него самого, и тоже на левой руке. Этот след остался у него после того, как несколько лет назад он разнимал дерущихся матросов.

Может, это предзнаменование? – подумал Лука. И притом хорошее?

Люди стали расходиться, и скоро на площади остались лишь Лука и человек в маске.

– Ну так как, Лука Дзани? Вы на самом деле с нами или наши люди предстанут перед инквизицией?

– Как вы смеете меня об этом спрашивать? – Голос Луки стал угрожающим. – У меня много недостатков, но вероломство не в их числе.

– Может, и так, но только если вы не считаете вероломством наказывать того, кто, по вашему мнению, этого заслуживает. Я не прав?

Снова по спине Луки пробежал холодок. Почему этот человек вызывает в его памяти события, о которых ему хотелось бы забыть? А он никогда не забудет, что с ним было, когда он увидел мертвой свою возлюбленную Антонию на руках у Маттео. Или когда передал своего брата-близнеца в руки правосудия. А потом ликовал, когда тому удалось бежать из казематов Дворца дожей. И горевал, узнав, что брат был убит грабителем в каком-то захолустье.

– Кто вы? – прошептал он, и страшное подозрение закралось ему в душу. Возможно ли, что Маттео жив? Этот человек и фигурой, и голосом похож на Маттео, но он наверняка почувствовал бы родство с ним.

– Я тот, кто сделает вас знаменитым. Ваше имя будет вписано в анналы венецианской истории. – Рот Маттео исказила злобная улыбка, но от Луки она была скрыта маской. – Идемте, друг мой. Я отвезу вас домой.

Кьяра не знала, сколько прошло времени, но ей показалось – целая вечность. В доме не слышалось ни единого звука.

Не в силах больше ждать, она сжала зубцы вилки и стала осторожно засовывать ее в замочную скважину. Вскоре она услышала, как ключ выпал из замка. Звук от удара ключа о каменный пол показался ей не менее оглушительным, чем ружейный выстрел. Опустившись на колени, она просунула вилку под дверь, но ключа не было.

Она стала продвигать вилку вперед до тех пор, пока могла держать ее самыми кончиками пальцев. Наконец она услышала, как звякнул металл о металл. Она могла бы поклясться, что еще никогда в своей жизни не слышала более мелодичного звука.

Она стала двигать ключ вилкой, и наконец ей удалось просунуть его под дверь. К тому времени, как Кьяра отперла дверь и вышла в коридор, она взмокла от напряжения.

Она заперла дверь, оставив ключ в замке. Если кто-то захочет ее проверить, то, увидев ключ, ничего не заподозрит.

Взяв в руки туфли, она побежала к лестнице.

Очутившись на первом этаже, она узнала прихожую, куда ее привел Лука в первый вечер. В тусклом свете она увидела в дальнем углу дверь, за которой находились ворота, ведущие к воде. Но по воде ей не выбраться. Значит, надо искать другую дверь, решила она, припомнив слова отца, что все дома в Венеции имеют выход и на улицу.

Она обнаружила такую дверь под лестницей. Стараясь не дышать, открыла дверь и очутилась в большой темной комнате, где пахло корицей и гвоздикой. Когда глаза привыкли к темноте, она увидела очертания еще одной двери.

Не слишком надеясь на удачу, она повернула дверную ручку. Дверь открылась, и порыв сырого, холодного ветра ворвался в помещение. От радости Кьяра чуть было не расплакалась.

Сунув ноги в туфли, Кьяра вышла во двор, окруженный глухой стеной и освещенный лишь луною. В поисках выхода она стала красться вдоль стены, стараясь не обращать внимания на зловещие тени, отбрасываемые кустами. Вздрагивая от малейшего шума, она наконец нащупала дверь в дальнем углу двора. Но ее постигло разочарование: она была заперта. Кьяра стала шарить по стенам и даже по земле, убеждая себя, что ключ должен быть где-то здесь. Неужели ей придется вернуться после стольких усилий?

Но ключа не было.

