Текст книги "Хетты. Разрушители Вавилона"

«Хотя я уже отпраздновал пурулли-праздник в честь бога грозы Хатти и бога грозы Циппаланды, я еще не отпраздновал пурулли-праздник – великий праздник – в доме хести в честь Лилвани, а потому, когда снова пришла весна, я вернулся в Хаттусу и отпраздновал пурулли-праздник – великий праздник – в доме хести».

Весенний праздник, на котором декламировался или разыгрывался миф о поединке бога с драконом Иллуянкой, по-видимому, принадлежит к широко известному типу сезонных праздников, символическая цель которых заключалась в том, чтобы пробудить землю от зимнего сна; ритуальный поединок при этом символизировал победу жизни над смертью или добра – над злом. О сезонном характере этого праздника свидетельствует не только его название, но связь его с Лилвани – богиней земли.

«Праздник года», вероятно, был новогодним праздником, на что указывает само его название. Согласно одному из текстов, восьмой месяц года приходился на осень; следовательно, начало года могло совпадать с весенним равноденствием, как в Вавилонии. Тот факт, что Мурсили II отмечал «праздник года» в зимнем лагере, не противоречит этой гипотезе, поскольку на Анатолийском плоскогорье снег не сходит долго.

Когда царю предстояло возглавлять праздничные обряды лично, для него подготавливали специальную табличку с указаниями, в которой расписывалась вся церемония до мельчайших деталей. Сохранилось множество таких табличек; имеются и описания других праздничных ритуалов, в которых царь играет второстепенную роль; однако из-за того, что колофон (название) многих табличек обломан, определить название праздника зачастую оказывается невозможным. Не исключено, что один из этих безымянных текстов представляет собой недостающую часть указаний к празднику пурилли, так как среди обломков найден еще и фрагмент таблички, содержащий только название этого праздника. В табличках с сохранившимися названиями описаны праздники «холодной погоды» (или «зимы»), «месяца», «привратного дома», праздник камня-хуваси в честь нескольких богов, а также представляющий особый интерес праздник растения андахсум, также посвященный нескольким богам. Андахсум – это съедобное растение, по-видимому расцветавшее весной, так как этот праздник вне всяких сомнений приходился на весеннее время. Описанию его посвящена целая серия больших табличек; сохранилось также несколько копий со слегка отличающимися друг от друга версиями. Основу этого праздника составляли жертвоприношения и возлияния большинству богов и богинь государства и различным частям храма. Жертвоприношения описываются во всех подробностях и с многочисленными повторами; в жертву приносили разнообразную пищу, в том числе и растение андахсум. Интерес здесь представляют не столько монотонные обрядовые процедуры, сколько списки божеств.

Схожий характер, по-видимому, имели и обряды большинства других праздников, так что мы вправе почти без преувеличения говорить о некоем единообразном «царском ритуале». Во всех описаниях целый свод инструкций посвящается подготовительным процедурам – омовению и облачению царя, вступлению процессии в храм, введению царской четы и сановников в святилище и т. п. Составить представление о стиле этих документов позволят следующие выдержки:

«Царь и царица выходят из дома халентува. Двое дворцовых прислужников и один телохранитель идут перед царем, но сановники, (остальные) дворцовые прислужники и телохранители идут следом за царем. «Служители изваяния» играют на аркамми, хухупале и галгалтури [три музыкальных инструмента] за спиной царя и перед ним… Другие «служители изваяния», облаченные в желтые (?) одежды, стоят рядом с царем; они держат руки поднятыми и вращаются, не сходя с места…[17]17
  Ритуальный танец, изображение которого сохранилось на рельефе из Кара-тепе (фото 29).


[Закрыть]

Царь и царица входят в храм Цабабы. Они преклоняют колени перед копьем; служитель изваяния говорит, глашатай провозглашает.

Царь и царица садятся на трон. Дворцовый прислужник вносит покров золотого копья и литуус[18]18
  Литуус (lituus) – длинный посох с крюком. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Покров золотого копья он вручает царю, а литуус кладет у трона справа от царя.

Двое дворцовых прислужников подносят царю и царице воду для омовения рук из золотого кувшина…Царь и царица омывают руки. Глава дворцовых слуг подает им ткань, и они вытирают руки.

Двое прислужников расстилают подстилку для коленопреклонений перед царем и царицей.

«Стольники» делают шаг вперед, жезлоносец проходит перед ними, подходит к сыновьям царя и указывает отведенные им места. Затем жезлоносец выходит наружу и проходит перед главными поварами, и главные повара делают шаг вперед.

