Текст книги "Цитадель"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЦИТАДЕЛЬ

Ночь де Труа провел в расщелине, которую утеплил ветками, мхом, содранным с близлежащих камней. Ночлег преследуемого был уютней – он позволил себе развести костер. Лишнее доказательство того, что он не боялся погони.

Встав от сна монах повел себя странно, другими словами, он вдруг стал путать следы. От его равномерного, уверенного движения не осталось и следа. Он вдруг сворачивал на юг и некоторое время шел в этом направлении, потом, опять-таки вдруг, замирал на месте и, после минутного размышления, поворачивал на запад. Но и запад ему быстро надоедал. Он забирался на высокое дерево и долго оглядывал окрестности. Потом спускался вниз и двигался снова строго на восток. Но через две сотни шагов, останавливался вновь и сызнова принимался за пытливое обозрение окрестностей, результатом чего было движение в направлении строго противоположном первоначальному. Де Труа не всегда удавалось вовремя и адекватно отреагировать на эти виражи и пируэты. Однажды брат Гийом прошел всего лишь шагах в пятнадцати от него, притаившегося за широким кедровым стволом.

Что случилось, спрашивал себя преследователь? Что-то он почувствовал? Но эта суета все меньше напоминала попытку скрыться. Скорее он был похож на человека что-то напряженно ищущего. Что он может искать, какой-то тайник, пещеру, уводящую в таинственные подземелья?

Де Труа удвоил осторожность, он почувствовал, что развязка близка, брат Гийом привел его вплотную к тому месту, где должны состояться решающие события. Только вот, что особенного может быть здесь в этих диких, богом забытых местах. Ни одного человеческого следа за два последних дня, и даже зверья, как будто, меньше, чем можно было ожидать.

Между тем, судорожные метания брата Гийома продолжались. На преследуемого было жалко смотреть. Он совершенно выбился из сил, и метания его стали абсолютно неосмысленными, так ведут себя еще слепые щенки. Могло показаться, что он попал в невидимый лабиринт. Он по несколько раз проходил по одним и тем же тропинкам, взбирался на одни и те же камни. Он словно упирался в одни и те же невидимые тупики и натыкался на одни и те же невидимые стены.

Де Труа удобно утроившись на господствующей над картою этого «лабиринта» скале, наблюдал за этой эфемерной схваткой. Он ощущал размеры отчаяния, испытываемого этим человеком и, странное дело, не ощущал никакого злорадства. Скорее даже что-то напоминающее сочувствие шевелилось в беспросветной душе преследователя.

Наконец, к вечеру, брат Гийом полностью выбился из сил, он заметно шатался и спотыкался. Перепрыгивая с очередного камня на ствол поваленного дерева, он неожиданно сорвался и сильно подвернул ногу. Де Труа отлично слышал его крик. Хотел было приблизиться и помочь, но раздумал. Еще не пришло время.

Он заметил, что брат Гийом выполз из-за валуна и начал, орудуя своим ножом, обрезать ветки с лежащей сухой сосны. Топливо для ночного костра. Видимо, ногу он повредил сильно и решил заночевать в этом месте.

Когда тьма сгустилась, а костер разгорелся, влекомый непреодолимым чувством, состоящим частью из любопытства, частью из какого-то непривычного, притягивающего страха, де Труа начал приближаться к тому месту где лежал преследуемый. Медленно, медленно, подолгу высиживая за каждым укрытием, внимательно всматриваясь в пламя костра и в ту желтоватую ауру, что поселяется в густой ночи вокруг живого пламени. Он никак не мог рассмотреть по какую сторону его находится брат Гийом. Темнота стояла плотной стеной вокруг костра и он умел быть частью темноты.

Где же он?! Может быть это уловка и он уже за спиной с занесенным над спиною преследователя кинжалом!

Где же он!

Де Труа был уже не более, чем в десяти шагах от костра и тут раздался знакомый, спокойный голос брата Гийома.

– Подходите, брат Реми. Подходите и садитесь.

Помедлив несколько секунд преследователь приблизился к костру.

Брат Гийом полулежал в неглубокой выемке под естественным навесом образованным сухими сосновыми лапами. Де Труа молча уселся по другую сторону костра.

– Ну, что же вы, – сказал лежащий, – спрашивайте. Стоило тащиться за мною в такую даль, чтобы теперь так растеряно молчать.

– Мне хочется спросить вас столь о многом, что я, просто не знаю с чего начать.

Де Труа пытался рассмотреть своего собеседника, без этого ему было трудно говорить. Брат Гийом лежал слишком далеко от костра и поэтому черты его облика можно было лишь угадывать.

