Текст книги "Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни"

Каюсь – я нехорошо поступила, заставив такого почтенного и очень симпатичного мне человека напрягаться впустую. Но эта ситуация мне казалась настолько забавной и невинной, что я просто не смогла удержаться от желания продлить «саспенс». В тот вечер, в доме Аллы Борисовны, вся атмосфера располагала к веселью и к озорству. Очень надеюсь, что у Ильи есть чувство юмора, что он простил меня. Я ни в коем случае не хотела обидеть такого замечательного поэта.

Потом мы с Максом весело обсуждали этот эпизод в машине по дороге ко мне. Он сказал, что подозревал подобную историю с Ильей. Поддержал меня, сказал, что я правильно поступила. Мы были единомышленниками. Тогда…

Приехав домой, пили душистый чай и снова смеялись, вспоминая этот яркий и забавный вечер. Строили планы на наши новые мероприятия, на будущее.

А затем опустилась глубокая ночь, и мы снова погрузились в нирвану, в только нашу нирвану…

Вскоре Максиму пришлось в очередной раз ехать на запись музыки в Полтаву.

Он предпочитал записывать ее со своими ребятами-музыкантами ансамбля «Фестиваль». Кроме того, такого звукооператора, как Леонид Сорокин, было непросто найти даже в Москве.

Макс попросил меня проводить его до вокзала на машине с Аркадием, который потом отвез бы меня домой. Безусловно, я согласилась, хотя очень не люблю проводы. Вокзалы и аэропорты, разве что если еду встречать, а не провожать или когда уезжаю сама.

Максим попросил Аркадия сесть за руль, а сам расположился рядом со мной на заднем сиденье. Как всегда перед расставанием, когда хотел подольше побыть со мной. Мы молча прижимались друг к другу, он держал мою руку в своих руках.

В тот вечер на мне были черная юбка «карандаш» и тонкие черные прозрачные чулки. Лишь только я села на сиденье, как юбка поползла вверх, чулки на коленках натянулись, и вдруг по одной ноге пошла «стрелка».

Я с некоторой досадой отметила это про себя – импортные чулки хорошего качества стоили дорого. Все же, по своей привычке, решила «не зацикливаться» из-за этого – жаль, но не трагедия.

Но больше всего меня поразила реакция Максима – она открыла мне еще одну грань его натуры. Он настолько расстроился, что у него даже увлажнились глаза. Конечно, я понимала, что его реакция была вызвана вовсе не тем, что красивые черные чулки, бывшие в то время «страшным дефицитом», испорчены.

Они были для него фантазмом.

– Как жаль… – повторял он, задумчиво поглаживая меня рукой по ноге, по «стрелке».

«Какой он необыкновенно… чувствительный, – удивленно и с ноткой умиления подумала я, – наверно такая «оголенная» чувствительность сродни таланту, необходимому для написания хорошей музыки».

У меня возникло к нему некое чувство растроганности – как к ребенку, которого незаслуженно обидели. Принялась ласково успокаивать:

– Ничего, Макс, не страшно, будут другие чулки…

На вокзале мы нежно попрощались, поцеловались, но он так и уехал грустным.

Конечно, у нас бывали и другие забавные моменты, немало забавных моментов.

Однажды в разговоре Макс сказал с улыбкой, лукаво глядя на меня:

– Нинусенька, а знаешь, я не смог бы спать с женщиной, у которой второй палец на ноге длиннее большого!

Я на секунду опешила. Это шутка?

– Да ну?… Ты серьезно?!

Максим подтвердил. Я рассмеялась и машинально бросила быстрый взгляд на свои ноги.

– Интересно… я никогда не обращала внимания на длину своих пальцев на ногах…

– А я уже давно посмотрел – у тебя все в порядке, – с серьезным видом ответил Макс.

Я снова на мгновенье опешила. М-да… требовательный юноша… Все видит, все замечает, все анализирует – до таких мелочей! Хотя… имеет право – ведь у всех нас есть свои предпочтения и свои «пунктики». К тому же я «проходила» по его параметрам. От души посмеялась – ну и шалун!

