Текст книги "Властитель человеков"

– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставляете, – произнесла она, – появляясь у нас примерно раз в три года.

Их беседа длилась полчаса. Пересказывать ее я не буду – если захотите, то сами найдете образцы в произведениях изящной словесности. По прошествии получаса Мэри произнесла:

– Нашли ли вы за границей то, что вам нужно?

– А что мне нужно? – переспросил Айвз.

– Вы всегда были не такой, как остальные. В детстве вы отказывались играть в мраморные шарики, бейсбол, вообще любые игры с правилами. Нырять вы соглашались только в местах, где глубина могла составлять и десять футов, и десять дюймов. Потом вы выросли, но остались прежним. Мы часто возвращаемся к теме ваших странностей.

– Наверное, я неисправим, – сознался Айвз. – Я борюсь с доктриной предопределенности, с тройным правилом, с законами гравитации, с налогообложением и всем прочим в этом же роде. Жизнь всегда казалась мне романом с продолжением, в котором очередному эпизоду предшествует краткое содержание последующих глав.

Мэри посмеялась и сказала:

– Боб Эймс рассказал мне об одном вашем странном поступке. Вы с ним ехали в поезде на юг. Неожиданно вы вышли на станции, на которой вовсе не собирались выходить, и только потому, что кондуктор повесил в конце вагона табличку с названием следующей остановки.

– Как же, помню, – подтвердил Айвз. – «Следующая станция» – это именно то, чего я всю жизнь избегаю.

– Знаю, – молвила Мэри. – Как это глупо! Надеюсь, за три года отсутствия вы не нашли того, чего не хотели найти, не вышли там, где не было никакой станции, и не стали жертвой непредвиденных происшествий.

– Перед отъездом у меня было одно желание, – признался Айвз.

Мэри заглянула ему в глаза и улыбнулась, как улыбаются воплощения совершенства.

– Я помню. Вам была нужна я. Вы отлично знаете, что могли добиться желаемого.

Вместо ответа Айвз обвел взглядом комнату. За три года в ней ровно ничего не изменилось. Он отлично помнил свои мысли трехлетней давности. Содержимое комнаты было таким же неизменным, как холмы за окнами. Перемен не произойдет и впредь, за исключением тех, что становятся неизбежным следствием времени и увядания. Так же будет лежать на краю стола альбом с серебряными уголками, так же будут висеть на стенах картины, кресла не сдвинутся с места, пока будет жив дом. Бронзовые подставки для дров в камине выглядели монументами порядку и стабильности. Повсюду бросались в глаза реликвии вековой старины, все еще находившие применение и не собиравшиеся ветшать. Человек, покидающий этот дом, мог не горевать, что не узнает его, когда вернется: он найдет то, что оставил, и оставит то, что найдет. Особа под вуалью, зовущаяся Удачей, никогда не посмеет постучаться в эти двери.

Перед ним сидела неотъемлемая частица этого дома – спокойная, нежная, верная женщина. От нее не приходилось ждать неожиданностей. Если провести с ней жизнь, то, даже когда она поседеет и покроется морщинами, перемена будет незаметной. Три года он ее не видел, а она его по-прежнему ждала – верная, как сам дом. Он не сомневался, что раньше она о нем мечтала. Уверенность, что так будет всегда, прогнала его отсюда три года назад.

– Скоро я выйду замуж, – сообщила ему Мэри.

В четверг вечером Форстер прибыл, как договаривались, в отель Айвза.

– Старина, – начал он с порога, – нам придется отложить ужин примерно на год: я уезжаю за границу. Пароход отплывает в четыре часа. Наш с вами разговор заставил меня принять ответственное решение.

Я совершу кругосветное путешествие, чтобы отделаться от кошмара, который нас гнетет, – страха перед уверенностью в будущем. Я совершил поступок, который отягощает мою совесть, однако знаю, что так будет лучше для нас обоих. Я написал даме, с которой был помолвлен, письмо, в котором все объяснил, изложил причины своего отъезда: я не скрыл от нее, что не создан для монотонности супружеского существования. Как по-вашему, я правильно поступаю?

