Текст книги "Ставка на проигрыш"

Полки и стенки, что странно, оказались единым монолитом из пластика. Их не собирали, не вкручивали, а плотно вставили в стену всей коробкой. Ни щелей, ни шурупов, ни прочих полостей, в которых мог бы прятаться тайник, в ящике не было. Гладкий, без единого зазора или выпуклости шкафчик хранил в себе крошечные кусочки розового мыла в виде ракушек, мешки и тубусы с сантехническими порошками, гели в прозрачных пластиковых емкостях и рыхлые горки тряпочек-губочек. Внизу, на самом полу, лежала связка унитазных ершиков.

И это все?! А где тайник?!

Я быстро, считая уже тринадцатую секунду, начала шарить под ершиками и тряпочками, потряхивать пластмассовые баночки с гелями и стеклоочистителями, ворошить мешки. Не обнаружив в них или под ними твердого предмета и уже чувствуя, что все напрасно, я дотянулась до верхней полки с двумя рядами банок пемолюкса, отодвинула их в сторону, полюбовалась пустым углом и поочередно вернула все восемь банок в четкий строй. Потом прислушалась – за прозрачными дверями в коридоре было тихо и, мысленно перекрестившись, достала из сумочки кинокамеру.

Быстро, но последовательно засняла всю внутренность шкафа и тут же захлопнула дверцу.

Уф! Задача-минимум выполнена. Тайника, как, впрочем, и ожидалось, обнаружено не было, но бередить мне воображение и нервы уменьшенной версией комнаты Синей Бороды шкаф уже не станет. Он рассекречен, раскрыт и даже отображен для потомков на пикселях.

Я уже выходила на палубу, уже перешагивала порог коридора, когда вдруг какой-то бес толкнул меня в спину.

Я решительно развернулась и резко взяла курс на дамские умывальники. Точнее – на шкаф возле них.

Инесса Львовна, безусловно, дама толковая, лево-право вряд ли путает, но спьяну чего не померещится.

Подойдя к зеркальной панели, я вцепилась в ее боковину всем маникюром, дернула и обнаружила то, что ожидала. Такой же пластиковый короб, только уже без полочек. Этот монолитный пластиковый гроб принял в себя две швабры, один веник, высокое узкое ведро и рабочий халат синего цвета на гвоздике. У ведра лежала мокрая тряпка в виде пучка веревок, я не поленилась, подняла ее вверх и глянула по всем углам. Теперь несолоно хлебавши, но с чистой совестью можно отправляться восвояси и перестать думать. О Синей Бороде, шпионах и тайниках. Теперь, как мне казалось, точно – все. Если тайник в ящике и есть, то такой хитрый, что ни одной таможне не сыскать. Или сыскать, но с разрушениями.

Или… например, можно измерить толщину стены, в которую упрятаны ящики и канализационные коммуникации, вычислить все до миллиметра, найти несоответствия…

«Соня-а-а-а!!! – простонал внезапно мой внутренний голос. – Очнись! Все! Хватит! Оставь шпионские игры и иди Туполева ласкай!»

«Туполев спит», – возразила другая, более деятельная сторона моей натуры.

«А ты дурью маешься!»

«Не маюсь. А устраиваю игровой практикум для мозгов. С экстримом, правда».

«Иди в каюту, ляг под бочок Назара Савельевича, подрыхни пару часиков».

В тот момент, когда я уже совсем было уговорила себя идти подрыхнуть, на палубу в сопровождении китайского почти министра и коротконого бизнесмена первой гильдии вышел господин Марченко. Максим Сергеевич увлеченно жестикулировал, бизнесмен клейко висел у министерского уха и что-то нашептывал, заместитель по легкой промышленности хранил молчание и важное выражение лица.

Я прижалась к перилам, пропуская троицу вдоль себя, и подумала: «Интересно, Инесса Львовна не спит, случайно?» Поразмышляла так пару секунд и решила – вряд ли. Уж кто на этом пароходе и выспался на неделю вперед, так это мадам Марченко за трое суток ареста.