– Прежде всего, конечно, мне хотелось бы узнать куда вы так стремились последние полтора дня. Ведь не к этому же поваленному дереву. И что вы не смогли отыскать здесь, несмотря на все усилия? Лежащий ответил не сразу.

– Об этом я расскажу вам в конце нашего разговора. Если вы будете способны меня понять.

Последнее заявление можно было счесть вызывающим, но де Труа не обиделся.

– Ну, хорошо. Ответьте мне для начала на несколько простых вопросов. Например, мне хотелось бы знать, не вы ли противодействовали пленению Саладина?

– Разумеется. И это было не так трудно сделать.

– Даже не покидая Агумон?

– В этом не было нужды. И вообще, поверьте, брат Реми, миром правит тот кто никогда не покидает своего дома. Своей цитадели.

Де Труа подбросил в огонь несколько веток.

– А Гизо?

– Что Гизо?

– Он по вашему приказу должен был меня убить?

– По моему. И вот почему. Этот юноша проходил то же поприще, что и вы. В своем стремлении наверх ваши дороги пересеклись. Вы, на его беду, оказались проворнее. Или умнее. Вот и все объяснение. Поверьте, не из простой зловредности я поставил его перед необходимостью вас отравить. Просто дорог ведущих наверх меньше, чем желающих ими воспользоваться. Как-то надо выбирать. К тому же я вас предупреждал – придется пройти еще один круг испытаний. Мальчишку же этого, Гизо, мне даже несколько жаль. Он подавал большие надежды. Мог бы пойти очень далеко. Вы слишком рано ему встретились. Скажу даже больше, если бы была возможность выбирать, я выбрал бы его.

– А госпожа Жильсон?

– Ну, это… – брат Гийом махнул рукой, – просто очень опытная шпионка. Одна из десятков. К тому же всерьез влюбилась в этого бандита Рено.

– Понятно. Теперь я вот, что у вас спрошу. Я сам долго размышлял над этим, но ничего похожего на правдоподобное объяснение не пришло мне в голову. Каким образом орден тамплиеров смог поставить себя в такое привилегированное положение по отношению к папскому престолу? По моему разумению должно существовать нечто, что вызывает у римских первосвященников страх перед орденом. Может быть вы мне скажете, что это?

Брат Гийом порылся в складках своего истрепанного одеяния и бросил к ногам де Труа круглый черный футляр длиною примерно в две пяди.

– Что это? – поинтересовался брат Реми, взвешивая предмет в руке.

– Греки называют ее циста. В таких футлярах они хранили, во время морских путешествий, разного рода ценности. Морская вода даже за тысячу лет не разъест ее.

– И что же находится внутри?

– Евангелие Христа.

– Евангелие Христа?

– Да, – просто сказал брат Гийом, – собственноручные записи Иисуса Христа.

– Я не силен в христианской божественной науке, брат Гийом…

– Я знаю это. Поэтому поверьте мне на слово, обнародование этого документа привело бы если и не к полному крушению римской церкви, то к неисчислимым бедам. Каждый новый папа, принимающий тиару, получал возможность ознакомиться с этим документом и, оценив всю его серьезность и убедительность, решал, что легче подтвердить привилегии ордена, чем рисковать относительным благополучием христианского мира.

Брат Гийом тихо застонал – дало себя знать потревоженный перелом.

Де Труа продолжал вертеть в руках черный футляр.

– Но это… это, правда, не подделка? Это и в самом деле то, о чем вы говорите?

– Зачем вы хотите это знать? Известно, что заключенная в этой цисте рукопись всеми признается принадлежащей Иисусу Христу. Этого достаточно. Последним, кто согласился признать ее таковой был папа Луций.

– И, что вы, в дальнейшем, собираетесь делать с этим… документом?

– Я? Ничего. Я уже отдал его вам. Мне он больше не понадобится. Мне вообще мало что теперь может понадобиться. Не волнуйтесь, брат Реми, вам даже не придется меня убивать. Все будет значительно проще.

Де Труа пожал плечами.

– Сказать по правде, я не уверен, что гнался за вами, чтобы убить.

– Это я понимаю, – опять едва слышно простонал брат Гийом, – вы гнались за мною, чтобы меня победить. Убийство часто есть проявление слабости. Признаюсь, вам удалось меня победить. Собственно говоря, победу вы одержали еще тогда, на башне Агумона. К сожалению, а может быть и к счастью, я понял это слишком поздно.

