Текст книги "Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни"

Как молоды мы были

Мне повезло родиться в одном из красивейших городов России – Санкт-Петербурге. Только тогда еще город назывался Ленинградом, хотя название, конечно, абсолютно ничего не меняло в русско-итальянской красоте этого необыкновенного и рафинированного города, известного также во всем мире под названием «Северная Пальмира». Потому что многие здания Северной столицы были в свое время построены по проектам итальянских архитекторов.

Другой особенностью Санкт-Петербурга было то, что он славился своими так называемыми белыми ночами. Ночью было видно, как днем, или, скорее, как в сумерки, и происходило это только в определенный период года. А еще в два часа ночи в городе на Неве разводились мосты, чтобы дать возможность пройти высоким судам. И я с восторгом наблюдала за этим, когда иногда мы с родителями сидели в машине перед таким мостом, поздно возвращаясь из гостей.

Я выросла в «благополучной», по принятым понятиям, семье.

Мой папа был ученым, исследователем, написавшим свыше пятидесяти трудов по аэродинамике и испытанию двигателей самолетов и ракет. Имел ученые степени и звания, несколько государственных наград. Преподавал в Высшей военно-воздушной академии имени Можайского в Ленинграде. Кроме того, он участвовал в запуске ракет с космонавтами или без них в Байконуре, являясь научным консультантом.

Папа прошел через всю Вторую мировую войну. Был летчиком-истребителем, горел раненым в самолете, катапультировался и, к счастью, выжил. Имел огромное количество орденов и медалей, которые я бережно храню.

Помимо своей научной деятельности, папа был очень творческим человеком и часто баловал нас своими собственными творениями. Он очень хорошо сочинял стихи. Перед праздниками вырезал из картона и разрисовывал открытки. Печатал на них, на пишущей машинке, сочиненные им пожелания в стихах – каждому члену семьи, а также гостям, которые регулярно собирались у нас. При этом он обязательно учитывал интересы и стремления каждого, заранее непринужденно выясняя их в разговоре. Затем садился за пианино и играл нам неаполитанские песни, по очереди с мамой. Все это было необыкновенно приятно и забавно, и празднества проходили всегда очень весело.

Кроме того, он был глубоко образован и интеллигентен. Я почему-то всегда вижу его в одной «связке» с Александром Вертинским, конечно, не столько по роду деятельности, сколько по духу, который (для меня) исходит от обоих.

В свободное время папа часто писал стихи и делал переводы детективных романов (в частности, Агаты Кристи) с иностранных оригиналов, с трех языков, которыми он владел. При каждой возможности путешествовал, особенно на нашем автомобиле «Волга» (в эпоху моего детства) – стремился открывать новые места и новых людей. И еще были танцы – танго и вальсы с мамой, которая их просто обожала.

Это были папины маленькие хобби. Но его самым большим хобби стала филателия. Кстати, начала собирать почтовые марки именно я, в 8 лет, но вскоре забросила. Для меня, моей непоседливой натуры, это было слишком монотонное занятие. А вот папа страстно и методично продолжил мое «дело», причем уже на серьезном, коллекционном уровне.

Еще папа был очень щедрым и великодушным человеком. Он всегда всем помогал, даже самым далеким родственникам, выплачивая им ежемесячную пенсию. Также помогал и бедно живущим соседям. И я помню, как при мне он давал деньги бедно одетым женщинам с детьми на покупку теплой одежды и обуви их детям, на которых наталкивался на улице или в магазине.

Надо сказать, что мама никогда не препятствовала этому – наоборот, она поддерживала папу в благотворительных акциях. Конечно, у него была «комфортабельная» зарплата, позволяющая ему делать это. Но все мы прекрасно знаем, что наличие денег, и даже очень больших денег, не является гарантией щедрости. Папа не был обязан помогать всем, с кем его сводила жизнь. Он делал это совершенно бескорыстно, по своему естественному душевному порыву.

