Текст книги "Фёдор Колычев – дитя эпохи"

Придворный детектив

Ещё в 1553 году, во время болезни Ивана IV обнажились противоречия между членами «нового правительства» и старой боярской знатью. Вполне понятно, что недовольных новой политикой и реформами было множество, и спор между ними обязан был когда-либо вспыхнуть. И – так удачно! – царь внезапно и тяжело заболевает. При этом многие исследователи предполагают возможность преднамеренного отравления царя, что выглядит вполне естественным и желанным для любителей «старины». Итак, царь при смерти, и вопрос престолонаследия становится первейшим государственным вопросом. Естественно, в рамках традиции, царь предлагает привести всех к «крестоцелованию» своему сыну «младенцу» Дмитрию.

Посадить «младенца» на трон в этих условиях означает вернуться к старой, боярской форме правления: «царь указал, а бояре приговорили». При этом «указывал» бы младенец Дмитрий, а бояре-регенты делали бы что хотели. Во главе предполагаемой «семиборщины» (традиционная для Руси форма регентства) стояли бы родственники царицы Анастасии – Захарьины, которым Колычев, кстати, приходился родичем. Но ведь реформы Ивана IV как раз и были направлены на ограничение власти боярских группировок!

Думается, реформаторы «вдруг» оказались в крайне тяжёлой, если не сказать – патовой ситуации. Присягнуть «младенцу» означало привести к власти те самые боярские группировки, против которых они и боролись; не присягнуть – быть обвинёнными в фактической измене. И тогда появилось единственно правильное для «реформаторов» решение – немного «притормозить» присягу младенцу и попытаться привести к власти двоюродного брата Ивана Васильевича – князя Владимира Старицкого. К тому времени кремлёвский двор Владимира Старицкого был уже фактическим центром поборников реформ, и… центром «еретичества» в Москве. Ничего необычного в этом нет, учитывая, что и сам царь в преддверии «Стоглава» ставит во главе Троице-Сергиева монастыря «нестяжателя» Артемия.

Итак, «реформаторы» принимают компромиссное решение: руководитель правительства Алексей Адашев присягает Дмитрию, но его «сослуживцы» – например, князь Курлятев и казначей Фуников, вообще в это время при дворе не появляются. Чем же они занимаются? В Москве того времени говорили: «…про князя Дмитрия Курлятева да казначея Микиту Фуникова, будто они ссылалися с княгинею Офросиньею, с сыном ея с князем Володимером, и хотели его на государство, а царевича князя Дмитрея для младенчества на государство не хотели…». Хотя, и эти двое потом были вынуждены «целовать крест младенцу».

При этом самого князя Старицкого, двоюродного брата царя, законного (!) претендента на царский престол… «старые» бояре, претендующие на место регентов при «младенце» во дворец к брату не пускают! За Старицкого заступился всемогущий Сильвестр: «…Про что выко государю брата Володимера не пущаете? Брат, вас, бояр, государю доброхотнее…». Но и Сильвестр не смог помочь – Старицкого всё равно не допускают к его умирающему брату. «…И оттоли бысть вражда межи бояр (Захарьиных) и Селиверстом и его советники…». Так столкнулись две фамилии, близкие к Филиппу Колычеву: Захарьины (приходящиеся ему родичами) и Старицкие, с которыми Филипп с детства находился в приязненных отношениях.

Старицкий также был не прост: в эти же дни «…князь Володимер Андреевич и мати его събрали своих детей боярских, да учали им давати жалование денги…». Факт крайне важный, поскольку большинство «детей боярских» сидели по своим сёлам, и для их сбора в столице требовалось по крайне мере несколько дней. Это означает, что как только Иван IV заболел, Старицкие уже начали готовиться к «боярскому перевороту». Соответственно, и члены «Избранной рады» также заранее готовились к такому повороту событий.

Вроде бы, мы видим здесь неприкрытый заговор… Но чей? Кому выгоден «младенец» на троне? Старым боярским кланам, которые встанут у руля государства после смерти царя. Почему после выздоровления Иван IV не наказывает «уклонистов» от присяги? Думаю, здесь вполне возможно простое, но логичное объяснения ситуации. Итак, царь выздоравливает, вызывает реформаторов, и спрашивает их: почто, братие, сыну моему не присягали? Единственно верный ответ в такой ситуации – это правда: батюшка-царь, мы ведь дело твоё продолжить хотели – реформы, бояр старых поснимать, страну перестроить… А если бы присягнули – так бояре бы тебя и добили бы тут же… Как бы то ни было, но никто из «уклонистов-реформаторов» изначально не пострадал! То есть, царь понял и принял объяснения его «Избранной рады».

