Текст книги "Ставка на проигрыш"

– Софья, сядь и успокойся, – тихо попросил Михаил Николаевич. – Хватит капризничать.

Я гневно фыркнула, села на убогий деревянный стул – комната и весь флигель напоминали склад старинной списанной мебели – и почувствовала себя резиновой грелкой, из которой вытекла вся вода. Согнулась пополам и, глядя исподлобья, сказала подполковнику:

– Вы что, не знали, что будет так?

– Догадывались, – жестко признался Огурцов.

– Тогда почему меня не предупредили?

– О чем? О вербовке?

– Да!

– Нельзя, – взял слово Андрей Палыч. – Твои реакция и ответы должны были быть неподготовленными. Понимаешь? Натуральными, без фальши. Ты ведь не актриса.

– Да, – всхлипнула я, – я бестолковая дура! Пушечное мясо!

– Ну хватит, Софья, хватит, – поморщился Палыч. – Дело надо довести до конца.

– Во! – Я выкинула вперед два кукиша и снова всхлипнула. – Во! Сами доводите! Я уже вся седая!

– Андрей Палыч, выйди-ка отсюда, – хмуро попросил Огурцов.

Мужики гениально играли парочку: следователь добрый, следователь злой. Я прекрасно это понимала, тем не менее, когда очкастый контрразведчик вышел за дверь, почувствовала облегчение. Распустила кукиши, положила ладони на колени и проскулила:

– Мне страшно, Михаил Николаевич. Мне так страшно…

– Я знаю, – тихо произнес подполковник и ласково, как папочка, погладил мою ладонь, лежащую на ноге. Его рука с едва заметными пятнами старческой гречки была теплой и мягкой, мы сидели голова к голове и шептались, будто близкие родственники: папашка утешал непутевую дочь и лучился сплошным пониманием. – Я знаю, Софья, я все знаю. Но надо быть сильной.

– Я так боюсь, что от страха ничего не соображаю. Я все порчу. Как слепой котенок торкаюсь во все углы, а там… везде дерьмо… Я ничего не соображаю, я совсем запуталась…

– А ты начни, – уговаривал добрый папашка, – начни соображать. Вот послушай. Как ты думаешь, какой человек наиболее ценен в разведке?

Меня просили заняться любимым делом. Я собрала кашу из мозгов в крепкий комок, нахмурилась, вспомнила разведчика Штирлица и буркнула:

– Резидент.

– А вот и нет! – неизвестно чему обрадовался подполковник, откинулся назад и нравоучительно произнес: – Самый важный человек для любой разведки – это агент. Его берегут, пестуют и ухаживают.

– Почему? – утерев нос кулаком, спросила я.

– Резидент, Софьюшка, – это продукт. Штамповка. Их институты и спецшколы пачками выпускают. А аге-е-ент – это штучный экземпляр. Его надо найти, завербовать и убедить работать. Резидент – так, – отмахнулся контрразведчик, – один провалится, другого пришлют. А вот завербовать хорошего агента – это, знаешь ли, удача! Резидентура хорошего агента пуще глаза бережет. Второго в нужной среде может и не быть.

– Вы хотите сказать… – похлопав мокрыми ресницами, затянула я.

– Тебе нечего бояться. Они с тебя пылинки сдувать будут!

– Да не хочу я! – взмолившись, простонала я. – Отпустите!!

– Мы-то отпустим, – грустно сказал подполковник. – А вот они…

Злость, преследовавшая меня на корабле, и здесь разыскала свою жертву. Накинулась, безумная, и я моментально окрысилась:

– То есть вы хотите сказать… влипла?! Не жди никакой помощи, труби всю жизнь двойным агентом? Вдвойне ценным, так сказать?!

Подполковник сморщился от моего крика:

– Ну зачем ты так, Софья? Мы же не звери. Из-под палки заставлять не будем.

– Тогда – что? Что вы от меня хотите?!

– Того же, что и Ваценко. Чтобы ты доставила контейнер в Москву.

– О-о-о-о, – простонала я, согнулась и почувствовала себя не просто сухой грелкой, а грелкой скукожившейся, расплавившейся, сгоревшей дотла. Не Соня, а кусок рыхлого пепла, дунь, и нет ее. И где-то внутри этого человеческого комка дотлевали остатки надежды.