Наша квартира всегда была открыта для всех – родственников, друзей, соседей. На стол выкладывалось все, что было в холодильнике и в «закромах».

Некоторые люди злоупотребляли этим – просили родителей приютить «ненадолго» не только их самих, но и их родственников или знакомых. А те приезжали к нам «на неделю», а затем в течение двух-трех месяцев жили на полном иждивении папы, пользуясь гостеприимством моих родителей, которые при своей интеллигентности терпели это с улыбкой. Но больше всего меня поражало то, что позднее ни один из них никогда не пригласил моих родителей к себе!

И все же это не было важно – я внутренне очень гордилась великодушием моих родителей и впоследствии стремилась быть похожей на них. Только стала более разборчивой, учитывая их не всегда приятный опыт.

Мои мама и папа были женаты всего один раз и прожили вместе 53 года – до самой смерти папы. Они достойно выдержали обет «любить друг друга, пока смерть не разлучит нас». У меня подобные пары всегда вызывают изумление и восхищение, как эталон брака (хотя нет – терпеть не могу это слово, несущее двойной смысл), как эталон нормального семейного союза.

У мамы было театральное образование, но она все «отодвинула», когда вышла замуж. Больше не работала с тех пор, как родился мой брат Юрий, а затем и я, восемь лет спустя. По просьбе папы оставалась дома с детьми. Позднее, когда я подросла, она снова начала сниматься на Ленфильме, но лишь в эпизодах, так как «ее время» ушло, да и к тому же нужно было следить за своей не очень послушной дочкой, которая всячески стремилась к самостоятельности. Тем не менее, даже эти небольшие съемки доставляли ей большое удовольствие и, будучи натурой очень общительной, мама там всегда находила себе новых друзей. Сколько я помню свою маму, она всегда была красивой, артистичной и кокетливой женщиной. Даже теперь, когда ей минуло уже 95 лет, на лице еще видны «следы былой красоты».

Но основным маминым занятием было воспитание ее детей, главным из которого, как ей казалось, привить нам с братом хорошие манеры и дать образование. Поэтому мы с детства занимались уроками фортепиано и учили английский язык. Мне все это очень нравилось, и я даже сама пыталась сочинять музыку.

Мама активно «дирижировала» нашим с братом воспитанием. «Скажи тете здравствуйте… скажи пожалуйста… спасибо», – согласно ситуации, – что нас очень сильно «напрягало». Но что поделаешь, быть ребенком – нелегкая участь. Нужно очень многое терпеть от взрослых (шутка… или нет?)! Лично меня, по мере того как я взрослела, это стало сильно раздражать, и я «отбивалась» как могла. Но все же, по словам знакомых, мама «добилась успехов на этом поприще» и очень гордилась тем, что мы с братом росли «культурными» детьми.

Если брату, будучи мальчиком, приходилось все же легче, то меня мама непрерывно держала «под колпаком». Я находилась под ее строгим контролем абсолютно во всем. Мама постоянно боялась за мое здоровье и за мою жизнь. Постоянно запугивала меня возможными опасностями, которые подстерегали меня, по ее словам. У меня было ощущение, что я должна была постоянно прятаться. Я буквально задыхалась от непрерывной опеки, пыталась сопротивляться, но впустую. А мама объясняла свою настойчивость тем, что сразу после рождения, в десятидневном возрасте, я чуть не умерла. В роддоме оказалась какая-то инфекция, и никто не мог докопаться, было ли это случайно или это была диверсия. Но, так или иначе, дети умирали один за другим от общего заражения крови. Врачи метались, пытаясь спасти новорожденных, но большей частью оказывались бессильными. Мама со слезами на глазах рассказывала мне, что многие младенцы умерли на ее глазах.

Что спасло меня? По ее словам, тогда в России началось тестирование антибиотиков. Врачи принялись активно колоть меня. Мама сказала, что от уколов на мне не оставалось «живого места». Я стала «подопытным кроликом» науки, но в результате выжила. Врачи объяснили маме, что я «и сама активно боролась» за жизнь. К несчастью, антибиотики не помогли выжить всем больным деткам, возможно, лечение началось слишком поздно. Всегда безумно жаль невинных жертв и тем более «ангелочков», ушедших в небытие, едва успев появиться на свет.