Правда, Иван позже всё-таки ограничил брата в правах: уже в следующем, 1554 году, при рождении нового младенца – Ивана Ивановича – в крестоцеловальную грамоту Старицких было внесено существенное дополнение: «…А житии ми (Владимиру) на Москве в совеем дворе; а держати ми у себя своих людей всяких сто восемь человек, а боле ми того людей у себя во дворе не держати; а опричь ми того служилых своих всех держати в своей отчине (Старице)…».

В результате от болезни Ивана IV (или покушения на жизнь царя) не выиграл никто: реформаторы постепенно были ограничены в правах: нестяжатель Артемий оказывается на Соловках после «еретического» дела Матвея Башкина, в 1554 году; а заступник Старицких Сильвестр – в 1560 году, когда и была уничтожена «Избранная рада».

Но и боярская группировка, как мы видим в дальнейшем, также ничего не получает, кроме… опричнины.

Причины появления митрополита Колычева

К моменту разгона «Избранной рады» все основные реформы, задуманные Иваном IV, были проведены. Видимо, он не очень был доволен их результатами – иначе зачем разгонять это правительство? Кроме того, война в Ливонии показала, что правительство было… прозападным – воевать в Ливонии бояре не хотели, собирать дворянские дружины становилось всё тяжелее, иногда дело доходило до дезертирства или – и того хуже – откровенного предательства. Такого, кстати, не случалось в Казанской войне, а вот в Ливонской – поди же ты! – бояре бежали на запад пачками.

В Литву пытается бежать князь Курлятев – член «Избранной рады»; дважды пытается бежать (и прощается царём) князь И. Д. Бельский; пойманы при попытке к бегству и прощены князья В. М. Глинский и И. В. Шереметев; перебегает к полякам князь Б. Н. Хлызнев-Колычев; дьяк Тимофей Пухов-Тетерин; был обвинен в измене и сговоре с поляками, но после помилован наместник города Стародуба В. Фуников; и, наконец, сбегает в Литву видный сподвижник царя – князь Андрей Курбский – и получает за предательство от Сигизмунда II город Ковель с волостями. Летопись сообщает: «…Многие знатные вельможи собрали в Литве и в Польше немалую партию и хотели с оружием идти против царя своего…».

П. Рыженко «Князь Курбский»

Любопытно, что многие уважаемые историки до сих пор говорят о том, будто бы царь Иван IV Васильевич был чуть ли не параноиком, который «боялся заговоров и предательств». Мне кажется, сомнения здесь излишни: царю действительно было чего бояться, если ближайшие бояре предают его и бегут к врагу!

И мы ещё не касаемся здесь смерти его любимой жены Анастасии Захарьиной (в 1560 году) и последующих брачных неурядиц. При этом многие ставят в вину Ивану Васильевичу его безудержное пьянство… Полноте! Редкий русский не запьёт в таком безвыходном положении!

Правда, и сам Иван IV, оставшись без советников, изрядно способствовал такому развитию ситуации. С момента крушения «правительства реформ» происходит резкое ограничение власти боярства: царь запрещает продажу и размен старинных родовых земель; боярская знать начинает протестовать, склоняясь в сторону Литвы; оскорблённое боярство концентрируется вокруг Владимира Старицкого; сторонники Старицкого занимают большинство в Боярской думе, и, видимо, вынашивают планы свержения Ивана IV.

В это время царь ещё доверяет своему брату, о чём свидетельствует его посещение Старицы в феврале 1563 года, после Полоцкого похода. Царь «…заехал на городок Старицу; а в Старице пожаловал, был у княже Ондрея Ивановича у княгини Ефросинии и у сына её у князя Володимера Ондреевича, их жаловал, у них пировал…». Но заговорщиков предал дьяк Савлук Иванов, который сообщил царю, что княгиня и князь Старицкие «многие неправды ко царю и великому князю чинят…». С этого момента царь «…гнев свой положил…» на мятежных князя и княгиню, и установил тайный надзор за семьёй Старицких. В результате один из дьяков помечает на полях документа: «…взято ко государю во княж Володимерово деле Ондреевича 7071 году (1563 год) в июле в 20 день…».