– Мы поможем тебе, Софья, – ласково пообещал подполковник.

– Как?! – горестно воскликнула я. – Отвезете за меня контейнер? Нет? Да я чокнусь, пока его до Москвы довезу!

– Ну, во-первых, завтра вместе с тобой поедет Туполев. Так будет спокойнее…

– Подождите! Вы все скажете Назару?!

– Нет. Мы просто сделаем так, что Назар Савельевич сам попросит вас прекратить поездку.

– Меня?! – Я прижала обе руки к груди.

– Вас обоих, – уточнил Огурцов.

– И как же? – заинтересованно, но несколько стервозно прищурилась я.

– Это наши заботы. Но вы нам верите?

– Еще бы. Господин N с вашей подачи Туполева в гости пригласил?

– Да.

– Он тоже… из ваших?

– Ни боже мой! – вскинул руки подполковник. – Мы просто через третьих лиц донесли ему о приезде Назара Савельевича Туполева, ну и… результат вы видели.

– Да уж, – буркнула я, – видела. Руки у вас длинные.

– Ну что за штампы, Софья Николаевна! – неискренне возмутился разведчик. – «Длинные руки». Это просто часть нашей работы – помогать своим людям.

– Ох, мягко стелете, Михаил Николаевич, ох и мягко. – Я достала из сумочки сигареты, прикурила и выпустила дым в сторону. – Михаил Николаевич, прежде чем сказать вам всем «да», я имею право на уточняющий вопрос?

– Имеете, – серьезно кивнул подполковник.

– Ответьте мне, насколько можно честно: бизнес Назара Савельевича имеет отношение к оборонке?

Огурцов хмуро крякнул, поскреб подбородок и начал уклончиво:

– Понимаю ваше беспокойство. И отвечу так. ВПК, Софья Николаевна, довольно закрытая область. Но косвенное отношение к прямым интересам государства имеет любой большой бизнес.

– То есть, – глубоко затянувшись, проговорила я, – как потенциальная супруга господина Туполева, я могу представлять интерес для иностранной разведки.

Подполковник возражать не стал. Он грустно посмотрел на меня и как бы сказал: «А что делать, девочка?»

– И что мне делать? Скажите прямо. Что будет, когда контейнер с пустышкой придет по адресу? Мне станут мстить?

Михаил Николаевич снова покряхтел, потом пришел к умозаключению, что Андрей Павлович мне признался: в контейнере деза едет, в тот момент, когда контрразведчики решили, что дело безнадежно провалено, – так что я уже в курсе происходящего. И как всегда с экивоками, пустился объяснять:

– В контейнере, Софья, не совсем пустышка. Там ложный след. Исправленная нашими специалистами новейшая разработка. И пока их специалисты поймут, что выловили пустышку, могут пройти годы. И в конце концов, как мне думается, неудачу спишут на неправильное направление работы русских ученых. Понимаешь? Несколько лет может понадобиться на разведывание ложного пути научного исследования. Годы! Они будут работать в неправильном направлении. Теперь ты понимаешь, как важно то, что мы делаем? Российской науке нужна фора в полгода для завершения работ по… Ну, это не важно. Главное, ты уловила.

– Пожалуй, – согласилась я. – Тогда почему курьер рискует оставить такой ценный груз в чужих руках?

– Э нет, – развеселился моей непонятливостью Огурцов. – Тут он как раз поступает правильно. Он уже чуть не завалил операцию, убрав случайного свидетеля – Алешу. Он нарушил цепочку. У него земля под ногами пылает. Ведь в любой момент тело охранника с «Мадемуазели» может привести на судно следователей. И к кораблю начнут присматриваться. Понимаешь? Он разделяет – себя и груз.

– Нет, не понимаю! Почему человек, который должен был забрать груз из тайника в кустах, не может догнать судно дальше по пути следования и встретиться с Ваценко?!

– А если он иностранец? – быстро спросил подполковник. – А если он ездит с дипломатическим паспортом? У него был разработан маршрут – от и до.