Как правило, находясь в поездках, Максим регулярно звонил мне по вечерам, спрашивал, как дела, какие новости, беспокоился за меня. Я ждала его звонков и старалась не отлучаться по вечерам из дому, ведь мобильных телефонов тогда еще не существовало.

А каждый раз по приезде, после нескольких дней разлуки, мы встречались с такой радостью, с таким пылом, как будто не виделись целую вечность. Снова любовь и нежность, а затем снова его поездки, снова встречи и расставания, и снова встречи.

Однажды, когда мы вернулись ко мне домой после веселой вечеринки, Максим полушутливо произнес, глядя мне в глаза привычно мягко и обезоруживающе:

– Нинуся, я вот что тебе скажу… пользуйся тем, что я прилично выпил… В трезвом состоянии я тебе этого не скажу! Знаешь… ты такая женщина, в которую мужчины будут влюбляться, даже когда тебе будет 70 лет! Правда! В тебе столько обаяния… И еще… еще у тебя такие руки… у тебя волшебные руки…

В тот вечер он действительно много выпил и казался пьяным. От вина? От любви? Говорил мне, что он счастлив. У меня было такое же ощущение. Мне казалось, что мы настолько хорошо понимали и чувствовали друг друга, что лучше уже не могло быть. Чувствовали, наверно, даже больше, чем понимали.

Мне казалось, что между нами существовала настоящая гармония. А для меня это всегда было главным в отношениях с мужчиной.

Я верила всему, что Максим говорил мне, – просто у меня не было оснований не верить ему. И когда он завел речь о возможном общем ребенке, я не удивилась. Поверила в то, что он был искренним – мне это казалось естественным. У него уже было три брака, но детей не было. Наверно, ему хотелось малыша. И потом ведь такими вещами не шутят.

– Когда ты родишь мне ребенка? – задумчиво спросил он. И затем прибавил:

– У нас с тобой, у обоих, крупные черты лица. Интересно, будет ли он красивым?

А вот эта фраза удивила меня. Я на секунду опешила. Мне не могло прийти в голову задуматься о том, был бы «красив» наш ребенок или нет. Какое это имеет значение, когда это твой ребенок? И когда он рожден в любви. Несомненно, он будет красив – ребенок всегда красив. По крайней мере, для родителей.

Меня беспокоило другое – оказались проблемы со здоровьем в этой сфере. После обследования врач сказал, что, скорее всего, детей у меня не будет. Но я внутренне отказывалась смириться с подобным диагнозом. Очень хотелось верить в чудо, в то, что оно когда-нибудь произойдет. Вера помогала жить, отметая грустные мысли.

Тем временем Максим закончил работу над музыкой к фильму «Карнавал». Татьяна Михайловна в конечном итоге приняла самый первый вариант, даже не заметив этого. Уставший от ее требований Максим «подсунул» его ей как новый! И сработало – он ей понравился! Вот как все в жизни относительно! Но не «домов», как шутил Макс.

По его мнению, фильм получился очень хорошим и его ждал успех. Картина была сдана и уже назначен день просмотра.

– Нинуля, я должен снова уехать в Полтаву на три-четыре дня – для записи музыки к новому фильму, в котором теперь работаю. А как раз в это время состоится просмотр «Карнавала» на Мосфильме перед выходом фильма на экраны. Ты могла бы съездить туда вместо меня? Извиниться перед Лиозновой, чтобы она на меня «зуб» не имела? Потом расскажешь свои впечатления от картины.

Я пообещала – мне и самой это было интересно.

Максим уехал. В назначенный день я отправилась на Мосфильм. По дороге заехала на Центральный рынок – купила у грузин, за немалые деньги, семь огромных красных гвоздик. Выход фильма был большим событием для Макса и, конечно, рикошетом, и для меня. Хотелось достойно, «с классом» внести свою лепту в это дело, раз уж меня об этом попросили.