При этом у Старицких действительно было «рыло в пушку». Ещё в 1561 году княгиня Ефросинья подарила Троице-Сергиевому монастырю плащаницу, где была выткана следующая надпись, повествующая о том, что подарок сей был сделан: «…повелением благоверного государя князя Владимира Андреевича, внука великого князя Ивана Васильевича, правнука великого князя Василия Васильевича Тёмного». Вторая плащаница с подобной надписью была подарена Кирилло-Белозерскому монастырю. Претензии здесь очевидны: «государь» в государстве был один, а напоминание о великих предках Владимира Старицкого было недвусмысленной заявкой на царский престол. После всего этого разбирательство «дела Старицких» было поручено Боярской думе, но приговор выносился… Освящённым собором, что говорит о недоверии царя главному органу «исполнительной власти». Учтём, что приговор по делу, которое, видимо, предполагало убийство самого царя, был до крайности мягким: княгиня ушла в монахини, но взяла с собой 12 (!) своих слуг, а у князя Владимира отобрали лишь часть земель, подарив при этом другие земли.

Но заговорщики не успокоились. В исторической литературе существует множество обвинений несчастного царя, но и его стоит понять: его бояре во время широкомасштабной Ливонской войны прямо переходят на сторону врага (и это неоспоримый факт!); те же, кто сбежать не может – противодействуют ему в самом сердце страны – в Боярской думе!

Обычно казни 1564 года называют началом «репрессий» боярства. Но надо понимать, что уничтожение противников и их семей вместе с детьми (что обычно ставится «в вину» Ивану IV) на самом деле – мера необходимая и повсеместная для того времени. Не убьёшь потомство, дети вырастут и будет мстить: понятия «кровной вражды» во времена Ивана IV ещё никто не отменил. Потому гибнут и жена Курбского с пятью (!) детьми, и Курлятев со всей семьёй, гибнут Туровы, Сатины, Шишкины; попадают в опалу Бельские, Шереметевы, Воротынские. С другой стороны: а что делать, когда измены и предательства следуют одно за другим, и даже перемирие с Литвой 1563 года было заключено бояриным Фёдоровым самовольно, без предупреждения царя? Образование опричнины в 1565 году – прямая реакция на описанные события. И, скорее всего, каждый, оказавшийся на месте Ивана IV, пришёл бы к аналогичным выводам.

Изображение опричника

Ещё одна смерть сильнейшим образом повлияла на решения Ивана Васильевича. 31 декабря 1563 года умер митрополит Макарий – последний человек «из детства» царя, бывший непреложным авторитетом для молодого Ивана IV. Несомненно, что личные отношения царя и митрополита сыграли свою роль в истории страны. Макарий был последовательным проводником «московской» политики: ещё будучи новгородским епископом, во времена Василия III, отца Ивана IV Васильевича, он способствовал усилению московского влияния в Новгороде и Пскове. При Глинских Макарий был митрополитом, а Глинские не менее настойчиво, чем Василий III, проводили политику централизации власти под руководством Москвы. Макарий стал главным воспитателем молодого Ивана и дал ему блестящее образование: под его руководством Иван изучил историю Киевской Руси, Владимирского княжества и многих европейских государств. Позже молодой царь поражал иностранных гостей эрудицией и красноречием, на память цитируя целые абзацы различных текстов. Возложение «шапки Мономаха», проведённое Макарием, утверждало божественное происхождение царской власти. А последующее венчание царя на Анастасии Захарьиной по традиции того времени делало Ивана «совершеннолетним» и способным самостоятельно управлять государством.

Венчание Ивана IV на царство. Миниатюра.

Фактически, именно с лёгкой руки митрополита Макария царская власть в лице Ивана IV стала «самодержавной». При этом Макарий настойчиво продвигал идею «единения» царской и церковной власти и был ярым сторонником осифлянства – стяжания земель и богатств церковью.