Мама также рассказывала мне, что все детство я была очень слабым и болезненным ребенком – видно, организм все же оставался хилым. Регулярно падала, ломала себе ключицы, руки, ноги и постоянно, хронически простужалась. Воспаление легких я даже научилась диагностировать у себя сама.

Вспоминаю себя в детстве чаще всего именно в постели, с конфетой или с мандаринкой в руках. Это было невыносимо скучно и нудно. Даже тот факт, что я не ходила в школу, не доставлял мне никакого удовольствия, в отличие от других детей, которые стремились хоть один лишний денек отдохнуть от нее. Мама навязывала мне строгий постельный режим, а если я пыталась схитрить и тихонько пробраться к телевизору, то сразу же загоняла меня обратно в постель.

Но, как говорится, «нет худа без добра». У каждой медали есть оборотная сторона. Чтобы как-то отвлечься, занять себя в постели, я принялась читать. Впоследствии чтение стало моей большой страстью. Читала запоем, «пожирала» все, что попадалось мне под руку. А библиотека у папы была очень внушительная и разнообразная. Таким образом, я прочитала все имеющиеся у нас детские книжки и позднее, повзрослев, принялась за русскую классику – Чехова, Лермонтова, Пушкина, а позже, в подростковом возрасте, и за Достоевского с Толстым. В ту эпоху моим любимым писателем был Лермонтов, а его роман «Герой нашего времени» я знала почти наизусть. Он надолго стал моей настольной книгой.

Когда я не болела, мама обычно брала меня с собой в магазины за покупками. Продукты меня не интересовали, за исключением хороших шоколадных конфет (признаюсь – это моя маленькая слабость по сей день!). Но помню, что в магазинах меня очень впечатляли и заставляли размышлять многочисленные плакаты на стенах типа «Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого как вежливость!», «Ученье – свет, неученье – тьма!», «Книга – лучший подарок!», «Уважайте труд уборщиц!» и т. п. Иногда мне кажется, что именно такие «морально-устойчивые» плакаты, развешанные повсюду в советское время, сыграли немаловажную роль в моем воспитании и даже в формировании философского мировоззрения. Пишу это с юмором, но все же «в каждой шутке есть доля правды», нет так ли?

Иногда мама устраивала мне маленькие праздники. Возила на Невский проспект – полакомиться пирожными в кафе «Север», которое было знаменито своими деликатесами. Вспоминая, я снова чувствую этот необыкновенный, дразнящий ноздри, сильный запах ванили, постоянно стоящий в кафе. Запах, наполненный ароматом сливочного душистого крема с различными ароматическими добавками. У меня начинали «течь слюнки» уже перед входом в кафе и слегка кружилась голова в предчувствии большого удовольствия. Я чувствую этот запах даже сейчас. Мама разрешала мне заказать столько пирожных, сколько я хотела, но съесть за раз только два, а остальные унести домой. И тогда я выбирала два самых больших песочных – корзиночку и полумесяц, густо украшенных цветами из крема. Поглощала их в состоянии полного блаженства, запивая горячим шоколадом, который также славился в «Севере». Это был момент эйфории. Беззаботная пора детства – как мало мне нужно было для счастья!

Мне очень нравилось сопровождать маму в парикмахерскую, где ее постоянный искусный мастер «лепил» на ее голове замысловатые прически, которые мне каждый раз напоминали большие сдобные булки или халы, как их тогда называли. Также ходить с ней в модное ателье пошива одежды под кодовым названием «смерть мужьям», где она изредка заказывала себе платье.

А еще я очень любила кисло-сладкий разливной квас, который продавался в огромных пузатых бочках на колесах практически на каждой улице. Всегда толстые тетеньки с недовольными надутыми лицами, важно восседавшие на табуретах, наливали его в тяжелые стеклянные кружки, и я мысленно задавала себе вопрос, что если они стали такими оттого, что пили много кваса?