– На башне? – в задумчивости спросил де Труа, – когда мы уже спускались по лестнице…

– Вот именно. Там в этой темноте вы сформулировали идею к которой я только подходил в своих размышлениях. И брат Аммиан, и брат Кьеза, – поверьте это очень глубокие и незаурядные люди – даже не поняли о чем идет речь. Я уже тогда должен был догадаться, что остался с вами один на один.

– Брат Аммиан, брат Кьеза, кстати, а насколько он велик этот тайный синклит? Состоит ли он только из вас и братьев, что присутствовали тогда на башне. И каким образом вам, безоружным монахам, удается противостоять великому магистру со всеми его рыцарями?

– В данный момент это все не слишком важно и значит не слишком интересно. Этот, как вы сказали, синклит, иногда велик, иногда совсем мал. Глаза и уши у него есть по всему христианскому и мусульманскому миру, но не всегда они, эти глаза и уши, знают кем они являются на самом деле. Они могут быть купцами, дворянами, корабелами, учеными, астрономами и не догадываться кому служат. Количество братьев с правом решающего голоса, таких как братья Аммиан и Кьеза, тоже меняется. И не обязательно из-за того, что кто-то гибнет или умирает от старости. Иногда, человек оставаясь в убеждении, что он находится у самого источника истины и власти на самом деле, давно валяется на задворках. Я – лучший тому пример. Будучи уверен, что вхожу в историю ордена как величайший его реформатор и спаситель, я был уже давно вышвырнут незримым потоком за внешние пределы ордена. Я стал меньше и ничтожнее раба на конюшне провинциальной капеллы. Я считал, что идея сдачи Иерусалима Саладину грандиозна, но дело-то было в том, что в это время уже созрела идея самоистребления самого ордена, превращения Храма в вечную и неуязвимую, в силу своей нематериальности, субстанцию. Став бесплотным, орден станет воистину бессмертным. Он сможет являться в будущем под разными именами и личинами, если ему это будет нужно. Разлитая в пространстве чистая мысль не может быть ни скомпрометирована, ни уничтожена. Создастся центр постоянного притяжения для всех тайных замыслов рода людского.

Брат Гийом тяжело вздохнул и с трудом переменил положение.

– Одно тешит мое самолюбие – я все таки почувствовал исходящую от вас опасность, и я решил вас уничтожить. Мысль была проста – если мне удастся это сделать, значит вы явились рано, если же наоборот… Моя ошибка заключалась в том, что я решил уничтожить вас слишком сложным способом. Да еще, напоследок, и использовать в своих целях. То есть – победить и успокоиться.

Несколько падучих звезд прочертили небо, как бы подчеркивая последние слова брата Гийома.

– А что касается великого магистра, то от него мы были защищены страхом папы перед нами. Нас предпочитали терпеть. К тому же наша деятельность приносила огромную пользу ордену.

Де Труа еще раз подбросил топлива в костер.

– По-моему, настал момент, когда я могу спросить, куда вы все-таки бежали с поля боя при Хиттине?

– Я отвечу, только ответ мой будет… короче говоря вы не думайте, что я что-то утаиваю, или увиливаю. Здесь надо подыскать особые слова. Может показаться что их будет больше, чем нужно. Но ладно. Возвращаясь к вашей идее о смене способа существования ордена тамплиеров: сейчас никто почти не способен ее воспринять. Даже из числа таких людей как брат Аммиан и брат Кьеза. Что же можно ждать от этих мужланов в белых плащах с красными крестами, что гибнут сейчас под Хиттином. Или уже погибли. Даже я, даже я! – голос брата Гийома болезненно возвысился, – до самого последнего момента считал, что решение сдать Иерусалим неверным во имя обновления ордена – это последнее достижение доступное человеческому уму. Все сверх этого – просто сумасшествие. Я ошибся. Не завтра, может лишь через сто лет, многие проникнутся этой вашей мыслью. И орден в полном составе уйдет в небытие, то есть уйдет в вечность. И знаете, что будет самым забавным? То, что все жаждущие тамплиерского золота будут обмануты. Они кинутся к тайникам опустевших замков, в спешке сломают замки и не найдут ничего.

– Почему же?