– Не мне судить, – отвечал Айвз. – Плывите и охотьтесь на слонов, если считаете, что это привнесет в вашу жизнь элемент случайности. Такие решения каждый принимает сам. Одно я вам скажу, Форстер: я нашел свой путь. Я принял величайший в жизни вызов, вступил в игру случайностей, которой никогда не будет конца. Меня поманило приключение, которое может закончиться либо высоко в небесах, либо в черной бездне. Принявший правила этой игры вынужден оставаться настороже, пока на его гроб не упадут комья земли, потому что неизвестность будет преследовать его до последней минуты – но и тогда ему не откроется ответ. Это будет плавание без штурвала и компаса, в котором ты один во всех лицах – и капитан, и команда, и круглосуточный впередсмотрящий, не надеющийся на смену. Я нашел ПРИКЛЮЧЕНИЕ. А вы, Форстер, забудьте про угрызения совести из-за того, что не женились на Мэри Марсден. Я сам женился на ней вчера в полдень.

Блеск золота

Рассказ с довеском в виде морали – все равно что комариное жало. Сначала он просто раздражает, а потом кусает, надолго выводя из равновесия благополучно спавшую совесть. Поэтому давайте-ка начнем прямо с морали, чтобы больше к ней не возвращаться. Не все то золото, что блестит; но настоящее золото – ребенок, не выдергивающий пробку из пузырька с кислотой…

Место, где Бродвей достигает угла площади, украшенной монументом Джорджу Правдивому, зовется Маленьким Реальто. Здесь толкутся местные актеры, откликающиеся на пароль: «Нет, – сказал я Фрохману, – хочешь меня нанять – плати два пятьдесят и ни копейкой меньше, тогда я согласен на выход».

На запад и на юг от театрального зарева тянутся улочки, где попыталась воссоздать родной тропический уют испаноамериканская колония, занесенная на Север. Центр притяжения – кафе «Эль-Рефуджио», где потчуют ветреных беженцев с Юга. Сюда тянет сеньоров в плащах и сомбреро, уроженцев Чили, Боливии, Колумбии, неспокойных республик Центральной Америки и пышущих гневом островов Вест-Индии, выброшенных из родных краев извержениями политических вулканов. Должно же быть местечко, где бы они могли плести ответные заговоры, бездельничать, требовать денег, нанимать флибустьеров, покупать и продавать оружие и боеприпасы, находить забавы себе по вкусу! В «Эль-Рефуджио» царит самая подходящая для этого атмосфера.

В «Эль-Рефуджио» подают обжигающие и малосъедобные составы, приятные нёбу тех, кто пожил вблизи Северного и Южного тропика. Любовь к ближнему требует, чтобы на этом мы умолкли. Но нам ее, наверное, недостает… О гурман, уставший от кулинарных ухищрений галльских кудесников, добро пожаловать в «Эль-Рефуджио»! Только здесь ты найдешь рыбу – голубую, алозу, трахинотуса, – запеченную по испанскому рецепту. Помидоры придают блюдам цвет, индивидуальность, душу; без чили они лишились бы пикантности, оригинальности, остроты; неведомые травы отвечают за загадочность, в которую впадает любой, кто отведает эти лакомства. Однако апофеоз ощущений, вызываемых ими, заслуживает отдельного предложения. Ибо вокруг, сверху, сбоку и снизу – только не у гурмана внутри! – витает настолько восхитительный и изысканный аромат, что только Общество физиков не сумело бы объяснить его происхождение. И не смейте клеветать, что в «Эль-Рефуджио» готовят рыбу с чесноком. Тут требуется более продуманное определение: скажем, что «чесночный дух оставил на увенчанной петрушкой рыбьей голове легкое воспоминание, подобно следу чужого поцелуя на предназначенных для вас губах…» Ну а потом официант Кончито приносит вам блюдо бурых frijoles и графин вина, какого можно пригубить только здесь, в «Эль-Рефуджио», – о боги!

Однажды прибывший из Гамбурга океанский лайнер высадил на причал-55 генерала Перрико Хименеса Виллабланку Фалкона, пассажира из Картахены. Ликом генерал был темен, имел талию в 42 дюйма и рост 5 футов 4 дюйма, считая высокие каблуки. Усами он походил на владельца тира, одеждой – на техасского конгрессмена, важной осанкой – на делегата партийного съезда, которому еще не шепнули, что его место на галерке.

Генерал владел английским в достаточной степени, чтобы справиться, как попасть на улицу, где находится «Эль-Рефуджио». Оказавшись в нужном месте, он узрел приличное здание из красного кирпича с вывеской «Hotel Espanol». В витрине было написано «Aqui se habla Espanol»[43]43
  Здесь говорят по-испански (исп.).


[Закрыть]. Генерал выпятил грудь и вошел.

В уютном кабинетике сидела миссис О’Брайен, владелица. Она была безупречной блондинкой, в остальном же – воплощением дружелюбия и приятной полноты. Генерал Фалкон царапнул пол широким полем своей шляпы и завернул тираду по-испански, прозвучавшую как треск целой связки бенгальских огней.

