Текст книги "Трибьют"

4

Это были два удачных дня. Она договорилась с водопроводчиком, электриком, столяром, а также получила три первые сметы на замену окон. Но она считала, что ее самая большая удача – это знакомство с маленьким старичком по имени Добби и его энергичным внуком Джеком, которые должны спасти и восстановить оригинальную штукатурку на стенах.

– Старик Макгоуэн нанимал моего отца, чтобы штукатурить эти самые стены в 1922 году, – сказал Добби Силле, стоя на своих коротких кривых ногах в центре гостиной деревенского дома. – Мне было около шести лет, и я приходил сюда и помогал замешивать штукатурку. Никогда раньше не видел такого большого дома.

– Хорошая работа.

– Он гордился своей профессией и учил меня тому же. Миз[8]8
  Миз (англ. ms.) – обращение к даме без статуса, в отличие от мисс (незамужняя женщина) и миссис (замужняя женщина).


[Закрыть] Харди наняла меня, чтобы кое-что подправить и оштукатурить заново в тех местах, где она делала перепланировку. Это было, кажется, лет тридцать пять назад.

Лицо Добби напоминало Силле тонкую коричневую бумагу, которую сначала скомкали, а затем небрежно расправили. Когда он улыбался, его морщины становились глубже.

– Никогда не встречал такой женщины, как она. Ангел. Такая добрая и никогда не важничала, как все кинозвезды. Подписала мне одну свою пластинку, когда я набрался смелости и попросил. Моя жена после этого не позволяла крутить ее. Повесила в рамке на стену и купила новую, чтобы слушать. Она до сих пор висит в гостиной.

– Я рада, что нашла вас, чтобы сохранить традицию.

– Думаю, не так уж это было трудно. В дни миз Харди многие люди, даже с ее доходами, пользовались гипсокартоном, – его карие глаза остановились на Силле. – Большинство и сейчас это делают, вместо того чтобы сохранять то, что было.

– Я не могу сохранить все, мистер Добби. Что-то нужно изменить, а что-то просто выбросить. Но я намерена сохранить все, что возможно, – она провела пальцем по длинной трещине на стене гостиной. – Мне кажется, этот дом заслужил такое уважение с моей стороны.

– Уважение, – кивнул он, явно довольный. – Подходящий способ взглянуть на это дело. Хорошо, что хозяин здесь опять Макгоуэн, да еще потомок миз Харди. Мы с внуком постараемся для вас.

– Не сомневаюсь.

Они скрепили договор рукопожатием, и она подумала, что на этом же самом месте его отец пожимал руку ее прадеду. И здесь же Дженет Харди подписала альбом, который оказался в рамке на стене.

Затем Силла уехала на встречу с местным краснодеревщиком. Уважение уважением, но от старых металлических шкафчиков на кухне следовало избавиться. Она собиралась почистить их, покрасить заново и использовать в помещении, сочетающем функции прихожей и прачечной.

Вернувшись домой, на досках, временно сложенных перед входной дверью, она обнаружила открытую бутылку каберне с декоративной пробкой в виде головы инопланетянина, светящейся в темноте, и штопор.

Под бутылкой лежала записка:

Простите, что не принес все это вам раньше, но Спок, привязанный к моему письменному столу, недавно убежал, а вас не оказалось дома. Можно эгоистично выпить все это самой, а можно в один из ближайших вечеров пригласить умирающего от жажды соседа.

Форд.

Развеселившись, Силла решила, что так и поступит – в один из ближайших вечеров. Оглянувшись, она вдруг почувствовала легкое разочарование, не увидев его на своем крыльце – то есть веранде, поправила себя она. И это разочарование еще раз напомнило ей, что нужно соблюдать осторожность, распивая бутылку вина с пижонами, живущими через дорогу.

Размышляя о Форде, Силла вспомнила его студию – просторную и светлую. Было бы здорово иметь такой же большой и светлый кабинет. Если она осуществит свои далекоидущие планы и начнет заниматься реконструкцией, переделкой и ремонтом домов, то ей понадобится красивый и удобный домашний офис.