Так что, сбегав в свою каюту за фотоаппаратом Марченко, я отправилась с визитом к Инессе Львовне. Говорить «спасибо», врать и, признаться по совести, втравливать в шпионские игры. Понимала, что поступаю некрасиво. Инесса и так едва жива осталась, но, по большому счету, то, о чем я хотела попросить Инессу Львовну, реальной опасности не представляло. В кафе на набережной курьер видел только меня, а я с Инессой Львовной в обществе пока не светилась и все переговоры вела приватно, с глазу на глаз. Ведь только в порядке бреда можно предположить, что курьер умудрился заподозрить в питерской бизнесменше агента контрразведки. Предположить это можно, только сделав скидку на прогрессирующее слабоумие иностранного шпиона ввиду стрессовой ситуации, поскольку углядеть в бабе, вопящей всякие угрозы и гадости под дверью мужского туалета, реально действующего филера мог только насмерть перепуганный дебил. А «клетчатый», скорее всего, таковым не был.

Да и после обыска мужских удобств я начала сильно сомневаться в том, что к падению Инессы Львовны за борт кто-то приложил руку. Ведь как я раньше думала? Первый час ночи. Всего несколько часов назад «клетчатый» убрал Алешу Сидорова. Нервы напряжены, любая случайность кажется опасностью. Он идет к туалету, где, как я предполагала, у него тайник, в котором спрятан груз.

Почему в туалете, а не в собственной каюте?

Да потому, что он уже боится оставлять контейнер возле себя. Он не уверен, что охранник с «Мадемуазели» пошел за ним в кусты случайно, проверить, куда запропастился пассажир и не случилось ли с ним чего худого. (В противном случае, заподозрив в Алексее контрразведчика, курьер на «Мадемуазель» уже не вернулся бы.) Но, как ни крути, «клетчатый» все равно не знал, как ему аукнется исчезновение члена команды, – видел ли кто, как охранник потопал за ним в кусты, и так далее, и на всякий случай решил разделить себя и груз. Он напряжен, он испуган и прячет контейнер в месте общего пользования.

То есть вроде бы все правильно и логично, но тут на арену выступает пьяная Инесса Львовна. Причем не просто выступает, а с угрозой громкого скандала.

А шум курьеру противопоказан. Если бы он не погорячился, не спрятался с перепугу и не заперся в кабинке – что в любом другом случае опять-таки логично, – он спокойно объяснил бы свой интерес к ящику за зеркалом, например, клептоманской привычкой создавать запасы из чужой туалетной бумаги или розового мыла.

Но он заперся. А вместо нормального пассажира мимо туалетов прошла пьянющая Инесса Львовна.

И что оставалось курьеру? Ждать развития ситуации, когда ненормальная скандалистка действительно поднимет на ноги половину корабля?

Нет. Курьер не мог рисковать и привлекать внимание к себе и возможному тайнику, так как теперь, на ходу, исчезнуть с «Мадемуазели» становилось проблематично. Только вплавь, только воруя спасательный круг.

И, выйдя за Инессой Львовной на палубу, увидев, как нетрезвая женщина перевешивается через ограждение и разглядывает что-то на нижней палубе, он решает проблему просто – бьет Марченко под основание черепа и перекидывает за борт.

Впрочем, относительно «бьет и перекидывает» я шибко уверена не была. Несколько лет назад мою подругу сбила машина, и она сильно приложилась головой об асфальт. Так вот – несколько минут предшествующих аварии начисто исчезли из ее памяти. (Что, к сожалению, помешало работникам ГИБДД установить виновника происшествия.) После консультации с врачами моя подруга узнала, что, оказывается, кратковременная потеря памяти – дело вполне обычное. Если что-то чаще всего и стирается, так это как раз минуты и секунды непосредственно перед ударом.

Но шишки на голове Инессы Марковны все же не было. Только болезненное ощущение. И судить о том, возможно ли ударить человека по голове и не оставить следов, я не могла. Так как не имею к судебной медицине никакого отношения. Мне оставалось только оперировать фактами – момент падения Инесса забыла абсолютно. И после него, что немаловажно, мадам Марченко вела себя крайне правильно. Она не стала бегать по кораблю, рассказывая страшилки о «белой даме», не стала сваливать вину за свое падение на происки злоумышленников, а сидела тихонечко в своей каюте и ждала, пока улягутся страсти.