– Испанец или даго?[44]44
  Даго – презрительная кличка испанца в США.


[Закрыть] – осведомилась миссис О’Брайен.

– Я колумбиец, мадам, – гордо ответил генерал. – Я говорю по-испански. У вас там написано, что здесь говорят по-испански. Как это понять?

– Вот вы и говорите, – парировала хозяйка. – А я не умею.

Генерал Фалкон снял в гостинице номер и удобно устроился. На закате он вышел на улицу с намерением полюбоваться чудесами знаменитейшего города Севера. На ходу он вспоминал замечательные золотистые волосы миссис О’Брайен. «Вот где, – рассудил генерал про себя, пользуясь, несомненно, родным языком, – можно найти прекраснейших сеньор на свете! В своей Колумбии я таких блондинок еще не встречал. Однако генералу Фалкону не подобает размышлять о женской красе. Он должен хранить преданность родине».

На углу Бродвея и Маленького Реальто генерал попал в переплет. Заглядевшись на трамваи, он оказался прижат буфером одного из них к тележке с апельсинами. Возница едва не задел его ступицей колеса и обрушил на его голову бурный поток варварских оскорблений. Выскочив на тротуар, генерал едва не оглох от крика торговца жареными каштанами, выбравшего его ухо как воронку для особенно пронзительных вокальных упражнений.

– Valgame Dios![45]45
  Клянусь Богом! (исп.).


[Закрыть] – простонал генерал. – Что за дьявольский город!

Раненый бекас – колумбийский генерал, прижатый толпой к стене дома, – был немедленно назначен жертвой двумя охотниками. Один, Бычок Макгвайр, полагался на спортивное оружие в виде кулаков и восьмидюймового обрезка трубы со свинцом. Другим Нимродом асфальтовой чащи был Паук Келли, спортсмен с чуть более утонченными повадками.

Оба устремились к лакомой добыче. Мистер Келли проявил немного больше прыти и мягко отодвинул локтем несколько замешкавшегося мистера Макгвайра.

– Полегче! – прошипел он. – Я первым его увидел.

Пришлось Макгвайру отстать из уважения к выдающимся умственным способностям и зоркости напарника.

– Прошу прощения, – обратился Келли к генералу, – как я погляжу, вас оскорбляет эта вульгарная толпа. Позвольте вам подсобить. – Он поднял с тротуара генеральскую шляпу и стряхнул с нее пыль.

Действия Келли были обречены на успех. Генерал, ошеломленный уличным гамом и толчеей и испытывающий возмущение пополам с тошнотой, отнесся к спасителю как к истинному кабальеро, не способному вынашивать задние мысли.

– У меня одно желание, – сообщил он, – вернуться в гостиницу О’Брайена, в которой поселился. Карамба, сеньор, как же шумно и суматошно в городе Нуэва-Йорк!

Вежливость не позволила мистеру Келли подвергнуть славного колумбийца новому испытанию – возвращению в гостиницу без провожатых. В дверях «Hotel Espanol» они задержались. На другой стороне улицы светилась скромная вывеска «Эль-Рефуджио». Келли, ориентировавшийся в районе точно в собственном кармане, знал это заведение как «кабачок даго». Всех иностранцев он грубо подразделял на «даго» и «французиков». Генерал получил предложение закрепить знакомство жидкой субстанцией.

Спустя час генерал Фалкон и Келли сидели в углу ресторана, облюбованном заговорщиками. Между ними скопилось немало бутылок и рюмок, но это не препятствовало крепнущей дружбе. Генерал в десятый раз подряд выдавал первому встречному проходимцу секрет своей тайной миссии в Эстадос Унидос. Ему предстояло приобрести две тысячи винтовок-винчестеров для колумбийских революционеров. В кармане у него лежал чек на 25 тысяч долларов, выписанный «Картахена Бэнк» своему нью-йоркскому филиалу. За соседними столиками другие революционеры тоже громко выбалтывали свои секреты соратникам по борьбе, однако генерал перекрикивал их всех. Он лупил по столу кулаком, ежеминутно требовал еще вина, оглушал собеседника откровениями насчет секретности своей миссии, о коей нельзя поведать ни одной живой душе. Келли не составляло труда сочувствовать и высказывать энтузиазм. Схватив генерала за руку, он с жаром проговорил:

– Мсье, не знаю, где расположена эта ваша страна, но я за нее. Полагаю, впрочем, что это часть Соединенных Штатов, ибо всякие поэты и школьные учительницы тоже иногда называют нас Колумбией. Вам повезло, что вы нарвались на меня. Я – единственный человек во всем Нью-Йорке, который может провернуть для вас эту сделку с оружием. Военный министр США – мой лучший друг. Он сейчас как раз в городе, я увижусь с ним завтра утром по вашему делу. А пока что, мсье, не вынимайте из кармана свой чек! Завтра утром я зайду за вами и отведу к нему. Эй, а вы, часом, не из округа Колумбия? – вдруг забеспокоился Келли. – С двумя тысячами стволов вам его не захватить – там и с большими арсеналами проваливались!