Конечно, при всём авторитете Макария перед Иваном, их отношения не были безоблачными. Недаром Иван IV (начиная со Стоглавого собора) последовательно ограничивал церковные землевладения и даже привлекал для этих целей еретиков-нестяжателей, прямых противников Макария. Тем не менее, потеря главного советника и наставника, одного из самых близких людей, заставляла Ивана искать опору хоть в ком-нибудь, кто мог бы его заменить. И дальнейшие события, приведшие к смене митрополитов, организации опричнины, последующему террору и гибели нашего Филиппа Колычева, вполне логичны в данной ситуации.

Колычев – митрополит

После смерти митрополита Макария его пост занял митрополит Афанасий, но он был художником по профессии, человеком мягким и творческим, и потому не мог противостоять царю и его опричнине. В мае 1566 года Афанасий сказался больным и ушёл в Чудов монастырь. Новгородский архиепископ Пимен попытался выдвинуть на пост митрополита себя, но царь был против Пимена – более политикана, чем священника. Иван IV выдвинул свою кандидатуру – казанского архиепископа Германа. Герман был сторонником реформ, а родственники Германа служили в опричнине. Кандидат уже прибыл в Москву и был введён в митрополичий двор, но… против него выступили опричники Басмановы: «…Боже тебя сохрани от такого советника, вновь ли хочешь быть в неволе, еще большей, чем был у Сильвестра и Адашева?..». В итоге царь вынужден был отставить и Германа. В этой сложной ситуации необходима была кандидатура, которая устроила бы всех участников «переговорного процесса». И такой кандидатурой стал Филипп Колычев, игумен Соловецкого монастыря.

Теоретически кандидатура Колычева удовлетворяла все стороны. Боярскую знать он устраивал как представитель знатной боярской фамилии и родич большинства «старомосковского» боярства; духовенство – как поборник стяжания и (скорее всего) «осифлянин»; царя – как активный участник царских реформ… Как ни странно, и с опричниной Филиппа связывали тесные родственные отношения. Два двоюродных брата Филиппа занимали в опричнине видное положение: Фёдор Умной-Колычев был опричным боярином, Василий Умной-Колычев показал себя как талантливый опричный военачальник. Фигура Василия Умного-Колычева крайне интересна для нашей истории – в дальнейшем он руководил «опричной контрразведкой», а это много говорит о складе ума этого необычного исторического персонажа.

Так случилось, что создание опричнины мы автоматически связываем с именем Ивана IV Васильевича «Грозного». Но давайте вспомним устоявшуюся фразу: «короля играет свита». Вполне может быть, что желание Ивана IV разделить землю на «опричнину и земщину», на самом деле было желанием «свиты». Несомненно, что «опричные» советники оказывали огромное влияние на царя. И раз опричники Басмановы уговорили царя «отставить» Казанского Германа, то и опричники Колычевы вполне могли предложить кандидатуру своего родича – Филиппа. Братья Колычевы, как и отец и сын Басмановы – самые влиятельные в тот момент представители «свиты» царя.

Историческая наука в целом не отрицает, что опричнина – это последняя попытка «старого» боярства вернуть себе власть, изрядно сокращённую при Глинских и самом Иване IV Васильевиче. К «старому» боярству принадлежали и опричники-Колычевы, и сам игумен Филипп. Есть в этой истории ещё один участник-родич, троюродный брат Филиппа – Михаил Лобан-Колычев, в этом же году он получил чин земского окольничего. Все перечисленные Колычевы (включая Филиппа) – сверстники, знают друг друга с детства, с пятнадцати лет были «воинниками», воспитывались в атмосфере боярской «замкнутости», и все были настоящими придворными.

Есть, правда, тут одна неувязка: Колычевы всегда поддерживали Старицких, последних русских удельных князей. Их последние вожди – Ефросинья Старицкая и князь Владимир Старицкий – ещё живы, прощены царём и просто находятся в ссылке. А двое Колычевых вдруг занимают видные места в опричнине… Но ведь «за просто так» не становятся «высшими опричными чинами», верно? Может ли быть так, что Колычевы потому и занимают высокие места в опричнине, что знают многое о Старицких и изначально, так сказать, «держат руку на пульсе»? Учитывая, что Василий Колычев в дальнейшем руководил «опричной контрразведкой» и успешно конкурировал «за власть» с самим Малютой Скуратовым («опричным карательным органом»), становится понятен уровень власти Колычевых. «Контрразведкой» обычно становятся люди с изощрённым умом, обладающие глубокой способностью анализа информации, умеющие выстроить сеть тайных осведомителей…