– Я вас обманул тогда, во время разговора в соломоновой пещере. Конечно же орден рыцарей Храма Соломонова это не большая тайная шайка для сколачивания самого большого в мире богатства, не спрут для высасывания золота из всего окружающего мира. Если вы поверили мне – минус вам. Такая организация рухнула бы уже во втором поколении – начался бы дележ накопленного. Да, мы богаты, но не ради богатства. И никогда оно не лежало у нас мертвым грузом в ожидании будущих, злорадных грабителей. Золото было кровью нашего общего орденского тела. Но кровь, как говорит Гиппократ, всего лишь жидкое вещество, и в каждом теле есть нечто сверхматериальное. Есть душа. Представьте себе, какой должна быть душа такого тела как орден храмовников. Другими словами, все что приписывается нашему ордену злобной молвой – ростовщичество и содержание разбойничьих шаек и пиратских судов, платные убийства, организация приютов для растлеваемых потом детей, и всевозможные инструкции при всех дворах Европы и Азии, все это, во-первых верно, а во-вторых было всего лишь способом существования тела, способного выпестовать гигантский по своей мощи и величию дух. Бессмертный дух. Теперь понятно?

– Что именно, брат Гийом?

– Куда я бежал с поля боя при Хиттине.

Де Труа пожевал губами.

– Я думаю сейчас об этом. Но вы чего-то не договариваете.

– Больше я ничего не скажу. Хотя есть еще что. Не буду вам облегчать задачу, ибо вы мне несимпатичны, примерно настолько, насколько могильщик может быть несимпатичен трупу. Очень может быть, что скоро, вам откроется… Но может быть не откроется никогда. Могу дать только один совет. Не повторяйте моей ошибки… – брата Гийома передернуло и он задышал несколько неестественно.

– Какой ошибки, брат Гийом? – спросил де Труа.

Он хотел пересесть поближе к нему, но почему-то вспомнил о том, как сам притворялся умирающим, чтобы обмануть Гизо, и остался на месте.

– Какой я не должен повторить ошибки, брат Гийом?!

Лежащий открыл глаза, в них отразился свет костра, и негромко проговорил.

– Цитадель духа окружена невидимой стеной. За всеми, кто входит туда, ворота закрываются навеки. И ни один звук из-за стены этой не доносится. Те, кто хотел туда проникнуть и не смог, остаются здесь и становятся гениями, святыми и пророками.

Он помолчал.

– Я оказался не готов даже к разговору с привратником. Он не захотел меня видеть.

Некоторое время только едва слышимый шорох угасающего пламени нарушал молчание.

– Теперь я умру, – сказал отчетливо брат Гийом и остановил дыхание.

Де Труа не сразу покинул это место. Ни на секунду ему не пришло в голову, что может быть стоит похоронить этого человека.

Когда восток осторожно осветился, он взял подмышку футляр с рукописью и направился обратно к Иордану. Никакими особенными мыслями ум его не был занят. Душа была спокойна и пустынна. Несмотря на бессонную ночь, он не чувствовал себя уставшим. Перебираясь с камня на камень, с уступа на уступ, он рассеяно поглядывал по сторонам. Окрестности быстро заливались светом.

И тут…

Он сразу узнал эту хижину и сразу понял, что именно к ней стремился брат Гийом. Он сразу ее узнал, потому что никогда не забывал. Дверь все также была занавешена шкурами, из трубы сочился едва заметный голубоватый дымок, продолжало, видно, кипеть на огне вечное варево. Де Труа показалось, что он даже слышит запах этого отшельничьего жилья.

Он не сразу решился подойти ближе. Не потому, что испугался, и не потому, что счел ее чем-то вроде миража. Просто что-то удерживало. Наконец, сделал первый шаг, второй… По дороге, де Труа попалась выбоина в скале наполненная дождевой водой. Там он впервые увидел свое новое лицо. Он инстинктивно наклонился к ней, чтобы освежиться, промыть глаза. Но пальцы его не посмели коснуться водной глади, потому что с ее поверхности смотрел на него… Де Труа не успел понять, что это за чернобровый красавец, потому что душа его содрогнулась под тяжестью тяжелого, знакомого голоса прозвучавшего за спиной.

– Анаэль!

ПРИМЕЧАНИЯ

Аграф – Пряжка для скрепления отдельных частей одежды.

Азраил – В мусульманской мифологии ангел смерти. Один из четырех главных ангелов. А первоначально был обычным ангелом, но сумел вырвать из сопротивляющейся земли глину для создания Адама, за что был поставлен главенствовать над смертью.

Арнаут Даниэль – ок. 1180—1195. Мастерство этого трубадура получило высокую оценку Данте. Наиболее признанный автор «изысканного стиля».

Асаф – Легендарный мудрец, приближенный царя Соломона.

Ватват – Небольшая шапочка на подкладке, которую рыцари надевали под шлем для уменьшения давления на голову.

Бизант – Византийская золотая монета, имевшая хождение в Европе в эпоху Крестовых походов.