Поблизости от бочек с квасом стояли такие же точно, но только с разливным пивом. И даже кружки были такими же. За пивом, как и за квасом, тянулись большие очереди, и многие люди были с бидонами, чтобы унести его с собой.

И тут же, поблизости от пивной бочки, почему-то обычно стояли кучкой трое мужчин, дегустирующих пиво. Угрюмые и сосредоточенные, как будто они решали какие-то важные проблемы. Я невольно слышала их резкую речь, но не понимала – они разговаривали на каком-то странном языке. «Наверно, иностранцы… а одеты совсем как русские!» – думала я. Потом замечала, что их речь изредка перемежалась русскими словами. Тогда я сделала вывод, что это были иностранцы, изучающие русский язык. Из того, что я поняла в их разговорах, было только, что водка стоила 3 рубля 62 копейки и что пить ее лучше всего втроем. Это немного расширило мой бытовой кругозор, так как до этого, что касается области цен, я знала лишь, что моя любимая «докторская» колбаса стоила 2 рубля 20 копеек за килограмм, а мое любимое пирожное со сливочным кремом 22 копейки. Меня разбирало любопытство – на каком именно языке говорили иностранцы, и я спросила об этом маму. Но она почему-то строго шикнула на меня и приказала не слушать и никогда не повторять их слова. Я долгое время пыталась понять: почему моя мама, которая очень хотела сдать… то есть отдать меня в английскую школу, так отрицательно отнеслась к моей любознательности? Ответ я нашла сама, но только когда уже повзрослела.

По маминым рассказам, я с самого раннего возраста устраивала домашние концерты. Наверно, как и все маленькие девочки. Пела и танцевала, декламировала стихи. Усаживала родителей, брата и бабушку, которая часто к нам приезжала из Евпатории, на поставленные мною в ряд стулья и объявляла начало концерта. Многократно переодевалась за дверью, меняя одежду (естественно, мамину), распускала свои длинные волосы. Обычно они были заплетены в две косички и согнуты вдвое, закрепленные на висках, как «ушки спаниеля». Рассыпав волосы веером по плечам, я выходила на крошечную импровизированную сцену, чтобы объявить себя, за ведущую. Затем уходила снова и, быстро накинув на себя мамину шаль или платье, возвращалась уже как «певица» или «танцовщица» под бурные аплодисменты моей маленькой непритязательной публики.

Я очень веселилась, устраивая эти маленькие мизансцены, напрочь забывая про свои болезни. Родители тоже были очень довольны, видя меня такой задорной и жизнерадостной.

Когда мне исполнилось 6 лет, я влюбилась. Да, кроме шуток, именно так! Ему было 16 лет, но имени его я не знала. И это не было важно – он был для меня «Таинственным Принцем».

Мой принц ежедневно гонял с друзьями мяч на спортивной площадке нашего двора, куда мне ненадолго разрешала спуститься погулять мама. Каждый день я останавливалась возле дерева недалеко от площадки и пристально наблюдала за ним. Он казался мне воплощением красоты – высокий тонкий брюнет с задумчивым взглядом – вполне романтичный персонаж. Наверно, именно поэтому с тех пор из мужчин я предпочитаю именно брюнетов.

Однажды, когда «Прекрасный Принц» остановился на минуту перевести дух, его взгляд случайно упал на меня. Но тогда мне показалось, что это было не случайно – он должен был увидеть меня, это было предначертано, это был знак!

У меня дико заколотилось сердце, запылало лицо. В тот момент я поняла, что люблю его, навечно! Я пыталась прочитать его взгляд, но мой принц уже перевел его на мяч, – игра продолжалась.

В последующие дни я часто спускалась во двор, чтобы увидеть его. Временами он появлялся там с ребятами, но больше мы ни разу не встретились глазами – он меня уже не замечал, увы. А потом и вовсе исчез.