– Все равно не понимаю. Груз можно было оставить в любом порту в камере хранения на три дня. Разрабатывай свой маршрут и езжай по новой.

– Этот груз нельзя оставить в камере хранения, – весомо произнес подполковник. – Он слишком ценен.

– Ерунда какая-то!

– Не ерунда. Все камеры хранения просматриваются камерами охраны, это раз. А во-вторых, мы не знаем, почему Ваценко не может перенести встречу в другое место. Не знаем, и все. Ситуации всякие случаются. И он выбрал, пожалуй, наиболее безопасный способ доставки контейнера в Москву – невесту влиятельного человека. Как думает Ваценко, он подцепил тебя на хороший крючок – страх и деньги – и теперь использует. Вот, думаешь, почему он так долго к тебе не подходил?

– Почему?

– Тебя «прокачивали». Тебя и всю ситуацию в целом.

Входная дверь флигеля распахнулась, и к нам вошел неизвестно чем довольный Палыч. (Не иначе через замочную скважину подслушивал.) Победно блеснул очками и поинтересовался:

– Ну, закончили переговоры на высшем уровне?

– Закончили, – буркнула я и по-наполеоновски сложила руки на груди. – Валяйте. Инструктируйте, что мне дальше делать?

– А ничего, – довольно хрюкнул Палыч. – Жить, как и прежде.

– Они сами на тебя выйдут, Софья, – мягко добавил Михаил Николаевич. – Выйдут и все объяснят. Где, что, когда. А мы подстрахуем. Ты, главное, не куксись и держи хвост пистолетом.

Насчет хвоста и пистолета – это перебор. Мне бы только пестик с одним патроном. Застрелиться.

Накрылась твоя свадьба, Сонька, большим шпионским тазом. Жену – двойного агента Туполев не заслужил.

Так что будь порядочной девушкой и скажи – нет.

Вот мама-то поплачет!

И я вместе с ней.

Но наказания без вины не бывает.

Назар Савельевич был сыт, благодушно-вальяжен и слегка пьян. Запах хорошего парфюма перебивали ароматы коньяка и сигар, кожаная обивка салона «мерина» приятно поскрипывала, достойно аккомпанируя довольным речам:

– Поездка сложилась на удивление удачно. Я имею в виду, круиз в целом. – Потом заметил во мне грусть и, потрепав по руке, добавил: – Ты мне приносишь удачу. N сделал мне интересное предложение…

«Ага, – проскочило в голове, – кто бы сомневался. Ты поработай с мое в разведке, тебе еще не то предложат. Я только два дня в тайных агентах, а на любимого предложения уже как медали сыплются…» И под впечатлением от этих мыслей брякнула:

– Слушай, а этот N, случайно, не из бывших комитетчиков?

– Нет, – рассеянно отозвался Назар. – Он из другой конюшни. Комсомолец.

– А-а-а, – пропела я и, вздохнув, мысленно добавила: «Значит, стучал. От души и по-партийному».

Настроение было паршивое, и вид Тараса Нестеровича, прогуливающего под ручку Стеллу на верхней палубе, испортил его окончательно. Взгляд Тараса изучал, я улучила секунду и показала ему язык. Под защитой осыпанного медалями Туполева детские проказы смотрелись глупо, но красноречиво.

На ужин я пошла одна. Савельевич уселся за компьютер беседовать с вассалами по «мылу», и компанию на тот вечер мне составили Марченко, два хохла – киевлянин Вадим и толстяк-молотобоец Игорь Аркадьевич – и оба прибалта. Сидели в баре на носу «Мадемуазели» и говорили об интересном. Хохлы пугали прибалтов антиглобализмом и сытыми бунтами.

– Нам до полной сытости еще лет пятьдесят топать, – отмахнулся атлет-баскетболист Лацис. – И вообще, если в Прибалтике кто и бунтует, так только русские.

– Ассимилируются, – фыркала Инесса Львовна. – Мы не евреи, кровь не ценим.