А страсти эти, сиречь сплетни, бушевали долго. Думаю, у «клетчатого», как у лица наиболее заинтересованного в этом вопросе, была возможность детально разузнать о том, как представляет себе происшествие пострадавшая сторона. Наверняка он ловко посплетничал с пассажирами и командой, выразил сочувствие супругу и вскоре – успокоился.

Остался на «Мадемуазели».

Ведь получалось так, что Инесса Львовна либо была в стельку пьяна и все забыла, либо не придала значения своим подозрениям.

Именно так я думала до тех пор, пока не обследовала туалеты и ящик за зеркалом. Но теперь, убедившись, что ничего подозрительного в означенных местах нет, уверенности во мне сильно поубавилось. Из всех вопросов на повестке дня остались только два самых бессмысленных: «Что, черт побери, творилось в туалете той ночью?! И почему в нем кто-то заперся?»

Но для ответов на эти вопросы мне требовался еще один доверительный разговор с участницей событий.

Я дошла до двери каюты номер четыре, постучала тихонько и, услышав «Войдите!», перешагнула порог.

Инесса Марченко сидела в кресле спиной к окну (или иллюминатору?) и скучающе читала дамский роман про кипарисы с пальмами и страсти. Увидев меня, книжицу она отложила и, кажется, обрадовалась:

– Софья, какой сюрприз! Устала затворничать?

– Туполев спит, – кратко пояснила я и села в кресло напротив.

Мы поговорили о погоде, здоровье и мужчинах, выпили гранатового сока, и я начала старательно изображать смущение. То есть ерзать, прятать глазки и отвечать невпопад.

– Ты хочешь меня о чем-то попросить? – минут через несколько догадалась Инесса Львовна.

– Да. Только не знаю, как приступить.

– Начни с главного, – предложила Марченко и, отхлебнув сока, прищурилась со вниманием.

– Тогда начну так, – «приободренно» вступила я. – Несколько лет назад исчез муж моей двоюродной сестры. Причем исчез не просто так, а со всеми совместными капиталами…

– Мерзавец! – припечатала Львовна.

– Согласна. Так вот. Сестра, ее Мариной зовут, подала в розыск, но мерзавца так и не нашли. И вот представь, на этом корабле я встречаю типа, очень похожего на Стаса!

– Да ну!

– Точно. Но этот тип – плотный и лысый. А Стас был кудрявый и худой.

– Так, так, так… Уж не на Тараса ли ты намекаешь? Хохол-аграрий…

– В точку. Он.

– Господи, так сообщи охране! Преступник на борту! С этим не шутят. Он же в розыске?

– В розыске-то он в розыске. Но я сомневаюсь.

(По большому счету, сомневалась я не только в аграрии Тарасе. Секретарь лорда Каментона вызывал во мне те же чувства. Только этим двум мужикам мне пока не удалось примерить на фотографиях очки и кепи. Я, безусловно, пыталась пририсовать им означенные предметы в воображении, но получалось плохо. То клетчатая кепка сползала, то очки вбок уезжали, то пакля из волос никак на уши не ложилась. Я страдала, страдала, мучилась, мучилась и решила прибегнуть к помощи Инессы Львовны как лица наиболее пострадавшего от происков «клетчатого». Она уже из-за него за борт отправилась, уже стыда натерпелась, так что в помощи, думаю, не откажет.)

– Так он похож или нет? – снова прищурилась Львовна.

– И да, и нет. Мне нужно его сфотографировать и отправить по «мылу» сестре. Пусть сама решает, он это или нет. И сама, коли что, скандал поднимает. Мне, знаешь ли, скандалить как-то не с руки. Вдруг это не он? Еще подаст в суд за дискредитацию имени честного бизнесмена. И вообще, скандалить – стыдно.

– Я что-то не понимаю. Он похож на твоего Стаса или нет?! Говори прямо.

Я вздохнула и пустилась врать дальше:

– Понимаешь ли, Инесса, я этого типа видела только один раз. Пять лет назад, когда на свадьбу приезжала.

– А сбежал он когда?

– Через два года после свадьбы.

Инесса протянула руку к своему фотоаппарату, который я на столик между нами положила, быстро пролистала электронный фотоальбом и нахмурилась:

– Везде отворачивается.

– Вот! То-то и оно! Я сама пыталась пару раз поймать его объективом, но он, гад, всегда успевает отвернуться!