Царская роль во всем этом выглядит странно: Иван Васильевич, самодержец, жёсткий проводник курса централизации власти, великий царь-реформатор… идёт на поводу у части «старого» боярства, власть которого он и ограничивал почти 20 лет! Это боярство его предавало, возможно – пыталось отравить, плело заговоры и готовило мятеж. Эти предатели предлагают ему «разделить» страну, то есть развернуться во внутренней политике на 180 градусов. И… царь соглашается! Предаёт заветы своего деда Ивана III Великого, своего отца Василия III, «воспитателя» Макария… При всём обилии гипотез и объяснений мы никогда не поймём причины, побудившие Ивана IV совершить этот шаг.

Итак, царь вызывает соловецкого игумена в Москву «для духовного совета». Путь в Москву лежит через Новгород. По приезду Филиппа в город его встречает делегация горожан, которые просят: «…отец, будь ходатаем пред царем за нас и город наш; заступи свое отечество…». Этот сюжет даёт широкую пищу для размышлений.

Во-первых: делегация точно знает, куда и зачем едет соловецкий игумен.

Во-вторых: новгородцы явно намекают на «новгородское» происхождение Колычева, взывая к его «родовой» памяти и «родовым» связям. К которым из связей – к «земским» или «опричным»? Кто передаёт «привет» Филиппу?

В-третьих: кто «заказчик» делегации? Если это инициатива самих горожан, значит, они в глубокой ссоре с архиепископом Пименом, потому что используют как заступника не «местного» Пимена, а проезжего Филиппа. Если организатор делегации сам Пимен, то Филиппа пытаются «подставить»: царь Новгород не любит, мягко говоря… Также «делегацию» могли организовать как «опричнина», так и «земщина».

В-четвёртых: если даже предположить, что Филипп «до Новгорода» не знал, зачем его вызывает царь, то после «делегации» он уже знает не только цель его поездки, но и возможную подоплёку событий.

Видимо, полученная информация была для Филиппа очень важной: Колычев на несколько дней остаётся в Новгороде, не сильно поспешая по вызову царя. Почему игумен не торопится? С кем встречается? О чём размышляет? Ответы на эти вопросы мы не получим, но очевидно главное – в Новгороде Колычев «берёт тайм-аут», собирая информацию. В Москве в эти дни проходит Земской собор, на котором группа соборных депутатов, бояр и дворян, потребовала от царя отмены опричнины. «В верхах» идёт схватка не на жизнь, а на смерть, а будущий митрополит отдыхает в Новгороде! Филипп прибывает в столицу как раз на следующий день после окончания Земского собора. Может быть, Колычев не торопился в Москву именно потому, что хотел определить расклад сил в столице?

Обстановка в Москве накалена, и все ждут приезда будущего митрополита. По приезду Филиппа, в присутствии множества бояр и духовных особ Иван IV Васильевич торжественно предлагает Филиппу пост митрополита. Знаменитый отказ Филиппа «…не разлучай меня с моей пустыней; не вручай малой ладье бремени великого…» можно трактовать по-разному. Это и выражение христианского смирения, и признание слабости своих сил перед величиной ответственности, и страх за своё будущее, и… просто отказ. Но царь непреклонен: Колычев удовлетворяет все стороны нарастающего конфликта. Его назначение на митрополию выглядит попыткой «уравновесить» шаткую ситуацию, найти в лице Колычева «третейского» судью между боярством, духовенством, земщиной и опричниной.

Царь приказал духовенству и боярам уговорить «отказника». Но Филипп неожиданно принялся укорять церковных иерархов: «…Не смотрите на то, что бояре молчат; они связаны житейскими выгодами, а нас Господь для того и отрешил от мира, чтобы мы служили истине, хотя бы и души наши пришлось положить за паству, иначе вы будете истязаемы за истину в день судный…». То есть, Колычев явно призывает епископов что-то «сказать» царю, раз «бояре молчат». Столь открытый политический призыв одну часть духовенства возмутил, а другую часть поверг в молчание. Поддержал Филиппа лишь бывший кандидат на митрополичий престол – архиепископ Казанский Герман. Видя, что его коллеги «по цеху» отмалчиваются либо откровенно лицемерят, Филипп пытается лично убедить царя в необходимости отмены опричнины.