Спальня на втором этаже, которую она собиралась переделать под кабинет, прекрасно подойдет для этой цели. Но, ставя вино на старый кухонный стол (внесенный в завтрашний список для мытья и разборки), она подумала, что проектируемый кабинет мал, тесен и не очень удобен.

Можно снести стену между второй и третьей спальней, подумала она. Но такого света и такого вида, который она нарисовала в своем воображении, все равно не получится.

Силла бродила по второму этажу, составляла планы, прикидывала, размышляла. Ей не хотелось, чтобы кабинет находился на жилом этаже дома. Она не хотела жить на работе, если можно так выразиться. Ах, если бы она не видела изумительную студию Форда, переделанная в кабинет спальня ее вполне бы устроила.

С другой стороны, если ее бизнес наберет обороты, она сможет пристроить крытую галерею с южной стороны, и…

– Постой-ка, – сказала Силла сама себе.

Она быстро поднялась по ступенькам и пошла по коридору к двери на чердак. Дверь сердито заскрипела, протестуя, но Силла щелкнула выключателем, и голая лампочка осветила узкую лестницу.

Взглянув на пыльные ступени, Силла вернулась за блокнотом и фонарем – на всякий случай.

Убрать чердак. Установить новые плафоны.

Она вновь поднялась наверх и зажгла лампочку.

– Так. Интересно.

Перед ней было длинное и широкое помещение под крышей, все в пыли и паутине. Многообещающее, подумала она. Чердак стоял последним в списке мест, нуждающихся в уборке и ремонте, но в голове у нее уже «зажглась лампочка» – одновременно с той, что висела над головой.

Чердак был огромным, с открытыми стропилами на потолке, достаточно высоким, чтобы здесь можно было стоять во весь рост, и скошенным по бокам. В обоих концах чердака имелось по маленькому окошку, но их можно увеличить. Нужно увеличить.

Коробки, сундуки, обшарпанный комод, старая мебель, ветхие торшеры с пожелтевшими абажурами – все это было покрыто пылью. Призраки прошлого. Книги – наверное, полные жучков – и старые пластинки, скорее всего, покоробившиеся за десятилетия летней жары, заполняли древний книжный шкаф с открытыми дверцами.

Силла вспомнила, что уже заходила сюда – посмотрела, поморщилась и решила отложить чердак «на потом».

Теперь все изменилось.

Разобрать хлам, думала она, торопливо делая пометки в блокноте. Выбросить мусор. Все вымыть. Отремонтировать перила и ступени лестницы. Расширить проемы для окон. Сделать вход снаружи – а это значит, что нужна внешняя лестница и, возможно, двери в стиле атриума. Очистить и заново выкрасить стропила. Проводка, отопление. И трубы тоже, потому что здесь достаточно места для сидячей ванны. Может быть, сделать окна, выходящие на крышу?

Черт возьми. Она увеличила бюджет на целую «тонну».

Но разве это не здорово?

Усевшись по-турецки на пыльном полу, она целый час с удовольствием перебирала разнообразные возможности и идеи.

Интересно, какие из сложенных на чердаке вещей принадлежали ее прадеду? Неужели он сам или его дочь или сын пользовались этим старым белым тазиком и кувшином для умывания? Или качали плачущего младенца в этой потрескавшейся колыбели?

Кто читал эти книги, слушал эту музыку и складывал коробки, в одной из которых она нашла спутанную елочную гирлянду, старомодную, с пузатыми разноцветными лампочками.

Выбросить, подарить или сохранить, размышляла она. Нужно рассортировать вещи. В других коробках обнаружились еще елочные украшения и обрезки ткани, которые, наверное, кто-то хранил в надежде что-нибудь из них сшить. Она нашла три старых тостера с испорченными шнурами – вероятно, это постарались мыши, – разбитые фарфоровые светильники, треснутые чайные чашки. Чего только не хранят люди.

Обнаружив четыре мышеловки, к счастью, пустые, Силла поняла, что здесь есть мыши. Движимая любопытством – все равно она уже порядком испачкалась, – она присела на корточки и вытащила из ниши несколько книг. Некоторые еще можно спасти, подумала она.