– Он тебя узнал, – безапелляционно заявила мадам.

– Скорее всего, – пригорюнилась я и по-коровьи вздохнула. – Я-то за эти годы не сильно изменилась…

Инесса покрутила в руках фотоаппарат, поразмышляла немного и выдвинула гипотезу:

– Знаешь что? Если бы мне моего Макса предъявили по единственной фотографии – ухо крупным планом, я бы его и по уху опознала. Пошли сестре эту фотку – здесь Тарас даже кончиком носа попал, она его опознает.

– Инесса, – вкрадчиво пустилась втолковывать я, – ты своего Макса, может быть, по уху и узнаешь. Но пойми, пять лет назад и даже три этот гад пышную шевелюру носил. А теперь бритый ходит, что, согласись, сбивает с толку. Так что мне не ухо, мне весь аграрий нужен.

– И что ты предлагаешь? Ведь этот гад и пластическую операцию сделать мог… Денег-то хоть много утащил?

– Много, Инессочка, ох много. Маринка тогда большое наследство получила.

– А если попросить у него паспорт? И отксерить?

– Как?! Как попросить у человека паспорт?!

– А через капитана?

– Ты что! Я же сказала – сомневаюсь! Вдруг этот Тарас честный хлопец, а я на него напраслину возвожу, а?

– Да. Действительно. И что ты предлагаешь?

– Я хочу попросить тебя об одолжении. Ты у нас дама общительная, веселая, – я могла бы добавить «беспардонная», – и все давно привыкли, что везде с фотоаппаратом ходишь. Так не могла бы ты «случайно» зацепить объективом нашего агрария?

– Зачем – случайно? – безмятежно пожала плечами Инесса. – Я его попрошу вместе с моим Максом сфотографи…

– Ни в коем случае!! – перебила я. – Если это он, то сразу заподозрит неладное и скроется! Я же ведь здесь! Сестра его жены… А если он смоется, то с Украины нам его не достать.

– Ну, может быть, и так, – без энтузиазма согласилась Марченко. – Значит – незаметно? Да?

– Угу. Пусть он как бы фоном попадет, Маринке этого достаточно. И умоляю! Даже если он тебя заметит, делай незначительное лицо. Не то смоется.

– Кого ты учишь, – фыркнула Львовна. – Оформлю в лучшем виде. Я даже сама этого делать не буду. Попрошу кого-нибудь заснять нас с Максом в бильярдной на фоне гада. Он там почти каждый день крутится…

– Еще лучше! – обрадовалась я. – Выбери ракурс и действуй! Камера цифровая?

– Нет, восьмимиллиметровая! Конечно, цифровая…

– Ты, главное, не торопись, – поучала я, обеспокоенная безопасностью ретивой помощницы, – не делай с кондачка. Тут главное – не попасться…

– Софья, – перебила меня Марченко, – я уже весь пароход перефотографировала. Во всех ракурсах.

– Знаю, – кивнула я и мысленно добавила: «Потому и обращаюсь. Других таких любителей на теплоходе нет». – Я не зря тебя так въедливо инструктирую. Я хочу показать, насколько это для меня важно.

– Господи, да если это так важно, отбей сестрице телеграмму, пусть садится на ближайший самолет и дует сюда! Встретит теплоход в ближайшем порту.

– Не хочу ее беспокоить, – грустно пояснила я, – у Марины слабое здоровье…

– А-а-а, – сочувственно протянула мадам. – Гад подорвал?

– Ну.

– Тогда надо к капитану – и под арест мерзавца.

– Нет, рано. Сначала установим личность. Тем более что мне не дает покоя еще одна мысль, – сообщила я, кинула наживку и подождала, пока заглотит.

– Какая мысль? – заинтересованно склонилась вперед Инесса Львовна.

– Помнишь вечер, когда ты за борт упала?

– Еще бы!

– В тот день за ужином ты была в белом костюме и белом платке-чалме. Ты этот платок до конца вечера оставила?

– Оставила, – с удивлением кивнула мадам.

– То есть… Именно в нем и белом платье ты ходила по пароходу и разыскивала твоего Максима?

– Да, да. А в чем дело-то?!

– У меня к тебе просьба. Не могла бы ты сейчас надеть этот платок.