Обе известные редакции «Житий…» Филиппа утверждают, что царь «негодовал», заставил Филиппа «замолчать», и просто приказал ему быть митрополитом. Абсурдная ситуация. Духовенство оскорблено, но…. хочет поставить Филиппа, царь негодует, но… хочет поставить Филиппа, родичи-опричники также оскорблены, но… хотят поставить Филиппа! А в углу молча стоит земское боярство, «связанное житейскими выгодами». Создаётся такое впечатление, что Филиппу УЖЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНО быть митрополитом, и ни самодержец, ни духовенство, ни опричнина НЕ МОГУТ изменить этого решения. Опричнина, царь и духовенство потому не могут ничего сказать Колычеву, что за ним стоит явная «сила». И эта сила – земщина. Глава земской Боярской думы в тот момент – Иван Петрович Фёдоров-Челяднин – боярин, богатейший вельможа, окольничий, конюший, воевода и… ещё один из родичей Колычева. Потому земщина и молчит. Для них всё давно решено, и иной исход ими даже не рассматривается – Колычев будет митрополитом.

Филипп якобы согласен покориться общему решению, но продолжает «торговаться» с царём: «…Я повинуюсь твоей воле, но оставь Опричнину, иначе мне быть в митрополитах невозможно. Твое дело не богоугодное; сам Господь сказал: аще царство разделится, запустеет! На такое дело нет и не будет тебе нашего благословения…». То есть, говорит, что митрополитом он стать может, но вот благословения царским планам, увы, не даст. А планов у царя – громадьё. И первый из них – утверждение «раздела» страны.

Царь объясняет Филиппу, что «…воссташа на меня мнози, мои же меня хотят поглотить…». Что же отвечает Филипп? Его ответ выглядит лицемерным в этой ситуации: «…никто не замышляет против твоей державы…». Да сам Филипп не хуже Ивана IV знает, что проблем у царя хватает: земщина противостоит царю и опричнине; часть боярства, воевод и дьяков сбежала в Литву и составляет там военную коалицию; князь Курбский на стороне Сигизмунда удачливо воюет против Ивана. Естественно, ВСЕ вокруг замышляют: и земщина, и опричнина. Но Колычев откровенно принимает сторону земщины и даже не пытается «разобраться» в ситуации. И это митрополит, который должен быть нейтрален в данной ситуации, должен выступить символом примирения? Позиция, занятая митрополитом, напрямую указывает на его заинтересованность! Колычев явно ангажирован, политизирован и однобок в своих требованиях.

И если цели опричнины (захватить власть), земщины (сохранить власть) и духовенства (принять сторону победителей) здесь хорошо прослеживаются, то какую цель имеет сам царь? Лично ему зачем колычевское назначение? Иван Васильевич обращается ко всему присутствующему Собору с просьбой утвердить разделение государства на опричнину и земщину. При этом царь уверен, что план «разделения страны» – это его личный план, и Колычев противоречит лично царю, но… «Раздел» – это план развала страны на уделы, план возврата «в прошлое». И наибольшую выгоду этот план представляет для «старого» боярства, которое и есть… опричнина.

Без митрополита утвердить это решение невозможно. Много времени ушло только на то, чтобы просто найти «компромиссную» кандидатуру: Афанасий, Герман, теперь вот – Филипп. А утвердить реформу всё не получается. Кто нам этого кандидата рекомендовал? Земщина? Опять земщина, против которой опричные советники говорят!? И тут земщина отступает: опричнину пока не победить, переходим на запасной план.

Филипп соглашается стать митрополитом, но с оговоркой: «…в опричнину ему и в царский домовый обиход не вступаться, а после поставленья за опричнину и за царский домовый обиход митрополии не оставлять…». Эту оговорку можно трактовать и как приказ Ивана IV «не лезть!» в опричнину, так и исполнение просьбы митрополита «отстранить» от него родичей. Фёдор Степанович Колычев, «старый» боярин и митрополит не хочет иметь ничего общего со своими опричными родичами. Иван IV идёт на уступки, но просит Филиппа «…нейти прямо против царской воли, но утолять гнев государя при каждом удобном случае…».