На проходной я прошла в студию по временному паролю, который дал мне Максим. После долгих переходов из одного коридора в другой я, наконец, вышла к зрительному залу и перед входом натолкнулась на Татьяну Лиознову. Она была занята – оживленно разговаривала с замечательным режиссером – одним из моих самых любимых – Эльдаром Рязановым.

Я встала в сторонке и терпеливо ждала, пока она освободится.

Беседуя с Лиозновой, Рязанов часто поглядывал на меня. Он, видимо, понял, кого я жду. Что-то сказал своей собеседнице. Лиознова обернулась, удивленно расширила глаза и позвала меня.

– Добрый вечер, Татьяна Михайловна! От души поздравляю вас с таким радостным событием!

– Добрый вечер! Вы одна? А где Максим?!

– Ему пришлось срочно уехать по делам в Полтаву. Просит извинить его. Очень сожалеет, что не может лично присутствовать на просмотре. Но попросил меня поздравить вас и преподнести эти цветы в знак уважения и восхищения.

Татьяна Лиознова и Эльдар Рязанов внимательно, с улыбкой слушали меня.

Я протянула букет. Лиознова очень растрогалась.

– Какая красота! Передайте от меня большое спасибо Максиму!

У нас началась «светская» беседа о прошедших съемках. Татьяна Михайловна рассказывала нам о трудностях и о радостях во время работы. Как мне показалось, она изменила свое первоначальное неприязненное отношение ко мне – теперь разговаривала со мной очень дружелюбно. А Эльдар Рязанов просто поразил меня той доброй, позитивной энергетикой, которая исходила от него. Необыкновенно обаятельный, умный и интеллигентный человек. Я пожалела, когда наша беседа закончилась – нам дали знак идти в зал.

Фильм полностью захватил меня. Очень хороший, чистый и трогательный, он глубоко затронул все потайные струнки. А когда зазвучала музыка… у меня возникло ощущение, что Максим находится рядом со мной в этом темном зале. Я вдруг отчетливо почувствовала его тепло. Как будто продолжала жить атмосфера съемок, нашего медленного танца на балу в Ливадийском дворце.

Зазвучала песня «Позвони мне, позвони». Для меня она – лейтмотив фильма.

И та самая «вишенка на вершине торта». Так как эта песня глубока по смыслу (текст замечательного поэта Роберта Рождественского) и проникновенна по эмоциям, которые она вызывает. Очень гармонично вписалась в сюжет фильма.

А ко всему этому прибавился еще и визуальный эффект – мимика, игра лица великолепной актрисы Ирины Муравьевой. Но, что скрывать, все же самым главным в фильме для меня была его музыка. Тогда я еще не знала, не смогла бы даже предположить, что эта песня удивительным образом станет еще и лейтмотивом не только моей собственной жизни, но и жизни моей будущей дочери.

Фильм закончился бурей аплодисментов. Я подошла еще раз поздравить Татьяну Михайловну «с прекрасной работой». Как принято, пожелала ей «новых творческих успехов» и уехала. Конечно, хотелось остаться еще немного – пообщаться с людьми, в особенности с Эльдаром Рязановым. Но был уже поздний час, на улице совсем темно. Я опасалась возвращаться ночью одна в свой богом забытый «бермудский треугольник» даже на такси – в наш подъезд частенько «набивались» алкоголики и другие мрачные персонажи. И в такие вечера я иногда подолгу простаивала перед домом, боясь пробираться среди них. Ждала появления кого-нибудь из соседей, чтобы войти с ними.

Несколько дней спустя вернулся Максим. Я подробно рассказала ему о своем походе, о выполненной миссии. Он остался очень доволен.

– Спасибо, Нинулечка! Я уже в курсе, Татьяна звонила мне. Знаешь, что самое смешное? Она сказала: «Мы поговорили с Ниной, она была в тот день такая красивая». А потом, как будто опомнившись, добавила: «Наверно, это из-за меховой шапки, которая ей очень шла». Ха-ха-ха! Как будто обычно ты некрасивая! Но все же как тебе удалось вдруг расположить ее к себе? Признавайся! Я никогда не слышал, чтобы она сделала комплимент красивой женщине!