Жезлоносец снова выходит наружу, проходит перед «чистым жрецом, владыкой Хатти, и матерью бога из Халки» и указывает отведенные им места.

Распорядитель церемоний входит внутрь и представляется царю. Выносят вперед инструменты Иштар, и царь говорит: «Пусть их вынесут вперед!»

Распорядитель церемоний выходит во двор и говорит жезлоносцу: «Они готовы, они готовы!» Жезлоносец подходит к воротам и произносит, обращаясь к певцам: «Они готовы, они готовы!» Певцы берут инструменты Иштар. Жезлоносец проходит перед ними, певцы вносят внутрь инструменты и занимают свои места.

Повара ставят подготовленные блюда с водой и мясом; они отделяют постное (?) от жирного (?).

Жезлоносец проходит перед [различными сановниками] и указывает отведенные им места [в одном варианте здесь упоминаются «надсмотрщики над пищей»].

Блюда «распределены».

После распределения блюд <…> собранию дают марнуван [напиток].

Затем царь снимает покров [вероятно, тот, которым были накрыты блюда]. Если он бросает его дворцовым прислужникам, которые стоят [здесь] преклонив колени, то дворцовые прислужники подбирают его; если же он бросает его телохранителям, которые стоят преклонив колени, то телохранители подбирают его и передают его стольникам. [Далее, видимо, следовало ритуальное пиршество, но ни в одном тексте прямо об этом не говорится.] Царь делает знак глазами, и метельщик подметает пол.

[Далее следуют жертвоприношения.]»

Церемония иного рода проводилась, по всей видимости, осенью в городе Гурсамасса (местонахождение неизвестно) в честь бога Ярри. Культовое изображение выносили к камню-хуваси, после чего участники празднества пировали, пели и разыгрывали следующее действо:

«Юноши разделяются на две группы и получают имена; одну группу называют «людьми Хатти», другую – «людьми Масы», и люди Хатти берут медное оружие, а люди Масы – оружие из тростника. Они сражаются друг с другом, и «люди Хатти» побеждают; и они захватывают пленника и посвящают его богу».

Возможно, в этой инсценировке воспроизводилось реальное сражение, некогда разыгравшееся в окрестностях города, но, вообще говоря, подобные ритуальные поединки – широко распространенный элемент народных традиций.

Сохранились отрывки документа с описанием еще одной интересной церемонии:

«С утра перед храмом стоит наготове украшенная колесница; три ленты – красная, белая и синяя – привязаны к ней. Колесницу запрягают, бога выносят из храма и сажают в колесницу. Выходят женщины-буррути, женщины-катру и женщины– <…> выступают вперед, и также выходят мужчины-хубби и храмовые проститутки, и они держат зажженные факелы <…> и бог движется позади, и они везут бога через врата Тавиния в лес. И когда бог подъезжает к дому тарнави в лесу, жрец берет мутти и воду и обходит дом тарнави, и бог вступает в дом тарнави. [Далее следует текст ритуала, от которого сохранились лишь отрывочные фрагменты.]»

Это описание напоминает вавилонскую новогоднюю церемонию, в которой к дому акиту следовала схожая процессия; но проводить между двумя этими ритуалами прямую аналогию было бы преждевременно.

Ритуалам такого рода посвящена значительная часть табличек из хеттского архива, но, к сожалению, многие из них сохранились лишь во фрагментах, а многие поддаются лишь частичной расшифровке. И все же этих примеров достаточно, чтобы составить о данной группе текстов хотя бы общее представление.

5. Теология и гадания

В древние времена люди принимали как данность, что все природные явления и вообще все важные события человеку неподвластны и совершаются лишь по воле сверхъестественных сил, во многом подобных человеку, но далеко превосходящих его в могуществе. По аналогии с устройством человеческого общества легко возникало представление о том, что весь мир делится на сферы влияния, каждая из которых находится под контролем определенного божества. Развитию этих представлений, очевидно, способствовал и тот факт, что каждая община поклонялась разным божествам. В каждом городе был свой храм, а в каждом храме обитало божество, при обычных обстоятельствах незримое и пребывающее здесь, на одном и том же месте, с незапамятных времен. Передадим слово хеттскому сказителю:

 
Бог солнца живет в Сиппаре,
бог луны живет в Куцине,
бог грозы живет в Куммии,
Иштар живет в Ниневии,
Нанайя живет в Киссине,
а в Вавилоне живет Мардук.
 