Вот такое более чем странное «поставление»: никто Филиппа не поддерживает, но все – «за» его назначение. Сам Филипп «против», но вынужден. Причина спора – «отстранение» опричнины. Филипп – явный сторонник земщины, но «опричнину» его кандидатура вполне устраивает. Судьба Казанского Германа – лишнее тому подтверждение: опричнина вполне имела силы и возможности для отстранения кандидатуры Филиппа, но не сделала этого. Роль царя свелась к «оказанию давления» на Собор и митрополита…. А громкие выступления Земского собора и самого митрополита – лишь на руку опричникам. Складывается впечатление, что и царь, и духовенство, и земщина, и Филипп – лишь пешки в тонкой игре «старого» боярства.

В самом деле: кто выигрывает от назначения Филиппа? Очевидно, что Филипп – кандидат от земщины и ярый противник опричнины. Опричнина легко может отвергнуть этого кандидата, но не делает этого. Получается, что Филипп выгоден самой опричнине? Чем может быть выгоден явный противник? Тем и выгоден, что… предсказуем. Представим такую ситуацию. «Контрразведчик» по складу ума, Василий Умной-Колычев, узнаёт о том, что земщина выдвигает Филиппа (Фёдора) Колычева. Василий знает своего родича с детства, и уверен, что тот «закусит» удила ещё в момент «поставления». Скандал на Соборе выгоден опричнине! Таким образом, царь лишний раз убеждается в наличии «земского заговора», а неподконтрольный митрополит сразу попадает в лагерь врагов царя. Василию лишь остаётся… не протестовать против назначения Филиппа!

В результате ситуация была разыграна как по часам. Филипп Колычев был поставлен в митрополиты 25 июля 1566 года. Собор благословил план опричнины, митрополит также дал на это своё благословение с известной царской оговоркой: митрополитом – быть, опричнину – не трогать. Произошёл раздел страны по плану «старого» боярства, противником которого были и митрополит Макарий, и сам Колычев. «…И которые князи, и боляре, и прочий велможи ему годъ, называше ихъ опришницами, сиръчъ – дворовыми; иных же князъй, и бояръ, и прочихъ велможъ нарицаше земъскими…».

Что получила земщина? Триста земцев, подписавших грамоту против опричнины, были арестованы, но благодаря заступничеству Филиппа освобождены. Пятьдесят из них были подвергнуты «торговой казни» (избиты палками на площадях), казнено лишь трое участников демарша. Глава земщины, самый могущественный земец и родич Филиппа, был отправлен в опалу, на должность воеводы Полоцка. Фактически, земщина проиграла ещё до приезда Филиппа в Москву. Кто знает, если бы Филипп поторопился и не останавливался в Новгороде, мог ли получиться другой исход у этого противостояния?

Что приобрёл в этой ситуации царь? Совместное выступление земщины и митрополита крайне напугало Иванa IV. В 1567 году Иван Васильевич просил Английскую королеву предоставить ему убежище: «…для сбережения себя и своей семьи… пока беда не минует, Бог не устроит иначе…».

Что же приобрела от этой интриги опричнина? Обратимся к Р. Г. Скрынникову: «…В состав опричного „удела“ вошло несколько крупных дворцовых волостей, которые должны были снабжать опричный дворец необходимыми продуктами, и обширные северные уезды (Вологда, Устюг Великий, Вага, Двина) с богатыми торговыми городами. Эти уезды служили основным источником доходов для опричной казны. Финансовые заботы побудили опричное правительство взять под свой контроль также главные центры солепромышленности: Старую Руссу, Каргополь, Соль Галицкую, Балахну и Соль Вычегодскую. Своего рода соляная монополия стала важнейшим средством финансовой эксплуатации населения со стороны опричного правительства…».

По совпадению обстоятельств (?), Филипп Колычев, будучи игуменом Соловецкого монастыря, командовал огромными северными территориями, и при нём монастырь стал крупнейшим поставщиком соли на российский рынок… При этом соль тогда имела такое же значение, как нефть – сегодня.

Так Филипп Колычев, только что став митрополитом, сразу потерял доверие царя, лишний раз утвердил царя в ненадёжности земщины, но так и не приобрёл поддержку духовенства. Фактически, Филипп сразу стал «мятежным» митрополитом – точнее, уже приехал в Москву с желанием поддержки мятежников… Архиепископ Казанский Герман, поддержавший Филиппа, умер (или был убит) 6 ноября 1567 года.