Так закончилась моя первая любовь. Я немного пострадала и… успокоилась.

В свободное от уроков время я продолжала читать и заниматься своей единственной куклой. Папа никогда не баловал меня игрушками, считая это неправильным, ненужным. Хотя он очень любил меня и довольно часто занимался мной по вечерам, но даже на мой день рождения или на Новый год обычно дарил мне не игрушки, а что-то «нужное» и «полезное», по его мнению, – сапожки, пальто или книги культовых писателей-классиков, а также энциклопедии. «Это принесет тебе культуру и знания!» – часто говорил мне.

Наверно, поэтому моим самым любимым днем в году был не мой день рождения, а Новый год. Он навсегда ассоциируется для меня не с подарками, а с запахом хвои и свежеочищенных мандаринов, с безудержным весельем и с некой таинственной магией, которую я всегда ждала от новорожденного года.

В 7 лет родители отдали меня в «английскую» школу, то есть школу с преподаванием ряда предметов на английском языке. Там был вступительный конкурс. Но я уже с четырех лет знала стишки на английском языке, которым меня научил папа, к тому же пела и танцевала, поэтому без труда выполнила все конкурсные задания.

В первом классе, очень скоро, у меня появилась подруга, Ира Вавилова. Она была милой и обаятельной девочкой, впоследствии превратившейся в хорошенькую девушку. Мы очень дружили все десять школьных лет, а затем и после школы, вплоть до того, как разъехались по разным странам.

Была у меня еще одна подруга, Лена, которую я очень любила, как сестру, и с которой «священно» делила все лакомства, которые мне порционно выдавала мама. А что значит поделиться любимым лакомством, в те времена знал каждый ребенок. Ленины родители были нашими соседями, и она училась в той же школе, что и я, только в параллельном классе. Мы часто вместе гуляли во дворе, играли дома и даже ночевали друг у друга.

Но однажды произошел ужасный (и слово еще недостаточно веское!) случай, который крайне потряс, «перевернул» меня и рассорил с ней навеки. Лена до такой степени разочаровала меня, что я просто находилась на грани жгучей ненависти к ней. Наша дружба была порвана в одно мгновенье, как росчерком пера.

Мне было тогда 10 лет. Однажды зимой, гуляя с Леной после школы во дворе нашего дома, я увидела невдалеке бездомную рыжую собаку. Она сидела на снегу и наблюдала за нами с несчастным, как мне показалось, видом. Меня сразу привлекли красивые умные глаза, и стало очень жаль ее.

– Смотри, какая хорошая собачка! Бедная, наверно, замерзает! – сказала я Лене. – Давай пойдем погладим!

Но Лена не захотела – собака не вызвала у нее никакого интереса.

Тогда я подошла к собаке и принялась гладить по голове, разговаривая с ней, как с человеком. Ее шерстка была мягкой, приятной и ярко-рыжего цвета.

– Ты Рыжик, настоящий Рыжик! Ты хороший мальчик! – рассмеялась я, убедившись в том, что собачка была «мальчиком».

Лена удивленно и со скукой наблюдала за мной и затем все-таки тоже подошла погладить песика. А когда мы стали расходиться по домам, Рыжик пошел следом за мной. Остановившись у подъезда, я не знала, что мне делать дальше. Погода стояла холодная и промозглая – как это обычно бывало в Ленинграде. Мне было жаль собачку, но я не могла взять ее домой, зная, что мама никогда не согласится. В отличие от меня она не очень любила животных, считая их «разносчиками инфекций».

Тут мне в голову пришла идея.

– Рыжик, посиди здесь, подожди меня, я сейчас принесу тебе поесть!

Пес приподнял уши, смотрел на меня понимающими, «человечьими» глазами. Спокойно сел возле двери, а я бросилась бегом по лестнице на четвертый этаж, где находилась наша квартира.

Мама разговаривала по телефону с приятельницей. Значит, у меня есть время. Я быстро вытащила из холодильника и нарезала куски докторской колбасы и какого-то сыра. Затем так же быстро спустилась вниз.