– Зато прибалты очень ценят, – провокационно вставлял хитрый киевлянин. – Процент недовольных не изменится от температуры крови. Кому-то достаточно для недовольства строем новой машины соседа. Зависть всех заедает…

– А человек вообще странное животное, – вставил Макс Марченко. – Ему простого «хорошо» мало, чем больше имеет, тем ненасытней аппетит.

– Наше общество сплочено понятием общего врага, – не слушая питерца, заявил прибалт Андрис.

– Российской экспансией, – уточняла Инесса.

– Если угодно – да, – не вполне трезво согласился тот. – И чем дольше у нас этот враг останется, тем меньше вероятности недовольства собственным строем. Сытые бунтуют от скуки, а ваше соседство нам вряд ли скучать позволит.

– Да кому вы нужны! – отмахнулась Львовна.

– Вот! – словно получив доказательство, задрал палец вверх Андрис. – Типичный ответ шовиниста. «Да кому вы нужны». Высокомерие…

– Российское высокомерие сплотит Запад еще лет на двести, – перебила его Инесса. – Скажите спасибо общему врагу…

Народ повысил накал речей и, кажется, собирался переходить на личности. Хитрые хохлы стравили прибалтов и Марченко, потягивали пиво, мня себя рефери.

Я устала от пустой риторики, сказала всем «спокойной ночи» и отправилась в свою каюту. Одиночество и плеск волн за бортом перестали меня пугать, банка пемолюкса, которую я забрала из четвертой каюты еще до ужина, служила мне охранной грамотой и тихонько ехала на юго-запад на дне моего чемодана.

Утром меня разбудил встревоженный голос Туполева:

– Просыпайся. Вставай. Мы сходим на берег. Пакуй чемоданы.

Еще не совсем проснувшийся и всклокоченный, Назар унесся в ванную комнату чистить зубы, я, мало что понимая, накинула пеньюар и ввалилась за ним следом. От недоброго предчувствия у меня легонько замирало сердце, я остановилась за спиной Назара и спросила его отражение в зеркале:

– Что-то случилось?

– Да, – чавкнул пеной Туполев. – В моем офисе будет обыск.

– Как?! – выдохнула я.

Назар быстро прополоскал рот водой, сплюнул и, вытирая подбородок полотенцем, ответил:

– Придут завтра утром. Мне надо быть на месте.

– А с чего ты это взял?! Что обыск будет?!

– Сообщили из надежного источника, – коротко бросил Туполев и ушел к своим чемоданам.

«Круто завернули ребята, – отрешенно подумала я и, стыдливо пряча глазки от моего отражения, принялась чистить мои слишком отточенные шпионажем зубки. – «Сослуживцы», мать их. Коллеги. Доведут любимого до инфаркта. Неужели не могли что-нибудь менее экстремальное изобрести?» Чувство вины росло на мне словно на дрожжах, я рвалась помогать Назару с багажом, лихо паковала чемоданы и пыталась по мере сил унять разыгравшиеся туполевские нервы:

– А может быть, тревога ложная? У тебя надежный источник?

– Раньше сбоев не было, – хмурился Назар, перебирая на столе какие-то бумаги.

– А если он ошибся?

– Ошибся, значит, ошибся, – не особенно вникая в мою трескотню, пробурчал он. – Но поторопиться стоит.

– У тебя в офисе что-то компрометирующее есть?

– В любом офисе при известном усердии можно найти что-либо компрометирующее…

Я не выдержала этих мук, заперлась в моей душевой кабине, включила тонкой струйкой воду и, набрав на сотовом номер подполковника Огурцова, прошипела без всяких «здрасте»:

– Обыск в офисе Туполева ваших рук дело?!

– Никакого обыска не будет. Это дезинформация.

– А ничего получше вы изобрести не могли?!

– Пожар и жертвы на предприятиях желаете? – ядовито заметил Огурцов.

– Нет. Но видели бы вы лицо Назара!!

– Ничего. Ложная тревога полезна для проверки штатных единиц.

– А нервы?!

Михаил Николаевич помолчал немного и буркнул:

– Ладно. Как только подъедете к аэродрому, Туполеву сообщат – отбой.

– Спасибо, – ворчливо высказалась я и пошла проверять закутки на предмет завалившихся пудрениц.