Действительно, забавная, но приятная метаморфоза Татьяны Лиозновой.

В тот вечер на мне был костюм «мышиного» цвета – приталенный пиджак и узкая юбка, а на голове шапка-ушанка из золотистой ондатры, сливающейся с цветом моих волос. Не думаю, что она радикально меняла мою внешнось. Так в чем же было дело?

Я рассмеялась, сделала «загадочные» глаза.

– Аааа, не скажу! Это мой секрет!

Про себя же подумала, что, вероятно, Татьяна Михайловна просто почувствовала мою искренность по отношению к ней. Так как я действительно искренне преподнесла ей цветы. Мне почему-то было ее жаль, она казалась мне очень одинокой, несмотря на ее интересную работу, ее уверенный вид и большое количество людей вокруг нее. Но бывает же одиночество вдвоем, бывает и одиночество в толпе.

Лиознову, несомненно, тронул мой жест, даже если я представила его как жест со стороны Максима. Даже если я предстала перед ней как «мостик», я была посланницей внимания Максима к ней. Должно быть, она почувствовала себя женщиной, значительной для него.

У меня создалось ощущение, что Татьяна Михайловна была совсем не так холодна и самоуверенна, как казалась – возможно, это был ее панцирь, защитная оболочка от непрошеных гостей в ее личном пространстве. Не существует «каменных» людей, у каждого есть свои чувствительные струнки. Только найти их не всегда просто. Иногда мы находим их, отвечая на зло добром. Когда люди совершенно не ожидают этого и поэтому удивлены и даже растеряны или смущены. Тогда они начинают смотреть на нас «другими» глазами, начинают видеть нас. Вероятно, это то, что и произошло с Татьяной Михайловной.

Максим одобрил, что я привезла Лиозновой цветы.

– Молодец! Хорошая идея насчет цветов! Я ей их никогда не дарил. Надеюсь, они тебе не слишком дорого стоили на рынке, да еще зимой!

Я промолчала. Возместить стоимость букета он не предложил, а я не попросила. Так получилось, что я никогда ничего у него не просила. Деньги не присутствовали в наших отношениях.

Так прошел год. В работе и в быту быстро шел второй.

И тут в нашей жизни начало что-то происходить. Что-то странное в поведении Максима. Какие-то перемены – не существенные, но которые я, тем не менее, почувствовала. Он стал чаще уезжать в Полтаву и чаще оставаться по вечерам работать в московских студиях записи. И хотя я считала, что это нормально, учитывая специфику его работы, все же не могла не отметить, что он стал каким-то более… рассеянным, что ли, каким-то более отстраненным.

Максим как и раньше стремился ко мне, но не так настойчиво как раньше. Он по-прежнему был очень нежным со мной, когда мы находились наедине, а интуиция настойчиво нашептывала мне: «Что-то не так…». Но я не хотела прислушиваться к ней – «сплетнице-злопыхательнице» и настойчиво гнала от себя все негативные мысли. Пыталась найти объяснение всему тем, что Максим много работал и уставал. В этот период он писал музыку к фильму режиссера Леонида Нечаева «Проданный смех». Объяснял мне, что ему нужно было много записывать и перезаписывать в студиях.

Аркадий, который снова вернулся к обязанностям его секретаря, тоже вдруг стал вести себя по меньшей мере странно.

Теперь каждый раз, как только его «шеф» уезжал в Полтаву или в Ленинград, он звонил мне и куда-нибудь приглашал – в ресторан, на просмотр в Дом кино или к кому-нибудь в гости. В конце концов, он даже предложил познакомить меня с одним известным футболистом.

Я ничего не понимала, недоумевала.

Если поначалу меня это смешило и я просто с юмором отказывала ему, то позднее все это начало вызывать во мне раздражение и даже обиду за Максима. Действия Аркадия мне казались предательством по отношению к человеку, который не только доверял ему, он еще и хорошо оплачивал его работу. Да и я к нему всегда хорошо относилась, считая его нашим другом.

– В чем дело, Аркадий? Разве ты не знаешь, что я с Максом? – однажды не выдержала я. – Это не очень порядочно по отношению к нему!