В полном отчаянии она схватилась обеими руками за ручку двери и стала ее трясти, но дверь не поддавалась.

– Ты слышал?

– Тише!

Шепот заставил Кьяру прижаться к стене. Страх парализовал ее. Она так долго боялась пошевелиться, что стала замерзать. Потом услышала тихий смешок.

– Видишь, никого нет. – Снова раздался приглушенный смех и какой-то шорох.

Чуть не плача от досады, Кьяра поплелась обратно к дому.

Кьяра вернулась к воротам, ведущим к воде. Придется придумать, как выбраться по воде. Даже если для того, чтобы обрести свободу, ей придется плыть. Только бы избавиться от Луки. А еще, напомнила она себе, надо отыскать отца.

Ей удалось без шума открыть дверцу, ведущую к воде, и проникнуть в крытый коридор. Если бы не могучий храп, в кромешной темноте она бы не заметила слугу, спавшего на набитом соломой тюфяке.

Медленно, шаг за шагом, она кралась вдоль стены, подальше от спящего слуги и ступенек, поднимавшихся из воды, пока не добралась до самого дальнего уголка.

Закрыв лицо кружевным шарфом, она прислонилась к сырой стене и приготовилась ждать.

Холод уже пробрал Кьяру до самых костей.

Она закрыла глаза и попыталась снова вернуться в ту гавань своей души, где тепло, покойно и безопасно. Но, как и в прошлый раз, попытка оказалась безуспешной.

Но зато она снова увидела озаренного светом Луку, вокруг которого по-прежнему вились темные змеи: они все время приближались и опутывали его, словно веревки.

Какой-то шум привел ее в чувство. Она стала вглядываться в темноту, но сквозь кружева ей были видны лишь силуэты. Ворота распахнулись, и к ступенькам подплыла гондола. В ее центре стояли две высокие фигуры.

Слуга снял со стены факел и спустился по ступенькам. В этот момент она увидела, как один из мужчин схватил другого за руку.

Внезапно ясновидение вернулось к Кьяре: темнота уже почти полностью поглотила свет, окружающий Луку. Скоро будет поздно. Слишком поздно.

А потом она увидела узкую женскую руку, проникшую сквозь тьму, которая стала таять. Но внезапно рука исчезла, и тьма снова начала наступать.

Кьяра так явственно – почти физически – ощутила на себе силу зла, что чуть было не закричала. Но тут Лука поднялся по ступеням, а гондола скользнула обратно в воды канала, унося с собой зло.

Однако видение Луки, окруженного светом, и страшных, присосавшихся к нему, подобно пиявкам, темных извивающихся лент не покидало Кьяру. Она даже прижала глаза ладонями, пытаясь избавиться от него, но оно не исчезало.

Неужели он снова хочет ее околдовать? Может, это он вызвал в ее воображении видения, чтобы лишить покоя? Может, дар покинул ее и стал орудием в его руках?

Но зло ушло, растворилось, как только гондола миновала ворота. Впервые ей пришла в голову мысль, что, возможно, Лука вовсе не тот человек, которого она ищет. Существует же легенда, что у каждого человека на земле есть двойник – призрачная копия, похожая и лицом и фигурой. Но не призрак же изнасиловал Донату!

– Иди спать, Альдо. Я запру ворота.

– Доброй ночи, дон Лука. – Старый слуга прошаркал в дом.

В который раз Кьяра услышала звук запираемого замка. Но теперь она уже не пленница. Теперь она войдет в воду и нырнет под ворота. И станет свободной. Свободной от его колдовства и тех чувств, которые он в ней пробуждает.

Лука снял маску и обернулся назад.

Она вдруг почувствовала, что его душа пуста и что она единственная, кто может эту пустоту заполнить.

Она вдруг забыла, кто он и что сделал два года назад. Забыла о своей ненависти. Она даже забыла о своих видениях.

Сейчас существовала только одна реальность – этот человек. Человек, покоривший ее сердце. Она поняла, что сегодня никуда не уйдет.

Откинув с лица кружево, она выступила из темноты в круг света, отбрасываемого факелом.