Ловкий трюк хитрецов из контрразведки позволил сюжету развиваться молниеносно. «Мадемуазель» совершила несанкционированную остановку у заштатной грузовой пристани, тут же отчалила, и за нами прибыл микроавтобус ментов с мигалкой. Трасса расстилалась перед машиной без всяких условностей в виде знаков ограничения и предупреждения, Назар принимал подобные меры как должное, в моей голове гвоздем сидела мысль: «Интересно, Назару Савельевичу всегда путь ковровой дорожкой устилают? Или это все благодаря банке пемолюкса в моем чемодане?»

Но сравнивать мне было не с чем. Назар Савельевич впервые на моих глазах несся куда-то как на пожар, а пределов его влияния я как-то раньше не рассматривала. Казалось, подобное беспрепятственное путешествие он действительно воспринимал в порядке вещей. Сидел за крошечным столиком в салоне микроавтобуса, барабанил по нему пальцами и рассеянно смотрел в окно.

Я же тихой стыдливой мышью устроилась за его спиной и исподволь начинала привыкать к тому, что в мире существуют силы, способные обеспечить не только свободную автостраду, но и билеты на самолет в пик сезона отпусков. Нас всюду сопровождал вой сирены – упаси господь, слетит торопящийся олигарх в кювет и капут банке с пемолюксом! – машины освобождали дорогу, авиалайнер дожидался опаздывающих пассажиров.

Любое желание исполнялось как по мановению волшебной палочки. И палочкой этой, я уже была почти убеждена, дирижировал отнюдь не человек-топор, а скромный подполковник из структуры, аббревиатуры которой я так и не узнала.

Когда мы уже торопливо проходили проверку билетов и сдавали багаж, в кармане Туполева запиликал сотовый телефон. Я смотрела, как наши чемоданы уезжают на тележке через поле к вспоротому брюху самолета, и примерно представляла, что последует за этим звонком.

Назар, прижав трубку к уху, секунд десять слушал своего собеседника, потом выругался:

– Черт! Раньше не могли! – И повернулся ко мне с виноватым лицом: – И что теперь делать? Тревога ложная.

– Ты хочешь вернуться на «Мадемуазель»? – с замиранием в голосе спросила я.

– А ты?

– Я?.. Поехали домой. Или у тебя остались какие-то нерешенные вопросы на корабле?

– Да в принципе нет. Я все решил. Но…

Назар, не обращая внимания на косые взгляды стюардессы, обнял меня, прижал и шепнул в макушку:

– Ты думаешь, я слепой и бестолковый? Думаешь, ничего не понимаю? Ты другого ждала от этой поездки…

– Да, – уткнувшись в его грудь и стараясь не всхлипнуть, подтвердила я.

– Я все понимаю. Я договорился с капитаном «Мадемуазели», когда все сошли бы на берег, мы с тобой должны были остаться на корабле. Еще на сутки. Шампанское, свечи, столик на верхней палубе… – Он оторвал мое лицо от своей груди и посмотрел мне в глаза. – Мы еще можем вернуться. Догоним корабль…

– Нет. Поехали домой. А столик и свечи я запомню. Точнее, напомню. – Кажется, он ожидал от меня именно этих слов. – Пошли. Неудобно. Нас ждут.

– Пошли, – согласился Назар и, обняв меня за плечи, повел к трапу небольшого заслуженного рысака из конюшен местных авиалиний.

Мне позвонили через неделю. В день, когда, по моим расчетам, Тарас Ваценко должен был беспрепятственно миновать все кордоны и таможни. Думаю, за эти дни была сделана своеобразная проверка – побежала ли новоиспеченная агентеса в здание с табличкой ФСБ у дверей, вела ли себя благоразумно, заложила или нет?

Я вела себя благоразумно. Никуда не бегала, держала мобильник под рукой и тряслась от страха.

В пустой квартире, где под пачкой постельного белья лежала проклятая банка, я чувствовала себя хуже, чем на корабле рядом со шпионом-убийцей. Раз по пять за день проверяла запоры на дверях и шпингалеты на окнах, сидела в атмосфере сомнительной свежести кондиционированного воздуха и даже курить на балкон почти не выходила.