– Ох, какая ты вся из себя верная! А что ты вообще знаешь про своего Макса?!

Тут я окончательно решила, что Аркадий просто завидует Максиму или за что-то мстит. Ответила ему довольно жестко, что больше подобных предложений слушать не желаю.

Максу обо всем этом рассказывать не стала. Я никогда не любила конфликтов, поэтому однозначно решила не сталкивать мужчин «лбами». Тем более что для меня этот вопрос был уже закрыт.

И все же, проигрывая позднее в голове эту странную ситуацию, невольно вспомнила реплику Максима, которую он бросил когда-то со смехом: «Нужно всегда говорить правду… но не до конца!». Была ли это лишь только шутка или он действительно что-то недоговаривал мне? И все-таки я верила, что нет. Мы всегда верим в то, во что хотим верить.

Жизнь шла своим чередом, наши отношения по-прежнему были очень хорошими, Максим оставался нежным со мной. Мы лишь стали видеться реже и реже куда-то выходить вместе – теперь Макс все чаще бывал занят.

Говорил, что у него появилось больше рабочих заказов, то есть большая загруженность.

Я понимала, что у него ответственная работа, считала это в порядке вещей.

Но однажды наступил тот самый, «роковой» день.

Ближе к вечеру Максим позвонил мне от мамы:

– Нинуся, сегодня не приеду к тебе, останусь здесь. У меня срочный заказ. Утром нужно его сдать, придется всю ночь работать на «станке»! Завтра одевайся потеплее, родная, обещали резкое похолодание. Нежно целую, позвоню!

Меня это не удивило. В то время у меня дома не было пианино и, совершенно естественно, в таких случаях Максим был вынужден оставаться работать и ночевать у мамы. «Станком» он называл свой, оставшийся в наследство от папы рояль.

Мы нежно попрощались. Повесив трубку, я села в кресло перед телевизором.

Но уже через пять минут вспомнила, что забыла что-то сказать ему, а может быть, это интуиция подтолкнула меня перезвонить.

Трубку снял Орест Кондратьевич.

– Ниночка, здравствуй! Как дела?

Он всегда относился ко мне очень приветливо.

Обменявшись с ним из вежливости парой фраз, я попросила к телефону Максима.

– А Максим несколько минут как вышел! Сказал, будет завтра. Звони, Ниночка!

Оцепенение. Рассеянно поблагодарив, я повесила трубку.

Вспышкой молнии мне все стало ясно: Максим солгал мне и притом так уверенно и искусно! Совершенно очевидно, что он уехал к какой-то женщине – иначе лгать не было бы смысла.

Я снова села перед телевизором, бессмысленно сосредоточившись на экране. Находилась в полном шоке. Это как землетрясение – все вдруг рушится, летит в бездну, только бесшумно. Уши заложило, как в самолете. Внутри лишь огромная пустота. Даже плакать не хотелось, не хотелось абсолютно ничего…

Всю ночь я не смогла сомкнуть глаз. Все перевернулось в моем сознании.

Мне всегда казалось, что у нас были серьезные отношения, глубокие чувства.

Да и Максим сам всегда преподносил все именно так мне и окружающим.

Значит, разлюбил? Невольно вспомнились строчки из стихотворения Марины Цветаевой: «Мой милый, что тебе я сделала?..» Вот именно – что?

Ну что же… если так, пусть будет так…

Доверять я ему больше не могла. А зачем тогда нужно все остальное?

На следующий день у меня зазвонил телефон. Это был Максим. Он разговаривал как ни в чем не бывало. Бодрым голосом предложил:

– Нинулечка, вечером поедем ужинать в Дом композиторов?

Я мысленно удивилась, что он не произнес ни слова о вчерашнем инциденте. Хотя не знать, что я звонила, он не мог. Орик и Зоя Ивановна всегда сообщали ему, кто звонил в его отсутствие. Значит, он просто не захотел выяснять отношений, считал, что «проехали». Действительно, «разборки» не были ни в моем, ни в его характере, и мы даже когда-то договорились никогда не делать этого.

