Текст книги "Меняя пароли"

Глава 21. Родная земля (не умеет делать подарки после расставания)

Когда человек долго не появляется в каком-то месте, то попадая в него, испытывает восхитительные ощущения. Радость, горечь, счастье, меланхолия, лёгкость затопляют сердце. Они рассказывают разные сказки. И, конечно, в этих волшебных историях главным действующим лицом является носитель чувств. Ведь именно чувства движут людьми, но не наоборот. Если нет желания, человек никогда не сдвинется с точки, не сделает шаг. Эмоции – движущая сила. Они помогают личности обрести крылья.

Голубенко оставила сумку в гостинице. Она приехала рано, около двенадцати дня. В её распоряжении несколько часов. Она может делать здесь всё, что хочет. Ирина отправилась в четвёртый микрорайон. Именно в этом районе в доме под номером шесть она когда-то жила. «О, Боже! Тут тоже сделали домофоны», – удивилась и немного расстроилась девушка. Она намеревалась войти в подъезд и посмотреть хотя бы дверь квартиры, в которой прошло детство. Войти в дом оказалось проблематично. Домофон. Ира набрала 78 и нажала на красную кнопку. Никто не ответил. «Значит, у нас дома никого нет. То есть не у нас, а в нашей бывшей квартире никого нет. Может, там вообще никто не живёт? Странно. Жаль, что я не помню тех людей, которые купили нашу квартиру», – задумалась Голубенко. Минут через двадцать заиграла домофонная мелодия и Ирина, не взглянув на выходившую женщину, быстро заскочила в подъезд.

Поднявшись на третий этаж, молодая особа нерешительно остановилась. Ещё одно препятствие – тамбур. Она осторожно взялась за ручку и потянула. Дверь открылась и она вошла. Включила свет. Ничего не изменилось за эти годы в крошечном коридорчике, отделяющим две квартиры от остального мира. У соседей по-прежнему лежал коричневый коврик перед дверью, и даже старые серые шлёпанцы стояли на том же месте. Ира взглянула на чёрную дверь, покрытую белыми пятнами. «Как изуродовали дверь! Неужели нельзя её помыть? Цифры невозможно прочитать», – возмутилась Голубенко. Она протянула руку к звонку, но услышала шорох в соседней квартире и испугалась. Ирина выбежала из тамбура и понеслась вниз, на улицу.

«Как прежде не будет никогда», – она пыталась внушить себе эту мысль. Однако слёзы текли по щекам, и девушка вытирала их незаметно, чтобы не привлечь внимание. Родной город стал чужим. Удивительно, что раньше здесь у неё были какие-то дела, она куда-то ходила, торопилась или растягивала время, когда нужно ждать. А сейчас все чем-то заняты, и только ей некуда пойти. У неё есть родственники, друзья, знакомые. Семья Голубенко общалась с ними, когда обитала в городе. Связь утратилась. Мир подул холодным ветром. И у неё теперь нет родственников, друзей, знакомых. Вероятно, они и не вспомнят, кто она. Её имя ничего им не скажет. Это очень больно. Непереносимо.

«И всё-таки у меня есть место, куда я могу пойти. Школа», – грустно обрадовалась Ирина. Уроки уже закончились. Вечернее время отправило всех по домам. Голубенко прошлась вокруг трёхэтажного здания и остановилась посреди стадиона, расположенного на заднем дворе школы. Сколько счастливых моментов было пережито! Она присела на колесо, наполовину вдавленное в землю. Колёс насчитывалось восемь. Когда-то по ним они часто бегали. И по приказу учителя физкультуры, и по собственному желанию. Ира Голубенко и Вика Дорошева обожали гулять здесь. Залезали на турники и болтали, болтали, болтали. Болтали и ногами, и языками. Лучшее время – это всегда минувшее время, как ни крути свою жизнь, она укажет на счастливые дни хрупкого периода.

Большой стадион не изменился. Правда, годы внесли в его жизнь разруху. Краска облупилась на лабиринте, по которому любили одноклассницы бродить. Ирина достала из маленькой сумки бледно-зелёную тетрадь. И неожиданно засмеялась. Голубенко припомнила, что именно на этом месте, где она сейчас сидела, на половинчатом колесе, она спорила с Викой по поводу слова «таз».

…Каждая пыталась доказать, что права она.

– У нас в ванной стоит розовый тазок, – сказала Дорошева.

– Не тазок, а тазик, – возразила Ира.

– Нет, тазок.

– Правильно говорить «тазик». Не смеши меня. И ударение ставится на первую часть слова, а не так, как ты называешь. На «о» это слово несуществующее очень смешно звучит.

– Моя мама тоже так говорит. Тазок. И бабушка. Отстань.

– Но они ошибаются.

– Взрослые не могут ошибаться.

– Не-а, взрослые живут с ошибками.

– Не понимаю я тебя.

– И не поймёшь.

Больше Голубенко не исправляла Вику. Бесполезно.

…Ирина раскрыла тетрадь Женьки Водонаева. Просмотрела внимательно каждую страницу. Девушка была уверена, что если бы она вернула тогда эту тетрадь, то в настоящее время так бы не страдала. Может быть, и притяжения никакого не было бы. Она постоянно думала о нём. Она забывала о возрасте, о том, что каждый из них менялся, становился другим человеком. Превращался в того, кого и нереально любить. Она хранила в сердце тот образ мальчика с чуть раскосыми глазами. Создала его идеальный вариант, который нравился лишь ей, но которого в действительности никогда не было. Он – плод воображения, эфемерного существа, за который она цеплялась, который не отпускала, не хотела отпускать, держала обеими руками, умоляя оставить его и продолжать любить. Если бы она выросла рядом с ним, узнала бы его настоящее «я», то не берегла бы так детское чувство. Или бы встретила его взрослым, а не в детстве, он бы ей не понравился. Голубенко размышляла. Мучила душу. Но нужно на что-то решиться.