– Нет-нет! – оскорбился генерал. – Это Республика Колумбия, великая республика на макушке Южной Америки, да-да!

– Тогда другое дело! – успокоился Келли. – Значит, можно расходиться по домам. Вечером я напишу министру. Вывезти оружие из Нью-Йорка – непростая задачка. Сам Макласки – и тот оплошал бы.

На пороге «Hotel Espanol» они расстались. Генерал закатил глаза и вздохнул.

– Ваш Нуэва-Йорк – великая страна, – поделился он умозаключением. – Правда, от трамваев на улице некуда деться, а эта машина, жарящая орехи, ревет еще громче, чем человек, который к ней приставлен. Но зато, сеньор Келли, златокудрые сеньоры в теле – вот что magnificas! Muy magnificas![46]46
  Великолепны! Прямо великолепны! (исп.).


[Закрыть]

Келли воспользовался ближайшей телефонной будкой, чтобы позвонить в кафе Макграри, что на Бродвее, и подозвать Джимми Данна.

– Джимми Данн?

– Он самый, – ответили на том конце.

– А вот и нет! – радостно сообщил Келли. – Ты теперь военный министр. Дождись меня. Мне на крючок попалась такая рыбка, что ты не поверишь! Колорадо мадуро с золотой каймой и таким количеством денег, что на них можно отменно обставить гостиную. Я прибуду на первом же трамвае.

Джимми Данн был магистром мошенничества, кудесником втирания в доверие. Ни разу в жизни не держал он кастета и с презрением относился к налетчикам. Перед своими жертвами он неизменно выставлял самые лучшие напитки, при условии, что в Нью-Йорке их удавалось достать. Заветной мечтой Паука Келли было подняться на уровень ловкача Джимми.

Вечер двое джентльменов посвятили военному совету в заведении Макграри.

– Он прост, как подметка сапога, – втолковывал сообщнику Келли. – Прибыл к нам с острова Колумбия, где разразилась не то всеобщая стачка, не то феодальная междоусобица, и его прислали за винчестерами – верным средством решить проблему. Он показал мне три чека – два на десять тысяч долларов и один на пять. Я, конечно, очень рассердился, что он не привез оплату тысячными купюрами и не преподнес мне их на серебряном подносе. Так что теперь придется ждать, пока он сходит в банк и обналичит для нас свои чеки…

Разговор продолжался два часа, после чего Данн изрек:

– Приведи его завтра в четыре часа дня по адресу: Бродвей, номер такой-то.

В должный час Келли явился в гостиницу за генералом и застал того за приятной беседой с миссис О’Брайен.

– Нас ожидает военный министр, – напомнил Келли.

Генералу потребовалось усилие, чтобы оторваться от пышной блондинки.

– Зов долга! – сказал он в свое оправдание. – Как же хороши сеньоры в Эстадос Унидос! Яркий тому пример – мадам О’Брайен. Настоящая богиня, волоокая Юнона!

Мистер Келли был вынужден с ним согласиться: немало мужчин становятся жертвами собственного воображения. Однако любовь к истине принудила его оговориться:

– Крашеная Юнона – все равно богиня.

Услышав это скандальное замечание, миссис О’Брайен вскинула златокудрую голову и проводила умудренным взглядом фигуру выходящего из гостиницы Келли.

Грубость в отношении женщины простительна разве что в трамвае.

Славный колумбиец и его провожатый, прибывшие по бродвейскому адресу, прождали в прихожей два часа, а затем их пригласили в элегантный кабинет с большим письменным столом, за которым усердно трудился приятный мужчина с гладким лицом. Генерал Фалкон был представлен военному министру Соединенных Штатов. Мистер Келли поведал своему старому другу-министру о характере миссии отважного полководца.