Но факт оставался фактом – он обманул меня. Не зря Аркадий приглашал меня повсюду и так прозрачно намекал на его неверность. Он постоянно находился рядом с ним – очевидно, был свидетелем. Таким образом, выстраивалась логическая цепочка, и все вставало на свои места.

Как можно спокойнее, «нейтральным» голосом я ответила Максиму, что занята. Свернула разговор и повесила трубку. Стало слишком неприятно на душе. И от сознания того, что Максим даже не посчитал нужным элементарно объясниться со мной, мне стало еще неприятнее – до тошноты. Видимо, Максим посчитал, что не обязан. «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку», гласит латинская поговорка. Меня покоробила такая манера обходить «острые углы», решать проблему умалчиванием.

В сложившейся ситуации объяснение было бы самым естественным решением. Даже если я понимала, что правды все равно не узнаю – он ее не скажет или скажет «не до конца», по его собственному выражению. Отшутится, даст отговорку, переведет на другую тему. Как говорится, «замнем для ясности».

Но даже если бы он солгал, тогда я сделала бы вид, что поверила. Была бы какая-то развязка. А тут было просто игнорирование проблемы, как будто ничего не произошло, как будто все это было в порядке вещей.

Все это было ненормально. Но задавать вопросы, выяснять отношения самой, проявлять ревность мне совсем не хотелось. Это было бы слишком банально и мелко – после всего того, что нас связывало ранее. Но в то же время делать вид, что все хорошо, в то время, когда на сердце лежал камень, я не могла и не хотела.

На следующий день все повторилось: Максим позвонил, пригласил меня поужинать, и я снова отказалась. Через два дня то же самое. После этого он прекратил звонки.

Почему я отказывалась от встреч? После того, как он солгал, даже не извинившись, мне не хотелось его видеть. Такая позиция казалась мне нечестной и неприемлемой для меня. В особенности после таких, казалось бы, радужных, идиллических отношений, которые существовали между нами.

Но вскоре Максим перезвонил снова. Оказалось, он вспомнил, что оставил у меня папку с нотами. Я разыскала ее, приготовила к его приходу. Максим пришел, молча взял ее, я молча отдала. Разговор не состоялся – он молчал, казалось, чего-то ждал от меня, а у меня в горле застрял ком. Ничего спрашивать или объяснять он снова не стал. Видимо, не хотел вступать на «скользкую тропу». Да и что бы он смог мне объяснить? Почему провел ночь с другой женщиной?

Я проводила его до входной двери. На лестничной площадке Максим оглянулся, пристально посмотрел мне в глаза. У меня мелькнула мысль, что так смотрят люди, которые прощаются. Возможно, навсегда.

Закрыв дверь, села перед телевизором – как робот. В голове снова полная пустота, вакуум. Такое впечатление, что во мне все было атрофировано. Я пожалела о том, что не удавалось расплакаться. Наверно, стало бы легче…

От нечего делать приготовила полный кофейник с кофе и уставилась в телевизор, пытаясь отвлечься. На экране что-то мелькало, шел какой-то фильм.

Я изо всех сил старалась сосредоточиться на нем и потихоньку тянула одну чашечку за другой.

Но отвлечься не получалось. Снова, помимо моей воли, перебирая, как четки, свои невеселые мысли, я возвращалась к нашему разрыву. Правильно ли поступила, что сама не подняла неприятную тему? Но ведь он тоже мог поинтересоваться, почему я вдруг стала отказывать ему? Или он понял, что я поняла, и тогда объяснения излишни?

Мысли, как в калейдоскопе, стремительно сменяли одна другую. Я задавала ему вопросы и сама же на них отвечала. Каждый раз находился ответ, но правильным ли он был? Но главного ответа я все же не находила. Ответа на вопрос, наверно, женщин всех времен и народов: «Почему? Чего ему не хватало?»

Разлюбил? Так почему не расстаться честно, объяснившись, как это делают все нормальные люди? Я бы поняла. И, конечно, не стала бы навязывать себя.

К чему эти игры?