Интересно, кто читал Зейна Грея? Кто наслаждался текстами Фрэнка Йерби и Мэри Стюарт? Силла сложила книги в стопку и стала вытаскивать другие. Стейнбек и Эдгар Райс Берроуз, Дэшил Хэммет и Лаура Инголлс Уайлдер.

Она потянула экземпляр «Великого Гэтсби» и почувствовала, как ее пальцы проваливаются сквозь обложку. Опасаясь, что страницы просто сгнили, она осторожно вытащила и раскрыла книгу. Внутри в обрамлении неровных краев вырезанных страниц лежала стопка писем, перевязанная выцветшей красной ленточкой.

– Труди Гамильтон, – прочла Силла. – Вот те на!

Она села на пол, положив раскрытую книгу на колени и прижав кончики пальцев к губам. Письма к ее бабушке, отправленные на имя, которым она не пользовалась с самого детства.

Адрес отправителя был указан на верхнем конверте – абонентский ящик на почте в Малибу. А почтовый штемпель…

Силла осторожно подняла стопку конвертов и повернула ее к свету.

«Фронт-Роял, Виргиния, январь, 1972». За полтора года до ее смерти, подумала Силла.

Любовные письма. А что еще это может быть – перевязанные ленточкой и спрятанные в тайник? Секрет женщины, постоянно находившейся под микроскопом славы и спрятавшей их, прежде чем трагически уйти из жизни в расцвете лет, подобно Гэтсби.

Я становлюсь чересчур романтичной, сказала себе Силла. Может, это просто болтовня старой подруги или дальней родственницы.

Но в душе она не сомневалась – это были любовные письма. Положив их на место, Силла закрыла книгу и отнесла ее вниз.

Сначала она приняла душ, не осмеливаясь взять в руки найденное сокровище, пока не смоет с себя грязь чердака.

Чистая, одетая во фланелевые брюки и фуфайку, с заколотыми на затылке волосами, она налила себе стакан вина, принесенного Фордом. Она потягивала вино и смотрела на книгу.

Письма теперь принадлежат ей, в этом Силла не сомневалась. Конечно, ее мать будет возражать – мягко говоря. Она будет плакать, говоря о своей утрате и своем праве на все, что принадлежало Дженет. А потом продаст письма на аукционе, как уже много раз продавала вещи Дженет.

Ради следующих поколений, будет утверждать Дилли. Ради зрителей, которые обожали ее. Но все это вранье, думала Силла. Она сделает это ради денег, ради отраженного света славы, ради разворота в журнале «Пипл» с фотографиями Дилли, на которых она держит пачку писем, а ее глаза затуманены слезами, и с вставками, изображающими ее и Дженет.

Но она сама верит в собственную ложь, сказала себе Силла. Это один из ее талантов, как и умение в нужный момент вызывать у себя слезы на глазах.

Что с этими письмами произойдет потом? Они вновь будут спрятаны, вернувшись к отправителю? Или их повесят в гостиной, как подписанную пластинку?

– Сначала их нужно прочесть.

Силла вздохнула, поставила вино, затем подтащила табуретку к кухонному столу. Очень осторожно она развязала выцветшую ленточку и вытащила письмо из верхнего конверта. Бумага шелестела, как сухой осенний лист. Две страницы, исписанные четким почерком.

Любимая!

Мое сердце бьется чаще от осознания того, что я имею право так тебя называть. Любимая моя. Что я такого сделал в жизни, что заслужил этот бесценный дар? Каждую ночь ты мне снишься – звук твоего голоса, аромат твоей кожи, вкус твоих губ. Я весь дрожу, вспоминая, какое это неземное наслаждение – любить тебя.

И каждое утро я просыпаюсь в страхе, что это только сон. Может быть, это игра воображения – как мы сидели у огня той холодной звездной ночью и разговаривали, как никогда не разговаривали прежде?