Рыжик сидел на том же месте и терпеливо ждал меня. Он все понял! Я была в полном восторге. Песик набросился на еду и мгновенно проглотил ее. Я подумала, что того, что вынесла, было мало, нужно было еще.

Погладив собачку и предупредив, чтобы она ждала меня, я снова помчалась домой, перепрыгивая через ступеньки – лифта у нас не было. У меня было очень радостно на душе. Родители всегда отказывались подарить мне щенка или котенка, как я их ни умоляла. А тут я нашла себе песика сама! Или это он нашел меня, но это не важно. Главное – мы нашли друг друга. Это была невероятная удача! Я почувствовала себя счастливой.

Влетев в квартиру и положив в карманы оставшиеся куски колбасы, сыра и пару молочных сосисок, я направилась обратно к двери, сгорая от нетерпения снова покормить Рыжика. Но мама уже закончила разговаривать по телефону.

– Где ты была? Я волновалась! – прикрикнула она на меня.

Я не выдержала и принялась с энтузиазмом рассказывать про бедного Рыжика, которого нужно было срочно накормить. Но мама не захотела ничего слушать.

– Иди мыть руки и садись за стол! – строго приказала мне.

Я ужасно расстроилась, представляя себе, как песик в нетерпении ждет меня, мерзнет перед подъездом. Вспоминала его умные, все понимающие глаза. Села за стол, но кусок не шел мне в горло, я без конца думала о голодном Рыжике. К глазам подступали слезы.

Вечером с работы вернулся папа, и я пробовала снова завести речь о Рыжике, но мама прервала меня и заставила идти спать.

Я чувствовала себя мучительно, как в капкане, не имея возможности помочь моему новому другу. Вертелась с боку на бок в кровати, не в состоянии успокоиться. И тут мне пришла в голову шальная мысль.

Когда родители улеглись спать, я потихоньку встала, оделась и бесшумно пробралась в прихожую. Взяла ключи от входной двери и выскользнула на лестницу.

Когда я спустилась вниз и открыла дверь, мое сердце замерло от страха – на дворе была полная темень! Не было видно абсолютно ничего, поблизости – ни одного фонаря. Перед глазами одна чернота – как в чернильнице. Кроме того, было очень холодно, и я начала дрожать.

Постепенно мои глаза немного привыкли к темноте, и я даже начала различать предметы. Принялась тихонько звать песика, но его нигде не было.

«Ну, конечно, он не дождался меня и убежал! Бедненький! Наверно, лежит где-то на пустыре за домами, замерзает голодный!» – совсем расстроилась я. К глазам подступили слезы. Но я не могла уйти просто так.

– Рыжик! Рыжик, где ты? Я принесла тебе покушать! – тут я уже сильно закричала, не задумываясь над тем, кто может меня услышать.

И вдруг послышался шорох и чье-то шумное дыхание. Это был мой любимый Рыжик! Песик вилял хвостом, как пропеллером, без конца лизал мне руки, выражая бурную радость.

Моя радость была такой же бурной. Я обхватила его шею и прижимала к себе его голову, целуя в макушку. Покормив и погладив моего ласкового друга множество раз, я решила, что пора возвращаться домой. Но я боялась, что песик замерзнет, поэтому, впустила его в подъезд и наказала лежать. Рыжик послушно лег возле батареи у входной двери, не отводя от меня глаз. Не двинулся, даже когда я поднималась по лестнице. Лишь провожал меня своими черными блестящими благодарными глазами.

Мне удалось войти в квартиру так же тихо, как и вышла. Моя «спецоперация» прошла удачно, родители ничего не заметили. Я торжествовала – был найден способ кормить и общаться с так сильно полюбившимся мне песиком. Чувствовала себя в какой-то мере его спасительницей и понимала, что на меня все это накладывало новую ответственность – ведь я его приручила. Теперь, после того, как Рыжик привязался ко мне, он будет ждать меня и рассчитывать на мою помощь.