Максим ничего не сделал для того, чтобы исправить ситуацию. По-видимому, решил не оправдываться, надеялся, что я «переварю» и не стану задавать лишних вопросов. Но как продолжать отношения, когда пошла трещина? Когда больше нельзя верить близкому человеку? И близкому ли теперь?

Мысли продолжали крутиться вереницей, нанизывались одна на другую и путались в голове. Сложить «пазл» не получалось.

Я опустошила кофейник и решила ложиться спать. Утром нужно было идти на работу, а на сон оставалось лишь несколько часов.

Голова адски раскалывалась. Я приняла анальгин, завела будильник и легла.

Проснулась среди ночи оттого, что моя комната дрожала. Тряслись стены, тряслась кровать, и я сама тряслась вместе с ней. Было ощущение, что я подпрыгиваю на ней. Что подпрыгивает вся комната. Мое сердце трепетало в груди, как птица в клетке, и казалось, что оно вот-вот выскочит наружу.

Я не могла понять, что происходит, и очень сильно испугалась. Пронзила мысль: «Неужели землетрясение?!»

Но вдруг поняла, что все стоит на своих местах, а трясет только меня. Очень сильно трясет. И еще тошнит. А затем снова больше ничего – темнота.

Я отключилась.

Очнулась в полдень с дикими головными болями. С ужасом обнаружила, что проспала уход на работу. Я даже не слышала будильника. Собравшись с силами, вышла в коридор к телефону – вызвать врача на дом. Каждый шаг отдавал в голове резкой болью и подгибались коленки.

Я не понимала, что произошло, – неужели у меня все это случилось на нервной почве?

Кое-как вымочила полотенце в холодной воде, наложила на лоб и снова легла.

Наконец приехал врач. Осмотрев меня, он расспросил, что я ела и пила накануне вечером. Когда я рассказала, что ничего не ела, а только выпила полный кофейник черного кофе, он с изумлением посмотрел на меня:

– Вы вообще понимаете, что наделали? Ничего не съели, а выпили 12–15 чашек черного кофе?! Понимаете, что вообще могли не проснуться?! Вы чудом избежали смерти только благодаря вашему молодому организму!

Врач отругал меня, дал принять какие-то таблетки, которые были при нем, выписал рецепт и освобождение от работы на неделю.

В аптеку я так и не выбралась в тот день – не было сил, а попросить было некого.

Но постепенно все прошло само собой. Через пару дней я снова была на ногах, видно, благодаря «молодому организму».

Максима я добросовестно старалась забыть.

В моем сознании с ним все было кончено. «Ну, что поделаешь, – думала я, – не получилось, не сложилось, значит, не судьба. Хотя «счастье было так возможно, так близко…» Мне необходимо было подвести черту для того, чтобы идти вперед.

Так я прекратила отношения и с друзьями Максима – не хотелось что-то рассказывать, объяснять, не хотелось возвращаться к такой тяжелой для меня теме. Даже с Женей я не могла общаться некоторое время – не хотелось мучительных расспросов. Он несколько раз набирал меня сам, приглашал в гости. А когда я ему коротко сказала, что разошлась с его братом, то он, как тактичный человек, вопросов не задавал.

Я запрещала себе думать о Максиме и твердо решила, что как бы мне ни было тяжело, не позвоню ему. Даже если буду умирать с тоски.

Но дома все напоминало мне о нем. Моя комната была нашей обителью. Обителью нашего единения. В ней по-прежнему витал его дух.

В самые трудные моменты дома я заставляла себя встряхиваться – срочно начинала что-то готовить на кухне, какие-то немыслимые блюда. А затем стучалась в комнаты соседей, приглашала их в свою комнату – разделить трапезу. Они были очень довольны и я тоже. Вечер проходил в примитивных, но веселых разговорах, которые отвлекали меня от ненужных мыслей.

Но в целом на душе, конечно же, лежал камень. Возможно, отчасти оттого, что мы с Максимом не объяснились при расставании. Оставалось какое-то чувство незаконченности. Как будто мы забыли поставить в наших отношениях точку.