Только друзья – другого я и представить себе не мог, и другого я не хотел. Как такая женщина могла захотеть кого-то вроде меня? Неужели это произошло? Неужели ты оказалась в моих объятиях? Неужели твои губы искали мои? Неужели мы бросились друг к другу, как безумные, под потрескивание дров и музыку? Может, это был сон, любимая? Если да, то я хотел бы вечно жить во сне.

Теперь, когда мы так далеко друг от друга, мое тело томится по тебе. Я тоскую по твоему голосу, но не тому, который доносится из радиоприемника или проигрывателя. Я тоскую по твоему лицу, но не на фотографиях или на экране. Я тоскую по тебе настоящей. Прекрасной, пылкой, живой женщине, которую держал в объятиях в ту ночь – и в другие ночи, которые нам удалось украсть.

Приезжай скорее, любимая. Возвращайся ко мне и к нашему тайному миру, в котором есть только ты и я.

Я посылаю тебе всю свою любовь, всю страсть в этом новом году.

Теперь и навсегда,

только твой.

«Здесь? – размышляла Силла, аккуратно складывая письмо. – Это случилось в этом доме, перед камином? Неужели Дженет нашла любовь и счастье в этом доме, в последние полтора года своей жизни? Или это была очередная причуда, очередное мимолетное увлечение?»

Силла сосчитала конверты, обратив внимание, что адрес на них написан одной рукой, хотя почтовые штемпели отличались. Сорок два письма, подумала она, причем последнее пришло всего за десять дней до того, как Дженет свела счеты с жизнью.

Пальцы Силлы слегка дрожали, когда она разворачивала последнее письмо.

Всего лишь одна страница, с тревогой отметила она.

На этот раз все. Звонки, угрозы, истерики – всему этому конец. Все кончено, Дженет. Последняя встреча была ошибкой, и она больше никогда не повторится. Должно быть, ты сошла с ума, когда звонила мне домой и говорила с моей женой, но я много раз видел в тебе признаки болезни. Пойми меня – я не брошу свою жену и свою семью. Я не поставлю под угрозу все, чего добился, свое будущее. Ты говоришь, что любишь меня, но что может женщина, подобная тебе, знать о любви? Вся твоя жизнь построена на лжи и иллюзиях, и на какое-то время я был пленен ими, пленен тобой. Но это прошло.

Если ты действительно беременна, как ты утверждаешь, то нет никаких доказательств того, что ребенок мой. Не смей мне больше угрожать, что раскроешь тайну, или ты об этом пожалеешь – обещаю.

Оставайся в Голливуде, где твоя ложь – это валюта. Здесь она ничего не стоит. Ты мне не нужна.

– Беременна, – прошептала Силла, и ей показалось, что это слово эхом разнеслось по дому.

Потрясенная, она отодвинула табуретку и открыла заднюю дверь, чтобы вдохнуть несколько свежих глотков холодного воздуха.

Калвер-Сити

1941

– Чтобы понять, – сказала Дженет Силле, – ты должна начать с самого начала. Это было не так уж давно.

Ладонь, сжимавшая руку Силлы, была маленькой и мягкой. Как и во всех снах о Дженет, изображение сначала напоминало старую фотографию, выцветшую и потертую, а потом медленно наполнялось цветом и глубиной.

Две длинных косы лежали на плечах поверх легкого платья в полоску, похожие на лучи света на лугу с увядшими цветами. Яркие, холодные и чистые синие глаза смотрели озорно и весело.

Вокруг Силлы и девочки, которая станет ее бабушкой, сновали люди, пешком и в открытых автобусах, заполнявших широкую улицу. Пятая авеню, узнала Силла, – или ее декорации из кинофильмов.

Расцвет кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер». Звезд больше, чем может выдержать небо, а ребенок, сжимающий ее руку, станет одной из самых ярких из них.

– Мне семь лет, – говорила ей Дженет. – Я выступаю уже три года. Сначала эстрада. Я хотела петь и танцевать. Мне нравились аплодисменты. Как будто тебя обнимают тысячи рук. Я мечтала о том, чтобы стать звездой, – продолжила она, ведя за собой Силлу. – Кинозвездой в красивом платье среди ярких, ярких огней. Как карамелька в кондитерской.