– Зачем?

– Надо.

– Он утонул.

– А если из белого полотенца то же самое изобразить?

Инесса посмотрела на меня с настороженной задумчивостью, кажется, она начинала подумывать о том, а не опасно ли находиться со мной в одной комнате? То Тарас – расхититель семейных ценностей, то платок из полотенца.

– Инессочка, сделай, пожалуйста, так, как я прошу, позже ты сама все поймешь.

– Ты хочешь, чтобы я надела на голову банное полотенце?!

– Да. И тот костюм, в котором тебя из воды выловили.

Инесса Львовна поджала под себя ноги, поежилась и с опаской произнесла:

– Пиджак в клочья, я его выбросила.

– А юбка?

– Да что происходит-то, Сонька?! – чуть ли не взвизгнула Львовна.

– Сейчас ты все поймешь. Надевай юбку, какую-нибудь белую кофту и тюрбан.

– С ума сойти можно, – пробормотала Марченко, но к шкафу все же отправилась. Выудила снизу скомканную шелковую юбку, потом прищурилась на плечики с мужской одеждой и объявила: – Рубашка Макса к этой юбке подойдет лучше. Она совсем как мой пиджак, – пробормотала, взяла тряпье в охапку и скрылась в ванной комнате переодеваться, изредка выкрикивая всяческие фразочки: – И зачем это тебе понадобилось? Ничего не пойму, юбку, наверное, тоже придется выбросить… а я ее так любила! Может, вместо полотенца наволочку использовать? Она потоньше будет…

– Используй что хочешь! – крикнула я и через несколько минут любовалась результатами переодевания.

Мадам Марченко в отчаянно мятой и грязной юбке, мужской рубашке и тюрбане из наволочки, которую я протянула ей через дверь ванной, смущенно топталась передо мной:

– Ну как? Довольна?

– Очень, – улыбнулась я и вошла в глубь ванной комнаты. – Сначала, Инессочка, я хочу кое-что тебе показать. – Затащив за собой упирающуюся Львовну, я подвела ее к зеркальному ящику над умывальником, несколько раз молча подергала туда-сюда зеркальную дверцу и поволокла ее, все еще недоумевающую, к зеркальной панели платьевого шкафа. Подвела, остановила за два шага и строго сказала: – А теперь представь, что ты не здесь, не в своей каюте, а идешь мимо умывальников мужского туалета. Представила?

– Угу. – Львовна прониклась серьезностью моего тона и кивнула со всей ответственностью.

– Иди мимо зеркала и постарайся боковым зрением, как тогда, увидеть в нем себя.

Инесса покорно, как солдат на плацу, промаршировала вдоль шкафа. Остановилась, упершись в стену, развернулась и посмотрела на меня, первое время недоумевая, потом (дошло, видимо) ударила себя ладонью по лбу.

– Черт! – выругалась и начала хохотать. – Черт! Неужели я видела там себя?!

– Похоже? – усмехнулась я.

Инесса ничего не ответила и дважды, не поворачиваясь к зеркалу лицом, прошагала мимо шкафчика:

– Ну и ну! Неужели все так просто?! Я перепутала саму себя! Не узнала! Вот Макс обхохочется! – И в раже начала разоблачаться прямо передо мной. Потом вдруг опомнилась, булькнула: – Грязная юбка – такая гадость! – и умчалась в ванную.

А я осталась в комнате, обдумывая возникшее осложнение, поскольку хохотать Максиму Сергеевичу совсем не обязательно. И даже вредно. Супруги Марченко – народ общественно активный, и уже сегодня за ужином весь пароход будет так же хохотать.

А этого допустить категорически нельзя. Нельзя привлекать всеобщее внимание ни к забытой истории, ни к туалетам возле ресторана.

И когда довольная Инесса Львовна вышла из удобств, я изобразила серьезно-озабоченную мину и попыталась настроить собеседницу на менее мажорный лад:

– Инесса. Для меня очень важно знать, абсолютно ли ты уверена в том, что могла не узнать себя в зеркале?

– Зачем тебе это?

– Надо.