А погода начала сентября была чудесной. Бабье лето всегда было моей любимой порой. Обычно я старалась зацепить каждый из последних теплых дней, гуляла, ездила на дачу, за грибами…

Это бабье лето стало для меня кошмаром. Пробежка до магазина и обратно. Мне почему-то все время мерещился чужой взгляд, машины у обочин вызывали дрожь, и даже крадущаяся вдоль бордюра маршрутка казалась подозрительной. Пугающей. Затормозивший неожиданно грузовик вызвал такой приступ паники, что я и до магазина не дошла. Вернулась назад, позвонила Дусе и попросила ее принести водки и батон колбасы.

Туполева я практически не видела. Он работал над новыми проектами, я не настаивала. Я еще никак не могла простить себе тот безумный скачок на внутренних авиалиниях, испорченный отдых и его виноватый взгляд. И никакие скидки на «интересы государства» моей вины не исправляли. Я казалась себе противной интриганкой с кашей вместо мозгов, с куском лживого дерьма вместо сердца.

Телефон зазвонил ранним утром. Еще не совсем проснувшись, я дотянулась до трубки и сказала ей «алло».

– Здравствуйте, Софья, – произнес спокойный мужской голос. – Вам передает привет Тарас Ваценко.

– А-а-а… здравствуйте.

Сон, словно струей ледяной воды, мгновенно смыло.

– Слушайте инструкции. Электричка в 9.45 до Москвы. Когда вы доедете до площади трех вокзалов, с вами свяжутся дополнительно и сообщат дальнейшие инструкции. Вопросы есть?

– Нет.

Какие тут могут быть вопросы?! От этой банки пемолюкса вся моя квартира так шпионажем провоняла, что гостей звать стыдно! Я мечтала избавиться от контейнера почище, чем от юношеских прыщей!

Я вскочила на ноги и бестолковой курицей заметалась между умывальником и шкафами. Зубы, волосы, макияж, одежда, тапки на ботинки. Белье красивое, чтоб, случись чего, работникам столичного морга было приятно со мной работать. Одежда неброская, типично шпионская. Обувь удобная. Волосы в тугой конский хвост. Ах да, клипсы!

(Как только я приехала в город, ко мне домой наведался скромный паренек с исключительно невыразительной коробочкой в руках. Передав привет от подполковника Огурцова, он вручил мне коробочку и сказал:

– Вам просили передать. Эти клипсы следует надеть, когда вы поедете в Москву.)

Крошечные клипсы прекрасно гармонировали с незаметным шпионским облачением, я положила банку в большую холщовую сумку, перекрестилась на икону Николая Чудотворца и отправилась на благое дело – выполнять задание Родины.

Ноги тряслись так, что я едва вскарабкалась на подножку маршрутки, идущей до вокзала. Сведенная страхом спина простоте движений тоже не способствовала. В очереди у билетных касс мне мерещились шпионы, доверие вызывали только тетки-дачницы с сумками на колесиках да малолетние дети.

Против всякого обыкновения, сиденье в электричке я выбрала в отделении, наиболее заполненном этими тетками и кричащими детьми. Села на скамейку с краешка и всю дорогу прижимала к себе драгоценную сумку. Если банку, не приведи боже(!), у меня сопрут, кары на меня обрушатся со всех сторон.

Людская мясорубка на площади трех вокзалов мое терпение испытывала недолго. Едва я остановилась у ларька и задумалась над ценником у остывшего чебурека, как в кармане завибрировал сотовый телефон. Я вытянула его дрожащими пальцами, прохрипела «алло» и услышала тот же спокойный мужской голос:

– Езжайте на метро до станции «Авиамоторная». Выходите на улицу прямо по переходу, никуда не сворачивая.

Меня, судя по всему, собирались «вести» по моему мобильнику. Никто не оставлял для меня особый телефон в камере хранения, как почему-то представлялось мне. Резидент иностранной разведки, видимо, решил, что нечего огород городить, и общался со мной, почему-то совершенно не опасаясь прослушки.

И глупо. На мой взгляд.