Дженет умолкла, хитро улыбнулась и сделала сложное и энергичное па, так что ее поношенные детские туфельки мелькнули в воздухе.

– И еще я умела танцевать. Выучивала движения с первого раза. У меня волшебный голос. Я помню весь текст, и кроме того, я могу играть. Знаешь, почему?

– Почему? – спросила Силла, хотя уже знала ответ. Она читала интервью, книги, биографии. Она знала эту девочку.

– Потому что я верю. Каждый раз я верю в то, что играю. Я делаю эту историю настоящей для себя, и эта история становится настоящей для людей, которые приходят смотреть кино. А с тобой такое бывает?

– Иногда. Но после того, как кино заканчивается, бывает грустно.

Девочка кивнула, и в ее глазах появилась недетская печаль.

– Ты как будто умираешь, когда все кончается, и поэтому должна находить какие-то вещи, которые делают мир ярким. Но это будет потом. Теперь он яркий, – девочка раскинула руки, как будто хотела его обнять. – Я младше Джуди и Ширли, а камера любит меня так же, как я ее. В этом году я снялась в четырех фильмах, но этот сделал меня настоящей звездой. После выхода «Семьи О’Хара» меня называли «маленькой кометой».

– Ты пела «Мне все нипочем», и для твоей семьи она стала главной песней. Превратилась в твою визитную карточку.

– Они поставят ее на моих похоронах. Но пока я об этом тоже не знаю. Первый съемочный павильон. Улица Браунстоун, – в ее голосе появился оттенок чопорности, когда она поучала внучку. – О’Хара жили в Нью-Йорке – независимая театральная труппа. Все думали, что это очередной фильм о временах Великой депрессии, но только музыкальный. Но этот фильм все изменил. Они надолго оседлали «маленькую комету».

– Я уже была наркоманкой, но еще не знала об этом, – грустно добавила Дженет. – Этим я обязана маме.

– Секонал и бензедрин, – кивнула Силла. – Тебе давали их круглые сутки.

– Девочка должна хорошо высыпаться ночью, а утром быть бодрой и веселой, – на Силлу смотрели резко повзрослевшие глаза девочки. – Мама хотела быть звездой, но у нее не вышло. Вышло у меня, и поэтому она давила и давила на меня, используя для своих целей. Она никогда не обнимала меня – это делали зрители. Она сменила мне имя и пустила в ход свои связи. Она заключила семилетний контракт с мистером Майером, который снова сменил мне имя, и забрала все мои деньги. Она кормила меня таблетками, чтобы я могла зарабатывать еще и еще. Я ненавидела ее – не теперь, но уже скоро. Но пока мне все равно, – перебила саму себя девочка и пожала плечами, так что ее косички подпрыгнули. – Сегодня я счастлива, потому что знаю, что делать с песней. Я всегда знаю, что делать с песней.

Это павильон звукозаписи, – она махнула рукой. – Здесь происходит чудо. Снаружи мы только тени, призраки и сны, – продолжала она, глядя на автобус с актерами в вечерних платьях и смокингах, который проезжал прямо сквозь них. – Но внутри все настоящее. Пока включены камеры, все живое.

– Это не настоящее, Дженет. Это работа.

– Может, для тебя, – синие глаза девочки потеплели. – Но для меня это была истинная любовь – и спасение.

– Это тебя убило.

– Но сначала я стала такой, какой ты меня знаешь. Я этого хотела. Ты должна это понять, чтобы узнать остальное. Я хотела этого так, как не хотела ничего на свете, ни до, ни после, пока все не закончилось. Эти несколько мгновений, когда я играла, пела и танцевала и когда слезы наворачивались даже на глаза режиссера. А потом, после его команды «снято», актеры и персонал начинали аплодировать, и я чувствовала, что они любят меня. Мне нужно было только это, и я пыталась найти это снова и снова. Иногда у меня получалось. Здесь я была счастлива, особенно в семь лет.

Она вздохнула и улыбнулась.