Но отвечать мадам не торопилась. Рассматривая меня с большим интересом, она уселась в кресло и задала встречный вопрос:

– А почему ты заставила меня переодеваться и не сказала сразу, зачем это нужно? – Усмехнулась. – Я чуть не подумала, что ты рехнулась…

– Я не хотела тебя подготавливать. Все должно было произойти, как тогда в ресторане. Исподволь, невзначай. Взгляд вскользь и никаких мыслей.

– А-а-а… Ловко. Признаюсь – ловко. А сейчас к чему не хочешь подготавливать?

– К некоторым домыслам.

– Они важны?

– Для меня – да.

– Потом объяснишь?

– Обязательно. Так ты уверена, что той ночью увидела свое отражение?

Но Инесса опять не ответила и задала вполне резонный вопрос:

– А кстати, откуда там зеркало взялось?

– Там такая же стеклянная дверца внутреннего шкафчика для уборщиц, – быстро проинформировала я и задрала вверх брови, ожидая ответа на мой дважды произнесенный вопрос.

– А-а-а, – продолжала тянуть мадам. – И кто ее открыл?

– Не важно. Ответь: ты уверена?

– На сто процентов? – стала вдруг серьезной Инесса. – Нет. Здесь другая обстановка, другое освещение…

– Но похоже?

– Очень! Если бы ты не начала расспрашивать, я бы даже не задумалась.

– То есть ты почти уверена?

– Да. Так в чем дело-то?

Я напустила на себя хмурости, закурила и, разгоняя дым ладошкой, произнесла:

– Мне не дает покоя возможный муж моей сестры. Я, в отличие от него, нисколько не изменилась, и он легко мог меня узнать.

– А если у него плохая память на лица? – неожиданно предположила Львовна.

– У мошенника? Плохая память на лица? Не смеши. Это у них как профнепригодность. Но вернемся к нашим баранам. Если он меня узнал, тогда почему не сошел сразу на берег?

– Ну-у-у… Может быть, у него здесь какие-то дела?

– Вот! Что-то он замыслил. И вот потому я тебя спрашиваю: ты уверена, что увидела в зеркале себя?

– Ты меня совсем запутала! Чего ты добиваешься?!

– Уверенности.

– В чем?!

– В том, что ничего плохого этот Стас-Тарас уже не сделает.

– А зеркало-то тут при чем?! – взмолилась Инесса.

– Вот смотри. – Я села на краешек кресла, положила обе ладони на стол и склонилась к бизнес-леди. Для пущей доверительности, так сказать. – Представь, что Тарас решил облапошить еще одну дурочку. На корабле. Но тут постоянно обретаюсь я, и он в сомнениях – узнала я его лысого или нет? То есть если он и облапошивает кого-то, то вполне секретно.

– В туалете за зеркалом, – проявила ядовитую догадливость мадам.

– А почему бы и нет? Где поймал, туда и затащил.

– Предположим. Кто-то ведь действительно заперся в туалете и открывать не захотел.

– А я о чем! Тут все о-о-очень подозрительно…

– Ну. А дальше что?

– Ходить по пароходу и предупреждать всех девиц направо и налево я не хочу.

– Почему?

– Инесса, – с укором протянула я, – тут целая компания девушек приехала личную жизнь обустраивать…

– Ага, – перебила меня Марченко, – с мошенником.

– А если аграрий – честный человек?! Если я ему за просто так, за здорово живешь, всю личную жизнь под откос пущу?! Не-е-ет, в этом деле торопиться нельзя. Тут тонкость нужна, деликатность.

– И откуда ты ее возьмешь? – заинтересовалась Львовна. – Деликатность эту.

– Рожу терпением. Ведь пойми! Ну замечу я, что какая-то девушка на Тараса с нежностью поглядывает, подойду к ней с предупреждением…

– А это не он.

– Да. У них любовь может быть, а тут я с грязными сапогами. Нельзя так.

– Согласна, – кивнула Инесса. – В чужие отношения лучше не вмешиваться. Так что предлагаешь?

– Молчать. Пока сестра не опознает своего Стаса, молчать.

– Это ты так о попугаихах беспокоишься? – усмехнулась вдруг Марченко.

– Попугаихи тоже люди. Они сюда женихов ловить приехали, а тут я – караул, мошенники! Где же женская солидарность, спрашивается?

– И чего тебе, солидарная моя, от меня понадобилось?

– Сфотографировать Тараса и молчать.