Впрочем, что я могу знать об этих играх? Я слегка беспокойно топала по длинному переходу станции «Комсомольская» и очень надеялась, что где-то за спиной меня прикрывают коллеги по шпионскому цеху. Надеялась, что, как только моя нога ступила на перрон московского вокзала, коллеги меня корпоративно «приняли» и «повели». Надежно прикрывая с тыла.

Но крутить головой, разыскивая в толпе этих ребят, совершенно бесполезно. Никто мне глазом не мигнет: не трусь, мол, Соня, мы рядом, мы с тобой. Никто не ободрит, не посигналит. Я чувствовала себя патлатой лошадкой, везущей хвороста воз, винтиком в часовом механизме, шестеренкой, вальсирующей в общей шеренге.

И тем успокаивалась. Работа как работа. Другие же не ноют.

Мысли о тяжелой работе агента довели меня до выхода из подземелья. Я остановилась на вершине лестницы, покрутила головой и сразу же услышала призывное блеяние мобильника. На этот раз тот же голос посоветовал мне идти прямо по улице до остановки троллейбуса. Сесть на него и ждать следующих рекомендаций.

Я села, точнее, встала и стала ждать.

Еще дважды тихий голос заграничного шпиона выходил со мной на связь, то требовал, чтобы я села на другой маршрут, то заставлял петлять по переулкам. В конце концов он так меня заморочил, что я, совершенно заблудившаяся, не выдержала и в ответ на очередной вызов зарычала без всякого подобострастия:

– Долго это будет продолжаться?! Сколько вы меня еще крутить будете?!

– Вы уже на месте, Софья, – неожиданно и по-прежнему бесстрастно проговорил мужской голос. – Видите серый дом без окон по левую руку от себя?

– Ну.

Облезлое строение на капремонте действительно стояло невдалеке, почти на углу тихого переулка, и пугало редких прохожих видом слепых оконных рам, грудами битого кирпича и прочим мусором.

– Заходите во двор. Второй подъезд. Центральный, – четко произнес голос. – Первая квартира направо. Там идете на кухню. Положите контейнер в духовку газовой плиты.

Я затравленно огляделась. Улица за моей спиной была совершенно пуста. Двух подростков, натягивающих цепь на древний велосипед, в расчет можно не принимать. Я только что прошла мимо них, соплякам не более одиннадцати лет исполнилось, и на «прикрытие» с навыками карате они нисколько не тянули. По параллельной стороне улицы встречным курсом спешила молодая мамаша с коляской – младенец орал так, что уши закладывало, и какая-то старушенция волокла авоську с картошкой.

А где же коллеги, спрашивается?! Где бравые парни с холодными, но дружественными глазами?!

Где?!

Кстати, где шпион спрятался, я предположительно знала. По моим представлениям, он должен был сидеть вон в той недостроенной высотке и рассматривать меня в бинокль. Он сам привел меня в этот переулок под окуляры бинокля, и теперь ему остается только руководить Соней, присматривая за путями собственного отхода.

Так, со шпионом все ясно. А где коллеги?! Я что, одна должна топать в эти развалины?! Подниматься по разрушенной лестнице, находить какую-то разоренную кухню (не исключено, что с бомжами), лазить по ржавым плитам…

А вдруг меня там кирпичом по кумполу?! Вдруг там, на этой кухне, нет никаких российских бомжей, а только иностранный резидент в нитяных перчатках да с ржавым кухонным ножом, зажатым в кулаке?!

Разыгравшееся не на шутку воображение прилепило мои туфли к тротуару, я стояла перед разоренным строением и все никак не могла уговорить себя стать храброй.

Где это чертово «прикрытие»?!

Мобильник вновь завибрировал в моей потной ладони, я ответила «ну» и услышала:

– Почему вы медлите?

– Потому что я ничего не услышала про деньги! – вредно рявкнула я. – И я боюсь!

– Деньги на ваш счет будут переведены, мы в таких мелочах не обманываем. А бояться вам, Софья, нечего…

– Учтите, – перебила его я. – Я оставила подруге письмо с подробным изложением событий, и если со мной что-нибудь случится, она пойдет в ФСБ!

– Не глупите, Софья, – спокойно произнес голос. – Идите к дому.