Итак, боги были невидимы и бессмертны. Но в прочих отношениях – в своих потребностях и интересах, а также в своем отношении к людям – они представлялись всецело подобными человеку. Далее этого теологические умопостроения не простирались. Хетты без колебаний приписывали своим богам и богиням поступки, которые мы сочли бы неприличными или по меньшей мере недостойными. Бог относился к своим почитателям так же, как хозяин к своим рабам. Его следовало кормить и обихаживать, ублаготворять и хвалить. Но даже и при этом нельзя было рассчитывать, что бог постоянно будет блюсти интересы своих служителей: ведь ему нужно было время на развлечения и путешествия, сон и другие занятия, и тогда взывать к нему о помощи было бесполезно (ср. библейский эпизод с пророками Ваала на горе Кармил). Более того, бог далеко не всегда действовал мудро, и поступки его могли повлечь за собой непредвиденные и опасные последствия; долг верного служителя заключался в том, чтобы указывать богу на ошибки, после чего тот, вероятно, исправлял их. Хеттский царь вполне мог признавать, что род человеческий неисправимо порочен; но никогда нельзя было исключить, что несчастье, обрушившееся на человека или на весь народ, вызвано не божественной карой за прегрешение, а просто недосмотром со стороны божества. Ведь в отличие от бога– покровителя демоны и злые духи всегда были начеку. Вот, к примеру, отрывок из молитвы царя Мурсили:

«Что же это, о боги, что вы наделали? Вы допустили мор – и вот земля Хатти умирает, и никто не готовит подношения пищей и питьем. А вы приходите к нам, о боги, и вините нас за это… и все наши поступки в глазах ваших нехороши».

Царь откровенно объясняет богам, что в конечном счете такое упущение невыгодно им самим, ибо они лишаются прислужников.

Но если несчастье все же явилось карой за прегрешение, то беда будет преследовать человека или страну до тех пор, пока они не признают и не искупят свой проступок. Правда, преступник не всегда сознавал, что совершил грех; более того, хетты полагали, что за грехи отцов могут быть наказаны и дети. При таких обстоятельствах бог обязан был сообщить наказуемому, за что его карают, и только затем уже приводить приговор в исполнение. Известие такого рода могло прийти как явно (например, из уст человека, охваченного божественным исступлением), так и скрыто, во сне: и экстаз, и сновидения считались формами «одержимости» божеством. Но более надежным, хотя и более трудоемким способом прояснения божественной воли служило гадание. Хетты признавали три метода гадания: по внутренностям жертвенных животных, по полету птиц и по жребию. По жребию гадали женщины-ведуньи, которых называли просто «старухами». Искусство гадания хетты заимствовали из Вавилонии, где традиции прорицательства уходили корнями далеко в глубь веков. Считалось, что боги предупреждают людей о том, что ожидает их в будущем, посылая особые знамения (к каковым на практике могло причисляться едва ли не любое необычное происшествие). Яснее всего воля богов открывалась гадателям в расположении внутренностей жертвенных животных. Определенная форма печени и других внутренностей, определенное поведение птиц и т. д. считались благоприятными, другие – неблагоприятными (принципы, по которым счастливые знамения отличались от несчастливых, в большинстве своем неясны). Подобно прочим народам древности, хетты всегда рассматривали знамения перед началом военного похода и другими важными мероприятиями. К гаданию прибегали и для того, чтобы выяснить причины божественного гнева. Благоприятное знамение трактовалось как ответ «да», неблагоприятное – как «нет» (или наоборот, в зависимости от формулировки вопроса). Задавая оракулу вопросы, получая на них ответы «да» или «нет» и последовательно отсеивая ошибочные предположения, в конце концов удавалось в точности установить характер проступка, навлекшего на человека или на страну гнев божества. Вот пример такого «расследования»:

«Приняв во внимание то, что они написали мне [т. е. жрецу, проводящему церемонию] из дворца, [а именно]: «Оракул объявил, что Иштар из Ниневии гневается в своем храме», – мы посовещались со жрецами, и они сказали: «Один певец украл золотой кувшин, и пропажу не возместили; золотая туника из Амурру, которую носит бог, износилась; колесница сломана; обычно из дворца приносили в дар <…>, но сейчас не принесли; когда отмечали праздник ашрахитасси, богу обычно давали сикль серебром, красную шерсть, синюю шерсть и один <…>, но сейчас праздник ашрахитасси отметили, а сикль серебром, красную шерсть, синюю шерсть и <…> не дали; праздник айяру обычно отмечали каждый год, а сейчас им пренебрегли». Эти ли прегрешения прогневали бога? Тогда пусть знамение будет неблагоприятным. [Далее в специальных терминах подробно описывается процедура гадания. Итог: ] неблагоприятно.