Когда наутро мама повела меня в школу, я с огорчением отметила, что моего друга в подъезде уже не было. Видимо, кто-то из соседей выгнал его во двор, уходя утром не работу. «Ну ничего, – подумала я, – вернусь из школы и найду его!»

Мы с мамой продолжали свой путь, и вдруг, уже на улице, я увидела рядом с собой Рыжика, который незаметно пристроился рядом и тоже чинно и мирно шел провожать меня в школу! Я пришла в неописуемый восторг – он нашел меня! Песик постоянно поднимал голову, преданно глядя мне в глаза своими удивительно выразительными глазами и широко раскрыв пасть, как будто улыбаясь. Я была вне себя от радости.

– Мама, это же мой Рыжик, он нашел меня! Он необыкновенный! – закричала я.

Мама неприветливо покосилась на него и строго запретила мне прикасаться к нему руками. Но все же не прогнала его. Это подало мне некоторую надежду. Может быть, она постепенно привыкнет и примет его?

После школы я вприпрыжку прибежала домой. Рыжик ждал меня во дворе и, радостно повизгивая, кинулся мне навстречу. Лена уже тоже была во дворе. У нее в тот день был на один урок меньше. Она с недовольным видом наблюдала за тем, как, присев на корточки, я со смехом обнимала и целовала Рыжика, а он весело подпрыгивал и облизывал мне лицо и руки.

– Противная, глупая собака! Я зову ее, зову-зову, а она не идет! – проворчала, надувшись, Лена.

Я не стала ничего рассказывать ей про мои тайные ночные походы во двор. Интуиция подсказывала мне, что она не должна этого знать, даже будучи моей лучшей подругой. Впервые я что-то скрыла от нее. Почему – я не смогла бы себе этого объяснить, но я так чувствовала. Это был только наш с Рыжиком секрет, негласный пакт дружбы и преданности, который мы заключили глазами.

Ночью я повторила ту же операцию, что и накануне. Но уже больше не боялась ночи и холода – была уверена, что Рыжик ждет меня и защитит в случае чего. Теперь он мгновенно появлялся, как только я выходила из подъезда.

Так продолжалось несколько ночей. Но тут мама стала замечать, что из холодильника ежедневно исчезает еда. Хоть я и старалась каждый раз брать что-то разное, чтобы это не бросалось в глаза, но у мамы был «наметанный глаз». Она не верила в то, что у меня внезапно проснулся «страшный» аппетит. Я была тщедушным ребенком, постоянно отказывающимся от еды. Люто ненавидела борщи и курицу, которыми мама постоянно пичкала меня, и вообще ела очень мало.

Мама «прижала меня к стенке», и мне пришлось сознаться, для кого я беру еду. Рассказала честно – было необходимо уговорить ее давать Рыжику что-то поесть каждый день. Скрыла лишь то, что спускалась к нему по ночам, иначе мама пришла бы в ужас и было бы много крика. И, без сомнения, она бы привязывала меня перед сном к кровати.

Я очень надеялась, что мама все поймет и сжалится над песиком. Убеждала ее, как важно, чтобы Рыжик не умер с голода. Зимой ему нужно было много сил, чтобы бороться еще и с холодом. К счастью, мои первоначальные опасения не оправдались – мама согласилась подкармливать его! Хоть и под ее контролем.

С того времени Рыжик каждое утро провожал меня с мамой в школу. И вместе с ней возвращался во двор. Мама давала мне для него оставшуюся от ужина еду, мясные и куриные кости. А он ел абсолютно все, даже простой хлеб, благодарно виляя хвостом. Я была счастлива.

Мы с Рыжиком стали неразлучны. Теперь он всегда мгновенно отзывался, как только я звала его. Но мне хотелось сделать для Рыжика что-то большее. Он стал для меня родным, ну, просто, как брат. Подумав, я решила серьезно поговорить с папой, когда он вернется с работы. Вечером, после моих долгих уговоров, он, наконец, согласился, чтобы я привела песика в квартиру.