Легко сказать! С каждой минутой разрушенный дом и безлюдность улицы пугали меня все больше и больше. До абсолютного отчаяния. Мне казалось, что туфли мои уже пустили корни в московский тротуар и никак не желали от него отцепляться. Первый шаг дался с таким трудом, словно я только что забыла где-то костыли и заново училась ходить.

Шаг, другой, третий. Поворот во двор. Пожухлые кустики пыльной сирени, и ни одной живой души поблизости. Где же вы, соратники по борьбе с мировым империализмом, ау?! Я тут одна, пропадаю в битых кирпичах!

И только матерные надписи на облупившихся стенах как нельзя лучше соответствовали обстоятельствам и настроению.

Немного расчищенная от мусора дорожка подвела меня к среднему подъезду. Разбитая коричневая дверь болталась на одной петле и верхним углом немного перегораживала путь. Я нагнулась, проползла под висящей наискосок дверью и, попав в довольно смрадный подъезд, крикнула:

– Эй! Есть кто живой?..

В длинном коридоре барачного типа, куда я попала, поднявшись по нескольким ступеням, сквозняк гонял шуршащий целлофановый пакет, и звук, цепляясь за кирпичи и горы мусора, немного оживлял обстановку, успокаивал. Он делал пустоту не такой пугающей, он шуршал, жил и очень хотел отсюда вырваться. Вылететь в окно, повиснуть на кусте сирени и погреться на неярком осеннем солнышке.

Дверей в коридоре не было. Только проемы. Я свернула в первый же по курсу, прошла небольшую прихожую с потрескавшейся, никому не нужной рейкой-вешалкой и сразу нашла кухню. Разгромленную, словно в нее угодил фауст-патрон, но с целой газовой плитой.

Дверца духовки чуть слышно скрипнула, я сунула в ее разинутую пасть газетный комок с пемолюксом и что было силы припустила на улицу. Мне казалось, что с шорохом целлофанового пакета вслед за мной несутся духи московских трущоб, бомжи, шпионы и наркоманы с жадными азиатскими глазами упырей.

Уже на крыльце мне под ногу попался обломок кирпича, я больно подвернула лодыжку, доплелась до лавочки в кустах и, сев на единственную рейку, заплакала. Сидела, потирала ноющую ступню и роняла слезы на неприметный шпионский наряд.

Будь трижды проклят тот день, когда я ввязалась в эти игры! Женщине с таким воображением нельзя ползать по разбомбленным квартирам и подкладывать бомбы в газовые духовки! Таким, как я, это противопоказано! Я просто выдумщица с богатой фантазией…

И эта фантазия – мое проклятие, вздохнув, подумала я. Потом охнула, поднявшись на обе ноги, и поползла к жилым районам. Какая-то милая московская бабушка подсказала мне, как добраться до ближайшей станции метро. Братья контрразведчики не помогли ни разу. Ни словом, ни советом, ни делом. Я тащила больную ногу по улицам, переходам и перронам, хлюпала носом – нервное напряжение выходило по капле слезами, – и, сев в электричку, едва удержалась, чтоб не завыть в голос.

Наказания без вины не бывает. Я заранее была обречена на эту пытку.

По проходу между сиденьями шла толстая тетка в грязном жакете и предлагала мороженое из висящего на пузе ящика. Я наградила себя подтаявшим эскимо, испачкалась им до изумления, но отвлеклась. В мире по-детски испачканных щек и пальцев не бывает взаправдашних шпионов, и у следующей тетки я купила жареный пирожок с повидлом.

Он наградил меня изжогой, изжога отвлекла на себя последние мысли о суетном мире и сконцентрировала ощущения внутри желудка. Я морщилась, страдала и в основном думала о тетке, которая два года подряд на одном и том же керосинном масле жарит в день три сотни пирожков…

Или я просто отъезжала от Москвы? Уезжала от набитой шпионами и контрразведками столицы, увозила мою изжогу и головную боль, убивала, выжигала выплесками едкого желудочного сока воспоминания о банке-контейнере, Тарасе Ваценко и, упокой, Господи, его душу с миром, Алеше Сидорове?..