Если причина в этом, и ни в чем более, то пусть знамение будет благоприятным. <…> [Итог: ] благоприятно».

Если бы последнее знамение оказалось неблагоприятным, расследование продолжалось бы до тех пор, пока в ответ на аналогичный вопрос жрецы не получили бы благоприятное знамение.

В другой ситуации разгневался бог Хурианципа. Жрецов спросили, что случилось, и они сказали: «Пиршеством <…> пренебрегли; ситтар (солнечный диск?) не украсили». Оракул объявил, что бог действительно гневается по этим причинам, но это еще не все.

«Поскольку [знамение] снова оказалось неблагоприятным, то не из-за того ли гневается бог, что жертвы ему принесли слишком поздно? Если это так, то пусть знамение будет неблагоприятным». [Итог: ] неблагоприятно. Если это [знак повторения того же самого, т. е. «если это единственная причина»], то пусть знамения будут благоприятными. [Итог: ] неблагоприятно. Тогда мы снова спросили служителей храма, и они сказали: «Пес зашел в храм, и опрокинул стол, и сбросил жертвенный хлеб. Не на это ли гневается бог?» [Итог: ] неблагоприятно».

И так далее. В хеттском архиве протоколы таких совещаний с «оракулом» составляют самую обширную (и хуже всего сохранившуюся) группу табличек и служат весьма занятным памятником изобретательности, направленной не по адресу.

6. Магия

Не будет особым преувеличением сказать, что магия появилась на свет в такой же глубокой древности и распространилась на Земле столь же широко, как и сам человеческий род. Обычно магию рассматривают как разновидность религии, однако следует отметить, что такого названия она недостойна, ибо принадлежит к более примитивному уровню мышления. Сталкиваясь с тем, что предмет его устремлений недоступен, древний человек не желал смириться со своим поражением и инстинктивно совершал желаемые действия с неким заместителем желанного объекта. Со временем на этой основе выработалась вера в эффективность «имитативных» методов, которые мы называем магией, и развилась сложная символика, в рамках которой ритуальным заместителем могло выступать все, что угодно, – от «волоска укусившей его собаки» до предмета, имеющего с целью ритуала лишь самое отдаленное сходство (к примеру, созвучие названий). Неудачи же без труда объяснились противодействием другого мага. Поэтому было бы просто удивительно, если бы в картине мира анатолийских земледельцев и скотоводов 2-го тысячелетия до н. э. вера в магию не занимала столь же важного места, как и в представлениях их вавилонских и ассирийских современников.

Значительную долю всей дошедшей до нас хеттской литературы составляют именно магические ритуалы. В хеттском своде законов черная магия признавалась преступлением той же категории, что и разбойное нападение и нанесение тяжких телесных повреждений. С помощью магии пытались врачевать болезни и восстанавливать нарушенные функции тела, а также избавляться от всевозможных несчастий – от раздоров в семье и привидений в доме, от неурожая на полях и в садах и мора в войсках; с помощью магии насылали порчу на врагов и привлекали удачу к друзьям; клятвы скрепляли призыванием проклятий на голову потенциального клятвопреступника; особыми заклинаниями привлекали внимание людей и богов, когда те пренебрегали своими обязанностями. Перечислять и описывать во всех подробностях многочисленные орудия, применявшиеся в магических ритуалах, было бы слишком утомительно; достаточно будет сказать, что употребление их неизменно основывалось на принципе подобия, и привести несколько примеров.

Вот фрагменты ритуалов, призванных восстановить нарушенные половые функции у мужчины или женщины:

«[Больной или больная] затыкает себе уши черной шерстью <…> и облачается в черные одежды. <…> [Затем, совершив целый ряд ритуальных действий,] старуха разрывает сверху донизу черную рубаху, которую он надел, и стягивает с его ног черные чулки (?), и вынимает из его ушей затычки из черной шерсти, и говорит: «Вот, я снимаю с него тьму и неподвижность, причиненные нечистотой, из-за каковой нечистоты он стал темен и неподвижен; я снимаю грех». Затем она снимает черные одежды, в которые он облачился, и складывает их в одно место».

После этого «старуха» выбрасывает в реку черную рубаху, чулки и все прочие предметы, соприкасавшиеся с больным. В одном из текстов эти предметы закапываются в яму, в которую затем забивают колышки.