Пискнула смс-ка. Ирина достала телефон. Соболев писал: «Я уже соскучился. Когда приедешь?». «Вот человек, который меня любит по-настоящему. Мужчина, которому я нужна. С ума сойти! Даже Вторников это заметил. И я. Я тоже люблю Сашку. Из-за Женьки, из-за вечно мелькающей мечты я не слышала своего сердца, которое уже любило художника, любит. Я питала фантазийный рисунок старыми высохшими красками. Но его смерть… И что? И его жизнь, и его смерть не касаются меня. Ну, да, я его знала. Знала так же, как и Ленка Терещенко, и Вика Дорошева, и Вдовина, и Зубченко. Как все одноклассники. Время прошло, проходит, когда-нибудь пройдёт. Надо остановиться, надо отпустить его», – открывала свою истину Голубенко.

Ира уверенным шагом направилась в сторону дома номер девять. В нём жил Женя Водонаев. Она очень надеялась, что его семья по-прежнему проживает по старому адресу, который она помнила с конца девяностых. Подъездная дверь была открыта. Кто-то подложил кирпич, чтобы проветрить сырой подъезд. Ирина застыла возле почтового ящика с цифрой, написанной голубой краской. На стене внизу она увидела надпись, прочерченную ключом.

Ира+Женя=Любовь

«Моя мечта, записанная под влиянием ссоры с Дорошевой, до сих пор сохранилась! Невероятно», – изумилась девушка. Голубенко не позволила себе снова раствориться в невозможной любви. Она стремительно просунула бледно-зелёную тонкую в двенадцать листов тетрадь в почту и, не оглядываясь, вышла.

Она вернула прошлое. Теперь её ждёт настоящее.

30 апреля 1999 года Пятница

Сегодня у меня довольно неплохой день. Была в школе. Получила по русскому языку 5. После всех уроков пошла домой. Сперва я зашла в библиотеку сдать книгу «Маленькая принцесса». Вместо неё я взяла книгу, которая называется «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Дома я покушала. В пять часов смотрела сериал «Беверли Хиллз». В 19:00 я смотрела передачу «Поле чудес». А в восемь – сериал «В плену страсти». Потом я легла спать.

На этом мой день заканчивается.

Пока, Ира!

Глава 22. Любовь не с первого взгляда (это путь в себя)

– Привет! – воскликнула Голубенко.

– Привет, Ира, – сказал Александр Соболев. – С возвращением!

– Саш, ты веришь в любовь не с первого взгляда? – спросила девушка.

– У одного человека она с первого взгляда, а у его половинки любовь через несколько лет проявляется. Да, верю, – ответил мужчина.

– Больше не будем говорить о том, о чём я тебе когда-то рассказывала. Хорошо?

– Хорошо. Ты решила свои дела?

– Думаю, да.

– Ты только думаешь, что решила или на самом деле разобралась?

– Тебе надо непременно добраться до самого дна?

– Это лишь из-за того, чтобы ты себя лучше чувствовала.

– Я прекрасно себя чувствую.

– Правда?

– Ну, да. Мы же меняем каждые полгода пароли к электронной почте, к страничке в соцсети, значит, мы вполне можем поставить другой пароль и к своей жизни, чтобы обновить её декорации.

– Кажется, нам действительно не стоит больше касаться этой темы.

Длительное время они шли, не говоря друг другу ни слова. Художник размышлял о том, что сообщила ему Ирина. Правильно ли он понял намёки? Готова ли она к новой любви? Позволит ли ему любить её открыто? Непросто уловить оттенки настроения другого человека. Иногда нужно потратить несколько часов, чтобы любовное радио стало играть без помех. Голубенко же думала о когда-то сказанных словах Вторникова. Ведь именно Андрей указал на чувство художника. Впрочем, он и ей подсказал обратить внимание на собственное сердце, чтобы заметить желание и призыв к счастью. Она последовала совету. Она наблюдала за собой со стороны. Она проникала в глубины души, напрягала слух и слушала стук сердца. Она пыталась внять зову. Она познавала себя. Совершала путешествие в своё «я». Она сделала открытие. Она любила Соболева.

Александр следил за выражением лица. Ему нравилось читать по глазам. Ира была интересной книгой, романом о духовном пути, который он желал пройти до конца. Художник влюбился в неё мгновенно, влюбился в театре, когда она сидела рядом и дёргалась от волнения. Он уже начал забывать ту странную женщину, заказавшую картину слона. Он мечтал встретить счастье. Счастье пришло в его жизнь в виде Ирины Голубенко. Она вызвала в нём приторно-очаровательную нежность, которой он давно собирался одарить любовь. Вот только ему пришлось ждать. У девушки, ставшей для него ангелом, были свои тайны, которыми она, кстати, с ним довольно быстро поделилась. И он принялся выжидать подходящее время, когда сможет ей открыть своё сердце, когда она забудет одноклассника, когда судьба сама подскажет, что делать.

Каждый из них совершал путешествие в свой внутренний мир. Заново узнавал желания, надежды, привычки, увлечения, обязанности. Оба занимались строительством планов, созданием целей, о которых никому не рассказывали. И ещё они часто грезили. О мучительных грёзах никто не знал. Каждый страдал самостоятельно. Каждый успокаивался лёгкими фразами, наподобие этой: «Надо пережить это время. Перетерпеть его, переждать». Все люди терпят, все торопятся, все надеются.