– Даже с Максом?

– Даже с ним. Приедешь домой, успеете нахохотаться.

– По рукам, – согласилась Инесса. – Молчу, как замороженная треска. Запьем договор мартини?

Из каюты номер четыре я вышла душевно измочаленная, как половая тряпка. Добрела до своих апартаментов, прижалась спиной к двери и усмехнулась. Что называется – наворотила. Так долго и самозабвенно я не врала даже в детском саду. Сестра Марина, подлый муж, пропавшее наследство…

Но что мне оставалось делать?! История «белой дамы» уже ушла в народ (к подполковнику Огурцову), и не разобрать ее досконально я просто не имела права. Ведь как-никак людей запутала!

А просьба с фотографией «сбежавшего мерзавца» – это вообще бонус: призовая игра для начинающих разведчиков. Если уж городить огород, то масштабно, так сказать, используя ситуацию по максимуму.

Хотя… следует вспомнить, что возможности я все-таки использовала не до конца. Помимо фотографии Тараса мне еще мистер Эндрю надобен…

Но приходилось выбирать. Ведь не скажешь же Инессе Львовне: что-то секретарь лорда больно на сбежавшего мужа моей сестрицы похож?! В подобном разрезе даже искренняя детская ложь не прокатит!

А впрочем, все нормально. Заподозрить в крикливой Инессе Львовна агента контрразведки может только самый бестолковый шпион. Тем более что все давно привыкли к тому, что она больше всех по кораблю с фотоаппаратом бегает…

Немножко пригладив, успокоив взбаламученную враньем совесть, я сходила посмотреть, как мирно, без тревог посапывает Назар Савельевич, стащила с его тумбочки спутниковый телефон – на моем мобильнике высвечивалась строчка «связь отсутствует» – и отправилась беседовать с подполковником Огурцовым. Докладывать об успехах и каяться в грехах.

Каялась и хвасталась я снова в санудобствах при включенной воде и запертой двери и начала так:

– Здравствуйте, Михаил Николаевич, бабушка не приехала, но есть информация.

Подполковник что-то неразборчиво гукнул, кажется, поздоровался, и я продолжила:

– Во-первых, хочу извиниться. Кажется, я ввела вас в заблуждение и никакая блондинка в белом платье в мужском туалете не пряталась.

Умный контрразведчик Михаил Николаевич сразу въехал в тему – кто такая блондинка и откуда туалет – и задал резонный вопрос:

– Почему?

– Потому что это была сама Инесса Львовна, – вздохнула я. – Она увидела собственное отражение в зеркальной двери хозяйственного шкафчика и в темноте ошиблась. Правда, мы проверили это при дневном свете…

– Что?! – перебил подполковник. – Кто это мы?! Что вы там проверяете?!

– Михаил Ник…

– Вы что там, совсем с ума посходили?!

– Михаил Ник…

– Куда вы лезете?!

– Не кричите! Дайте договорить! Я попросила Инессу Львовну одеться так же, как в тот вечер, и пройти мимо зеркальной двери шкафа в ее каюте! Обстановка была не та, но Марченко уверена – в тот день она увидела собственное отражение!

Весь этот текст я выдала практически на одном дыхании, но подполковник уже прочно обосновался на позициях конфликта и стоял там твердо. И громко. Отстранив трубку от уха, я много чего о себе услышала. И в частности: о том, что конкретно думает профессионал обо всяких недоумках, начитавшихся детективов, лезущих не в свое дело, путающихся под ногами и морочащих голову занятым людям.

– Сидите тихо и никуда не лезьте!! – Огурцов устал орать, сделал передышку, видимо, для того, чтобы воздуха в легкие набрать, и я отважно бросилась оправдываться:

– Вы же меня не дослушали! Я же как лучше хотела!! Сегодня или в ближайшее время на берег сойдет женщина – Галина Федоровна Карелина! А я вам уже зацепку дала… точнее, запутала. А Галина Федоровна – женщина хорошая, она инвалидные коляски покупает и ветеранам тоже…

– Какие коляски?! – взревел подполковник.