«Я вкладываю зеркало и веретено в руку больного, и он проходит под «воротами», и, когда он выходит из-под ворот, я забираю у него зеркало и веретено и даю ему лук, и говорю ему: «Вот! Я забрала у тебя женственность и вернула тебе мужественность; ты отринул повадки женщины и [снова принял] повадки мужчины».

[Старуха] берет рог плодовитой коровы и говорит: «Солнечный бог, господин мой, как эта корова плодовита и живет в плодовитом загоне и наполняет тот закон быками и коровами, так и эта больная да будет плодовита, да наполнит она свой дом сыновьями и дочерьми, внуками и правнуками и потомками в грядущих коленах».

Она поднимает над больным [или больной] фигурки из воска и бараньего жира и говорит: «Кто бы ни наслал на этого человека нечистоту, я сейчас держу две магические фигурки». <…> Затем она раздавливает фигурки в руках и говорит: «Какие бы злые люди ни наслали на него нечистоту, да будут они так же раздавлены».

Проклятие, подобное последнему, произносилось и во имя скрепления клятвы:

«Он вкладывает им в руки воск и бараний жир, затем бросает их в очаг и говорит: «Как этот воск растаял, как этот бараний жир погиб, так и тот, кто нарушит эту клятву и совершит измену (?) против царя Хатти, да растает, как воск, и погибнет, как бараний жир».

В ритуал, проводившийся для прекращения мора в военном лагере, входил обряд, подобный библейскому изгнанию «козла отпущения»:

«Они приводят осла и гонят его в сторону вражеской страны и говорят так: «Ты, о Ярри, навлек зло на эту страну и этот лагерь; но пусть этот осел заберет его и отнесет в страну врага».

Стоит обратить внимание на то, как магия тяготела к слиянию с религией: заклинание, первоначально считавшееся действенным и само по себе, здесь уже усиливают молитвенным обращением к богу – либо к солнечному богу, как покровителю очистительных обрядов, либо к богу Ярри, который считался насылателем моровых поветрий.

С другой стороны, магия могла играть вспомогательную роль в собственно религиозных обрядах, когда возникало опасение, что бога «нет дома» и молитва не дойдет до его ушей. Так, весьма распространены были молебствия особого типа – мугессары. Сначала бога призывали вернуться домой и благословить свой народ. Затем ему «прокладывали дорогу» и, чтобы привлечь его, выставляли вдоль этой «дороги» мед, масло и прочие яства. С той же целью совершали благовонные воскурения. В некоторых случаях бога «тащили» домой по обставленной должным образом «дороге» – возможно, даже физически, в образе изваяния. Частью подобного ритуала является «Миф об исчезающем боге», за текстом которого непосредственно следует описание магических ритуалов, и в том числе «прокладывания дороги». По всей видимости, этот рассказывали ради того, чтобы описанное в нем событие, то есть возвращение пропавшего бога, произошло в действительности.

К другой форме магии относились так называемые апотропаические (т. е. отвращающие зло) обряды, для которых под основание дома закапывали фигурки свирепых животных. Вот, например, ритуал, служивший для изгнания злых духов из царского дворца:

«…делают собачку из сала и кладут ее на порог дома и говорят: «Ты – собачка от стола царской четы. Как ты днем не допускаешь других людей ко двору, так и ночью не допускай [в дом] порождений зла».

В обрядах такого рода нет ничего «мистического» и «сокровенного»: это всего лишь пережитки примитивных суеверий. «Колдуны» разрабатывали подобные ритуалы самостоятельно; многие колдовские обряды и заклинания приходили из глухих уголков и с окраин империи; поэтому «оккультная» литература хеттов представляет собой не систематизированный свод магических приемов, а, скорее, собрание фольклорных текстов. «Старухи» (это непритязательное название наверняка было почерпнуто из обыденной речи деревенских жителей) пользовались самыми простыми магическими формулами; жрецы, авгуры и специально обученные прорицатели, напротив, совершали только сложные магические ритуалы, уже включавшие в себя религиозные элементы. Существовала ли у хеттов некая «коллегия» магов или заклинателей, связанных с государственным культом и храмами Хаттусы и пользовавшихся особыми привилегиями, мы не знаем; быть может, тексты магических ритуалов собирали в архивах именно для того, чтобы накопить материал для создания такой коллегии. Но как бы то ни было, никто не ставил эффективность магии под сомнение, и в этом отношении хетты, разумеется, были детьми своего времени.