Бернард Вентадорнский – ок. 1147—1170. Трубадур, его поэзия полностью посвящена любви, которую он воспевает в сравнительно «легком» стиле. Утверждал, что только настоящая любовь рождает настоящую песню.

Бертран де Борн – ок. 1162—1195. Трубадур. Стяжал поэтическую славу преимущестсвенно своими сирвен-тами на темы междоусобных войн, которые велись в годы предшествовавшие Третьему крестовому походу.

Блио – Французское название для верхней одежды рубашечного покроя.

Бо-Сеан – Боевой клич тамплиеров и название черно-белого знамени их ордена.

Брэ – Короткие штаны в эпоху средневековья.

Гамбизон – Стеганая длинная, узкая куртка набитая волосом. Ее носили рыцари под металлическими доспехами.

Дервиш – В мусульманских странах – странствующий монах.

Доит – Мелкая голландская монета.

Епитрахиль – Длинная полоса ткани в цвете литургии дня, которую носил священник на шее.

3аккум – По мусульманским верованиям дерево растущее из глубин ада. Плодами этого дерева были головы дьяволов.

Илия – Ветхозаветный пророк.

Иоанн Креститель – По христианским представлениям предшественник Иисуса Христа. Покровитель ордена тамплиеров.

Искендер Двурогий – Александр Македонский.

Кабил – Каин.

Каласитис – Рубаховидное одеяние для обоих полов, очень плотно облегающее фигуру.

Кармелитский орден – Один из монашеских орденов организованных в Палестине. Получил свое название от горы Кармель, где в 1156 году была заложена церковь монашеской общины, положившей начало ордену.

Кафтан – Длинный свободный верхний плащ восточного происхождения, иногда подпоясанный, обычно с широкими рукавами.

Калатравы орден – Основан в Испании в 1158 году Раймондом, настоятелем монастыря св. Марии.

Клобук – Головной убор монахов.

Комже – Белая верхняя рубашка священнослужителей.

Компостеллы орден – Основан в 1157 году галицийским духовенством.

Копты – Потомки исконных обитателей Египта, принявшие христианство.

Марабут – Член воинствующего мусульманского ордена монахов-дервишей.

Мараведис – Испанская золотая монета.

Марлотт – Верхняя парадная аристократическая одежда из парчи и атласа.

Мантелета – Фиолетовая, спускающаяся до колен накидка епископов, высших прелатов, которая надевается поверх рокеты.

Митра – Литургический головной убор папы, кардиналов, епископов.

Муэдзины – Служители мечети, с минарета призывающие на молитву.

Паллиум – Округлая часть ризы, которая покрывает грудь, плечи и спину.

Пелерина – Накидка без рукавов, которую носили паломники.

Прелат – В католических церквях звание высокопоставленнных духовных особ.

Рака – Большого размера ларец для хранения мощей святых.

Ричард I – Король Англии из династии Плантагенетов, 1189—1199. Один из руководителей Третьего крестового похода. За редкую смелость и воинские подвиги современники прозвали его Ричард Львиное Сердце.

Рустам – Герой знаменитой поэмы Абулькасима Фирдоуси (940—1020) «Шах-Намэ».

Окна – Старинная мера веса, равная 1, 283 кг.

Орифламма – Буквально – золотое пламя. Знамя королей Франции. В битве должно было всегда находиться впереди войска.

Тофет – Место в окрестностях Иерусалима куда свозились нечистоты и отбросы.

Сарацин – Араб, мусульманин.

Св. Лазаря орден – Основан в 1176 году в Палестине итальянскими аристократами, посвятившими себя уходу за прокаженными. По статусу ордена великий магистр его избирался из числа рыцарей больных проказой.

Сельджуки – тюркские племена.

Филипп Август – Французский король, один из руководителей Третьего крестового похода. Участвовал в осаде Аккры.

Фридрих I – Прозванный Барбаросса. Германский император 1152—1190. Один из предводителей Третьего крестового похода. Утонул при переправе через горную реку Салеф в Сирии.

Цехин – Византийская золотая монета.

Чесма – Источник, чаще всего выложенный камнем и заключенный в трубу.

Четки – Бусы, нанизанные на шнурок и применяемые для отсчета молитв.

Шанс – Верхняя свободная длинная мужская и женская одежда из льняной или шерстяной ткани.

Шоссы – Длинные, плотно облегавшие ноги штаны-чулки.

Яг – Ароматическое масло, которое паломники приносили из Мекки.

Яджуджи Маджудж – Библейские Гог и Магог.