– Не важно. Короче, Карелина сойдет на берег, но она здесь совершенно ни при чем. Она в белый халат не переодевалась, в туалете не пряталась, у нее личные мотивы…

– Так, – устало вздохнул разведчик, – еще раз услышу о каких-то ваших расследованиях, сниму с корабля. Или, точнее, так – приеду на корабль лично и лично вас арестую. За вмешательство, за дезинформацию, за попытку создать препятствия. – И закончил начальственным рыком: – Ясно?!

– Куда уж яснее, – всхлипнула я и пробормотала: – До свидания.

На том отключила связь и воду в кране, села на крышку унитаза и жалостливо похлюпала носом.

Ну что за несправедливость?! Я тут из штанов выпрыгиваю, встаю ни свет ни заря, вру как сотня сивых меринов, стара-а-а-аюсь!! А он – «недоумки всякие»…

Ну нет в мире справедливости.

Я старательно удалила из туполевского телефона все упоминания о контрразведке, погоревала о том, что не удалось отправить в разведку по «мылу» киносъемку шкафчика – зря я, значит, вдоль унитазов на карачках ползала, тряслась, боялась – и…

И стоп. E-mail – туалет. Туалет – e-mail. «Мыло» то есть.

Какая-то мысль…

E-mail – туалет – фотография… Нет. «Мыло» связано не с фотографией… Что-то в связи с этим другое мелькнуло. И не мелькнуло даже, а шандарахнуло.

E-mail… электронная почта, компьютер… шкафчик…

Что?!?! Что же такое мелькнуло?!

В некоторой прострации, цепляясь каблуками за ковер и промахиваясь руками мимо всего подряд – я так боялась потерять мысль, что все движения проделывала совершенно рефлекторно, – слепо добралась до компьютера, перенесла на монитор киносъемку ниши в зазеркалье и практически расфокусированным зрением уставилась на выставку сантехнических порошков, гелей и ершиков. Кадр остановила на крупном общем плане.

Что же такое мелькнуло в голове, когда я соотнесла «мыло», шкафчик и компьютер? Что же такое я поняла в тот момент?..

Отринув сомнамбулические настроения, я сфокусировалась на полках, банках, пакетах и губках и погнала мысль от обратного.

Что-то я в этом ящике поняла. Что-то связанное с компьютером…

А что здесь может быть связано с компьютером?

Ничего.

И все же связь есть. Ведь не зря же мысль толкнуло кодовое слово – e-mail!!

Так что?! Черт дери мою тупую голову!

Есть. Я бережно погладила мою умную голову и с забытым удовольствием вспомнила диплом бухгалтера-экономиста, пылящийся в ящичке для документов. Эх, не зря он там валяется, не зря. Есть связь. Между порошками, гелями, губками и компьютером. И эта связь – приходный ордер, товарная накладная, занесенные в реестр приходов и перемещений.

Я сама бухгалтер, я знаю, как в нормальном хозяйстве учитывается расход любой губки, каждого куска мыла. И на корабле этот порядок есть. Особый, флотский. И все эти бухгалтерские тайны хранит компьютер.

Я выключила технику – кадр с внутренностями ящика и так в мозгах застрял, – засунула в карман летнего пиджака зажигалку, три сигареты и отправилась на палубу проветрить эти самые мозги и посмолить на свежем воздухе.

Идея, посетившая меня внезапно, была проста до гениальности. Где, учитывая все возможности, удобнее всего обустроить тайник для небольшого предмета? Если хранить контейнер возле себя уже опасно, а связи с командой нет.

Конечно, в общественном месте. Там, куда любой пассажир имеет свободный доступ, в нашем конкретном случае – в общественной уборной ресторана.

Представить это вполне возможно.

Идем дальше. Если моя мысль верна, то сообщников среди команды «Мадемуазели» у курьера нет. Иначе все эти рассуждения изначально бессмысленны, беспочвенны и груз тихонько едет в трюме под тюками с ветошью или в трубе машинного отделения.

Но эти рассуждения мы оставим для таможни, пограничников и контрразведки, насобачившихся ловить злоумышленников гораздо лучше бухгалтеров. Мы будем рассуждать с точки зрения приходного ордера.

Каждый бухгалтер, составляя калькуляцию, вносит в приходный ордер не только сумму, но и конкретное название, артикул приобретаемых предметов. Например, мыло «Бархатное» три коробки, порошок стиральный «Тайд» три мешка и так далее.