– Аа, Колумбия! – протянул министр, вникнув в сказанное. – Боюсь, здесь могут возникнуть кое-какие затруднения. У нас с президентом наметились разногласия: он предпочитает существующее у вас правительство, тогда как я… – И министр адресовал генералу загадочную, но полную ободрения улыбку. – Как вы, разумеется, знаете, генерал Фалкон, после войны с индейским племенем таммани конгресс издал закон, по которому экспорт из страны оружия и боеприпасов должен осуществляться только через военное министерство. Я с радостью помогу вам, чтобы оказать услугу своему старому другу мистеру Келли, но учтите, что необходимо соблюдать полную секретность, так как президент, как я уже сказал, неодобрительно относится к деятельности колумбийских революционеров. Я прикажу ординарцу принести сведения о наличии вооружений на складе.

Секретарь позвонил в колокольчик, и в кабинет немедленно вошел ординарец с буквами ADT на фуражке.

– Принесите список «би», стрелковое оружие, – приказал министр.

Ординарец быстро вернулся с листом бумаги. Министр внимательно изучил ее содержание.

– Как я погляжу, – изрек он, – на правительственном складе номер девять имеется партия из двух тысяч винтовок-винчестеров, заказанных султаном Марокко, который забыл об оплате своего заказа. У нас строгое правило: деньги в обмен на товар. Дорогой Келли, ваш друг, генерал Фалкон, получит эту партию оружия, если пожелает, по цене производителя. А теперь прошу меня простить: я вынужден закончить нашу встречу. Ко мне вот-вот пожалует японский министр.

Одним из итогов встречи стала глубокая благодарность генерала своему бесценному другу Келли. Другой итог заключался в том, что следующие два дня шустрый министр был чрезвычайно занят: он покупал пустые ящики из-под ружей и заполнял их кирпичами, после чего отправлял на специально нанятый для этой цели склад. Был и третий итог: когда генерал вернулся в «Hotel Espanol», миссис О’Брайен подошла к нему, сняла ниточку с его лацкана и проговорила:

– Не хочу лезть не в свое дело, сеньор, но зачем вам понадобилась эта востроглазая обезьяна, по ошибке именуемая человеком?

– Sangre de ma vida![47]47
  Кровь моего сердца! (исп.)


[Закрыть] – вскричал генерал. – Не могу поверить, что вы так отзываетесь о моем добром приятеле, сеньоре Келли!

– Перейдем в летний сад, – предложила миссис О’Брайен. – Мне надо с вами проговорить.

Будем считать, что разговор продлился час.

– … так вы говорите, – удивился генерал, – что за какие-то восемнадцать тысяч долларов можно приобрести все гостиничное хозяйство и годовую аренду вместе с этим очаровательным садом, так похожим на патио моей дорогой Колумбии?

– Это очень хорошая цена! – подтвердила достойная леди.

– Dios![48]48
  Боже! (исп.)


[Закрыть] – всплеснул руками генерал. – Что мне войны и политика? Здесь настоящий рай. В моей стране хватает героев, чтобы продолжить борьбу. Что мне мирская слава, добываемая канонадой? Ничто, ибо здесь мне явился ангел во плоти. Давайте купим «Hotel Espanol», вы станете моей, а деньги не будут зря выброшены на какие-то ружья.

Миссис О’Брайен устроила свою белокурую головку на плече колумбийского патриота.

– Сеньор, – восхищенно проворковала она, – вы душка!

Через два дня настало время для передачи генералу оружия. Ящики с винтовками, то есть с кирпичами, громоздились на арендованном складе, поверх них восседал военный министр, дожидающийся, когда его дружок Келли доставит наивную жертву.

Келли тем временем торопился к генералу в гостиницу. Он застал полководца за изучением счетов.

– Я решил не покупать оружия, – жизнерадостно поведал генерал. – Вместо этого я приобрел гостиницу.

Скоро генерал Перрико Хименес Виллабланка Фалкон женится на мадам О’Брайен.

Келли чуть не задохнулся.

– Ах ты, старый лысый пузырек от гуталина! Мошенник! Ты купил ночлежку на деньги, принадлежащие твоей родине, разрази ее гром!

– Дело в том, – ответствовал генерал, суммируя трехзначные цифры, – что таковы правила политики. Война и революция – не детские игры. Не всегда надо следовать за Минервой, иногда приходится покупать гостиницы и оставаться с Юноной – волоокой Юноной… О, золото ее волос!

Келли захлебнулся злобой.

– Вы потому сердитесь, – заключил генерал прочувственно и встал, давая понять, что аудиенция окончена, – что не пробовали говяжий гуляш, который стряпает мадам О’Брайен.