– Я бы осталась здесь жить, если бы мне позволили. Переходила бы из Нью-Йорка в Древний Рим, из старушки Европы в маленькие американские городки. Лучшей площадки для игр и быть не может. Это был мой настоящий дом. И я была благодарна ему до слез.

– Они выжали тебя до капли.

– Не теперь, не теперь, – раздраженно поморщившись, Дженет отмахнулась. – Теперь все замечательно. У меня есть все, о чем я мечтала.

– Ты купила маленькую ферму за тысячи миль отсюда. Это совсем другой мир.

– Но это было потом, правда? Кроме того, я всегда возвращалась. Я не могла иначе. Я не могла жить без любви.

– А почему ты убила себя?

– У всего есть множество причин. Трудно выбрать одну. Я хотела этого. И я должна была это сделать.

– Но если ты была беременна…

– Если, если, если… – Засмеявшись, Дженет закружилась в танце по тротуару, взбежала на ступеньки перед величественным фасадом из коричневого песчаника, а затем снова спрыгнула к Силле. – Если – все это завтра или в следующем году. Люди будут применять это слово ко всей моей жизни после того, как я умру. Я стану бессмертной, но меня уже не будет, чтобы порадоваться этому. – Она опять засмеялась и закружилась вокруг фонарного столба, как Джин Келли. – За исключением случаев, когда я тебе снюсь. Не останавливайся, Силла. Ты можешь вернуть меня к жизни, как маленькую ферму. Ты единственная, у кого это получится.

Дженет прислушалась.

– Мне нужно идти. Скоро снимают мою сцену. Пора творить чудеса. Для меня все только начинается, – она улыбнулась, послала Силле воздушный поцелуй и побежала прочь по тротуару.

Декорации Нью-Йорка постепенно исчезали, и Силла медленно просыпалась, слыша волнующий, незабываемый голос Дженет.

Мне все нипочем, пока ты есть у меня.

Неправда, думала Силла, наблюдая за неярким солнечным светом, льющимся сквозь окна. Ты не выдержала.

Вздохнув, она выбралась из спального мешка и, похлопывая себя по щекам, чтобы стряхнуть остатки сна, подошла к окну, из которого открывался вид на холмы. И подумала о том мире и той жизни, которая шла в трех тысячах миль к западу от этого места.

– Если там был дом, в котором ты нуждалась, зачем ты проделала весь этот путь сюда, чтобы умереть?

Может, ради него? Может, ты была беременна и вы хотели это скрыть? Или это была ложь, созданная для того, чтобы любовник не бросил тебя?

Кто он? Жив ли он еще, и если да, то не в Виргинии ли он? И как вам удалось сохранить в тайне вашу связь? И почему вы скрывали ее? Это самый главный вопрос, пришла к выводу Силла.

Может быть, именно он виноват в том, что в тот вечер ты отключила телефон, а затем стала глотать таблетки вперемешку с водкой, пока не потеряла сознание? Значит, не из-за Джонни, размышляла Силла. И дело не в чувстве вины или скорби, как думали многие, после утраты обожаемого восемнадцатилетнего сына. То есть не только в этом.

Но беременность незадолго до смерти? Может, это стало непосильной ношей или, наоборот, лучом света во тьме?

Это важно, поняла Силла. Все важно, и не только потому, что Дженет была ее бабушкой, но и потому, что во сне именно Силла держала эту девочку за руку. Милую маленькую девочку на пороге невероятной звездной карьеры.

Это важно. Так или иначе, она обязана найти ответы.

Даже если бы ее мать могла послужить надежным источником информации – хотя Силла в этом сомневалась, – звонить Дилли было еще рано. Ладно, в любом случае через полчаса начнут съезжаться рабочие. Нужно все это обдумать, пока она будет работать.

Силла сложила прочитанные письма в стопку, снова связала выцветшей ленточкой и положила внутрь томика Фицджеральда. Затем положила книгу на складной столик вместе с папками бумаг, журналами по обустройству дома и комиксами Форда.

Пока она не поймет, что с ними делать, письма будут ее тайной. Как они были тайной Дженет.