И странное ощущение – как будто внутренний голос говорил мне: «Это не конец». Я упорно гнала от себя эту мысль как нечто невозможное и ненужное, заставляла себя переключиться на другой сюжет.

Этот период совпал со смертью главы нашего государства, Леонида Ильича Брежнева. Его похороны транслировались по всем каналам, был объявлен траур.

При жизни о нашем правителе ходила масса анекдотов, которые являлись непременным атрибутом всякого застолья в компаниях, в которых я бывала. Анекдоты, как правило, были очень острыми, рассказчики вкладывали в них особый смак, и я с удовольствием хохотала вместе с ними.

И хотя раньше никаких чувств к главе государства я не испытывала, но, углубившись в зрелище на экране, я, неожиданно для себя самой, горько расплакалась. Параллельно вспышками возникали эпизоды моих встреч и разговоров с Максимом. И под конец я уже не знала, оплакиваю ли я уход из жизни вождя нашего народа или же исчезновение из моей жизни своего возлюбленного.

Прошло восемь долгих месяцев, длинных как годы. Я относила свой «траур».

Снова начала ездить в гости к друзьям, приглашать их к себе, а также принимать знаки внимания молодых людей. То, чего до этого не могла себе представить.

Однажды ко мне в гости приехала одна из подруг, с которой я давно не виделась в связи с моими жизненными переменами. Мы уютно устроились в моих мягких комфортабельных креслах, пили чай. Болтали о том о сем.

И тут она меня спросила:

– Ну, расскажи, наконец, что у тебя произошло с Дунаевским. А то каждый раз по телефону ты уходишь от темы!

Я собралась с духом и начала рассказывать. Объяснила в общих чертах последние события и сказала, что больше на эту тему говорить не хочу – все кончено.

В этот момент в коридоре зазвонил телефон.

– Извини, я выйду, отвечу, – сказала подруге.

Сняла трубку и услышала… прекрасно знакомый мне, жизнерадостный голос.

– Нинулечка, привет! Как хорошо, что я тебя застал! Я так соскучился, нам нужно обязательно увидеться, поговорить! Можно я завтра заеду к тебе?

Это был Максим. Он говорил так непосредственно, как будто мы только вчера расстались у кафе-мороженого!

Отчетливо помню свои ощущения в тот момент – я совсем не удивилась. Этот звонок как будто явился неким логическим звеном, которого недоставало в цепочке наших отношений. Звеном, которое заполнило «многоточие», оставшееся в моем подсознании.

Я не была удивлена, лишь только сердце забилось сильнее, как будто предвещало что-то важное.

Не задумываясь, совершенно спонтанно, ответила ему «хорошо» и назвала час.

Когда я снова вошла в комнату и рассказала об этом звонке подруге, она вытаращила на меня глаза:

– Вот и подтверждение тому, что телепатия существует!

На следуюший вечер в указанный час Максим снова вошел в мою дверь. Впервые приехал без опоздания, и это приятно удивило меня.

Внешне он совсем не изменился. Только как-то по-новому горели его глаза, которыми он «поедал» меня. А так – все такой же – улыбчивый, вальяжный, мягкий, полный нежности.

Я приготовила чай. Сели за мой журнальный столик друг напротив друга – глаза в глаза. Макс снова разговаривал со мной как когда-то – с легким оттенком робости, которая всегда так притягивала и обезоруживала меня.

Начался непринужденный разговор. Вернее, говорил он, больше слушала я.

В свойственной ему эмоциональной манере Максим рассказывал мне о том, как он «скучал» и «страдал» за время нашей разлуки. Как ему пришлось снова вернуться по делам в Ялту, но «не мог оставаться там» – ему там «повсюду в толпе виделось» мое лицо. Что он пребывал в «ненормальном состоянии» и даже кто-то из его окружения спрашивал, не заболел ли он, предлагал уехать оттуда.

И, главное, – Максим не понимал, почему я не звонила, не искала его, не пыталась восстановить отношения. Это очень озадачивало его. Говорил еще многое другое, но в том же ключе.