Приведя своего любимца домой, торжественно представила папе. Папе он понравился! Я пришла в восторг, хотя и раньше в этом ни на минуту не сомневалась.

– Умные глаза, хороший пес. Дворняги часто очень умные собаки, – сказал папа и погладил его.

Рыжик сидел напротив нас, благодарно переводя взгляд то на него, то на меня, поднимая ушки в такт нашим словам, приоткрыв рот, как будто улыбаясь. Даже моя мама сдалась – он был таким удивительным, таким трогательным существом с совсем «человечьими» глазами.

Я безумно радовалась тому, что Рыжик так успешно вошел в семью. Приготовила ему миску с едой, а в другую налила воды. Втайне лелеяла мысль, что Рыжик окончательно покорит моих родителей, и они оставят его жить вместе с нами, навсегда.

Но оказалось, что радоваться было рано. Вскоре возникла огромная проблема.

Прошел примерно час безмятежного покоя, и затем на лестничной площадке послышался шум. Видимо, пришли соседи.

Рыжик мгновенно бросился к входной двери и залился таким сильным лаем, что остановить его было невозможно! Это продолжалось несколько минут, пока шум на лестнице не прекратился. Потом это повторилось еще раз, когда кто-то снова появился на лестнице. Я старалась успокоить Рыжика как могла, но ничего не получалось.

Преданный пес наверняка считал, что исполняет свой долг, защищая жилье людей, которые приняли его. Отрабатывал пищу. Но мои родители его не поняли. Я видела, что они были очень недовольны, напряженно переговаривались между собой.

Но затем все затихло – наступила ночь. Я по привычке поцеловала Рыжика в макушку, приласкала и легла спать. Утром первым делом бросилась к нему. Он послушно лежал на подстилке и подскочил, увидев меня. Я с восхищением рассматривала его красивую мордочку, гладила черную влажную пуговку носа, чесала за ушками и играла с его лапками и кончиком хвоста. А он с любовью и преданностью смотрел на меня, виляя хвостиком и «умывая» мне руки.

Но тут на лестнице послышался шум – видимо, вышел кто-то из соседей, отправляясь на работу, сильно хлопнул дверью. Рыжик подскочил, как пружина, и бросился к входной двери. Снова начал сильно, надрывно лаять.

Папа подозвал меня.

– Нина, я пытался уговорить маму, но это невозможно. Ты видишь сама, что происходит. Это дворовый бродячий пес, и он никогда не привыкнет к квартире. Будет истошно лаять при каждом шорохе. Жить так невозможно – ни для нас, ни для соседей. Они будут жаловаться. Но и нам тоже это не нужно.

В итоге папа приказал мне отвести Рыжика обратно во двор.

– Лучше бери ему каждый день корм, когда идешь в школу. А жить он должен во дворе!

Как я ни переживала, ни уговаривала родителей дать Рыжику шанс, время привыкнуть к новому месту, они категорически отказались. Пришлось смириться, другого выхода у меня не было.

Я спустилась с песиком во двор, стараясь не разрыдаться. Успокаивала себя мыслью, что каждый день буду видеть его, кормить, ласкать.

– Вот видишь, Рыжик, как все получилось… а я ведь просила тебя хорошо себя вести…

Мой четверолапый дружок смотрел на меня виноватыми печальными глазами, смиренно поджав хвост. Мне казалось, что у него тоже вот-вот потекут слезы.

В школу мы продолжали ходить втроем – Рыжик, мама и я.

Казалось бы, все более или менее уладилось, шло хорошо. Но… однажды наступил тот самый, страшный день!

В то утро у входа в школу я столкнулась с Леной. Она продолжала дуться на меня, даже не поздоровалась, даже с моей мамой. Хмуро обвела нас взглядом и скрылась в дверях. Но я не стала обращать на это внимания. Поцеловала маму, погладила Рыжика по теплой шелковой головке.